Читать книгу Успенский Тихвинский монастырь и его архимандрит Боголеп накануне и в первые годы Северной войны - Павел Седов - Страница 9

Не менее чувствительным для монастыря было изъятие наличных денег. Описывая монастырские вотчины, князь М. И. Вадбальский случайно узнал, что от него скрыли великую тайну: в монастыре «из древних лет» хранилась монастырская казна, которую «ни в какие росходы не держали».

Подробности этой истории рассказали позже недруги Боголепа. В июньской челобитной 1703 г.66 они сообщили, что, вступив в управление монастырем, их архимандрит «проведал» про тайную монастырскую казну и «без совету братцкого» велел сделать в алтаре соборной церкви новый чулан «и тое казну из казенной в новой чюлан переносить тайным обычаем». Вместе с архимандритом этим занимались келарь Александр и доверенный келейник архимандрита Никита Васильев. Однако соборный пономарь Исихий Воробьев, который «стоял» у образа Тихвинской Богоматери, все это видел.

Накануне приезда стольника князя М. И. Вадбальского для описания монастырской казны в феврале 1702 г. Боголеп велел келарю Александру и пономарю Исихию «утайкою ж от братии» переносить спрятанные деньги на новое место в придел к Иоанну Богослову. Архимандрит сам «склал» мешки, в каждом из которых было по 100 рублей, «под престолом». Сундук, в котором они находились раньше, оставили на прежнем месте, потому что часть мешков с деньгами истлела, и деньги из них рассыпались. Боголеп скрыл тайную монастырскую казну от стольника, а когда тот уехал в село Пашское, велел перенести спрятанные деньги обратно в чулан соборного храма, положить в прежний сундук, а ключ отдал ризничему иеродьякону Иосифу. Это видел тот же пономарь Исихий, приставленный к образу Богородицы.

Князь М. И. Вадбальский все же узнал о тайной монастырской казне: ему рассказал о ней монастырский старец села Пашского Киприан, служивший ранее в казначеях. В известных нам документах нет прямых указаний на то, почему Киприан не проявил преданности интересам своей обители и раскрыл стольнику секрет, о котором другие монахи умолчали. Можно предположить, он был обижен на то, что, вступив в должность, Боголеп отставил его от казначейства и назначил на более низкую должность посельского старца. Отсутствие сплоченности делало духовенство беззащитным перед лицом власти.

Узнав о такой крупной сумме, стольник немедленно вернулся в обитель. Он предусмотрительно не стал забирать и даже вскрывать сундук с деньгами, по-видимому, опасаясь возможных обвинений в краже монастырской казны. В присутствии Боголепа и монастырской братии князь М. И. Вадбальский измерил сундук аршином (надо полагать, опасаясь подмены) и сверх казенной печати запечатал своей. О ценной находке он написал в Москву, и за сундуком был прислан нарочный подьячий из Монастырского приказа.

В сундуке хранилось 6000 руб. (60 мешков по 100 руб. в каждом), а также другие монастырские ценности: кресты с мощами в серебряных ковчегах и окладах, серебряные кресты и серьги, серебряные позолоченные оклады, жемчужные ожерелья и серебряная посуда – стопы, ковши и чарки. В Москве в Монастырском приказе решено было изъять все деньги, а церковные вещи возвратить в монастырь с распиской.

Обнаруженный сундук с деньгами был не единственной ценностью, скрываемой Боголепом от властей. В июньской челобитной 1703 г. утверждалось, что у архимандрита был еще один «ларец с денгами», который он до приезда переписчика велел перенести из казенной палаты в ризницу и отдать ризничему иеродьякону Иосифу, «а в какие росходы те денги у них издержаны, никто не ведает». Свидетелем этой тайной операции стал опять же пономарь Исихий. Сверх того, Боголеп утаил и доходы от Шунгской волости – 500 руб. оброчных денег.

В монастыре были доходы, которые не записывали в расходные книги. Так, с января 1702 по май 1703 г. монах Стефан собрал в «молебную» кружку 568 руб. за проданные свечи. Из них расписка о сдаче имелась только в 73 руб., а об остальных пономарь Исихий «отговорился», что их учет будет сделан позднее, при отсылке денег в Москву.

Имеется возможность проверить эти сведения. В рассмотренной выше росписи оброчных доходов монастыря указаны сборы «из молебенной крушки на половину»: 26 руб. 10 коп. в 1698/99 г., 9 руб. 60 коп. в 1699/1700 г. и 29 руб. в 1700/01 г.67 Упомянутая «половина» шла в монастырскую казну; другую делили между собой монахи и пономарь, собиравшие эти деньги. По сравнению с указанными сборами 1698–1701 гг. 568 руб., собранные Исихием в «молебную кружку», составляют неожиданно крупную сумму. За полтора года, с января 1702 по май 1703 г., официально из «молебной крушки» было принято в казну 73 руб. По-видимому, незначительные суммы аналогичных сборов за 1699–1701 гг. учитывали лишь те деньги, которые фиксировались в монастырских документах. Бо́льшая же часть таких сборов шла мимо формальной отчетности. В этом и состояла суть доноса 1703 г.

Монахи-челобитчики утверждали, что прежние казначеи поступали с такого рода сборами иначе: принимали по счету и записывали в приходные книги. Новый казначей Геронтий отводит служебных монахов с деньгами в келью архимандрита и после пересчета «розсыплет по зепям (карманам. – П. С.) или завяжет в плат, и при них в книги денег не записывает». Приставленный к образу Богородицы пономарь Исихей, видя «их такое непорядочное дело», стал вести учет сданных сумм «для счету и оправдания». Эти свои записи он представил казначею и заявил, что в Москву отослали не всю монастырскую казну.

Казначей доложил об этом Боголепу, и тот призвал к себе в келью Исихия и продававшего свечи монаха Стефана. Архимандрит Исихия «бил своими руками и хотил бить плетьми», а Стефана грозился выгнать из монастыря, запретил кормить и пускать к причастию. Для Стефана гнев настоятеля закончился тем, что его отставили от привилегированной службы у свечной продажи и отослали в хлебню.

Далее челобитчики обвиняли Боголепа в утайке пошлинных сборов. По обычаю на тихвинской ярмарке полавочные деньги с торговых людей в пользу монастыря собирали «монахи добрые», а за два последних года эти сборы никуда не записывали и «их никто не видает». Так же архимандрит поступил и со сборами с монастырских мельниц.

Эти и некоторые другие обвинения против Боголепа составители челобитной заключили еще одним: «не объявив в братстве», архимандрит съехал из монастыря неведомо куда вместе с ризничим и казенным подьячим.

В том же 1703 г. Боголеп был допрошен по поводу этой челобитной68. Он не отрицал, что узнал о неучтенных в монастырских документах 6000 руб. еще при вступлении в должность настоятеля. Со слов Боголепа выходило, что мысль о переносе сундука с 6000 руб. принадлежала вовсе не ему, а новому казначею Геронтию, который сменил прежнего, Киприана, и будто бы боялся хранить у себя такую сумму: «опасается себе всякого дурного случая».

Властный Боголеп не терпел ни малейших возражений со стороны своих подчиненных, и поэтому утверждение о том, что перепрятывание сундука с монастырскими сокровищами свершилось без его повеления, представляется малоправдоподобным.

Впрочем, повод для перепрятывания монастырской казны все же был. Выше уже упоминалось, как в 1698 г. присланные в Успенский Тихвинский монастырь стрельцы пытались проникнуть в келью келаря. Тогда монастырские власти и могли укрыть свои святыни, а также неприкосновенный денежный запас и столовое серебро в более надежном месте. По-видимому, архимандрит собирался рассказать об этом, но затем решил не откровенничать перед владыкой о безобразиях, которые в подначальном ему монастыре творили Елизарий Козодавлев и заключенные «под крепкий начал» стрельцы-бунтовщики69.

На допросе Боголеп также уточнил круг лиц, которые были привлечены к перенесению сундука в новый чулан: келарь Александр, монах Исихий, келейный истопник Никита Васильев и истопник казначея Иев Андреев. По его словам, все они были «люди старшие и добрые» и «состарились» на ответственных должностях при прежних архимандритах без всяких подозрений. Налицо существенное различие в показаниях Боголепа и его противников. Настоятель заявил, что это он включил Исихия в число избранных людей, которым можно было доверить столь ответственное дело, а составители челобитной утверждали, что Исихий стал невольным свидетелем тайного перепрятывания сундука. Боголеп опять лукавил: в конце своих допросных речей он обвинил Исихия «в плутовстве» при сборе денег в кружку у образа Богородицы; он-де взимал «без указу» со всех богомольцов по копейке в свой карман за одну лишь возможность подойти к Тихвинской иконе и еще по копейке брал «себе от молебна»; «и о таком ево бесчинии во многих людех неблагодарная молва объявилась». Боголеп обвинил Исихия и в сговоре с монахом Стефаном, когда они деньги за проданные свечи клали «иное в ящик, а иное себе в зепь». Эти обвинения никак не соответствовали его же утверждению о том, что Исихий принадлежал к самым честным людям в обители: «…дурна за ними никакова из младых лет не явилось, и никакова хмельного питья они не пьют».

Архимандрит явно темнил и изворачивался, что можно установить по черновику его допросных речей, сохранившихся с правкой. Поначалу тихвинский настоятель признал, что перепрятывание денег все же имело место, поскольку «переносили тое казну ис палатки в предел ко Иоанну Богослову на малое время для того: в прошлых годех лет за три по перепищикова приезду для того, что в тое полатке» (фраза не закончена. – П. С.); то есть архимандрит настаивал, что перепрятывание никак не было связано с приездом князя. Однако затем Боголеп запутался: переносили деньги «на малое время», а получалось, что на три года; кроме того, объяснить причину выбора другого места для хранения казны он также затруднился. Затем это неловкое утверждение было зачеркнуто и вместо него над строкой написано совершенно противоположное: деньги вообще не трогали, «и бес казначея-де в тое полатку итить было невозможно». Боголеп обвинил главного свидетеля Исихия во лжи, заявив, что тот «клевещет на него, архимандрита, напрасно», а поскольку поначалу он сам был готов признать утаивание 6000 руб., этот факт все же имел место.

Исихий обвинил настоятеля в припрятывании еще одного «ларца с денгами». Оправдываясь, Боголеп заявил, что совсем не помнит, приказывал ли он казначею Евфимию отдать ларец ризничему Иосифу. Трудно поверить, что властный пастырь не мог вспомнить своего распоряжения относительно хранения крупной суммы, поскольку в условиях острой нехватки наличности тех лет он постоянно был озабочен нехваткой средств. Отрицал Боголеп и утаивание от переписчика князя М. И. Вадбальского доходов с Шунгской вотчины – 500 руб.

Особенно подробно тихвинский архимандрит оправдывался относительно обвинений в сокрытии доходов из монастырских кружек – добровольных пожертвований богомольцев. Сообщенные им сведения ценны для изучения повседневной жизни монастыря: в прежнее время иеромонахи, иеродьяконы, крылошане и служебники собирались в келье настоятеля и сдавали собранные ими в кружки деньги. Боголеп упомянул две таких кружки: «казенную и деловую соборную». Но при нем эта практика была отменена будто бы потому, что из-за нее «много у них бывает хлопот». Отныне прием денег из кружек осуществлялся одним казначеем, который уже под свою ответственность приносил деньги из кружек к архимандриту в крестовую, чтобы у тех, кто собирал деньги, «хлопот меж себя и ссоры не было».

По свидетельству Боголепа, деньги из «деловой» кружки не поступали в казну, их «делят церковные служебники по чину» и «сыплют» свой доход «по зепям, и в можни, и в платы». Он не скрывал этого и не считал нужным оправдываться. По-видимому, подобная практика не считалась предосудительной. Перед нами факт обычного отступления от строгих правил общежительного устава, по которым монахам не полагалось иметь личный доход.

Иная ситуация сложилась вокруг учета денег из «казенной» кружки, которые поступали в монастырскую казну. Согласно установленной Боголепом новой практике выемки денег, казначей принимал у пономаря «ис казенной крушки свечных и всяких казенных зборов» и после пересчета отдавал пономарю вновь запечатанную кружку. Собранные деньги он «сносит в казенную келью и в приходные книги записывает, сколко в которое время примет», но без всяких «отписей», поскольку в монастыре принято доверять казначеям: при вступлении в должность их «уверяли» чудотворной монастырской иконой.

Боголеп изменил и прежний порядок сбора в «казенную» кружку. Ранее этим занимались тихвинские посадские люди «мужески пол и женски во дни и нощи во всенощное»; архимандрит счел подобную практику «бесчинной» и велел собирать деньги пономарю. Однако тут вскрылись злоупотребления Исихия, который собирал деньги без всяких записей и отчета. Алчный пономарь пользовался тем, что в 1702 и 1703 гг. на Тихвинском посаде стояли 700 драгун и 1100 работных людей, которые не были знакомы с местными обычаями и послушно отдавали свои копейки пономарю.

Исихий вступил в сговор с «подначальным» ему новопостриженным монахом Стефаном и стал класть не все полученные деньги в «казенный ящик»: «иное в ящик, а иное себе в зепь». За год пономарь собрал в кружку 568 руб., что было больше обычного и позволило ему утаить бо́льшую часть денег в свою пользу.

Новые правила сбора, учета и выемки денег из «казенной» кружки были менее прозрачными, чем прежде. Ранее «казенной» кружкой ведали тихвинские посадские люди, которым было бы особенно стыдно перед своими земляками утаить часть денег и тем более брать со своих соседей дополнительную плату за возможность приложиться к образу Тихвинской Богородицы.

Вновь установленная практика позволяла утаивать часть собранных денег. В монастыре вообще было не все гладко с отчетностью, о чем свидетельствовал и прежний келарь Симеон, сбежавший из обители. Выстроенная Боголепом система дала сбой, когда Исихий решил, что не только настоятелю, но и ему можно утаить часть денег, и уже не для монастырских нужд, а для своих собственных. Корыстный доход в соборном храме при подходе тысяч богомольцев к чудотворной иконе скрыть было невозможно, и настоятелю пришлось отстранить зарвавшегося пономаря от должности. Так из доверенного человека Исихий превратился в злейшего врага и стал строчить доносы на своего начальника.

Чтобы оправдаться по многочисленным обвинениям, Боголеп поехал в Москву, откуда 29 января 1703 г. сообщал в обитель: «Александра Даниловича Меншикова по се число в доме ево излучить не могли и не можем, повсегда пребывает у великого государя». Когда стало известно о намерении А. Д. Меншикова «в скорых числех» ехать через Олонец, он велел своим монахам оказать царскому денщику достойный прием в монастыре, пригласить в архимандричью крестовую келью, потчевать пищей и питьем, поднести икону, хлеб и бочку сигов. А также наказывал, дабы никто не смел жаловаться на монастырские власти: таких «озорников» следовало держать «скованны за крепкими караулами» до тех пор, пока высокий гость не выедет из Тихвинского посада. Боголеп велел, чтобы при Меншикове в обители «пьяных не было», как во время богомолья боярина Б. П. Шереметева, который «в монашестве жительства вашего зело не похваляет и вкладчиком оглашает»; за «хулние речи» на архимандрита следовало наказывать. Упомянул архимандрит и о многочисленных челобитных, поданных в Москве на него недругом дворянином Степаном Козодавлевым. Наконец, он велел «вон вывести» посельского старца Киприана, который донес сыщику о спрятанных в монастыре 6000 руб. Эти и другие указания свидетельствуют о том, что многочисленные обвинения против Боголепа были не беспочвенны. Он жестоко расправлялся с непокорными, не допускал жалоб на себя, хитрил, пытаясь скрыть от следствия правду по спорным делам70. Во время этой поездки Боголеп 1 февраля 1703 г. подал челобитную с просьбой вернуть его монастырю таможенную пошлину, поскольку в казну и так были забраны все деньги и почти все доходы71.

Решения по этой челобитной обнаружить не удалось, но вряд ли оно было в пользу монастыря, хотя Боголеп и обивал пороги столичных дьяков и подьячих. Обычно настоятели таких значимых монастырей, как Успенский Тихвинский, в столице посещали дома нужных думных людей, но дьяков и особенно подьячих звали к себе на подворье. В данном случае Боголеп не только звал приказных к себе, но и сам не гнушался ездить с просьбами по домам дьяков и подьячих, а возвращался от них поздно, когда городские ворота уже бывали заперты, и приходилось давать деньги караульным, чтобы вернуться домой. Расходная книга его поездки в Москву отразила подобные траты: 25 января 1703 г. он ездил к дьяку Монастырского приказа Ивану Иванову, и по дороге домой «в вечере в воротах дано пошлине» 6 коп. 29 января на тихвинское подворье приехал «провиантских дел дьяк» Ефим Андреев сын Черной, которому архимандрит поднес «в почесть» 1,5 руб. 4 февраля Боголеп распорядился купить на подворье два ведра вина «для почести приказным людем», а 6 февраля ездил к дьяку Ефиму Черному и поднес ему «в почесть» рубль; возвращался от него опять поздно, поэтому в воротах пришлось снова платить 5 коп. «пошлины». На следующий день Боголеп отправился «обедать» к подьячему Ивану Макарьеву и дал ему 52 коп. Далее он вручил старому подьячему Ивану Ефимову сыну Суморокову 5 руб. «от монастырских дел за приказную работу» и подьячему Провиантского приказа Ивану Саблину 10 рублей за две грамоты в Тихвин монастырь «о межеваньи земли с Введенским монастырем да о вершеньи розыскных дел в Новгород, что Козодавлевым»72.