Читать книгу Нечаянный рай. Путешествие к истокам (сборник) - Павел Кузнецов - Страница 9

Чем жить в лесу, кроме огорода, тем более что урожая может не хватить и до середины весны?

Поздней осенью и в начале зимы в реках, ручьях, протоках, озерах бывает много рыбы – от щуки и окуня до язя и линя; но когда все заваливает метровым снегом, рыба исчезает. Зимой собирают чагу с берез и сдают ее в автолавку, которая приезжает раз в неделю. Чага – березовый черный гриб, очень тяжелый, надо набрать мешок и тащить по снегу несколько верст, труд адский, а платят за чагу гроши.

По весне рыбы опять много, но к лету и она кончается, куда-то уходит в дальние омуты, сколько ни кидай спиннинг или удочку, кроме мелкоты ничего не поймаешь. В мае появляются сморчки и строчки – вкуснейшие грибы, но здесь они почему-то не пользуются популярностью… В июне собирают лесную землянику (она уже может принести доход), иногда морошку на болотах, в июле чернику и лесную малину, в августе – бруснику, но главное ягодное золото – клюква идет в сентябре. Настоящие болотные сидельцы (как Колин брат, Женя, по прозвищу «американец») на мшаге, именуемой Коросло, за месяц – если клюквы много – могут собрать тонну-полторы, по два-три пуда в день. Но собрать еще треть дела; вынести с болота три пуда сразу – невозможно, мох проваливается, в глухих местах можно и сгинуть вместе с мешком. Приходится разбивать добычу на три части и тащить с полверсты до велосипеда или мотоцикла. И, наконец, клюкву надо перебрать, сохранить и в конце октября продать разумно оптом, ибо скупщики дают всего лишь полцены.

В свое время у Николая была мечта – скопить деньги на «видик» и открыть в деревне видеосалон, начать собственное дело. Если вспомнить Макса Вебера, капитализм и частное предпринимательство проистекают из лютеранско-кальвинистского аскетизма: упорный труд, бережливое преумножение первоначального капитала – залог подлинной жизни. Труженик, успешно возделывающий свою ниву, тратящий много меньше, чем получает, – прообраз праведника и одновременно эмбрион зарождающейся эпохи человеческого процветания. Заработанные деньги нельзя тратить на себя, их нужно вкладывать в дело и жить, как в монастыре, – и тогда будет шанс оправдаться перед Богом.

Всем известно, что в деревне денег мало и кредит взять негде. Но если они появляются, потратить их не на что, а сохранить очень сложно. Когда охают над сельской нищетой, не понимают, что деньги, даже в относительно небольшом количестве, для современной деревенской жизни чаще зло, чем добро. Немногие «крепкие мужики» («кулаки» по советской терминологии), обустраивающие свое хозяйство и умеренно пьющие, в основном люди полугородские. В той или иной степени они прошли через городскую жизнь: для них «золотой телец» не так опасен.

С конца же июня и до октября в деревнях начинается «золотая лихорадка», – местный народ бродит по лугам и лесам, собирает лисички и сдает их скупщикам. Расти грибы начинают в глухих лиственных лесах, на старых хуторах, у черта на рогах, и лишь в июле появляются в борах. У всех свои потаенные места, которые никто никогда не выдаст. Это единственное время в году, когда за день можно заработать 500–1500 рублей – для деревни деньги огромные (в Европе, куда эти лисички везут через Эстонию, их стоимость возрастает в 20–30 раз). Но сумма в две-три тысячи рублей может стать роковой, ибо люди здесь не просто пьют, а в буквальном смысле пьют до смерти. И тут для широких славянских натур возникает убийственная проблема – одинаковая и для города, и для села, и для поэтов, художников, и для скромных селян: как спрятать сумму от самого себя, да так, чтобы ее как бы не было, но однажды ее можно было бы найти и воспользоваться. Иначе беда: не будет ни денег, ни здоровья.

Как-то Николай собрал лисичек тысячи на две и отправился сдавать их за семь верст в большое село на велосипеде. Там он встретил приятелей и от душевных щедрот решил их угостить. Малопьющий Коля угощал их так долго, что, в конце концов, напился сам. Пил дня три, пропил все деньги, потом и велосипед тоже, и вернулся пешком весьма в истощенном состоянии, но, слава Богу, живой.