Читать книгу Анахронизм - Павел Михайлович Кучма - Страница 9

Когда санитар вышел, прикрыв за собой дверь, Таунберг посмотрел на него своими, выцветшими от старости глазами за толстыми линзами роговых очков и сказал, указав ему рукой на свободный стул рядом со своим рабочим столом:

– Здравствуйте, Вячеслав Владимирович, присаживайтесь.

– Здравствуйте, Арнольд Исаакович, благодарю вас, – ответил он на приветствие и сел на предложенный ему стул.

– Я вас слушаю, Вячеслав Владимирович. Что вас интересует или беспокоит?

– Многое! – неопределённо сказал он.

– Очень интересно, – улыбнувшись, сказал Таунберг, – хотелось бы поподробнее. Если вас не затруднит, Вячеслав Владимирович, начните с чего-нибудь. Не суть важно с чего. С любого интересующего или волнующего вас вопроса.

Он знал, что Таунберг, как и любой психолог, сейчас начнёт подстраиваться под пациента, пытаясь вызвать его на откровенную беседу. Делается это для того, чтобы пациент проникся доверием к врачу и начал ему изливать свою душу, наговорив тому кучу всего, из чего потом врач возьмёт то, что его интересует и подладит под нужную ему ситуацию, поставив необходимый ему диагноз. Учитывая это, он решил вести беседу таким образом, чтобы она протекала в дружелюбном доверительном ключе, но без явного преимущества со стороны врача. Для этого ему нужно, как можно чаще задавать Таунбергу неудобные или провокационные вопросы, под предлогом якобы мнения компетентного специалиста, заставив того в итоге проговориться и сказать ему то, что его интересует. А интересовали его в данный момент только два вопроса: как и зачем он оказался в будущем, и какова его дальнейшая судьба в этом учреждении, – и Таунберг мог ответить на один из них.

«Лучше сесть в тюрьму и находиться в одной камере с зэками, – подумал он, смотря, на улыбающегося Таунберга, – чем в этом дурдоме с психами-уголовниками и с санитарами-садистами. В этой дурке даже конченый псих повторно сойдёт с ума. Я здесь вторые сутки, а котелок уже закипает так, что хоть в петлю лезь. Надо выяснить у этого старого пердуна надолго ли я здесь и какова моя дальнейшая судьба?»

Сделав серьёзное выражение лица, он с прищуром посмотрел требовательным взглядом на Таунберга и задал ему вопрос в лоб:

– Арнольд Исаакович, скажите мне, как высококвалифицированный специалист, как светило отечественной психиатрии, я псих?

Таунберг видимо ожидал от него другого вопроса, скорее всего, связанного либо с утренним конфликтом, либо с препаратами, на которые он жаловался медсестре, поэтому на короткий промежуток времени стушевался. Ему было достаточно этого мгновения, чтобы заметить секундное замешательство Таунберга. Он понял, что первым же вопросом попал точно в цель, застав заведующего психиатрической лечебницей врасплох.

– Сказать честно, Вячеслав Владимирович, я не ожидал от вас именно этого вопроса, – откровенно признался Таунберг, мозг которого работал в усиленном режиме, ища подходящий ответ на его вопрос, – поэтому не могу ответить на него категорично. Мне нужно более основательно понаблюдать вас, чтобы поставить вам конкретный диагноз.

«Вот ты и попался, дружочек, – довольно подумал он, – проговорившись, что ты заодно с тем полицейским, который упрятал меня сюда. Судя по твоему ответу, выпускать вы меня отсюда не собираетесь. По крайней мере, в самое ближайшее время. Напротив, у тебя есть конкретная задача – нарисовать мне страшный психический диагноз, который бы подтверждал мою склонность к совершению преступлений. Интересно, какой тяжести? Хоть полицейский и обещал, что не собирается делать из меня душегуба, я ему не верю. Всё это печально. Очень печально».

– Ага, то есть диагноз будет в любом случае, – задал он мгновенно следующий вопрос, не давая Таунбергу перехватить инициативу в беседе, – это лишь вопрос времени? Я вас правильно понял, Арнольд Исаакович, вы точно уверенны в том, что я психически не здоров, но не готовы сказать мне степень моего безумия?

Таунберг, перестав улыбаться, взял со стола карандаш и начал его мять в руках, обдумывая ответ на его новый вопрос. Сделав серьёзное лицо, заведующий посмотрел на него строгим внимательным взглядом и спросил:

– А как бы вы, Вячеслав Владимирович, ответили на ваш вопрос?

– На какой из двух? – спросил он, понимая, что заведующий начинает юлить, уходя от его вопроса.

– На первый, – уточнил Таунберг.

– Да всё очень просто, Арнольд Исаакович, – как можно доброжелательнее улыбнувшись, сказала он, – я, как тот сомневающийся из бородатого анекдота. Рассказать?

– Конечно, Вячеслав Владимирович, потешьте старика, – вновь заулыбавшись, сказал Таунберг, – было бы интересно послушать.

– Так вот! – начал он. – Каждый нормальный человек знает, что дважды два ровняется четырём. Шизофреник железобетонно уверен, что дважды два – это пять. А вот неврастеник согласен с большинством, что дважды два – это четыре, но постоянно сомневается, а почему не пять.

Таунберг рассмеялся, своим клокочущим голосом, более напоминающим карканье вороньих персонажей из советских мультфильмов. Он поддержал заведующего, рассмеявшись с ним за компанию. Со стороны это походило на беседу двух давних друзей, встретившихся после длительной разлуки. Но атмосфера напряжённости висела в воздухе, и он ощущал её всем телом от макушки до кончиков пальцев ног. Таунберг, отсмеявшись, приподнял очки и вытер, якобы выступившие от смеха слёзы на глазах, после чего сказал:

– Надо сказать, Вячеслав Владимирович, я очень давно работаю в сфере психиатрии, поэтому, как и любой специалист, любящий своё дело, которому я посвятил жизнь, стараюсь объять профессию с разных сторон. Юмор не исключение. Но такое слышу впервые, хотя за свою длительную практику, слышал всякое. Обязательно расскажу эту хохму коллегам.

– Ой, Арнольд Исаакович, и не говорите, – демонстративно соглашаясь с Таунбергом, сказал он, – в нашей жизни без юмора никак. А уж в вашей профессии, которая основана на работе с людьми, а это самая тяжёлая и неблагодарная работа, так и вообще без юмора можно с ума сойти.

– Тут вы правы, Вячеслав Владимирович, – согласился Таунберг, – тяжело с вами не согласиться.

– И не надо!

– И не буду!

Они вновь дружно рассмеялись.

– И всё-таки, Вячеслав Владимирович, – после небольшой паузы, вызванной смехом, сказал Таунберг, – отбросим шутки в сторону. Вы не считаете себя психом, но согласны с тем, что у вас имеются некие отклонения от нормы? Я вас правильно понял?

– Да, как и у всех, Арнольд Исаакович! – беззаботным голосом ответил он, давая понять Таунбергу, что в том, что он ему сказал пару минут назад нет ничего необычного и предосудительного. – Как и у всех! У каждого свои тараканы в голове и заскоки – это же не значит, что все кругом психи или неврастеники? Вот вам элементарный пример. Я терпеть не могу алкогольную и табачную продукцию. Мой организм очень болезненно на неё реагирует, поэтому я её практически не употребляю, в отличие от моих знакомых и друзей, для которых это в порядке вещей, как естественная нужда организма. Я для них псих, потому что не вписываюсь в их нормы поведения, а они в свою очередь психи для меня, но это не мешает нам находить точки соприкосновения при общении.

Таунберг, усмехнувшись, сказал:

– Всё верно, Вячеслав Владимирович, каждый человек по своему уникален, и как вы правильно выразились со своими тараканами в голове, но нужно не забывать, что мы живём в социуме. Иногда эти тараканы уж очень не вписываются в общественные нормы поведения социума, нанося его субъектам вред и подвергая опасности их жизнь и здоровье. Понимаете?

– Конечно, я понимаю то, о чём вы говорите, Арнольд Исаакович, и полностью с вами солидарен, – согласился он, демонстративно поддакивая Таунбергу. – Людей, психическое здоровье которых представляет опасность для общества, нужно изолировать, и если того требует ситуация лечить или перевоспитывать. Для этого и существует система правоохранительных органов и специализированные учреждения, как это.

– Верно, Вячеслав Владимирович, именно этим наше учреждение и занимается. Человек, совершивший противоправное деяние, должен понести за него соответствующее наказание, предусмотренное нормативно-правовыми актами. Но мы с вами должны понимать, был ли человек на момент совершения преступления психически здоровым, или же он осуществлял противоправные действия, будучи невменяемым.

– Мне кажется, если человек склонен к совершению преступлений или совершил их, уже можно говорить о том, что у него явные проблемы с психикой. Нет?

– В какой-то степени, вы правы, Вячеслав Владимирович, – согласился Таунберг, – и наша задача, как раз и заключается в том, чтобы определить эту степень.

– Понятно, – улыбнувшись, сказал он. – Меня сюда поместили для того, чтобы вы определили состояние моего психического здоровья, в смысле вменяемость. Верно?

– Всё правильно, Вячеслав Владимирович, очень хорошо, что вы всё понимаете.

«Врёт. На этом можно заканчивать разговор, – подумал он, теряя к беседе интерес, – этот старый лис, так и будет ходить вокруг да около, рассказывая и объясняя то, что даже ребёнку понятно. Он проговорился в самом начале беседы, не ожидав, с чего я начну, но сейчас подстроился под разговор, и навряд ли скажет ещё что-то интересное. Ясно одно. Меня сюда поместили не только для того, чтобы изолировать на время следствия и фальсификации доказательств, но и для того, чтобы сделать психом, оставив здесь надолго. Возможно, даже навсегда.

Вообще история с переживаниями полицейского, что я сбегу – это полная чушь. Ему достаточно было привести меня к следователю, тот бы оформил мне арест и отправил в изолятор временного содержания. Пока бы я сидел в ИВС под присмотром, полицейский подготовил бы все необходимые документы, думаю, что у него всё на мази, для помещения меня в следственный изолятор. Ну, а дальше дело техники, уверен, что у них отработанная схема. Здесь, что-то другое и явно полицейский с этим светилом судебной медицины заодно.

К тому же, чтобы вывести этого старого лиса на чистую воду, нужно продолжать беседу, имея светлую голову, а меня от этих чёртовых препаратов накрывает всё сильнее и сильнее. Ещё чуть и я начну перед ним слюни пускать».

– Вячеслав Владимирович? Вы меня слышите? – позвал его Таунберг. – Вячеслав Владимирович?

– Да-да, – вынырнув из раздумий, отозвался он, – извините, Арнольд Исаакович, до сих пор не могу привыкнуть к действию препаратов. Такое чувство, что вместо мозга, застывающий студень, не приспособленный к умственной деятельности.

Таунберг, сделав серьёзное лицо, сказал:

– Ко мне рано утром заходила, Варвара – это в вашем отделении, – так вот она мне сказала, что вы жаловались на препараты. Я и ждал вас именно с этим вопросом.

– Да, – сказал он, чувствуя, что голова начинает кружиться всё сильнее, а слова Таунберга долетают до него, как будто бы издалека. – Если честно, Арнольд Исаакович, я не понимаю, зачем они мне нужны? Вы ещё не поставили мне точный диагноз, но уже назначили курс, каких-то препаратов, от которых меня постоянно мутит.

На этот раз Таунберг не стал тянуть с ответом, потому что был готов к его вопросу:

– Поймите, Вячеслав Владимирович. В документах, переданных нам, во время вашего поступления из больницы, где вы проходили лечение от воспаления лёгких, указанно, что у вас устойчивая амнезия. Вы ведь не можете пояснить, как оказались на стройплощадке ночью в такой жуткий мороз совершенно голым?

– Нет, – ответил он, понимая, что если расскажет правду, сомнения в том, что он псих отпадут сами собой.

– Помимо этого, – продолжил Таунберг разъяснения, – у полиции есть все основания подозревать вас в совершении противоправных деяний, за которые уголовным кодексом предусмотрено наказание в виде лишения свободы.

– Каких?

– Извините, Вячеслав Владимирович, но я не имею права говорить вам этого. Вы это обсудите с представителем правоохранительных органов, с которым у вас обязательно состоится беседа.

Подумав, он спросил:

– Ну, хорошо, а препараты-то тут причём? Разве нельзя обойтись без них? У меня от них головокружения и тошнота.

– Увы, – разведя руки в стороны, сказал Таунберг, – это побочный эффект. Не переживайте, через несколько дней организм подстроится под препараты, и это пройдёт. Что касается вашего вопроса – можно ли обойтись без них? Отвечаю – нет, нельзя. Вы, Вячеслав Владимирович, подозреваетесь в совершении преступления, а учитывая, выше сказанное, есть основания полагать, что у вас могут быть проблемы с психикой. Вы не единственный в отделении. С вами в палате находятся другие пациенты и персонал, и я не вправе подвергать их опасности.

– Да я вроде бы не буйный, – сказал он, чувствуя, как веки, наливаясь свинцом, начинают потихоньку наползать на глазные яблоки.

– В этом всё и дело, Вячеслав Владимирович, что вроде бы, – многозначительно сказал Таунберг. – Вы здесь всего лишь вторые сутки, а на вас уже поступила жалоба от персонала. Предыдущая смена санитаров пожаловалась, что вы создали конфликтную ситуацию, мешая им исполнять их служебные обязанности. Что вы на это скажете, Вячеслав Владимирович?

Сделав удивлённое лицо, на котором можно было прочесть, что он понятия не имеет, о чём идёт речь, он сказал:

– Понятия не имею, о чём вы, Арнольд Исаакович? Алексей и Павел – это два замечательных человека с добрыми отзывчивыми душами. Разве с такими можно поссориться? При всём желании не получиться.

Таунберг, нахмурившись, сказал строгим голосом:

– Я понимаю, Вячеслав Владимирович, что вы утрируете в данном случае, потому что хорошо знаю вспыльчивый характер Алексея. Но хочу вам сказать, что просто так он конфликтовать ни с кем никогда не будет. Вообще санитары давно работаю в лечебнице и оба на хорошем счету. Как руководитель учреждения я обязан реагировать на подобные происшествия. С санитарами я обязательно проведу разъяснительно-профилактическую беседу, а вот вас я должен наказать за нарушение режима в специальном отделении учреждения. Учитывая то, что вы здесь новенький, на первый раз ограничимся предупреждением, но впредь, я прошу вас, чтобы подобного не повторялось. Вы меня поняли, Вячеслав Владимирович?

– А что с Игорем? – не ответив на вопрос Таунберга, спросил он. – Этот дегене… в смысле санитар, который у вас здесь на хорошем счету, обещал его наказать. Он разве имеет на это право?

Таунберг, нахмурив свои кустистые старческие брови, недовольно произнёс:

– С Игорем всё в порядке. После того, как его вымыли и переодели, ему сделали необходимые процедуры и вернули в палату. А наказать его, как и любого другого пациента, никто не вправе без моего ведома и приказа. Как мне передали, именно из-за него и произошёл конфликт. Это правда?

– Угу, – буркнул он.

Таунберг, вздохнув, сказал:

– Поймите, Вячеслав Владимирович, при лечении пациентов, психическое здоровье которых находится в тяжёлом состоянии, как например, у Игоря, приходится искать к каждому индивидуальный подход, иногда нестандартный. С кем-то нужно грубее, с кем-то нежнее. Кого-то похвалить, кого-то раскритиковать. Это очень сложный и трудоёмкий процесс. Человеку, который никогда не принимал в этом участия, может показаться, что действия персонала не логичны, вредны или даже опасны в отношении пациентов, но это не так.

Посмотрев на Таунберга, как на идиота, несущего откровенную ахинею, он усмехнулся и сказал:

– Ну, если издевательства в отношении пациентов – это методы лечения, а садисты – это лучшие работники, в таком случае мне можно не переживать и спать спокойно, ведь моё психическое здоровье в надёжных и опытных руках.

– Вячеслав Владимирович, вы преувеличиваете.

– В чём именно, Арнольд Исаакович? – раздражённо сказал он. – В том, что парень промучился всю ночь, боясь сходить в туалет, и обгадился под утро в постель? Так эти Лёша и Паша, два дегенерата made in Russia, и запретили ему вставать и идти в туалет, пугая наказанием с постановкой в какой-то страшный угол. Страдания больного человека – это и есть ваш передовой прогрессивный метод?

– Вячеслав Владимирович, ещё раз повторяю, что вы преувеличиваете, – скептическим тоном сказал Таунберг. – Я уверен, что всё было не так, как вы здесь обрисовали в жутких тонах. Вы знаете, на почве чего у Игоря развилась шизофрения?

– Нет-нет, Арнольд Исаакович, – подняв руки вверх и, выставив ладони перед Таунбергом, воскликнул он, – увольте! Я не хочу вновь слушать эту жуткую историю.

– Так вы с ней знакомы? – удивлённым голосом сказал Таунберг. – Быстро же вы адаптировались к местным источникам информации. Тогда вы должны знать, что нам приходится добавлять Игорю в еду слабительное, чтобы заставить его сходить в туалет. Поймите, вне зависимости от того разрешали или не разрешали санитары вставать ему ночью в туалет, он всё равно бы продолжал терпеть. У него фобия, он в принципе боится ходить в туалет, как по маленькому, так и по большому. Он отказывался принимать пищу, падая в голодные обмороки, поэтому мы кормили его с ложечки, буквально заталкивая в него еду, чтобы он не умер с голоду. Он больше месяца не ходил в туалет по большому, терпя до слёз из последних сил, от чего у него несколько раз было отравление крови продуктами переработки кишечника. Несколько раз приходилось удалять из анального отверстия ссохшуюся пробку, мешавшую проходу фекалий. Игорь – это наша давняя проблема. Если бы не мы, Вячеслав Владимирович, его вообще уже бы не было на этом свете.

Слушая то, что ему рассказывал Таунберг, он в очередной раз испытал жалость к Игорю, и очень слабое, еле-еле заметное чувство вины перед санитарами, которым приходилось смотреть на весь этот ужас и участвовать в нём почти каждый день. Он вновь с горечью подумал, что лучше бы он находился в обычном СИЗО, чем в этом дурдоме, где каждый день его психическое здоровье всё ближе и ближе подходит к краю бездонной пропасти.

– Извините, Арнольд Исаакович, – сказал он сдавленным голосом, – я не думал, даже не догадывался, что всё может быть настолько серьёзно. Я постараюсь, чтобы такого больше не повторилось.

– Вот и хорошо, Вячеслав Владимирович, что вы осознали то, что были не правы, – наставительным тоном произнёс Таунберг. – При этом со своей стороны я вам обещаю, что ещё раз проведу беседу воспитательного характера со своими подчинёнными.

– Хорошо, – сказал он, понимая, что разговор окончен.

– Раз у вас более нет ко мне вопросов, Вячеслав Владимирович, – вставая, сказал Таунберг, – разрешите мне заняться насущными проблемами этого учреждения и его обитателей. Если вы, конечно, не против?

– Нет-нет, что вы? – сказал он, поднимаясь со стула.

– Не переживайте по поводу препаратов, Вячеслав Владимирович, – сказал напоследок Таунберг, провожая его до двери, – через пару дней действие побочки завершиться, и вы почувствуете себя намного лучше.

– Надеюсь, – сказал он, вымучив на лице улыбку.

Открыв дверь, Таунберг позвал санитара:

– Антон!