Читать книгу Хранители Мультиверсума. Книга седьмая. Последний выбор - Павел Иевлев, Павел Сергеевич Иевлев - Страница 1

«Если б я был султан – я б имел трех жен». Султану хорошо. У него папа был султан, и дедушка был султан, и прадедушка. И каждый имел. Для султана это проза. За султаном традиция, история и инфраструктура. Гарем, евнухи с опахалами. Ему что три, что тридцать три… А я сижу в каюте дирижабля, смотрю в стену и пытаюсь понять, рад я или нет. Тому, что завтра мы прибудем в Центр, к моей странной семье.

«Неплохо очень иметь три жены». Алистелия – хрупкая белокурая красотка с дивными фиалковыми глазами. Чтобы их увидеть, надо подойди, обнять, нежно поднять лицо – тогда распахнутся эти огромные озера, в которых можно утонуть. Иначе – смотрит в пол, кивает, молчит. «Что сделать для тебя, муж мой?» – голосок такой же тихий, как она сама. Всегда немного грустная – или мне так кажется. Спросишь – замотает головой, спрячет глаза. «Все хорошо, муж мой». По имени не назовет даже в постели.

Таира – смуглая, черноволосая, кареглазая, длинные блестящие смоляные волосы. Необычное, чуть грубоватое, но очень привлекательное лицо с алыми четкими губами. Она – горянка Закава, с худым сильным телом, длинными стройными ногами и высокой грудью. Молчаливая и строгая. Эта не прячет глаз – смотрит всегда прямо и открыто, как будто с вызовом. Смотрит так, как будто чего-то ждет. Своим низким грудным голосом произносит мое имя как «Гхарртём» – с почти неслышным, но все же существующим «гх» впереди. Своё шепнула мне на ухо в первую ночь. Имя – только для своих и то не всегда. Для самых интимных моментов.

Зову «ойко», что на языке Закава значит «дорогая для меня женщина». Буквально – «дороже козы».

До сих пор говорит с небольшим акцентом. Зато все наше скромное хозяйство на ней. Коз у нас нет, но все остальное она делает быстро и охотно. Правда, готовку ей лучше не доверять – если не хочешь бегать по потолку, изрыгая огонь. Горские блюда – это перчёный перец, посыпанный перцем.

Меланта. Со слов Старого Севы – последний представитель своей расы. Уникального народа позитивных эмпатов. «Как будто тебе десять лет, и День рождения, и Новый Год, и цирк, и только что подарили щенка и велосипед…» – вот так себя чувствуешь рядом со счастливым кайлитом. Меланта счастлива от любой ерунды и даже без нее. Невозможно удержаться от улыбки, глядя на ее веснушчатую, с широким, вечно улыбающимся до ушей ртом физиономию под растрепанной шевелюрой огненно-рыжих волос. Безалаберна как подросток – скачет, напевает, пускается в пляс, разбрасывает вещи, никогда не убирает за собой посуду, не закрывает шкафов, в комнате бардак… Но сердиться на нее не может даже строгая Таира.

С Мелантой невозможно разговаривать серьезно, от ее зеленых глаз искрами летят смешинки, она обожает азартные игры, танцы, веселье и групповой секс. Идеальный партнер в любых комбинациях. Рыжая везде, веснушчатая до кончиков сосков эмпатка, тонко дающая понять, как сделать хорошо ей, и всегда знающая, что нужно партнерам.

Идеально. Все идеально. Они чудесные девочки. Не семья – а мечта. Но отчего мне кажется, что скоро все изменится? Локальное время в Центре быстрее, чем в Мультиверсуме, и к моему прилету они уже должны вот-вот родить. Наверное, так же одновременно, как забеременели. Выполнят свою часть сделки, в условия которой меня так никто и не удосужился посвятить.

Почему меня не оставляет чувство, что я был нужен только для этого? Как будто они взяли временный контракт «идеальных жен». Он подходит к концу, скоро пора будет платить. А я понятия не имею, в какой валюте выставят счет…

– Не спишь? Можно к тебе? – дверь приоткрылась. Ольга.

– Заходи.

– Рефлексируешь, многоженец?

Все-то она знает…

– Оль, зачем Сева все это устроил? Ты же всё знаешь…

– Не всё, к сожалению, – она уселась на кровать рядом.

К моему удивлению, от нее довольно сильно пахнет алкоголем. Ольга редко пьет, а пьяной я ее вижу… Пожалуй, второй раз. Причем первый, подозреваю, она притворялась.

– Я действительно не знаю, Тём. Старый Сева был очень себе на уме. У меня, конечно, есть версии, но они достаточно очевидные, ты сам наверняка до них додумался.

– Искупитель?

– Боишься стать богоотцом? – рассмеялась она, откинувшись на подушки.

Красиво откинувшись. Она отрастила волосы и стала выглядеть более женственно, чем с привычной короткой стрижкой. Длинные, богатого медного цвета локоны падают на голубые глаза, майка натянулась на груди, обозначив соски. Хороша.

– Опасаюсь, – признался я.

– Правильно опасаешься. Ни к чему хорошему это не приводит. Но я все же считаю, что это дымовая завеса, обманный маневр. Сева был деятельным участником Конгрегации – внутреннего подразделения Церкви Искупителя. Ей принадлежит Школа Корректоров. Думаю, Сева реализовал какой-то их замысел.

– То есть, он меня подставил?

– Не без того, – она села на кровати, волнующе придвинувшись.

Ее запах – горьковатый, странный, с нотками полыни и миндаля. Я без ума от него до сих пор.

– Но разве тебе плохо?

– Мне хорошо, – ответил я, подумав, – пожалуй, слишком хорошо. Так не бывает. Опасаюсь, что не потяну счет. Не знаю, использовал ли Сева меня как прикрытие, или правда верил, что от меня Искупитель родится, но слишком многие считают, что это так. А главное – я не понимаю, зачем это им.

– Твоим женам?

– Да. Почем они согласились? Они их не заставлял, я знаю. Он что-то им пообещал. Что? Ради чего они решили родить от меня? Зачем?

– Не ради твоих прекрасных глаз? – рассмеялась Ольга.

– Перестань, я не настолько высокого о себе мнения…

– А зря, – сказала она неожиданно серьезно, кладя руки мне на плечи и приблизив лицо, – в тебе есть некое очарование абсурдно хорошего человека…

У меня никогда не получалось ей отказать. Ну и три жены – это не одна. Как-то, знаете, размывается понятие супружеской верности…

– Ну что, обновила метку? – спросил я много позже, любуясь ее профилем в свете сияющей в иллюминаторе ненормально большой луны.

Дирижабль шел «зигзагом» в каком-то срезе, гудели чуть слышно моторы. Моя вахта утром, я не высплюсь, но оно того стоило. Несмотря ни на что.

– В этом же был смысл? Ты находишь с Дороги тех, с кем спала, а со мной у тебя давно ничего не было…

– Да, это тоже, – не стала отрицать рыжая, – но не только.

– Ой, вот не надо, – отмахнулся я, – мы давно прояснили этот вопрос. Любовь – это не про тебя, ты сама сказала.

– Люди меняются, Тём, – сказала она, садясь, – даже такая старая злобная сука, как я.

Я смотрел на нее – по-прежнему выглядит на двадцать. Очень хороша. Особенно сейчас, когда сидит голая, в лунном свете, подпирая рукой встрепанную голову. Глаз не отвести. Я помню, кто она и что она – но стоит ей вот так повернуться…

– Хочешь верь, хочешь нет – но я немного завидую твоим юным глупым девочкам. И ты мне все же почему-то дорог. Но ты прав – только из-за этого я бы не пришла к тебе сегодня. Я кое-что узнала от Малки. Сева тогда дал тебе катализатор фертильности из Эрзала. Подмешал в вино. Эрзальские биотехники использовали такие активаторы для осеменения своих биоконструктов. Шансы залететь от тебя максимальны, а дети скорее всего унаследуют талант оператора.

– Так вот почему Малки все время под меня каких-то баб подложить пытался! Я-то думал, что из-за Искупителя…

– Дошло? – засмеялась Ольга, – Нет, ему глойти нужны. Они с Севой старые приятели, он знал, конечно.

– Так ты… – до меня дошло не только это.

– Да, представь себе. Я решила, что это шанс. Я бесплодна, ты знаешь, но вдруг?

– А меня спросить?

– А тебя часто спрашивали?

– Нет, – признал я, – вообще никто. Ставят перед фактом. Лох я педальный.

– Не бойся, дорогой, алименты не потребую, – она встала и начала одеваться.

– Да причем тут…

– Шутка. Спи давай, тебе до вахты четыре часа осталось.

И ушла, оставив меня в глубокой растерянности. Вечно с ней так…

Кофемашина на рабочем камбузе несмотря на свой вызывающе стимпанковый вид отличная. Я сварил себе большую кружку.

– Не выспался?

Я с подозрением посмотрел на Зеленого. Подначивает? Нет, вроде просто так спросил. Откуда ему знать, действительно?

– Есть немного.

– У меня тоже переходы сбили все биоритмы, – он зевнул, вызвав цепную реакцию: за ним зевнул я, Иван и даже рыжий кот со странным именем Ëксель, уютно лежащий на диванчике пилотской кают-компании.

– Всё, я спать. Курс в навигаторе, направление на гирокомпасе. Вахту сдал. Кэп, механик покинул мостик. Разбудите, когда долетим.

– Принято.

– Штурман на мостике, – подхватил инициативу я, – вахту принял.

Иван постепенно вводит у нас военно-морские правила. Наверное, так и надо. В любом случае, мне не сложно.

За наборным панорамным стеклом ходовой рубки разматывается дорога. Не Дорога, а просто трасса в каком-то срезе, сложным образом соответствующая ей в этой метрике.

– Срез пустой?

– Пока никого не видели, – ответил капитан.

Иван на вахте в красивой черной фуражке с эмблемой Первой Коммуны на золоченом «крабе», но без формы. Только тельник под курткой. Нет у нас формы, и его это, кажется, расстраивает. Офицер – навсегда офицер. У нас даже дирижабль до сих пор безымянный. Безобразие, конечно, тут я согласен, но как-то нет до сих пор консенсуса. Мне, как бывшему писателю, кажется, что дирижабль, в силу своего ретростатуса, и имя должен иметь стильное и винтажное. «Генриетта» какая-нибудь. У меня нет знакомых Генриетт, просто звучит этак литературно – «Дирижабль «Генриетта». Хорошо же. Но Иван с его военно-морскими загонами категорически против. Ему нужно что-то такое, сурово-пафосное. «Стремительный», например, или «Грозный». Хотя какой он, к воздушным чертям, «стремительный»? Довольно тихоходный аппарат, да и «грозного» ничего в этом прогулочном лайнере нету. Зеленый, с его гаражным чувством юмора предложил несколько крайне скабрезных вариантов, но ему, кажется, вообще все равно. «Зачем ему название? Мы что, боимся спутать его с другим дирижаблем?». Никакого уважения к статусу.

Я сверился с направлением, выставленным на визире, – длинный «зигзаг» получается. Вставил кружку с кофе в держатель на ручке кресла, уселся перед консолью, натянул гоглы. Навигационная панель показывает точку финиша – наводился на микромаячок, который таскает на шее Таира. Казалось, что нет более безопасного места – а вот поди ж ты… Так что Зеленый, прихвативший семью с собой, возможно поступает правильно.

– Арутем Ивани потипи харуешь!

– Маш, говори по-русски, я же просила. Сейчас сварю тебе кашу, да.

– Доброе утро, Лена, – поприветствовал их Иван.

Лена, жена Зеленого, похожа на Ольгу. На вероятностную Ольгу, которая не потеряла мужа и ребенка, не стала руководителем разведки Коммуны, не принимала Вещество, а была обычной женой и матерью, родила второго и да, – уже давно не выглядит на двадцать. Рыжая и голубоглазая, но – совсем другая.

– Здравствуйте, Артём, Иван. Мы не помешаем? В большом камбузе слишком… Просторно.

– На камбузе, – поправил Иван, – правильно говорить «на камбузе». Нет, не помешаете, конечно.

– Драсть, дядя Иван и дядя Артём!

Маша, очаровательная семилетняя дочка Зеленого, перешла с альтери на русский.

– Привет, Маш, – ответил я, – как дела?

– Тут круто! Мне очень нравится! Маам, а можно манную?

– Тут нет манки, солнышко. Овсянку будешь?

Мы не успели запастись, улетали в спешке, боялись, что настроение Конторы изменится и нас не выпустят.

– С вареньем?

– С клубничным.

– Буду!

Лысый, ушастый и серьезный сын Зеленого деловито полез на диван. Ему года полтора, насколько я помню. Интересный мальчик – почти все время молчит. Что-то, наверное, себе думает.

Дорога внизу стала отклоняться, и я положил руку на выключатель резонаторов.

– Капитан?

– Штурман, выход!

Щелчок, вибрация, чуть закладывает уши – мы не над дорогой, а над Дорогой. Туманный шар, сквозь который проглядывает что-то расплывчато-никакое, и только пятно Дороги внизу видно четко.

– Ух ты! – реагирует девочка Маша, – какое тут всё…

Да, вот такое. Никто не знает, почему. Но это не мешает нам пересекать это странное над-пространство, не теряя направления на цель. Но лучше тут не задерживаться, странное это место. У меня от него до сих пор мурашки везде.

– Штурман, зигзаг!

– Есть зигзаг!

– Кхаботри цур! – восхищается (наверное) Маша

– Маш! – мягко укоряет ее Лена, – но красиво, да.

Внизу просто пустыня, но низкое солнце превращает ее песок в золотой. Он переливается красками от тускло-оранжевого до густо-багрового, чередуясь с полосами яркой желтизны там, где падают рассеченные выветрившимися скалами косые лучи заката. Шикарное зрелище, но дорога здесь почти не видна. Ее давно поглотил песок, оставив только редкую цепочку столбов с оборванными проводами. Пока солнце окончательно не село, сколько-то пройдем над ними, направление верное.

– Наелась, Маш?

– Угу, псибмам!

– Отнеси Насте тарелку, пожалуйста. И чаю я сейчас ей налью…

– Как она? – спросил я у Лены.

– Переживает. Выходить не хочет. Очень расстроена, бедная девочка.

Лена как-то естественно взяла шефство над моей приемной дочерью. Настя, едва не угробившая целый мир, в этом нуждается. Она не виновата, разумеется, но поди объясни это подростку. Я пытаюсь. Вчера весь вечер просидел в ее каюте, разговаривали о всяком. Но глупо рассчитывать, что полученные психотравмы вот так возьмут, и рассосутся. Досталось ей, как мало кому достается. Надеюсь, в Школе корректоров ей станет легче, там все такие – синеглазые Разрушители, из которых пытаются воспитать Хранителей. Иногда даже успешно.

Солнце над пустыней село окончательно, на срез упала ночь, последние следы дороги растворились в фиолетовых тенях.

– Штурман, выход!

– Есть выход!

– Подлетаем? – а вот и рыжая моя соблазнительница проснулась.

Выглядит прекрасно, ведет себя как ни в чем ни бывало. Она такая.

– Последний переход, Ольга Павловна – поясняет Иван, – полчаса – и выйдем в Центре.

– Тогда я успею попить кофе.

Иван с ней подчеркнуто корректен, по имени-отчеству. Привык в Коммуне. Но не доверяет и опасается. Правильно, наверное, делает. Это я балбес бесхарактерный, всю жизнь бабы мной крутят как хотят.

Капитан несколько раз щелкнул клавишей селектора.

– Да проснулся я, проснулся, – недовольно ответил Зеленый, – чего там?

– Один переход остался, ты просил разбудить.

– Хорошо, спасибо.

Центр Мира – как пафосно называют это место, – сверху выглядит очень странно. Я прожил тут три месяца, но даже не предполагал, что он похож на леденец. Такой, знаете, спиральный леденец, где узкие треугольные сектора закручены вокруг центра. Снизу это не разглядеть.

– Не вижу следов штурма, – сказал Зеленый, – я-то думал тут война и немцы. Паника, дым, пожары, мародерство, партизаны…

Город действительно цел. Ни дымка, ни развалины. Сверху видно, что население не прячется и не бежит, а наоборот – кучкуется на главной площади. Там уже собралась приличная толпа, окружившая механизм мораториума. С импровизированной трибуны перед ней кто-то выступает. Дирижабль поплыл туда, неспешно подрабатывая винтами. Когда наша овальная тень легла на землю, лица повернулись вверх.

– Машине стоп, – скомандовал капитан, – прибыли.

Выяснилось, что никто, собственно, на Центр и не нападал. Хотя пугали нас не зря – как только кто-то повредил мораториум, над городом появились летающие платформы Комспаса. Две больших, боевых и одна маленькая, двухвинтовая, без оружия. Она села прямо тут, на площади и ее пилот, весь в высокотехнологичной кирасе и глухом шлеме, дождавшись прихода иерарахов Церкви, озвучил ультиматум.

Комспас требовал выдать Искупителя.

То, что Искупителя у Церкви нет, и что он, возможно, вообще еще не родился, их не волнует. Они готовы принять его младенцем, или в животе матери, а в то, что Церковь не знает, кто это, они не верят. Зато предупредили, что абы какого ребенка им подсунуть не выйдет. Есть, мол, способы проверить.

Представитель Конгрегации, сидя у нас в большой кают-компании, только руками разводил. У Церкви такого способа нет.

Этого властного пожилого священника я раньше не видел. Одет в стандартный балахон, но совершенно не похож на духовное лицо. Ольга на него сразу стойку сделала, почуяла коллегу по разведделам. Кстати, существование такой организации при церкви Зеленый предсказал задолго до того, как мы увидели ее первого представителя. Вычислил своей странной логикой, мрачно заявив, что они еще преподнесут нам сюрпризы.

Сам Зеленый послушал этого «конгрегатора» – и свалил вниз, на площадь, шепнув, что «все равно ничего не скажет». Теперь они с Иваном осматривали поврежденный мораториум, оставив дипломатические функции мне и Ольге. Ну, то есть, предполагалось, что именно мне – но рыжую, разумеется, от такой интриги за уши не оттащишь. А из меня дипломат никакой, меня семья волнует.

– Да, мы считаем, что Комспас имеет в виду вашего ребенка, – подтвердил мои худшие опасения представитель Конгрегации.

Он представился, но у меня его имя сразу из башки вылетело. Нервы.

– Какого из трех? – спросил я мрачно.

– Возможно, они вообще не подозревают, что их три. Или хотят всех трех. Или имеют способ выбрать…

– Вы тоже считаете, что я отец Искупителя? – от одной мысли об этом мне становилось дурно.

– Будущий отец, – поправил меня он, – Ваши жены ждут вас, чтобы родить. Но нет, я так не считаю. Искупитель – сложнейший философско-метафизический феномен, и я не думаю, что можно вот так ткнуть пальцем и сказать «вот он!». Но не важно, что думаю я. Важно, что думает Комспас.

– Они же собираются как-то это определить?

– Я подозреваю, что они могут узнать не то, является ли конкретный ребенок Искупителем, а то, является ли он вашим.

– Ты же был в плену, – напомнила Ольга, – у них наверняка есть материал для генетической экспертизы. А Сева сумел убедить всех, что Искупитель родится именно от тебя. Не с вашей ли подачи, кстати?

Ольга уставилась пронзительными голубыми глазами на собеседника.

– Баз комментариев! – строго ответил тот.

Даже отпираться не стал, сволочь.

– А что значит «ждут, чтобы родить»? – внезапно дошло до меня. – Как это вообще можно «ждать»?

– Ваши жены, Артём, – укоризненно сказал церковник, – очень серьезно относятся к своей миссии. Родить без вас – было бы просто неправильно. Я бы на вашем месте поспешил к ним. Им и так непросто.

– Черт подери, а раньше нельзя было сказать? – ответил я уже не бегу.

Кто-то более сообразительный и ответственный, чем я, позаботился о том, чтобы возле дома нас ждал большой автомобиль. Мне осталось только обнять своих пузатых женщин и осторожно подсадить в салон. Меланта здорово располнела, но ей это парадоксально шло, она стала какой-то мягкой и уютной, не перестав фонтанировать весельем даже сейчас. Смешно переваливается, поддерживая живот, и хохочет. Алистелия тоже слегка округлилась, налившись грудью, а вот Таира – все такая же худая и стройная, с прямой спиной. Круглый выпуклый живот забавно торчит на спортивной поджарой фигуре.

– Наконец-то, – сказал она с облегчением, – мы трудно ждать!

– Ха, – отмахнулась Меланта, – не слушай эту зануду! Они так смешно толкаются, пощупай!

Я торжественно возложил руки на ее живот и живот Алистелии, жалея, что рук всего две. В ладони синхронно пнули изнутри. Я испытал странное чувство. Не найду слов, чтобы его описать, это что-то совсем в моей жизни новое. И мне оно, пожалуй, нравится, несмотря на всю причудливость ситуации.

– Они готовы, муж мой, – тихо сказала Алистелия, – мы ждали только тебя.

Я не стал уточнять, как это у них получилось. Лучше не вдаваться в детали.

Здешняя больница мало похожа на наши. Какая-то… академическая, что ли? В ней не пахнет антисептиками и хлором, интерьер холла в стиле модерн, медсестры в кружевных накрахмаленных колпаках. Солидный врач с седой бородкой принял нас без всякой бюрократии и расспросов. Нас явно ждали. Может это глупо, но я нервничал и бегал из угла в угол как самый обычный будущий отец, и бросился навстречу вошедшему доктору с самым обычным: «Ну что? Ну как?».

– Девочки, – сказал он спокойно, – и мальчик. Все здоровы, все чувствуют себя хорошо.

– Слава богу! – выдохнул я.

Меня нарядили в халат и провели в большую светлую палату. Женщины мои выглядели усталыми и осунувшимися, но довольными. И какими-то… Исполнившими долг, наверное. Я сразу почувствовал это в атмосфере.

– Как вы, дорогие мои?

– Не так все и страшно! – оптимистично заявила Меланта, – хотя бывали в моей жизни моменты и получше. В это место приятнее впускать, чем выпускать оттуда.

Она откровенно похлопала себя внизу живота.

– Мы справились, муж наш, – тихо сказала Алистелия.

– Мальчик – мой, – с гордостью сообщила Таира.

– Пфуй, девочки лучше! – засмеялась Меланта. – Ты кого больше любишь, мальчиков, или девочек?

– Я вас люблю, – сказал я машинально, не вдумываясь.

В тот конкретный момент это было чистейшей правдой, но все вдруг как-то странно замолчали и уставились на меня так, как будто я невесть чего ляпнул. Мне аж неловко стало.

– Да потрогай ты их уже! – со смехом нарушила смущенное молчание Меланта, – они не стеклянные!

Младенцев уложили на один широкий столик с мягким углублением, и они были, на мой взгляд, совершенно одинаковыми. Не розовыми и щекастыми, а слегка сизоватыми и очень маленькими. Глазки закрыты, носики сопят, а больше ничего не видно из-за пеленок. Как они их различать-то будут?

– И который тут мальчик? – спросил я неуверенно.

– Вот мой сын! – сказала Тайра, без колебаний ткнув пальцев в левого. На мой взгляд, он ровно ничем не отличается от остальных.

Я осторожно коснулся его щеки. Сын (мой сын, мамадорогая!), недовольно пошевелил в ответ носом. Ну вот я и стал отцом. Сразу троих. Теперь они будут как-то расти, умнеть, с ними надо будет что-то делать… К горшку, там, приучать, учить чтению… Что еще с детьми делают? В эту секунду я с ужасом осознал, что совершенно не готов быть отцом. Я полностью и всецело отвечаю за эти три жизни? Да я вообще не представляю себе, что с ними делать! Я про себя до сих пор иногда думаю: «Вот, вырасту, и тогда…».

Меланта эмпатически уловила мою панику и, приподнявшись на кровати, усадила рядом, на край. Обняла за плечи, смешно фыркнула ежиком в ухо.

– Перестань! – сказала она весело, – все дети так или иначе вырастают.

– Но я не знаю, как…

– Никто не знает! – смеется она, – нет никакого правильного способа растить детей. Они сами вырастут, как лопухи на обочине. И в любом случае не будут такими, как ты себе представляешь, так что даже не начинай представлять!

– Не волнуйся, муж мой! – добавила Алистелия, – я позабочусь о них!

– Мужчине нет надо думать про младенец! – веско подвела итог Таира, – Мужчина учить его драться после!

Я не чувствовал в себе таланта научить кого-то драться, но подумал, что эта проблема встанет еще не завтра. Сейчас у них есть на троих шесть отличных сисек и больше ничего не требуется. С остальным будем разбираться по ходу жизни. Переживать рядом с Мелантой все равно невозможно, так что я поддался ее ментальному позитиву и начал просто радоваться. В конце концов, у меня же дети родились!

– Обмыв копыт! – строго сказал встретивший меня в холле Зеленый.

– Давняя священная традиция! – подтвердил Иван.

Я подозрительно огляделся – Ольги не было.

– Смылась рыжая, – подтвердил Зеленый. – Как тот Карлсон, пообещав вернуться. Унеслась куда-то с инквизитором, или кто он там. О чем-то они договариваться будут, но нас это, вроде как, не касается.

– У нас своих дел полно, – подтвердил Иван, – но это подождет. А вот копыта настоятельно требуют немедленного обмыва. Твоих когда выпустят?

– Вроде бы уже завтра. Все благополучно прошло.

– Девочка-мальчик-девочка? Сложно будет пацану, – вздохнул Зеленый, – сестры – дело такое… Но, между тем – копыта ждут! Поехали!

Оказывается, они приехали на УАЗе, выгрузив его из дирижабля. Тот так и висел над площадью, потому что никакой парковки для него тут не предусмотрено. Но энергии у нас много, мы под пробку залили энерготанк в башне. Висеть вот так он, наверное, тысячу лет может.

В кают-компании Лена накрывала на стол, расставляя тарелки. С камбуза вкусно пахнет жареным мясом, об ноги интенсивно обтираются два заинтригованных этим запахом кота – рыжий и сиамский. Каждый из них старательно делает вид, что он единственный, игнорируя соперника.

– Забрал своих? – сообразил, увидев сиамца, я.

– Да, здесь они, – кивнул Иван, – не без приключений, но добрались. Идея отправить их с цыганами оказалась не такой хорошей, как выглядела.

– Как и все остальные наши идеи, – покивал Зеленый.

– Я чего-то еще пропустил? – напрягся я.

– Потом, – отмахнулись оба, – сначала копыта!

– Здрасьте, дядя Артём! – поприветствовала меня зашедшая из коридора Василиса, – поздравляю с Днем Рождения детей! Это вам! Цыганский сувенир! От дяди Малки!

В деревянной, выстланной алым бархатом коробочке лежат три маленьких золотых серьги. Простые тонкие золотые колечки с замочком, пропущенные через бусины черного камня. Я провел по ним пальцем и понял, что они куда ценнее, чем кажутся. Это маркеры, такие же, как черный диск, что таскает на груди Таира. Если вдеть их в уши детям, то я всегда смогу их найти. Другое дело, что колоть им уши еще не скоро, это же не цыганята, которые с младенчества в таких цацках. А мальчику так и вовсе, наверное, лишнее. Хотя сейчас на Родине пирсинг в моде…

– С Днем Рождения твоих малышей! – поздравила меня Светлана, Иванова жена. – Дорогой, неси свои напитки! Будем праздновать!

И правда, День рождения же. Самый первый. А кстати, какое сегодня число? И по какому календарю? Какого среза? Да, с гороскопами у моих детей будут сложности. И это только первое, что пришло в голову…

– Расслабься! – хлопнул меня по плечу Зеленый, – дети – это здорово! Наливай, кэп!

– Серьезно, Артём, – Иван загремел посудой, – поначалу теряешься, конечно, но потом понимаешь, что все куда хуже, чем ты думал…

– Паап! – возмутилась Василиса.

– Но никогда, никогда не пожалеешь, поверь! – добавил он, подмигнув дочери.

Утешили, блин, опытные папаши.

Положительный момент напитков Ивана – от них нет похмелья. Впрочем, мы и не злоупотребляли. Так, посидели скромно, как семейные люди с семейным человеком. Я только сейчас начинаю ловить в себе это ощущение. Что я семейный человек, а не герой в модном литературном жанре адьюльт-фэнетези, который даже большее днище, чем мои пиздецомы.

Дети все меняют.

С утра Зеленый отвез меня в больницу на УАЗе и умотал по делам – что-то они там с Иваном придумали насчет мораториума. Интересно, но сейчас все мои мысли тут, с детьми и женами. Пытаюсь осознать свое место в жизни, так сказать. Моё – в их жизни. И их – в моей.

На выписку явился давешний представитель Конгрегации, имя которого я так и не вспомнил и про себя называл просто «Инквизитором». Что-то в нем есть такое, зловещее.

– Какие планы? – поинтересовался он нейтральным тоном.

– Без понятия, – честно признался я.

В последнее время даже не пытаюсь строить планы, слишком много сюрпризов. И инквизитор подкинул очередной.

– Есть интересное предложение для вас, – продолжил он так же нейтрально.

– Я открыт к предложениям.

Из меня хреновый глава семьи. Бездомный и безработный. Маленький коттеджик, где мы сейчас обитаем, нам предоставили без уточнения условий. Бесплатно, но никто не обещал, что навсегда. Между тем, для Центра мы, возможно, становимся токсичным активом – если Комспас нацелился именно на моих детей.

– Мы считаем, что дальнейшее пребывание в Центре может быть опасным, – сказал инквизитор, – Для вас, для вашей семьи, для окружающих.

– Возможно, – согласился я, – однако не могу не отметить, что вся эта ситуация является следствием в том числе и ваших действий. Не думаю, что Сева один это все придумал.

Представитель Конгрегации снова не стал комментировать мои предположения. Но и отпираться тоже не стал.

– Учитывая уникальность ситуации и нашу заинтересованность в вашей безопасности, я хочу предложить вам сменить место жительства.

– Выгоняете?

– Напротив. Давайте прогуляемся, если вы не против. Вашу семью будут еще некоторое время готовить к выписке, мы успеем вернуться.

Ничуть не сомневаюсь, что их будут «готовить к выписке» так долго, как нужно инквизитору. В Центре все решает Церковь, а в Церкви – Конгрегация. Ну а нам, обретающимся тут в статусе нахлебников, выбирать особо не приходится.

Мы вышли из больницы и пошли пешком. Этот сектор, один из множества сходящихся узкими закрученными клиньями к площади, выстроен в архитектуре позднего модерна, вычурно и чуть мрачновато. В символике обильно покрывающих здания барельефов часто встречается эмблема Первой Коммуны – микроскоп, вписанный в шестеренку. Я не прожил тут достаточно долго, чтобы детально разобраться в истории возникновения столь странного места, знаю только, что Центр – это «сборная» локаль. То есть, состоит из частей разных срезов.

Здесь довольно мило. Комфортно жить – крошечные магазинчики, небольшие кафе, много пространства для неспешных прогулок. Людей немного, чем они тут занимаются – непонятно. Наверняка существует какая-то рациональная экономика, но я не знаю, на чем она строится. Те три месяца, что я прожил тут с семьей, мы как-то не поднимали этих вопросов. Глупо, да, но я был слишком поглощен рефлексиями и отношениями. Каждый день Таира ходила на рынок и приносила продукты, но откуда брались на них деньги? Мне что-то заплатили за лекции в Школе, но я даже не знаю, много это или мало, потому что сразу отдал забавные цветные купюры той же Таире. Откуда берутся продукты на этом рынке? Кто и на что содержит Школу? Практически уверен, что все это организовано Церковью Искупителя, но как именно? Если мы и дальше будем жить здесь – со временем разберусь. А если этот инквизитор сейчас выпроводит нас ко всем чертям – то и ладно. Заберу всех на дирижабль, например, там еще есть свободные каюты, и права мои на них не меньше, чем у всех остальных.

Прошли пару кварталов и остановились у ничем не примечательной двери ничем не примечательного дома. Дверь массивная, деревянная, с витой бронзовой ручкой, довольно стильная. Но здесь все примерно такие. Кажется, что этот квартал целиком переехал сюда из начала двадцатого века нашего мира – этакое ар-нуво.

– Откройте дверь, пожалуйста, – попросил инквизитор.

Я немного удивился, но повернул ручку с литым цветочным орнаментом и потянул дверь. Она легко открылась. Внутри оказалась парадная лестница с закрепленной бронзовыми прутьями ковровой дорожкой и коваными металлическими перилами, уходящая наверх, к квартирам. Ничего необычного.

– Мне войти?

– Нет, не нужно. Закройте обратно.

Я пожал плечами и закрыл. Язычок замка щелкнул.

– А теперь открою я…

Инквизитор точно так же повернул ручку и потянул, дверь снова открылась – но лестницы за ней уже не было. Просторная прихожая, вешалки, стойка для обуви, высокое ведро для зонтов. И еще одна дверь, тоже деревянная, но потемнее.

– Проходите, – пригласил он меня.

Мы вошли.

– Эта дверь открывается ключом.

Он показал мне связку массивных ключей – стержень со сложной бородкой, круглая бронзовая головка. Ключи просто висят на вешалке у входа.

– Сейчас она должна быть не заперта… Да, так и есть. Давайте войдем.

Мы прошли в полутемный холл какого-то дома. Я уже догадался, что отнюдь не того, который виден с улицы. К этим фокусам с пространством постепенно привыкаешь. Тут просторно, немного затхло, немного пыльно. Пахнет старой бумагой и мастикой для паркета.

– Как вам? – спросил он.

– Пока не очень понятно. А где мы?

– Вот здесь.

Он решительно отодвинул широкую штору. Это был опрометчивый поступок, за который пришлось расплатиться чиханием и стряхиванием с себя пыли, но зато помещение осветилось лучами яркого солнца через большое окно. За окном тот же город – но совершенно пустой. За годы блужданий по вымирающему Мультиверсуму я привык это определять с первого взгляда. Тут давно никого не было. Несколько лет, как минимум.

– И где это «здесь»?

– Неизвестно, – пожал плечами инквизитор. – Многие дома в этом секторе Центра изначально «двойные». В Коммуне любили так строить, это экономит пространство. Два города в одном. К сожалению, право входа в такие двери почти везде утрачено. Это, возможно, последняя, которую есть, кому открыть. Мы не знаем, как восстановить доступ к остальным и возможно ли это в принципе. Он передается от человека к человеку. Подойдите сюда.

Я вернулся в прихожую.

– Положите руку сюда.

В декоре стены возле двери выделяется темная каменная плитка, если бы мне не показали, я бы и не заметил. Приложил растопыренную ладонь, инквизитор припечатал поверх своей сухой кистью с длинными тонкими пальцами. Рука не то музыканта, не то взломщика. В ладонь почти неощутимо кольнуло, как электричеством.

– Все, дверь вас запомнила. Теперь вы сможете открывать ее двумя способами – туда и сюда. Это требует небольшого ментального усилия, но вы глойти, для вас это не составит труда. Такой локальный и специфический кросс-локус, если угодно.

– Очень любопытно, – вежливо сказал я, – но вы говорили о каком-то предложении?

– Это оно и есть. Я предлагаю вам с семьей переселиться сюда. Сохранив все удобства проживания в Центре, вы будете недоступны для поиска. Вас не смогут, например, найти и похитить. Вас и, разумеется, ваших детей.

– Скажите, – внезапно решился я, – а вы тоже считается, что один из них, ну…

– Искупитель?

– Да.

– Ну почему же «один»? – рассмеялся представитель Конгрегации. – Почему не трое разом? Это вполне может оказаться коллективным феноменом…

– Вы серьезно?

– Я не скажу вам ни «да» ни «нет». Не потому, что хочу вас помучить, а потому, что мы не исключаем никаких вариантов. Генезис Искупителей никому не известен, они, как вы наверняка догадываетесь, появляются не настолько часто, чтобы вести статистику. Честно скажу – нас бы вполне устроило, если бы это оказались ваши дети. Один, два, все трое – неважно. Просто для определенности. Но если это и не так, то их судьба в любом случае с ним связана. Вас не оставят в покое.

– Не самая приятная перспектива.

– Понимаю.

– Вряд ли. Не вам придется остаток жизни прятаться самому и прятать детей. Сидеть в вымершем городе как мышь под метлой, бегать, озираясь, за продуктами… Кстати, на что нам жить?

– Разумеется, Церковь не оставит вас без помощи, – обнадежил инквизитор. – Мы же Церковь Искупителя и странно было бы не позаботиться о том, кто им, возможно, станет. Мы увеличим пособие, которое получает ваша семья, и ваши лекции, Артём, тоже будут востребованы. Это не подачка, ни в коем случае! – поспешил он сказать, заметив мою реакцию, – Вы действительно хороший лектор, детям нравится. Ваши рассказы о Мультиверсуме звучат как приключенческий роман. Это их мотивирует. Завтра утром ждем вас в Школе. Зайдите к ректору, он поставит вас в учебный план. И да – этот дом отныне ваш, я дал вам приоритет. Вы можете дать право прохода всем, кому хотите и даже отозвать моё. А теперь пора вернуться в больницу, думаю, ваше семейство готово к воссоединению с мужем и отцом…

Остаток дня прошел суетно – я забрал своих женщин и детей, пытаясь привыкнуть к тому, что их так много. В коттеджике сразу стало тесно, особенно с учетом Насти и Эли. Настя – отдельный разговор. Девочке сильно досталось, но, насколько я знаю, для корректоров это история типичная. В Школе умеют работать с подростками, ставшими Немезидами Мироздания. Только на то и надеюсь. Итого у меня теперь четверо детей и Эли. Эли, впрочем, прилипла к Меланте и никого, кроме нее, не замечает вовсе. Когда вечером Зеленый зашел узнать, не нужно ли чего, она ненадолго на него отвлеклась. Подбежала, торопливо, как бы извиняясь, обняла, и убежала обратно к кровати Меланты, возле которой дежурила, улавливая малейшие пожелания рыжей кайлитки. Горянка уже скакала по дому, как их знаменитые козы, и не скажешь, что рожала вчера. Алистелия тоже отправилась на кухню, отмахнувшись от моего «не надо, я сам», а Меланта продолжала лениво валяться, иногда кормя дочь веснушчатой грудью. Пеленки и то Эли меняла.

– Надо же, – удивился Зеленый, глядя как Эли мухой летит на кухню, чтобы заварить чаю, качает кроватку ребенка, поправляет подушки и так далее, – а мне за все время воды стакан не подала.

– Эли – кайлитский эмосимбионт, – внезапно ответила ему Меланта. – Они созданы для нас. Для веселья, любви и помощи. Для секса. Для игр. Для полноты семьи. Не обижайся на нее. С людьми ей тяжело, как с вам с глухонемыми.

Да, Сева, вроде бы, что-то такое говорил. Причем и про Меланту тоже. Если им вдвоем легче переносить меня – то почему нет?

– Когда-то их производили для нас в биолабораториях среза Эрзал, там же, где создали Алистелию, – Меланта без всякого стеснения ткнула в ее сторону пальцем. – но это было давно. Я уже не застала.

Блондинка как будто сжалась и снова уставилась в пол фиалковыми глазами. Кажется, ей было неприятно это напоминание.

– Эрзал долго был домом для кайлитов, многие из нас погибли с ним. Оставшиеся… Ладно, что об этом вспоминать? Жизнь продолжается, правда?

Меланта весело улыбнулась, и всем сразу захотелось улыбаться ей в ответ.

– Как назвали-то? – спроси Зеленый, прощаясь в прихожей.

– Никак, – развел руками я.– Все три считают, что должен назвать отец. А у меня полнейший ступор.

– Сочувствую, – покивал Зеленый, – мы младшему девять месяцев придумывали, все перебрали. А тут сразу три. Голову сломаешь. Настя как?

– Не очень. Завтра отведу ее в Школу, там ей помогут, я надеюсь.

– Я так понимаю, на дирижабле тебя пока не ждать?

– Так и вы, вроде, никуда не собираетесь?

– Как знать… Ну да по ходу разберемся. Отдыхайте. Завтра с переездом поможем. Святцы тебе на ноутбуке поискать? Ткнешь мышкой не глядя, будут у тебя Капитолина, Амнеподиста и Акакий…

– Иди к черту, не смешно!

– Привет, пап.

Настя сидит на кухне, смотрит синими глазами в чашку давно остывшего чая.

– Как-то глупо все вышло, да? – она не поворачивается ко мне, как будто стесняется. – Не так я себе все представляла тогда, в Коммуне. Ты прости меня. Зря я все устроила.

– Мне не за что тебя прощать.

– Есть. Это ведь я…

– Хватит, – я положил ей руку на худое острое плечо. – Если есть – то я тебя простил. И ты меня прости, если есть за что. И на этом закончили счеты. Давай не будем меряться глубиной совершенных ошибок, ладно? Я все равно выиграю, у меня большая фора по возрасту.

– Ладно, – сказала она неуверенно, – просто я чувствую себя таким говном…

– Это нормальное состояние нормального человека, – заверил я ее, – периодически чувствовать себя говном. А иногда и быть им, увы. К любому на улице подойди, скажи ему: «Экое ты говно-то!» – и он будет точно знать, что заслужил. Хотя и не признается, конечно. Вот и ты не признавайся. Ну, разве что мне. Мне – можно.

– И что мне с этим делать?

– Отрефлексировать и жить дальше. Можно поплакать. Только чай допей сначала.

– Почему?

– Чтобы обезвоживания не было. Если ты собираешься за раз выплакать все несовершенство мира, то жидкости на это уйдет много.

– Да ну тебя, пап… – Настя отмахнулась сердито, но и тень улыбки я на лице заметил. Оттаивает Снежная Королева.

– Я вот тебе что советую, – я понизил голос для значительности, люди с большим доверием воспринимают то, к чему надо прислушиваться. – Прямо сейчас, не раздумывая, скажи – что тебя больше всего напрягает. Не вообще, в себе и мире, а вот в эту минуту и тут. Только вслух скажи, это важно. В голове запутаешься.

– Мне… Мне очень странно, что ты… Что они… Что здесь…

– Не нервничай, говори, что думаешь.

– Ладно, – решилась она. – Мне приятно, что я могу говорить тебе «папа». Мне всегда хотелось это кому-то говорить. У меня прям такое чувство, когда я произношу это слово, как будто щекотно внутри. Но у тебя есть настоящие, твои дети. У тебя семья, тебе надо о них всех заботиться, а тут еще и я такая, со своим «пап, пап»…

Вот так, ждешь метафизических откровений, а у ребенка обычная детская обида на рождение младшего. Младших.

– Посмотри на это с другой стороны, – мягко сказал я, – не у меня новые дети и семья. У нас. У тебя. У тебя – семья. Три мамы, две сестры и братик. Это ведь куда круче, чем просто «пап».

– Да кто я им…

– А вот и нет. Даже не начинай. Ты просто не успела с ними познакомиться. Для них ты моя дочь, а значит родной человек. Это настолько естественно, что даже и обсуждать тут нечего. И Меланта, и Алистелия, и…

– Таира. Меня зовут Таира, – сказала, входя на кухню, моя «ойко». – Ты моя дочь. Ты наша дочь. Я убью за тебя и умру за тебя. Так же, как за сына. Как за твоих сестер.

– Спасибо… – растерялась Настя.

– За это не благодарят, дочка. Это жизнь. Твои сестры и брат вырастут, зная, что у них есть сестра. Они будут любить тебя и бесить тебя. Это твоя семья, привыкай. Она уже есть, даже если ты не поняла. Поймешь.

Таира важно кивнула и ушла, оставив нас вдвоем.

– Я… Я не знаю, что сказать, – обхватила тонкими руками белобрысую голову Настя.

– А и не надо. Сейчас иди спать. Завтра новый день и даже, в каком-то смысле, новая жизнь. Оставь все проблемы в сегодня. Тебе кровать выделили уже?

– Я отведу ее, муж мой, – подошла Алистелия, – я постелила наверху, в мансарде. Кровати нет, но матрас мягкий. Пойдем, дочь моя. Я уложу тебя спать.

И они ушли. Ну и мне пора. Это у нее завтра новая жизнь, а с меня проблем старой никто не снимет.