Читать книгу Афоня - Павел Патлусов - Страница 3

Стоял тихий, очевиднее – очень спокойный августовский день. Река Сылва, у подножья крутой и почти безлесной горы, зеркальной неподвижной массой медленно катились к своему слиянью с Иренью. Громада горы отражалась в речном зеркале вместе со всеми живыми существами, которые находились на её крутых склонах. По желтоватому выгоревшему на солнце косогору бродили коровы, лошади и небольшое стадо овец во главе с длиннорогим козлом. На порыжевшей жухлой траве временами останавливались лёгкие и стремительные в полёте стрекозы, которые, погревшись в ласковых лучах дневного светила, пошелестев крылышками, вновь взмывали в небесно-голубую высь.

Здесь, на горе, казаки – поселенцы возводили острог; они заканчивали очередной рабочий день по возведению северной стены крепостного сооружения. В двух десятках шагов от новостройки, на костре, в большом чугунном котле варилась уха. На небольшом удалении от костра располагался длинный стол, составленный из двух деревянных плах; подобные же доски-плахи служили казакам – поселенцам в качестве скамей вдоль стола. Пять больших глиняных чаш, с деревянными ложками в них» красовались» на столе. Хлеб, нарезанный длинными ломтями, ножи и битая глиняная кружка с солью – вот, незамысловатая сервировка казачьего стола. Возле котла с большим половником, уворачиваясь от едкого дыма, который совершенно не относило ветром, крутился высокий, худой, с белесыми волосами и такого же цвета «жидкой» юношеской бородёнкой молодой казак – поселенец. Одет он был довольно странно; худое тело было прикрыто потёртой, выцветшей от дождя и солнца серой рясой, подпоясанной ниже талии, почти на бёдрах, тонкой пеньковой верёвочкой. На ногах повара были лишь кожаные подошвы. крепившиеся к голеням ног узкими ремешками. Трижды перекрестив котёл с ухой, Звонарь Титов1 попробовал её из половника и, приставив ко рту рупором руки, одновременно зажав половник между ног, крикнул звонко, почти по – детски: «Э-гей-гей! Ушица готова!»

Спустя некоторое время, к столу начали медленно и степенно подходитьтпотные, угрюмые и патлатые2 казаки – поселенцы, ополоснув руки из зеленоватого, выполненного из сплава меди, рукомойника, вытерев руки о холщовые рубахи, перекрестив лоб, садились за стол. На каждых пять казаков Афоня наливал полную чашу ухи. За стол село около двух десятков человек; у строящегося острога осталось два стражника, размерено вышагивающих вокруг новостройки, по самому гребню земляного вала. На всех казаках – поселенцах были холщовые рубахи – зипуны, и только Киса Кованый – тёмноволосый гигант, был в красного цвета шёлковой рубахе. На ногах красавца – сафьяновые сапоги. Остальные казаки носили ичетыги3 или обычные для россиян – лапти. После того, как в чашках на столе осталось менее половины наваристой ухи, казаки постепенно, реплика за репликой начали неспешный разговор.

– И-и-и, вот, язва, – открыв широко, в самой толще рыжеватой бороды, рот, залезая в него толстым, с почерневшим ногтем, указательным пальцем, начал ругаться плешивый, с округлым лицом и мясистым носом Трофим Вятич, – кость о-о-о… Тьфу! – Вытащив с трудом рыбью кость, он всё же продолжал возмущаться, – Где ты, Звонарь, такой рыбы на уху нахапал?

– Знамо дело – в Сылве! – спокойно и кротко ответил Афоня, стоя за спиной евших уху казаков.

– Да, ты – Звонарь, охреначь его по плешине половником, чтобы не кукорился! Ишь – подай ему осетрину! – отреагировал на это Киса Кованый.

– На Волге, где я полевал шесть лет с Савой Болдырем, такую рыбу собакам не давали, – выходя из-за стола, продолжая ковырять пальцем во рту, ругался Трофим.

– Может вернёшься? – съехидничал, с широким розовым рубцом на лице – от правого уха до рта, – смуглый поселенец Охрим Барабаш.

– На висилицу! Что – ли! – И тут же добавил. – Желания нет; там нам Царь-батюшка приготовил только смертное угощение…

– Вот – вот, – рассуждал Охрим, – здесь ты уже и бабой обзавёлся и жить на земле решил спокойно и сытно, чего ещё надо?

– Чего? – охрипшим грубым басом, отложив пустую уже чашку с ложками в сторону, отметил, вступил в разговор русоволосый с ярко – голубыми глазами казак. – Баба – дело не хитрое: из прошлого похода на вогулов два десятка их в полон взяли: кому любовницей стали, а кому и жена… Наших московитских баб здесь трудно сыскать; считай половина казаков с ними – вогулчанками живёт. Вот даже Звонарю предлагали одну очень «мягкую» телом вогульчанку, – отказался… Ещё, видать, не ведает, какой «антерес» у бабы под рубахой!

Казаки заулыбались, некоторые откровенно начали хохотать, но, вспомнив, что трапеза не окончена, начали выходить из-за стола, крестясь на восток.

Вдруг один из стражников, на земляном валу, начал подавать сигнал – маячить казакам рукой, показывая на север. Все обратили свои взоры в направлении руки стражника. Там, вдали, по северному пологому склону горы, в направлении острога скакал всадник.

– Или от Никольской часовни монашек скачет, или сам Строганов гонца послал, – высказал своё предположение Киса Кованый, – подождём…

Казаки вновь присели на скамьи, возле стола. Афоня в это время убрал со стола рыбьи кости, на которых устроили уже пиршество тучные мухи. По пути к реке он выбросит кости бродячим собакам. Положив в пестерь4 чашки и ложки, он начал спуск с горы, чтобы там – внизу, на реке вымыть посуду. Стражники обычно ели позднее, посуду мыли сами, но кроме того, они должны будут отправиться на ночной лов рыбы, – здесь был такой порядок. На следующий день уже другая пара стражников занимается ночной рыбалкой. Такое правило среди казаков завёл Киса Кованый – пятидесятник, командующий полусотней казаков.

Примерно за двести метров от острога пятидесятник узнал всадника,

– Ерёма Кизелбаш – человек Строганова.

Через несколько мгновений наездник спешился возле костра, привязав лошадь за сук большого бревна, отложив в сторону пищаль и подошёл к казакам, молвив: «Мир Вашему дому!» – направился к Кованому. Казаки вразнобой ответили: «С миром принимаем!»

– Грамота тебе, Кованый, от Строганова, – доставая из-за пазухи бумажную трубку, сообщил Ерёма Кизелбаш.

– Давай. – Без церемоний принял послание Строганова Киса, внимательно осмотрев сургучную печать, – вроде бы евонная – Строгановская печатка… Звонарь придёт – прочтёт…

Протирая чашки речным песком, Афоня – чисто по-детски любовался игрой мелких рыбёшек в реке, на отмели. Он не думал, что данное послание определит всю дальнейшую его жизнь…

– Садись, Ерёма, к столу – похлебай ушицы, – распорядился пятидесятник,

– Барабаш с Вятичем сменят стражу, – им тоже надо ухи отведать!

Строгановский гонец вымыл руки, вытер их о зипун, как все казаки, отвязал от пояса на чуге5 ложку и сел к наполненной ухой чашке. Прежде он посолил варево, попробовал и выразив одобрение казачьему блюду, борясь с чувством голода, дождался стражников. Как только казаки – поселенцы опустили свои ложки в уху, Ерёма Кизелбаш тоже приступил к трапезе. Казаки молча, покручивая усы, теребя бороды, ждали, когда человек Строганова насытится, дабы приступить к нему с расспросами о житии – бытии в Чусовских городках.

Казаки – стражники с гонцом наелись аж до отрыжки, блаженствуя, развалились на скамье, навалившись спинами на стол. Казаки – поселенцы начали робко наседать на Ерёму с вопросами, но последний не стал перед казаками держать речь, ответив просто и коротко: «Вначале прочтите грамоту…»

Томительное ожидание длилось недолго – подошёл Афоня, громыхая чашками в холщовой сумке.

– Чти, Звонарь, – протянул ему грамоту Киса Кованый. Молодой казак развернул свёрнутую в трубку грамоту и начал тихо, с расстановкой читать, но абсолютно невнятно для стоящих вплотную к нему казаков.

После прочтения текста он что – то на ухо сказал пятидесятнику. Киса Кованый немного подумал над сказанным Афоней и строго предупредил его: «Никому – ни слова!» – И уже для всех казаков – поселенцев громко крикнул: «Завтра, с утра, казачий круг, – надо совет держать, думать будем, а пока можно всем по домам…»

Казаки – поселенцы не торопились расходиться и надоедали с расспросами как посланцу Строганова – Кизелбашу, так и Афоне Титову.

– Ох, казаки, ждут вас большие дела, – решил в незначительной части удовлетворить любопытство казачьей массы Ерёма, – в Орёл – город понаехало много разного люду: казаки со своими атаманами, литовины, поляки и многих других беглых… Грядёт поход за Камень: воевать будут Кучума!»

Казаки после такого сообщения явно приуныли, ибо все они были, в основном женатыми, жили семьями в своих избах, на землях, дарованных Строгановым; желания» воевать Кучума» у них не было.