Читать книгу К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - Павел Успенский - Страница 14

В этом разделе объединены примеры, в которых устойчивая лексика употребляется в рамках сравнения или метафоры, то есть вводится в ненормативный контекст. Так, в строках «Царской лестницы ступени / Покраснеют от стыда» («Как этих покрывал и этого убора…», 1915) с помощью идиомы покраснеть от стыда (которая в нормативном использовании может быть связана только с человеком) олицетворяется лестница: идиома здесь становится маркированным средством построения метафорического образа. При этом само значение идиомы не отходит от словарного, а семантический сдвиг возникает за счет контекста, не свойственного нормативному употреблению этого устойчивого сочетания.

Примеры даны списком, в хронологическом порядке, как правило без комментария.

Когда глаза / Горят, как свечи, / Среди белого дня? («Твоя веселая нежность…», 1909)

Но, как безумный, светел день («Silentium», 1910)

Играет мышцами крестовый легкий свод («Notre Dame», 1912)

Царской лестницы ступени / Покраснеют от стыда («– Как этих покрывал и этого убора…», 1915)

На страшной высоте блуждающий огонь («На страшной высоте блуждающий огонь…», 1918)

Розу кутают в меха («Чуть мерцает призрачная сцена…», 1920)20

И на пороге тишины («Где ночь бросает якоря…», 1920)

И молодую силу тяжести21 («Опять войны разноголосица…», 1923–1929)

И альфа и омега бури («Опять войны разноголосица…», 1923–1929)

Как мертвый шершень, возле сот, / День пестрый выметен с позором («Грифельная ода», 1923)

И под сурдинку пеньем жужелиц («Как тельце маленькое крылышком…», 1923)

До оскомины зеленая долина («Канцона», 1931)

Он с Моцартом в Москве души не чает («Полночь в Москве…», 1931)

Глубокий обморок сирени («Импрессионизм», 1932)

Шум на шум, как брат на брата («Стихи о русской поэзии, 2», 1932)

И когда захочешь щелкнуть, / Правды нет на языке («Стихи о русской поэзии, 3», 1932)

Скажите мне, друзья, в какой Валгалле / Мы вместе с вами щелкали орехи («К немецкой речи», 1932)

О, радужная оболочка страха! («Как соловей, сиротствующий, славит…», «<Из Петрарки>», 1933)

И как руда из груди рвется стон («Преодолев затверженность природы…» («Восьмистишия, 9»), 1934)

Я, сжимаясь, гордился пространством за то, что росло на дрожжах («День стоял о пяти головах. Сплошные пять суток…», 1935)

Расширеньем аорты могущества в белых ночах – нет, в ножах («День стоял о пяти головах. Сплошные пять суток…», 1935)

И зеркало корчит всезнайку («На мертвых ресницах Исакий замерз…», 1935)

Последний, чудный черт в цвету! («За Паганини длиннопалым…», 1935)

Стук дятла сбросил с плеч… («Стансы», 1935)

Речек, бающих без сна («Как подарок запоздалый…», 1936)

Тише: тучу ведут под уздцы! («Заблудился я в небе – что делать?..», вариант, 1937)

И хор поет с часами рука об руку («Обороняет сон мою донскую сонь…», 1937)

Или тень баклуши бьет («Слышу, слышу ранний лед…», 1937)

Как лесистые крестики метили / Океан или клин боевой22 («Стихи о неизвестном солдате», 1937)

Миллионы убитых задешево / Протоптали тропу в пустоте, – / Доброй ночи, всего им хорошего / От лица земляных крепостей! («Стихи о неизвестном солдате», 1937)

Эй, товарищество, – шар земной! («Стихи о неизвестном солдате», 1937)

Это море легко на помине («Гончарами велик остров синий…», 1937)