Читать книгу Гонимый в даль из Кашгара в Кашмир - Павел Степанович Назаров - Страница 5

Кашгар. – Первое знакомство. – Как я здесь очутился. – Древний город, его окрестности, одежда жителей, звуки. – Меня консультируют китайцы. – Китайские дамы. – Шествия. – Моления о дожде и их результат. – Авгуры. – Похороны.

Не много найдется мест в этом мире, столь же труднодоступных как Кашгария, то есть Китайский или Восточный Туркестан. Даже аэропланы, которым не страшны ни полярные снеговые пустыни, ни глушь самых удалённых мест Чёрного континента, редко достигают этой «земли счастливой». Здесь, в самом сердце Азии, в окружении высочайших гор и ужаснейших в мире пустынь, нет дорог ни железных, ни автомобильных, и у стремящегося сюда путника нет иного выбора, кроме издревле знакомого нашим предкам – спина лошади или верблюда.

А если сюда доберется, то столкнется с миром странным, со средневековой жизнью дней давно минувших, с населением, чей быт повседневный во всех деталях и мелочах словно застыл навеки. Здесь увидит он города, словно крепости окруженные древними стенами, с воротами, что запираются на ночь, а ключи от города хранятся под стражей до утра. Путешественник не увидит здесь высоких заводских труб, не услышит грохота машин, гудения колес и крика паровозного гудка, не встретит однообразного населения промышленных городов. Здесь нет безработных, хотя можно наблюдать немало людей ничем не занятых, а просто сидящих тихо и отстранённо куда-то смотрящих, да ещё полуголых нищих с цветком за ухом, может быть, даже верхом на лошади.

Странная земля! Размерами отнюдь не мала, покрывает площадь почти миллион квадратных километров, но лишь полтора процента её пригодно для земледелия.

Современная европейская цивилизация почти не коснулась этой обособленной страны. Но под песками её необъятных и безводных пустынь лежат останки древней высокоразвитой и своеобразной культуры. Там где-то погребены замечательные произведения искусства и обширные библиотеки с бесценными рукописями на многочисленных языках древнего мира.

В то далекое время, когда христианская цивилизация в Европе едва зарождалась, святой Иероним5 писал о Британии так: «Когда я был мальчиком в Галлии, я видел шотландцев, людей, живущих в Британии, поедавших мясо человеческое, хотя имели много крупного рогатого скота и овец. Они же предпочитали окорок пастуший или кусок груди женской». В то время, когда запад Европы ещё погрязал в варварстве, в стране, где ныне простираются безводные пустыни, высокая культура уже создавала произведения искусства, а люди изучали древнюю философию Индии и Греции, философию приверженцев религий, полных возвышенных чувств и человечности – Зороастра и Гаутамы Будды. Древняя история Кашгарии тесно связана с таковою Древней Персии, хотя страны разделены огромным расстоянием и невероятно высокими хребтами Памира.

Первым европейцем, достигшим таинственной земли, тогда ещё вовсе Европе неизвестной, был злополучный Адольф Шлагинтвейт6. Он прибыл в Кашгар из Индии в 1857 году, пройдя через Кашмир, Гималаи, Каракорум и Кунь-Лунь. Но имел несчастье осуществить смелое своё предприятие, когда страна была «освобождена от китайского ига» татарами-мусульманами под предводительством Ходжи Вали-хана. После долгих пыток несчастный учёный был обезглавлен на Конном рынке, голову поместили на пирамиде из черепов других жертв, коих постигла та же участь.

О, до чего же часто, как будто по иронии судьбы, «освобожденный» народ горько оплакивает свое освобождение! В долгой истории Кашгара такое случалось не однажды. Я сам был тому свидетелем, прожив два года в «освобожденной» России, а затем четыре года в Китае, который также был «освобожден» от имперского режима.

Более удачливым оказался второй англичанин, мистер П.Б. Шоу (P.B. Shaw)7, чайный плантатор и торговец, которому удалось проникнуть в Хотан в 1868 году. Два года спустя сюда прибыли господа Т.Д. Форсайт, Хендерсон и Юм, последний впоследствии опубликовал интереснейший научный отчёт о своем путешествии «Из Лахора в Яркенд»8. В 1873-74 годах г-н Форсайт возглавил важную и хорошо оснащенную экспедицию ко двору Якуб-бека, сарта из российского Туркестана, правившего в ту пору в Кашгаре9. Целью экспедиции было заключение торгового договора с этим авантюристом. В экспедицию вошли три ученых: доктор Столичка, геолог, Г.У. Беллью, этнограф, и Дж. Биддульф, естествоиспытатель. Экспедиция собрала ценный материал для изучения таинственной «земли Альтишахр» (так именовалась когда-то Кашгария)10, страны, для европейцев запретной, – им она открыла новый мир в самом сердце Азии. К несчастью, экспедиция понесла серьезную потерю в лице доктора Стόлички, который первым доложил науке о геологии страны: на обратном пути он не выдержал разреженной атмосферы плато Каракорум, самого высокого в мире, и скончался от сердечного паралича11.

Примерно тогда же Кашгария открылась и с другой стороны. Одним из первых русских, кто прибыл сюда, был генерал Куропаткин, в то время капитан Генерального штаба12.

Д-р Генри Уолтер Белью (слева) в качестве переводчика с Амиром Шер Али Ханом (в центре), полковником Фредериком Голлоком (стоит) и полковником Кроуфордом Троттером Чемберленом. 1869.[2]

Роберт Шоу (второй слева) и сопровождающие лица перед отбытием в Кашгар. 1874. (Sir F.E. Younghasband)[3]

Капитан Джон Биддульф (справа) и Ф. Столичка на зимней квартире в Кашгаре. (T.D. Forsyth, 1873)[4]

Революционная буря, что разразилась в моём отечестве, разбросала образованных граждан России по всему земному шару, вот и меня занесла она в эту печальную, пустынную, но в то же время интересную страну.

Я имел очень хорошее представление о Кашгаре по рассказам путешественников. До революции сюда можно было добраться таким путём: до города Андижана, что в Фергане, конечной станции Туркестанской железной дороги – за десять дней (от Лондона), а дальше до Кашгара верхом – за двенадцать или четырнадцать дней. Но сейчас этот путь закрыт, и Кашгар снова изолирован от цивилизованного мира. Чтобы добраться туда из Индии через Памир, нужно месяца два. Шесть месяцев утомительного путешествия займет путь через пустыню Гоби из Пекина, с большою вероятностью быть ограбленным китайскими разбойниками или того хуже – быть застигнутым долгою суровой зимой с её ужасными метелями. В этом случае путешествие может продлиться и целый год.

Кашгар стал отправной точкой нескольких больших научных экспедиций, занимавшихся исследованием секретов самых таинственных и труднодоступных областей Центральной Азии. Здесь побывали: Н.М. Пржевальский, П.К. Козлов, В.И. Роборовский, Свен Андерс Гедин, сэр Марк Аурель Стейн, Альберт фон Лекок и другие знаменитые путешественники.

Экспедиция Свена Гедина у русского консульства в Кашгаре. (Н.Ф. Петровский, 1903)[5]

Через те же ворота семьсот лет назад Марко Поло въехал в полусказочную страну Катай. Он был поражен увиденными чудесами. «Жители Кашгара, – писал он, – имеют удивительное свойство знаться с дьявольскими чарами, ибо могут заставить своих идолов говорить. Могут с помощью своего колдовства вызывать перемены погоды, порождать тьму и совершать такие необычные вещи, что никто в них не поверит, не убедившись воочию».

Как влекла меня к себе эта земля со времён самой ранней моей юности! Как мечталось своими глазами увидеть своеобразие её природы, встретить редких животных и вообще всё то необыкновенное, что может явить таинственная страна, окруженная немыслимыми пустынями и высочайшими горами планеты! Здесь начинался путь к познанию далёкого Тибета и труднодоступной Индии. Отсюда, если верить преданиям, из самых глубин азиатских, как из жерла вулкана изливались потоки людские, бесчисленные варварские толпы, что в прах повергли цивилизации Европы и опустошили цветущие земли старого западного мира.

И разве не учили нас в школьные годы, что наши предки, Арийцы, родом из Ариаварты13? А ведь это есть древнее санскритское название обширнейшей области Азии, которая, по теперешним понятиям, лежит в переплетении высочайших кряжей Гиндукуша, восточными писателями именовавшегося Кох-и-Кафом14, а греческими – Кавказом. Сей есть дом изначальный так называемой «Кавказской расы» человечества!

Именно здесь, в преддверии этом, в самом Кашгаре пребывал я отныне. Не как путешественник, не как учёный-исследователь или турист заурядный, но как беженец несчастный, изгнанный из большевистского «рая», потерявший родину, семью, дом, собственность, оставшийся без гроша в кармане!

Кашгар. Вид на руины древнего города. (Ф. Шрадер, 1878)[6]

Здесь обнаружил я отделение Русско-Азиатского банка, и поскольку являлся его старым клиентом, управляющий предоставил в моё распоряжение комнату. Здание банка располагалось на территории вне городских стен, неподалёку от реки Тюмен, на берегу которой стоит древнее городище.

Рассчитавшись с киргизом, моим верным спутником, который провел меня сквозь все трудности и опасности путешествия, оказался я без денежных средств. А потому сразу же пришлось озадачиться поиском какой-нибудь работы, дабы обеспечить своё существование. Возможность навсегда остаться в Кашгаре никогда не приходила мне в голову. Найти работу по своей специальности казалось маловероятным или вовсе невозможным, а потому мысли мои всё время устремлены были на юг, где в ясный день вдалеке можно было различить заснеженные вершины Кунь-Луня. Там, за горными пустынями Каракорума и кряжами Гималаев лежал Кашмир, страна поэзии, романтический порог далекой Индии, где не перевелись ещё люди цивилизованные, откуда открывались широкие пути во все уголки мира.

Кашгар, улица и стена старого города. (К.Г.Э.Маннергейм, 1907)[7]

Однажды вечером вышел я прогуляться по берегу реки. Он был переполнен людьми и животными. Погонщики купали и мыли своих лошадей. Вереницы ослов, каждый из которых был загружен парой специально сконструированных бочек, переходили вброд по воде, достигавшей крупа, и поочерёдно останавливались в ожидании, пока их бочки наполнятся водой. По дороге, ведущей от ворот к реке, люди гнали вереницу изможденных лошадей с вьючными седлами на спине.

«Ка-ирдан атлиар келган? (Откуда лошади пришли?)» – спросил я погонщика. «Сринагардан, – с гордость ответил он, – Сринагар – дан!»

Сердце моё встрепенулось. Впервые услышал я устами произносимое название: Сринагар! – столица Кашмира: доныне было оно для меня лишь понятием географическим. Теперь я находился почти в пределах его досягаемости и глядел на лошадей, только что прибывших с тяжелыми грузами из богатой земли Лала-Рук15; они прошли через ледяные перевалы Гималаев, через безжизненные пустыни Каракорума, усеянные костями животных – тех, что погибли на обочинах дорог, отметив путь для вслед идущих караванов.

Кашгар. Вид на реку и город с террасы Российского консульства. (К.Г.Э.Маннергейм, 1907)[7]

Собственно говоря, вся обширная равнина, на которой стоит город Кашгар с окружающими его городами и деревнями, есть не что иное, как пустыня, потому что даже берега рек, протекающих через неё, Тюмен, Кызыл-су и Гез безжизненны и бесплодны. Только там, где устроены арыки и организовано искусственное орошение, растут деревья и трава, зеленеют сады и виноградники. Орошаемые земли отделяет от пустыни резкая граница. Где нет воды, там ничего не растет, кроме верблюжьей колючки Alhagi camelorum с глубоко уходящими корнями и кустов каперса Capparis spinosa16, раскинувшегося на земле, с жёсткими темно-зелёными листьями, красивыми белыми цветами и стручками, которые, открываясь, обнаруживают тёмно-красное нутро. Как ни странно, местные жители не собирают ценных в гастрономическом отношении бутонов каперса, и китайцы привозят их из Шанхая.

Вид Кашгара. (D.T. Hanbery, 1894)

Кое-где по берегам арыков и речек встречаются заросли боярышника, сплошные массы колючих кустарников всех видов. Но в большей части долины, особенно на каменистой почве, ничего не растет. В этом нет ничего удивительного, ведь количество осадков в Кашгаре редко превышает пяти сантиметров в год. Влага идет из Атлантики, но высоты Памиро-Алая действуют как гигантский барьер, своего рода конденсатор, вызывающий дождь, так что Кашгарской равнине влаги достаётся крайне мало.

В геологическом отношении равнина Кашгара является продолжением Ферганской впадины, просто отделена от неё высоким перешейком, соединяющим хребты Тянь-Шаня и Алая. Но перешеек этот достигает высоты четырёх тысяч метров – вот почему судьба Восточного Туркестана совсем иная, нежели Западного. Мне вся эта местность сразу же напомнила Фергану, богатую провинцию русского Туркестана. Природа, животные, растения, люди, здания – всё здесь примерно как там. В средние века страна была известна как Уйгурия, в то время как русские называли её Малая Бухара17.

Город Кашгар, как и другие города Восточного Туркестана, отличается от городов Русского Туркестана, прежде всего, высокими массивными стенами с башнями и тяжёлыми воротами, что придаёт ему вид средневековый. Улицы, конечно, узкие, дома унылые, в два-три этажа, из необожженного кирпича или из плетня, обмазанного глиной. Крыши плоские, из камыша, также кроются глиной. Иногда стены домов настолько слабы, что, когда человек с тяжелым грузом поднимается по лестнице, все строение трясется до основания. Во время сильного дождя, к счастью редко здесь случающегося, целые здания могут рухнуть и похоронить под собой несчастных своих обитателей. Как показали раскопки Ауреля Штейна18, такая форма архитектуры явно восходит к самым древним временам. Этим объясняется исчезновение с лица земли целых городов Азии, почти не оставивших следа. Только там, где здания оказались погребенными под сухим зыбучим песком пустыни, были сохранены кое-какие произведения искусства, фрески, ткани и т.д. Таким чудесным образом сохранились многие остатки древних цивилизаций: храмы и обширные здания были раскопаны в толстых лёссовых отложениях на сухих берегах рек и на склонах гор.

Ворота, украшенные цветочными горшками, в пригороде Кашгара. (К.Г.Э.Маннергейм, 1907)[7]

Европейский квартал разместился вне городских стен. Старые русские конторы, здания банков, британское и российское консульства, а также шведское представительство расположены в поясе садов и возделываемых земель, значительной площадью окружающих город.

Генеральное Консульство Британии, Кашгар. (К.Г.Э.Маннергейм, 1907)[7]

В летнюю пору жара в городе становится невыносимой, и огромные массы жителей его покидают и живут в своих садах и полях, даже самые бедные, чьё поместье не превышает акра. Выложить хижину из глины или поставить хрупкий каркас из ивовых веток почти ничего не стоит. Можно посадить вокруг них тыквы. Они вырастают быстро и покрывают стены хижины тенью своих зеленых листьев и плетями с приятными белыми цветами; осенью большие плоды (после использования мякоти и высушивания оболочки) могут служить емкостями для воды, молока, масла и других жидкостей.

Местный народ очень любит цветы и выращивает их всюду, где только возможно, иногда возле дверных проёмов своих магазинчиков, выходящих прямо на дорогу. Достаточно часто можно увидеть нищего с розой, воткнутой в шапку. Их фаворит – это олеандр, выращиваемый в горшках. Китайские чиновники выращивают лотос в специально подготовленных небольших водоёмах. Здесь очень часто встречается Cosmia, высокое красивое растение с большими цветами разной окраски. В Европе оно встречается редко, но в садах европейцев в Центральной Африке превратилось в сорняк19.

Внешний вид у жителей Кашгара много ярче и разнообразнее, чем у коренных жителей русского Туркестана. В Хиве, к примеру, все мужчины, от хана до простолюдина, одеты одинаково в длинный плащ или халат одного покроя и одинакового тёмно-красного цвета, все носят высокие шапки из овчины. И только в помещении разрешается носить более яркие и дорогие халаты. Так же одеты и туркмены.

В Бухаре и Самарканде костюмы народной толпы являют собой картину пёструю и яркую: там носят разноцветные халаты разных покроев, с изумительными узорами, особенно богатый люд и чиновники, на коих одежды всегда из дорогих шерстяных и шелковых тканей. Но, коль скоро Шариат запрещает верующим не отказывать себе в роскоши, дорогой халат всегда отделывается дешёвым ситцем, дабы у Пророка не было оснований упрекать правоверных в ношении одежд, по-настоящему роскошных.

Головной убор мужчин Бухары и Самарканда, саллия, представляет собой белый тюрбан из тонкого индийского муслина, символ учёного или духовного достоинства. В других частях Туркестана лишь муллы носят тюрбан или, по крайней мере, надевают его в торжественных случаях, точно так же, как европеец поступает со своей шёлковой шляпой. В Ташкенте и Фергане одежда населения неброская и скромная, а халаты всегда темного цвета.

В Кашгаре носят халаты более ярких цветов, а на голове – либо маленькую ярко раскрашенную ермолку, называемую тюбетей, либо коническую фетровую шляпу киргизского покроя.

Здешние представительницы прекрасного пола издавна славились своим кокетством и склонностью к легкомысленным поступкам. Редко встретите женщин, одетых в однотонную тёмно-зеленовато-серую паранджу, этакую длинную мантию, покрывающую всю фигуру с головы до пят, обязательную для ношения всеми женщинами и девушками в Русском Туркестане. Редко увидите на них и чёрную вуаль из конского волоса, чимбет, полностью закрывающую лицо. Кашгарские дамы носят короткие яркие халаты разных цветов, пошитые из материй всех видов, включая шёлк и бархат. На головах – пёстрые тюбитеи, зачастую изрядно украшенные золотой нитью, или конические бархатные шапки, обшитые мехом. Их лица покрыты лёгкими разноцветными вуалями. Путешественника сразу же приводит в изумление степень раскрепощённости здешних женщин по сравнению с таковыми в русском Туркестане. Отнюдь не редкость увидеть женщину, торгующую на базаре, что совершенно невозможно в пуританском Самарканде или Бухаре, самом центре мусульманского просвещения и религиозности. Считается, что за последние несколько десятилетий мораль, в общем и целом, ужесточилась под влиянием мулл из российского Туркестана. Раньше кашгарские дамы даже не закрывали лицо вуалью, их нравственные нормы были более свободными и легкими, нежели сегодня.

Для сохранения нравственных норм и святости семейного очага, во время правления Якуб-бека (1865-1876) был издан закон, по которому каждому гостю, приехавшему в страну без жены, давалось три дня на то, чтобы подыскать её себе среди местных или ему надлежало покинуть страну. Ради удобства достижения таковой цели каждое утро на базаре красовались невесты, продававшие молоко. В выборе не было недостатка. И по сей день в городе Янги-Гиссар, что в семидесяти километрах к югу от Кашгара, невестам отведена часть базара. Никогда не сложно найти муллу в ближайшей мечети для проведения церемонии. Если брак заключается на определённый короткий срок, то после обязательного употребления плова на свадебном пиру, мулла заодно читает и церемонию развода, чтобы в целом упростить дело. Неопределённость в том, является ли брак обязательным также и для европейцев, вызвала значительное волнение в Индии среди участников экспедиции Форсайта.

В нашем саду, в тени высоких тополей, постоянно слышались крики хищных птиц20, мелодичную трель издавали китайские гуси, глухо ворковали кашгарские голуби. Пели скворцы – известные мастера подражания, гораздые к собственному своему голосу добавить голоса чужие, что слышат они на болотистых водопоях: крик ржанки, свист куликов и мелодичный писк иволги.

Сарты Кашгара, в отличие от своих собратьев из Русского Туркестана, музыкальны и легко подбирают европейские мелодии. Их простые народные песни можно услышать на улицах, и не раз улавливал я там мотив Марсельезы. У них есть приятные песенки, которые исполняются каждая по особому случаю, скажем, когда молотят кукурузу, погоняют волов, ослов или лошадей. Иногда можно услышать звук, похожий на издаваемый охотничьим рогом, таковым владелец одной из примитивных мельниц сообщает общественности, что его предприятие свободно, и можно приносить зерно на помол.

Утром и вечером в воздухе раздается зов муэдзина, призывающего правоверных в мечеть: «Аллах бисмилла! Иль- рахим, иль-рахман»21. Сей призыв к молитве звучит здесь по-особенному: будто невыразимая грусть, печаль и горе звенят в высоком вибрирующем его звуке!

Группа сартских музыкантов. (К.Г.Э.Маннергейм, 1907)[7]

Таковы звуки музыки, что слышны вне городских стен. В самом же городе – только шум базара, ржание лошадей да вездесущие вопли ослов. А летом, когда созреют абрикосы и наступает перерыв в работе на полях, жители окрестных деревень приезжают в город навестить могилу святого Аппак Ходжи22. Почти все они едут на ослах. И тогда на несколько ночей прочь отлетают сон и покой, и все звуки глушатся всеобщим стенанием. Ибо осел здесь – создание, для всякой работы пригодное: для выпаса скота, боронования, переноски зерна, воды, кирпичей, камней, дров, древесины и чего угодно. Часто можно встретить на дороге движущуюся огромную груду соломы или хвороста: это крошечный осел, полностью скрытый своею ношей.

Мавзолей Хазрат-Афака. Кашгар. (D.T. Hanbury, 1894)

А вот ещё один загадочный звук, который долгое время приводил меня в недоумение. То был приятный, мелодичный, мягкий звук, что-то вроде звука эоловой арфы, только громче. Он нисходил с ясного голубого неба чаще всего по утрам, когда воздух неподвижен. Казалось, звук льется откуда-то сверху и постепенно гаснет, как будто от некой небесной свирели. И только прожив много месяцев в Кашгаре, я проследил эти загадочные звуки до самого их источника. Оказалось, что кашгарцы – большие любители голубей – забавляются тем, что привязывают маленькие тростниковые трубочки-свистки к хвостам наиболее сильных птиц, и когда те взлетают высоко в небо и быстро падают вниз или кувыркаются в воздухе, с неба доносятся мелодичные звуки.

Незаметно приближается осень – в Кашгаре самое прекрасное время года. Температура воздуха постепенно понижается; ночи становятся прохладными и свежими. Базар изобилует виноградом и сочными дынями; по вечерам над водоёмами вьются стаи диких уток. Небо чистое и синее, воздух сух и прозрачен. Далеко на западе видны громады Конгура (7680 м)23 и зубчатого гребня Чакрагила (6720 м)24, а по утрам на юге проступают туманные очертания Кунь-Луня, Небесных Гор.

Когда на озёрах появлялись первые стаи диких уток, преимущественно местных видов, я со своими русскими друзьями отправлялся на охоту. На зиму утки прибывают сюда с озера Марал Баши25, что на востоке, где в летнее время для них лучшая кормёжка, но зимой вода замерзает, поэтому утки летят в Кашгар, где встречают своих друзей с далекого севера. Охота сама по себе не бывала особенно интересной, но я был рад возможности лучше узнать Кашгарскую равнину.

Природа здесь бедна и печальна, как бледное отражение изобильного Западного Туркестана с его разнообразием представителей птичьего царства. Пустыня со всех сторон с почвой, пропитанной солью! Здесь лишь ценою бесконечного усердия, при помощи искусственного орошения, можно отвоевать для обработки немногие клочки земли. Но невозможно не задаться вопросом, в какое время и по какой причине человек вдруг отважился появиться в этой непривлекательной долине с её неплодородной почвой? Что привело его сюда и заставило построить огромную систему каналов для орошения сухой и соленой земли, тогда как на севере, не слишком далеко, за Тянь-Шанем, находятся пышные травянистые степи с плодородной почвой, где нет надобности в искусственном орошении, а земля всё ещё свободна и мало заселена?

Вся равнина Кашгара страждет от нехватки воды, и китайские власти ищут свежие источники, чтобы оросить пустыню, а заодно и немало обогатиться.

Как-то раз один китайский чиновник зашел ко мне и загадочным тоном произнес небольшую речь на довольно хорошем русском языке, и между нами состоялся разговор следующего содержания:

– Вы ведь инженер. Можете ли вы пробить туннель в горе?

– Это зависит от горы и размера туннеля.

– Гора не большая, но всё же не очень маленькая, – уточнил он.

– А зачем вы хотите прокладывать туннель?

– Ну, понимаете, – голос его понизился до шепота, – есть одно место в горах, где большое озеро, а недалеко от горы река, в которой очень мало воды. Если мы проложим туннель через гору, то сможем пустить воды озера в реку, а затем орошать огромную территорию, которая сейчас просто бесполезна.

– Но с чего вы взяли, что вода из озера будет течь в реку? Нужно сначала разобраться в этом вопросе, – объяснил я ему, – надо произвести съёмку местности, измерить уровни и определить запасы воды в озере.

– Вы смогли бы это сделать?

– Конечно, я могу, но мне понадобятся инструменты для измерения расхода воды, нивелир, теодолит и так далее. Есть у вас таковые?

– Нет, у нас нет таких инструментов, – ответил он, – но у нас есть очень хорошие усти, то есть мастера, которые могут сделать любые инструменты, какие захотите, даже замок, или могут починить швейную машину.

– Боюсь, что ваши усти вряд ли смогут сделать необходимые геодезические инструменты, – я не смог сдержать улыбки. – Вам придется заказать их в Англии.

– Сколько они будут стоить?

– О, порядка тысячи сар26, осмелюсь сказать, не меньше.

– Боже мой! – воскликнул мой предприниматель в изумлении. – Мы не думали, что весь туннель может стоить так дорого!

На этом и завершился наш ирригационный проект.

Вообще китайские власти чрезвычайно скупы в расходах на общественные нужды и стараются заставить население делать работу бесплатно. Первейшая забота любого китайца – оценить свою собственную выгоду. Работу инженера или другого специалиста власти ставят в один ряд с работой своих драгоценных усти – ремесленников, плотников, столяров и так далее.

Примерно в восьмидесяти километрах к западу от Кашгара есть рудник, где добывается отличная легкоплавкая руда, из которой китайцы получали медь для чеканки монет. В Кашгаре есть и монетный двор, где раньше чеканили серебряную валюту из металла, поставляемого Русско-Азиатским банком, но теперь китайцы ограничиваются медной валютой, однако не очень преуспевают в её изготовлении: медь получается хрупкой, и монеты часто дают трещины. Местные усти уже долго ломают головы над проблемой, и многие «знатоки» чеканного дела были пороты за неудачи, но толку от того мало, и медные монеты продолжают трескаться поныне.

Управляющий монетным двором, милейший и образованный китаец по имени г-н Лу, ни на одном иностранном языке не знал ни слова и говорил только на китайском и тюркском. Зато дал русское образование своим детям. У него были мальчик двенадцати лет и девочка пятнадцати лет, оба ребёнка прекрасно говорили по-русски. Девочка с легкостью читала русские книги и газеты, была знакома с ведущими произведениями наших великих писателей. Я полагаю, что она была единственной китаянкой во всей обширной провинции Синьцзян, получившей европейское образование.

Однажды утром меня посетили три китайских чиновника и с ними, в качестве переводчика, был сынишка г-на Лу. После обычных приветствий и комплиментов мальчик принял подобающую позу и начал свою речь так:

– Мистер Назаров, Вы умный и образованный человек, и мы пришли просить вашего бесценного совета.

Таковое формальное вступление сильно озадачило меня, и я поначалу даже не представлял, каким советом мог бы оказать услугу представительной делегации. Однако ничего особенного не потребовалось: они принесли образцы меди и несколько монет с трещинами и захотели узнать причину дефекта. Я осмотрел их и сразу увидел, что проблема связана с включением в металл большой доли окисла. Очевидно, китайские усти не знали, как рафинировать медь, и их печи были несовершенны.

– Медь у вас отличная, – сказал я им, – но недостаточно чистая. Мне нужно посмотреть на ваши печи, и тогда я смогу сказать, как устранить проблему.

Удивительно, что мой ответ привел делегатов в состояние крайнего смущения. Что-то бормоча между собой, они дали какие-то инструкции мальчику, и тот снова, приняв позу, заговорил:

– Наш монетный двор построен очень плохо, он грязный и полон мусора. Мы просто не могли бы показать его в нынешнем состоянии такому важному господину, как вы.

Я засмеялся и объяснил, что всё это не имеет никакого значения и ни в коем случае не помешает осмотру монетного двора; но они упрямились, и я понял, что была другая, скрытая причина, по которой они не хотели показывать мне своё производство. Но я и не настаивал.

С многочисленными ужимками, извинениями, комплиментами и добрыми пожеланиями они удалились.

Три месяца спустя, то есть по прошествии времени, достаточного для того, чтобы получить ответ от генерал-губернатора провинции Синьцзян с разрешением показать монетный двор иностранцу, мне вручили от г-на Лу приглашение на обед.

После превосходного ужина, составленного из чисто китайских блюд, которые, как я узнал впоследствии, были специально приготовлены самой г-жой Лу, г-н Лу пригласил меня проследовать с другими гостями для осмотра монетного двора. Было совершенно ясно, что в течение последних трёх месяцев они подготовились к приему «важной персоны» и хорошо прибрались в помещениях.

Их метод очистки меди оказался именно таким, как я ожидал. Сам металл был хорошим и чистым, но в процессе литья поглощал некоторое количество кислорода из воздуха, а китайские мастера не могли выполнить совершенно простую операцию по предотвращению окисления металла. Я объяснил господину Лу, в чём дело, как исправить ситуацию и изъявил готовность помочь его людям освоить технологию очистки меди. Он засыпал меня благодарностями и сказал, что основательно обдумает предложение.

Однако впредь я ничего по данному поводу так и не услышал. Очевидно, г-н Лу решил, что не стоит тратить сил и денег, и что добродушно-беззаботное население Кашгара, несмотря на постоянную потребность в деньгах, как-нибудь да смирится с хождением плохо производимой монеты.

Дети г-на Лу иногда навещали русские семьи, в частности на Рождество и Пасху, им по душе пришлись русские яства, особенно наш пасхальный кулич.

Без сомнения, мальчика ожидала блестящая карьера, но положение мисс Лу было поистине трагичным. Благодаря образованию ей мог бы открыться весь мир европейской жизни и культуры. Однако таковой был совершенно чужд её семье, равно и другим женщинам окружения, невежественным и неграмотным, окостеневшим в суевериях, предрассудках и фантастических представлениях о внешнем мире. В этом отдаленном уголке земного шара китайские женщины ведут жизнь в изоляции, согласно традициям древности. А по ним выходило, что юная душа заражена, так сказать, сладким ядом «европеизма». Понятно, что её, девушку умную и образованную, отнюдь не прельщала перспектива выйти замуж за какого-нибудь грубого, невежественного китайца и сгинуть в заточении гарема. К счастью, г-н Лу понимал чаяния дочери и делал всё от него зависящее, дабы вместе с семьей быть переведенным в Пекин, но я не знаю, насколько он в этом деле преуспел.

Китаянки в Кашгаре. (H. Lansdell, 1893)[8]

Теоретически китайские дамы, то есть женщины из зажиточных сословий и семей чиновников, полностью изолированы от мужского общества, и этикет строго запрещает им выходить замуж за иностранцев. По этой причине, когда китаянки посещают европейские дома, принимаются особые меры предосторожности, а это означает, что все они должны держаться от мужчин подальше. И всё же, когда мне случайно довелось побывать на чаепитии в компании китайских дам, никто из них не выказал ничего против моего присутствия, хотя таковое было серьезным нарушением их этикета, напротив, они вели себя совершенно естественно, непринужденно смеялись и болтали, даже немного кокетничали.

Конечно, моё присутствие давало повод к беседам, так как некоторые китаянки довольно хорошо говорили по-тюркски, а русские дамы не знали на нём ни слова и, в лучшем случае, едва-едва могли что-то выговорить, поэтому на меня выпадала роль переводчика. Но, как правило, разговор поддерживался с помощью мисс Лу.

Китайские дамы не носят чадру, как это делают женщины-магометанки, и их сильно раскрашенные лица в обрамлении чёрных волос, украшенные искусственными цветами, необычайно похожие на фарфоровые фигурки, часто можно видеть выглядывающими из мапа – повозок, едущих по городу.

Женский выходной костюм, обычно сшитый из чёрного шелка, состоит из пиджака и брюк. Когда гости входят в комнату и задерживаются там немного, этикет требует, чтобы хозяйка предлагала им снять брюки, что они и делают достаточно охотно. В итоге дамы остаются в длинных юбках, как мы привыкли видеть на фотографиях из жизни Китая. Их костюм выглядит настолько по-мужски, что девушку часто трудно отличить от мальчика, а старые китайцы со своими безбородыми лицами выглядят совсем как старушки.

Как-то раз вскоре после моего приезда в Кашгар, иду я по улице и вижу: кто-то едет навстречу мне верхом. Шея лошади увешана бубенцами; на седле, на куче пледов, сидит девушка с длинными чёрными волосами, свисающими по спине, щеки её залиты румянцем. Поравнявшись, она слегка кланяется и приветствует меня очаровательной и дружелюбной улыбкой. «Ого! – подумал я про себя. – Как легко и свободно ведут себя китайские дамы, как они дружелюбны!» На лацканах её черного шелкового пиджака желтым шёлком вышито несколько китайских иероглифов. Я спросил в соседнем магазине, кто она, эта юная амазонка? «Это офицер, – был ответ. – Молодой маньчжурский офицер; они до сих пор носят косички».

Иногда дороги за городскими стенами оживляются процессиями. Если даоинь27, то есть губернатор, или титай, главнокомандующий, отправляется куда-нибудь с официальным визитом, выстрел из пушки извещает население о начале процессии, а потом ещё один залп предупреждает о приближении высокопоставленного лица. Таковое событие обставляется здесь очень строго. Экипаж сановника, с отрядом войск впереди, сопровождает оркестр, а в тылу следуют пехота и кавалерия, несущие множество флагов; барабаны гремят; пронзительно свистят трубы; звенят фанфары. Лейтмотив китайской музыки легко воспроизвести: всё, что вам потребуется сделать, это взять большой медный поднос с трещиной и со всей силою колотить по нему палкой. Таковой сокрушительный шум и есть основа китайской музыки. Во время театральных представлений именно он акцентирует каждую фразу, произносимую героем.

Я видел великолепную процессию, сопровождавшую старшую жену титая и мать коменданта крепости Кашгар. В ней приняли участие не менее двухсот человек, пеших или конных, вооруженных и невооруженных, знаменосцев и музыкантов. Китаец в европейском костюме с плюмажем вел красивую лошадь без седла. Великая дама ехала из Кашгара в Янги-Гиссар28, расстояние пять с половиной миль.

Шествие даотая. (К.Г.Э.Маннергейм, 1907)[7]

Великолепную процессию я наблюдал в связи с церемонией моления о дожде: таковая двигалась вокруг города по кольцу. На этот раз, наряду с оркестром, кавалерией, пехотой и флагами, под особым балдахином проносилось ярко сияющее бронзовое изваяние; шествовали кадильщики и жрецы, и с особой целью ведόм был прекрасный чёрный конь, любимый скакун даоиня. Сам же губернатор личного участия в церемонии не принимал. Роль коня в религиозной процессии сводилась к тому, чтобы представлять личность даоиня, который, конечно, никогда не слышал, что и Калигула некогда посылал своего любимого скакуна председательствовать в Сенате. Идея, должно быть, пришла ему в голову самопроизвольно.

Молитвы о дожде довольно часто совершаются зимой, когда в горах мало снега и, как следствие, летом не хватает воды в реках. Как правило, молитвы о дожде совершают муллы в мечетях, так как вся Кашгария – страна магометан. Когда наблюдается нехватка снега в горах, люди отправляют депутацию к даоиню, который и приказывает муллам молиться о дожде и снеге. Церемония сопровождается особым ритуалом, в ходе которого представляется Камень Небес – небольшой метеорит, упавший в окрестности много лет назад. Я был раздосадован тем, что муллы отказались показать мне этот камень. В особо важных случаях к молению привлекаются и китайские жрецы.

Однажды ранней весной, после засушливой зимы, когда в горах выпало очень мало снега, муллам было дано указание совершить особые молитвы. Но в своём чрезмерном рвении муллы явно перестарались, ибо чёрные тучи, нависшие над горами, обрушились на город ливнями; из-за них рушились стены и дома, и многие люди были раздавлены насмерть. Напуганное население, опасаясь новых бедствий, бросилось в даоиню с жалобами на мулл за их неумеренность. Губернатор, всегда радеющий о нуждах своего любимого народа, созвал виновных мулл и пригрозил им поркой, если дождь тотчас же не прекратится. Таковая мудрость энергичного губернатора увенчалась блестящими результатами. Молитвы мулл немедленно остановили чрезмерное выпадение атмосферной влаги и предотвратили дальнейшее развитие катастрофы.

Таковой ритуал вызывания дождя, несомненно, был одним из тех чудес, свидетелем которых стал Марко Поло. Но имеется ещё одно наследие тех времен, когда Кашгар был страной некромантов и колдунов.

Я, например, своими глазами видел пифию29, которая помогала жителям Кашгара разоблачать преступников, находить украденное или потерянное имущество, т.е. выступала в роли некоего Дельфийского оракула. Она была пожилой и с виду заурядной женщиной. Делая прогноз, садилась на низкий табурет над жаровней с раскалённым углем и высыпала в неё семена растения Peganum harmala30, которое в Центральной Азии является очень важным ингредиентом во всех церемониях очищения, защиты от сглаза и т. д. Дым горящих семян действовал опьяняюще, и пророчица впадала в транс, бормоча слова и фразы. Туземцы Кашгара твердо верят в способности ведьм, чьи услуги имеют большое преимущество хотя бы в том, что дёшевы: сеанс стоит всего две таньги31, то есть около четырех пенсов. Однако, если уж быть до конца справедливым, то надо упомянуть следующее событие. Однажды из Русско-Азиатского банка при очень загадочных обстоятельствах исчезла коробка с серебром стоимостью около шестидесяти фунтов. Когда всяческие усилия разыскать пропажу были исчерпаны, кто-то в шутку предложил обратиться к услугам старой «оракулши». Так и сделали и, действуя по её указанию, начали копать во дворе банка, там и было найдено серебро.

Иногда громкая трескучая, но в то же время меланхолическая и мрачная музыка сообщает миру, что имеют место быть похороны богатого китайца. Таковые процессии сопровождаются целой массой бумажных моделей, изображающих собственность умершего, его дом, мебель и т.д. Всё это сжигается на похоронах и, таким образом, как бы в духовной форме, сопровождает душу усопшего в мир иной. Ясно, что это пережиток тех времен, когда вместе с покойником хоронили и его имущество, включая жён, слуг и животных. Так, согласно недавним раскопкам, делали древние скифы и жители Ура в Месопотамии32; также, по мнению арабского географа Ибн Батуты33, поступали древние русские.

Похороны также сопровождаются салютом, хлопушками, сжиганием трав и свечей. Всё это делается для изгнания злых духов, вера в которые не покидает китайца на протяжении всей его жизни. Вот почему он строит свой дом, особенно свои спальные помещения, с различными перегородками и извилистыми переходами; мысль о сне на открытом воздухе внушает ему неподдельный ужас.

Перед воротами китайских дворов всегда имеется стена, идущая параллельно воротам на небольшом расстоянии от них. Злой дух всегда может влететь в открытую дверь и причинить вред людям во дворе, но, к счастью, как прекрасно понимают китайцы, нечисть может летать только по прямой и не может делать никаких поворотов. Следовательно, когда дух врезается в защитную перегородку, он отбрасывается назад или же поднимается высоко в воздух и пролетает над зданием, не нанося ущерба. Защитные стены считаются особенно эффективными, если на них есть изображения драконов, тигров и т.п.

Китайский чиновник в Кашгаре. (Ф. Орден, 1890)[9]

Китайские гробы изготавливаются своеобразно, в стиле рококо. Китайский торговец, когда вы покупаете что-нибудь в его магазине, иногда с гордостью показывает вам массивный и богато украшенный гроб, подвешенный к потолку или где-нибудь в задней комнате своего дома. Многие рассчитывают лишь временно отдохнуть в «Общем саду всех провинций», как гласит надпись на воротах китайского кладбища, и уверены, что потом будут отправлены в собственно Китай, дабы упокоиться там, в земле своих предков. Пребывание в далекой магометанской земле Кашгарии для большинства китайцев – нечто вроде короткой ссылки.

Довольно неприятная особенность Кашгара в том, что он окружен кладбищами, современными, старыми и древними. От последних на поверхности не осталось ни следа, их земля обработана истинными верующими или разбросана по полям в качестве компоста. Наличие полусгнивших, разложившихся костей совершенно не беспокоит сартов. Какое значение могут иметь кости древних грешников, вероятно, большинство из которых кафиры34 или неверные? На дальнем берегу реки, на месте старого города, ныне размытого эрозией, находится мавзолей над могилой буддийского святого в виде пирамиды из необожженных кирпичей. Это наследие домусульманских времён.

Когда я выходил из дома, где жил, чтобы попасть в российское консульство, мне приходилось пересекать территорию двух магометанских и одного китайского кладбища. Иногда я возвращался домой довольно поздно, но никогда не испытывал ни малейшей тревоги, беспокойства. Тем не менее, я признаю, что мне не хотелось бы гулять ночью по христианскому кладбищу – настолько сильны чувства, заложенные в нас с детства. Но если разобраться, какая нам разница в том, какие тела погребены в земле?

Мечеть и могилы возле Кашгара. (К.Г.Э.Маннергейм, 1907)[7]

Однажды очень поздно, тёмной ночью я возвращался домой и, чтобы сократить свой путь, пошел по территории мусульманского кладбища. И вдруг увидел в дальнем углу странный слабый свет, который, казалось, исходил из-под земли. Подойдя ближе, я услышал тихое сдержанное бормотание, а очутившись рядом, увидел в крошечной палатке за могилой муллу, сидевшего на корточках при тусклом свете свечи и читающего Коран над свежей могилою. То была могила конюха – работника британского консульства, который умер утром и, по обычаю, был сразу же похоронен.

Эти грустные кладбища, унылые окрестности, безжизненная река, текущая меж пустынных песчаных берегов, скудная дикая природа – слабая тень богатства Ферганы, часто вызывали у меня чувство тоски и печали. И тогда мои мысли обращались к северу, где за снежными гребнями Тянь-Шаня осталось всё, что было мне дорого, что составляло всю мою жизнь и смысл моего существования. Всё осталось в прошлом, ушло навсегда, чтобы никогда уже не вернуться. Моё нынешнее положение было печальным, а мое будущее туманным и неясным, без всякой надежды на счастье и благополучие!