Читать книгу Факторы эффективности взаимодействия руководителя с группой - Павел Викторович Норвилло - Страница 6

3.2. К определению объёма понятия «виды взаимодействия».

 Итак, возвращаясь во всеоружии установленных фактов к группе, нетрудно убедиться, что в ней присутствуют все три «слоя» отношений – по поводу мотива, по поводу целей и по поводу вклада. При этом они не просто сосуществуют, а образуют строгую иерархию.

 Для иллюстрации сошлёмся на один, как представляется, весьма показательный пример того, какое место отводится мотиву, целям и вкладу в реальных человеческих отношениях: «… в 1912 году в ЦК большевиков вошёл провокатор, Малиновский. Он провалил десятки и десятки лучших и преданнейших товарищей, подведя их под каторгу и ускорив смерть многих из них. Если он не причинил ещё большего зла, то потому, что у нас было правильно поставлено соотношение легальной и нелегальной работы. Чтобы снискать доверие у нас, Малиновский, как член Цека партии и депутат Думы, должен был помогать нам ставить легальные ежедневные газеты, которые умели и при царизме … проповедовать основы большевизма в надлежащем образом прикрытой форме. Одной рукой отправляя на каторгу и на смерть десятки и десятки лучших деятелей большевизма, Малиновский должен был другой рукой помогать воспитанию десятков и десятков тысяч новых большевиков через легальную прессу» (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 28-29). Ещё более заострив ситуацию, можно утверждать, что разоблачённый провокатор может не успеть принести никакого вреда, может даже принести известную пользу, выдав других провокаторов и замыслы своих распорядителей, но от этого он не станет для подпольщиков даже союзником. Напротив, искренний, но неопытный товарищ не станет для своих врагом, даже если по его вине произойдёт провал.

 Так что на практике наличие некоторой «пользы» от человека не рассматривается как достаточный признак принадлежности к объединению единомышленников. Зато человек, который не даёт оснований усомниться в главном предмете своих интересов, всегда остаётся для других членов группы «своим», хотя бы при этом имели место разногласия по поводу частных целей или малый вклад в общую деятельность, или даже действия, разрушающие достижения партнёров (отрицательный вклад). В последнем случае к виновнику, смотря по обстановке, могут быть применены меры обучающего либо санкционного характера, но и в самом жёстком варианте это всё равно будут действия группы по отношению к своему члену, а не акт защиты от внешнего противника. В отсутствие же общего мотива ни совпадение отдельных целей, ни участие в решении общих текущих задач никогда не уравняют человека с членами группы, и отношение к такому человеку неизменно будет описываться формулой: «С нами, но не наш». И в сумме все эти данные подводят нас к заключению, что по своей значимости отношения, связанные с общим мотивом, занимают высшее место в структуре внутригрупповых отношений.

 Что же касается оставшихся форм отношений – по поводу целей и по поводу вклада, – то для определения их «удельного веса» здесь достаточно будет заметить, что сама оценка партнёрами по взаимодействию своей и чужой роли в общей работе прямо зависит от того, как они относятся к целям друг друга. Ведь истинным вкладом в успех взаимодействия человек признаёт только те шаги, которые согласуются с его личным пониманием того, что и как надо делать для получения нужного результата (пусть даже это понимание не было выработано самостоятельно, а усвоено в готовом виде из чьих-то разъяснений). И если кому-либо в группе начнёт казаться, что не все намеченные товарищами промежуточные рубежи лежат на пути к мотиву, то и усилия, направленные на достижение этих рубежей, для усомнившихся будут выглядеть, как минимум, бесполезными. А то и прямо вредными, поскольку они, уводя людей и ресурсы с правильной траектории, мешают скорейшему продвижению туда, куда на самом деле все стремятся.

 В такой обстановке человек по факту может вносить большой и даже наибольший вклад в достижение общего мотива и тем не менее сталкиваться с неодобрительным отношением товарищей, искажённо представляющих себе первоочередные задачи группы на данном этапе деятельности. Но стоит позиции скептиков измениться, и свершения того, с кем они раньше смотрели в одном направлении, утратят в их глазах свою ценность, а казавшиеся «ерундой» действия прежнего оппонента предстанут исполненными глубокого смысла. Хотя практический эффект от предпринимаемых партнёрами усилий, естественно, останется тем же самым.

 Наконец, не исключён вариант, когда вся группа грустно согласится с тем, что некогда единодушно одобренный маршрут увёл её совсем не туда, куда нужно, и при этом её члены сумеют не переругаться друг с другом и сохранят своё объединение. Тогда общее признание стратегического провала автоматически обнулит всю складывавшуюся ранее систему заслуг и отличий, и группа будет вынуждена начинать новый этап своей деятельности с чистого или почти чистого листа. Потому что положительным вкладом в продвижение к общему мотиву не сможет похвастать никто, но вот главные разработчики старого плана, скорее всего, будут сталкиваться с повышенным недоверием к их новым идеям. И это будет по-своему логичная реакция на то, что их предшествующие свершения оказались в итоге со знаком «минус».

 А раз связанные с вкладом отношения – при неизменности их объективной основы – могут кардинально меняться сразу вслед за переменами в целеполагании членов группы, то это и означает, что, по сравнению с целью, вклад как основа отношений занимает подчинённое место. И в целом иерархия значимости поводов для внутригрупповых отношений принимает следующий вид: на вершине её находится мотив (общий), в середине – цели, внизу – вклад в совместную деятельность.

 На всякий случай, сразу уточним, что эта иерархия является строго относительной, и что подчинённой и сравнительно малозначимой роль вклада выглядит только на фоне того влияния, которое оказывают на отношения в группе мотив и цели её членов. Величина вклада, во-первых, лежит в основе складывающихся по ходу взаимодействия отношений лидирования-подчинения, а этот пласт отношений, прямо определяющий текущую организацию работы группы, никак не может быть признан «малозначительным». Во-вторых, соразмерный способностям человека вклад в общую деятельность призван постоянно подтверждать принадлежность к группе. Декламации единства при отсутствии реального вклада или непропорционально малый вклад в работу группы – это серьёзный повод усомниться в наличии у человека соответствующего мотива или, как минимум, в том, что данная групповая деятельность является для него достаточно важной частью жизни.

 Теперь о группировке – объединении людей с общей целью, которые (например, в силу особых внешних обстоятельств) готовы действовать вместе несмотря на разные, а возможно, даже несовместимые мотивы.

 Здесь, пожалуй, будет удобнее начать с вклада, роль которого в группировке в основном та же, что и в группе. У союзников, как и у партнёров с общим мотивом, вклад в совместные действия служит подтверждению лояльности и учитывается при формировании отношений влияния-подчинения. Однако если члену группировки покажется, что полученное в рамках совместных действий указание противоречит его более фундаментальным интересам, то такое указание вряд ли будет выполнено. Особенно наглядно это проявляется там, где одна цель объединяет не индивидуальных, а совокупных членов. В таких условиях даже если выдвигается более-менее общепризнанный глава группировки, то всё равно любое его не вполне очевидное распоряжение рядовые союзники будут сначала выносить на суд кого-либо из влиятельных членов своего более узкого объединения и только после их одобрения исполнять.

 А если план действий сложноструктурированной группировки определяет некий коллегиальный орган, куда входят главы или иные представители участвующих во взаимодействии объединений, то обычно эти же представители доводят до своих ближайших соратников согласованные на общем совете решения и информируют «внешних» союзников о ходе выполнения порученной им части общего плана. Так что основной объём текущей организационной работы по достижению общей цели так и остаётся замкнутым внутри совокупных членов группировки, а проявления прямой перекрёстной помощи и влияния между ними либо вовсе отсутствуют, либо происходят лишь эпизодически и мало что меняют в общей картине раздельно-параллельного движения к предмету взаимодействия.

 Кроме того, там, где потенциал одного из союзников явно превосходит всех остальных, нередко возникает эффект опережающей проекции вклада на влияние. Это когда самый сильный и оснащённый член группировки (причём не обязательно совокупный, порой такое можно наблюдать и среди индивидуальных партнёров) ещё до начала практических действий принимается жёстко продавливать в качестве общего выгодный прежде всего себе план, а более слабым союзникам приходится под него подстраиваться. И только если этот план оказывается совсем провальным, может происходить известное перераспределение влияния в пользу других участников взаимодействия. Для этого партнёры, получившие самостоятельные участки работы, должны показать способность с меньшими средствами добиваться гораздо более весомых результатов. Тогда к тем, кто делом доказывает свою компетентность, могут начать больше прислушиваться и помогать им отстаивать предложения, расходящиеся с взглядами ведущего союзника (чей вклад в абсолютном измерении всё равно будет оставаться наибольшим).

 Но какую бы схему внутренней организации ни избрали члены той или иной группировки, всё равно вклад в их отношениях будет занимать подчинённое место, а во главе угла будут стоять мотивы и цели. Правда, по сравнению с группой, у союзников целый ряд проявлений, связанных с мотивами и целями, почти буквально меняется местами. Что, впрочем, и неудивительно, раз уж меняется сама основа человеческого взаимодействия.

 В самом деле, с первых же шагов знакомства с объединениями людей на основе общей цели мы могли убедиться, что мотивы таких людей прямо влияют на общую атмосферу их отношений, на тот эмоциональный фон, что сопровождает совместные действия. И что в зависимости от степени сходства-расхождения мотивов членов группировки общий настрой в их контактах может быть более дружеским либо более настороженным и взаимно подозрительным (вплоть до «надзирать за союзником, как за врагом»). Тем не менее до тех пор, пока сохраняется единство цели, взаимодействие будет продолжаться.

 С другой стороны, упоминалось – впрочем, это и без всяких упоминаний очевидно, – что в группе могут возникать споры по поводу того, каким именно маршрутом и в каком режиме следует двигаться к общему мотиву. Причём если свой особый взгляд на ближайшие цели группы отстаивают не один-два человека, а около половины её членов, то это может не только повышать общую нервозность в группе или создавать напряжённость в контактах представителей разных подгрупп, но и тормозить совместную деятельность на всё то время, пока спорщики будут искать пути к согласию. Зато когда удаётся сблизить позиции и сформировать устраивающий всех план, общая работа возобновляется с особенным подъёмом. Потому что способность преодолевать разногласия и восстанавливать единое видение перспективы снова и снова убеждает участников взаимодействия в надёжности всех своих партнёров7*.

 Таким образом, – и на это стоит ещё раз обратить внимание – никакие разночтения по поводу предмета взаимодействия в группе и группировке невозможны, поскольку отказ человека от общего мотива или цели сразу выводит его из состава данного объединения. Да, такой человек может по тем или иным соображениям не сообщать партнёрам об изменениях в структуре своих интересов и продолжать поддерживать видимость прежних отношений. Однако даже если перемена будет состоять лишь в том, что прежний общий мотив станет для члена группы промежуточной целью в рамках какой-то другой деятельности либо общая цель превратится для кого-то из союзников в конечный мотив его усилий, то всё равно это будет не прежнее, а несколько иное взаимодействие. Соответственно, даже если все другие партнёры останутся в неведении относительно случившегося с «отступником» и не будут настаивать на его исключении из совместной работы, это всё равно будет новое объединение людей, появившееся только в тот момент, когда один из членов прежней группы или группировки перестал им быть.

 Напротив, та составляющая деятельности, которая не является предметом взаимодействия, как раз поэтому может допускать определённые и в том числе существенные расхождения во взглядах и подходах сотрудничающих людей. А степень или, если угодно, диапазон таких расхождений становится базой для формирования отношений, прямо влияющих на общую эмоциональную обстановку в данном объединении людей. Но есть и отличие, состоящее в том, что союзники обычно даже не пытаются обсуждать более фундаментальные интересы друг друга. Ибо знают, что словами изменить эти интересы вряд ли получится, а вот взаимное неудовольствие от «упрямства» собеседника почти наверняка возрастёт, и это, в свою очередь, может помешать конструктивному диалогу по текущим вопросам организации совместных действий. Тогда как в группе выявление различий во взглядах на её ближайшие или перспективные цели, напротив, активизирует дискуссии, призванные чётко зафиксировать и устранить все спорные моменты. Потому что только единое понимание текущих целей и задач позволяет объединению людей не отвлекаться на преодоление внутренних трений, но сосредоточить все доступные ресурсы исключительно на устранении внешних препятствий.

 Общий же вывод получается такой, что в группировке мотивы её членов хотя и не оказывают столь явного влияния на ход взаимодействия, как в группе, тем не менее достаточно плотно «нависают» над всей системой отношений союзников между собой. А значит, по совокупности показателей следует признать, что как совпадающие, так и расходящиеся мотивы более значимо влияют на отношения взаимодействующих людей, чем их цели.

Таковы основные особенности отношений по поводу общего мотива и общей цели, выяснив которые, самое время перейти к вкладу как самостоятельной основе взаимодействия.

 В настоящее время самой распространённой (а для многих единственной реально испытанной) формой обмена вкладами в дела друг друга являются отношения купли-продажи. Причём современные торговцы, следуя «в ногу с веком», готовы максимально исключать из своих схем «человеческий фактор». Тем не менее даже «продвинутые» способы торговли (автоматизированная, дистанционная и проч.) в принципе сохраняют все характерные черты интересующего нас вида взаимодействия. Однако для простоты и наглядности изложения всё-таки будет удобнее обратиться к истокам продуктового обмена. То есть к эпохе, когда общины, живущие на побережье, только налаживали с общинами, живущими в глубине острова или материка, обмен «даров моря» на «дары леса», а внутри этих общин постепенно выделялись семьи, в которых гораздо лучше соседей умели изготовить, допустим, сосуды из глины или ещё какие-нибудь необходимые в быту предметы из дерева, камня, металла и т. д.

 При этом для наших разысканий в первых шагах цивилизации особый интерес представляет тот факт, что предварительное согласование контрагентами условий сделки или торг в собственном смысле слова появляется сравнительно поздно. Потому что во времена, когда всякий чужак воспринимался то ли как добыча, то ли как угроза, многие и прежде всего небольшие общины предпочитали избегать любых непосредственных контактов с внешним окружением. Вместе с тем исследователи патриархальных культур в самых разных концах света отмечают, что даже строго охраняющие свою замкнутость племена обычно всё же используют особый порядок обмена. Согласно этому порядку желающие нечто от них получить оставляют в определённом месте то, что они могут предложить, а затем через установленное обычаем время возвращаются и забирают то, что оставили им взамен «партнёры» (ну, или свои же «товары», если они никого не заинтересовали). А применительно к отношениям более дружественных соседей Н. Н. Миклухо-Маклай специально уточняет, что: «Отправляясь в гости, туземцы всегда берут с собою подарки и вещи для обмена, пользуясь при этом тем, в чём они сами имеют избыток… Надо заметить, что в этом обмене нельзя видеть продажу и куплю, а обмен подарками; то, чего у кого много, он дарит, не ожидая непременного вознаграждения.» (1961, с. 28, 197)

 Тем самым лишний раз подтверждается, что взаимодействие на основе вклада завязывается там и тогда, где и когда один человек предоставляет другому человеку нечто полезное и ожидает, что получатель, возможно, не сразу, а через некоторое время, но в итоге предоставит ему какое-то другое и тоже полезное «нечто». При этом состав и объём встречного подношения может не оговариваться заранее, а оставляться на усмотрение принимающей вклад стороны. Наконец, даже если отдаётся нечто относительно малонужное, то всё равно требуется этот «избыток», как минимум, собрать и доставить к пункту передачи. То есть затратить пусть небольшие, но всё же усилия, и произвести пусть простые, но всё же осмысленные операции.

 Ещё отчётливее этот механизм проявляется в ведущей натуральное хозяйство общине, когда в ней появляется настолько умелый гончар или кузнец, что соседи полностью признают его превосходство. И, отказавшись от собственных попыток выпускать глиняную посуду или металлоизделия, предпочитают получать от умельца в готовом виде гораздо более качественную продукцию, предоставляя за неё продукты питания или, допустим, изделия из дерева, которые у них получаются лучше, чем у гончара. Так что у последнего появляется возможность всё меньше отвлекаться на разные «посторонние» занятия и всё больше времени посвящать совершенствованию своего мастерства. А на следующем этапе дети, внуки или более далёкие потомки такого человека, накопив достаточный объём специальных знаний и навыков, могут стать чистыми ремесленниками, которые выполняют только сравнительно ограниченный круг операций, но зато на недоступном для других уровне. Что позволяет им выменивать результаты своего труда на готовые плоды всех тех работ, в частности, на земле, которые некогда их предкам приходилось производить самостоятельно.

 Возвращаясь же из этого небольшого исторического экскурса к современным товарно-денежным отношениям, остаётся лишь заметить, что, с точки зрения процесса, всякая профессиональная работа есть не что иное, как более или менее длинная цепь более или менее сложных операций. А значит, получая в результате своей работы деньги и приобретая на них необходимые для поддержания жизнедеятельности продукты и услуги, наш современник, как и его далёкие пращуры, по сути обменивает операции, выполненные самостоятельно, на результаты операций, выполненных кем-то ещё. Определённое различие состоит в том, что в патриархальной общине обменивающиеся обычно знали, результаты чьего именно труда они получают взамен. Тогда как современному человеку в большинстве случаев даже при желании невозможно установить, плодами чьих стараний он сейчас пользуется. Просто потому, что при поточно-автоматизированном производстве в каждом готовом изделии неразличимо суммируется труд очень многих людей (и только для отдельных деталей порой можно точно указать, кто их выточил или отлил).

 Впрочем, на общий вывод эти нюансы никак не влияют, Как представляется, на фоне всего вышесказанного едва ли кто возьмётся спорить с тем, что участник обмена, предпринимая шаги, никак не вытекающие из стоящих перед ним целей, может достигать нужного ему результата лишь при том непременном условии, что выполняемые им операции имеют смысл в рамках какой-то другой деятельности. В этом случае он, завершив свою часть работы – а также, разумеется, если партнёру тоже удалось справиться со своими задачами, – может получить за неё в готовом виде результат тех операций, которые приближают его к собственному мотиву. И которые в отсутствие перспектив обмена пришлось бы выполнять самому либо искать путь к цели, не требующий умения выполнять данные операции.

 Надо сказать, что в ряде социально-психологических концепций взаимодействие на основе вклада обозначается как «обмен подкреплениями» (см. напр., Homans, 1961). Но такая терминология выглядит не самой удачной. Ведь если брать исконно физиологическую трактовку «подкрепления» как объекта, удовлетворяющего некоторую биологическую потребность, то тогда объём понятия «взаимодействие в виде обмена вкладами» неоправданно сужается. Ибо случаи, когда участники получают непосредственно мотив, составляют лишь часть всех случаев взаимодействующего обмена. Можно рассуждать о том, меньшая это часть или большая, но всё равно практика показывает, что уже перспектива получения промежуточного и по сравнению с конечным мотивом второстепенного результата является достаточным поводом для завязывания отношений обмена.

 Если же отвлечься от физиологии и считать «подкреплением» всякий объект/эффект, представляющий интерес для человека, то тогда сразу встаёт вопрос об отношении этого «интереса» к деятельности. Потому что если подкрепление никак не связано с мотивом или целями, то для продуктивного использования этого термина прежде становится необходимым объяснить, какой интерес может представлять для человека такое подкрепление. А если привлекающие участников обмена «подкрепления» перекрываются объёмами понятий «мотив» и «цель», то становится непонятным, в чём специфика подкрепления как термина и есть ли хоть какой-нибудь смысл в умножении числа далёких от чёткости дефиниций.

 Хочется обратить внимание также на то, что отношения обмена, так сказать, ещё более равнодушны к мотивам их участников, чем отношения по поводу общей цели. Так что договорённости о мероприятиях разменного типа могут иметь место в том числе между прямо враждующими сторонами. И тем не менее такие явления, как перемирие, параллельный беспрепятственный вынос раненых с поля боя, обмен или выкуп пленных ещё до заключения мира, несомненно следует отнести к кооперативному взаимодействию. Потому что здесь налицо, во-первых, взаимная субъективная включённость в процесс отношений, а во-вторых, согласие удовлетворить по крайней мере ближайшие пожелания партнёра-противника.

Вот только в общем контексте ситуации шаг навстречу локальным интересам врага воспринимается не столько как его «подкрепление», но прежде всего как ещё один удар по нему. И весьма богатая военная история показывает, что, скажем, на перемирие идут в основном те, кто не уверен в своей способности одержать победу имеющимися силами и предпочитает сделать паузу, чтобы подтянуть подкрепления, снаряжение, боевые припасы и т. д. Напротив, сторона, и так обладающая решительным перевесом над противником, обычно просто добивает его, отклоняя все просьбы о приостановке военных действий и принимая только капитуляцию. Равным образом и на обмен пленными противники соглашаются лишь в ожидании того, что собственные ряды эта мера укрепит больше, чем вражеские. Стоит же одной из сторон посчитать, что её выигрыш будет гораздо меньше, и размен пленных не состоится (именно из таких соображений было отвергнуто предложение Парижской Коммуны обменять Л. О. Бланки на архиепископа).

 Итак, кооперативно взаимодействовать, помогая партнёру в решении стоящих перед ним задач, могут в том числе люди, не имеющие общего мотива или цели и не входящие в одну группу или группировку. При этом участники сделки могут непосредственно подменять друг друга на каких-то операциях или предлагать своему визави интересующий того готовый продукт (возможно, тоже не изготовленный самостоятельно, а добытый через цепочку обменов). Но какую бы форму ни принимало то, что обменивается людьми к взаимной пользе, в основе этого процесса мы всегда найдём те или иные операции или отказ от выполнения определённых операций8*.

 Тем самым рассмотренная триада видов взаимодействия – на основе общего мотива, на основе общей цели и на основе обмена операциями – демонстрирует полный параллелизм с тремя составляющими человеческой деятельности. И этого, на наш взгляд, достаточно для отрицательного ответа на вопрос о возможности существования каких-либо иных самостоятельных основ для взаимодействия.

 Напомним также, что сопоставление группы и группировки показало, что взаимодействие на основе общего мотива представляет собой более высокий уровень взаимодействия, чем взаимодействие на основе общей цели. А значит, для получения логически завершённой схемы теперь остаётся определить, какое место занимает в этой иерархии взаимодействующий обмен. Задача это вполне решаемая, но всё же «в двух словах» с ней не разобраться. Да и по своей важности вопрос об иерархии видов взаимодействия несомненно заслуживает быть вынесенным в особый раздел.