Читать книгу Деяние XII - Павел Виноградов - Страница 8

Ночью они сидели на вершине огромной сопки, созерцая царь-реку.

Совсем не мёрзли в своих больничных пижамах – тепло было и безветренно. И очень тихо, лишь на самой границе слуха шуршали ленивые волны. Внизу, на длинной полосе плёса, просматривался весь посёлок, с такой высоты вовсе игрушечный – кучка домов, большей частью деревянных, еле освещённых несколькими фонарями. В отдалении мощные светильники по периметру больницы выявляли кирпичные, обнесённые высоким забором с «колючкой», корпуса.

Дальше была река. Неправдоподобно величавая и спокойная, в скудном свете она отблёскивала старым серебром, развернувшись широченной лентой, так, что противоположный берег с нависшими чёрными сопками, покрытыми дремучим лесом, выглядел нереальным, словно принадлежал иному миру. Безлунное небо, усеянное пульсирующими светляками звёзд, казалось отражением реки в зеркале вселенной, её трансцендентальным двойником.

– Это место древней силы, – говорил Ак Дервиш.

– Почему, батырь? – тихо спросил Руслан.

– На планете есть места, в которых сосредоточена природная энергия. Мы, христиане, не должны поклоняться им, но обязаны знать о сущностях, которые обитают там.

– Зачем?

– Потому что они влияют на мир и на нас, – ответил Дервиш, вглядываясь вдаль ясными глазами из-под седых кустистых бровей.

Руслан долго не мог понять, как он с первого взгляда не узнал в нём старика, с детства врезавшегося в его память. Потом решил, что Дервиш отвёл ему глаза – тот мог.

– На этом участке река течёт точно с запада на восток, и твой путь лежит туда же, – продолжал старик. – Сейчас мы прямо на пересечении широты Москвы и долготы Лхасы. Это значит, здесь – одно из средоточий Игры.

– Батырь, – вскинулся Руслан, – я думал, Игра идет в Центральной Азии…

– А это и есть центр Азии, – безмятежно отвечал Дервиш.

От него опять исходило ощущение нездешнего веселья, но сейчас оно не било могучей волной, а было спокойно и неявственно.

– Вернее, очень близко к нему, – продолжал он. – Отсюда на весь регион Игры расходятся силовые волны, превращающие его в кипящее человеческими страстями энергетическое море. Оттого, собственно, и идёт Игра, шла всегда, в разных формах. И лишь когда все умрут…

– …тогда только она закончится, – вздохнул Руслан.

Дервиш кивнул.

– Здесь ещё до нашей эры стоял посёлок людей, которые были древнейшим населением этого материка, чьи предки пришли, возможно, из самой Лемурии. Здесь сражались динлины, тюрки, китайцы и монголы. И, наконец, сюда пришли мы, русские.

– Я не русский, – заметил Руслан.

– Русский, – покачал головой Дервиш. – Или, если тебе больше нравится, евразиец. А сегодня дух Евразии воплотился в России, как до того воплощался в монгольской и тюркской империях.

– Ту гору, – продолжал он, помолчав, – что прямо напротив нас, кеты почитали священной и называли Дух-орёл. Неудивительно, что именно здесь тебя постигла шаманская болезнь.

– Вы уже говорили об этом, но я ничего не понял, – в голосе Руслана снова звучал вопрос.

Но ответа он не услышал. Как это не раз было в последнее время, без всякого предупреждения пришли голоса.

Он не осознавал, что произносит нелепые фразы вслух. Не осознавал вообще ничего. Теперь он знал, каково приходилось Розочке, и ощутил запоздалое раскаяние за тычки, которыми иной раз награждал его. Тем более что настойчиво вещавший в нём голос принадлежал именно убиенному поэту.

Голос смолк, будто Розочке опять с маху переломили шею. Ак Дервиш пристально смотрел на Руслана, поглаживая окладистую бороду.

– Это я и имел в виду. Ты подвержен влиянию тонкого мира. Ты – Отрок.

– Батырь, – Руслан полностью пришел в себя и вновь в нём поднимался неосознанный протест против чужих попыток решить его судьбу, – я так и не понял, что такое Отрок. Но если я слышу голоса, значит, я шизофреник…

– Ты не шизофреник, а одержимый. Вернее, можешь им стать, если дашь слабину, – сухо ответил старик.

Руслан вопросительно поднял голову.

– Когда духи избирают шамана, он заболевает. Это – естественная реакция человеческой души на вторжение бесов. Тебе становится очень плохо, в твоей жизни происходят ужасные вещи, тебя все обижают и смеются над тобой, ты можешь попасть в место, вроде этого, – старик сделал жест в сторону больницы.

– Это и есть шаманская болезнь, её начало, – продолжал он. – А дальше становится хуже. Начинаются видения. Ты вот слышишь голоса, но это не самое страшное. Иным кажется, что их разрубают на куски, заживо пожирают, вообще пытают всеми способами…

Перед Русланом предстали инфернальные существа, рвущие тело Асии. Усилием воли он удалил из сознания эту картину.

– И что потом? – голос дрогнул.

– Потом шаман, уже готовый подчиниться духам, выздоравливает и начинает им служить. Но ты – Отрок и христианин, ты можешь и должен им противостоять…

Руслан не стал выяснять, почему Дервиш записал его в христиане. Оставаться искусственным атеистом после всего произошедшего он не мог, но со своей конфессиональной принадлежностью, мягко говоря, не определился. Хотя помнил своё крестильное имя, которое в раннем детстве прошептала ему бабушка.

Однако сейчас юноша жаждал узнать более насущные вещи.

– Эти стихи…

– Они не нужны тебе. Ты принял на себя бесов покойного, – покачал головой старик. – Господин Симановский потенциально был великим стихотворцем. Возможно, с него началось бы возрождение русской поэзии, сравнимое с «золотым» и «серебряным» веком. Потому Артель и присматривала за ним. Но он поддался духам и потерял свой дар. Мы ничего не могли сделать.

Руслан вскинул голову.

– Ваша великая Артель села в лужу? – медленно проговорил он.

Ак Дервиш спокойно взглянул на него:

– Артель – не богадельня для гениальных мужеложников. Вадим Залманович мог бы сыграть роль Фета, но предпочел сочинять бессмысленные вирши и сгинуть в сумасшедшем доме. Это его выбор. Будь это не так, мы помогли бы ему. Но это так, поверь. Теперь в России вместо «бронзового» века поэзии настанет… скажем, «пластиковый», и Бог с ним. А у нас есть ты – Отрок, и мы, прежде всего, должны помочь тебе.

– Не очень-то хорошо у вас получилось, – злобно выпалил Руслан.

– Я уже доложил: тебя прикрывали очень плотно, – всё так же ровно ответил Дервиш. – Но наши люди были нейтрализованы противником. Артель не всесильна, поражения случаются.

– Я поверил тебе, когда ты мне рассказал… Но как такое могло произойти?

– Думаю, среди нас оказался предатель.

– Наверняка ваш «майор Иванов»! – Руслан вдруг в первый раз за это время вспомнил внимательные глаза и негромкую речь человека, которому он некогда безоглядно поверил.

Ак Дервиш укоризненно покачал головой.

– Наконец-то ты о нём вспомнил… Полковник Иван Викторович Тимащук убит во время этой операции снайпером противника…

Руслана словно окатили ледяной водой. Он понурил голову.

– Ты должен освободиться от поползновений бесов, избавиться от их проявления в твоём сознании, – настойчиво продолжал старик.

– Как? – почти прошептал Руслан. Ему было лихо.

Дервиш несколько минут сосредоточенно молчал.

– Это страшно и трудно, – наконец начал говорить он, – но тебе придётся. Иначе ты не Отрок. Но если ты не Отрок, ты погибнешь. Иного пути для тебя нет.

Руслан откуда-то точно знал, что старец прав.

– Что я должен сделать? – повторил он окрепшим вдруг голосом.

– В ночь летнего солнцеворота, послезавтра, ты должен пересечь реку, подняться на Дух-орёл и провести там ночь. Один. Я не знаю, что произойдет с тобой там, поэтому не могу ничего посоветовать, кроме как полагаться на своё чутьё и всё время читать молитву, которой я тебя научу. Знаю только, что ты увидишь вещи, которые покажутся тебе невыносимо страшными. Но они никак не повредят тебе, если ты останешься самим собой и не впадёшь в безумие. Если тебе это удастся, ты вернёшься живым, и заложенные в тебе от рождения силы начнут раскрываться. Мы с тобой уйдем из больницы и продолжим обучение. Если нет, значит, мы в тебе ошибались. Таковы правила Игры. Ты принимаешь их?

– Да, батырь.

Ночь летнего солнцеворота была очень темна – сполохи небесной реки плотно придавили тучи, отчего и река земная стала похожа на непроглядную дорогу. И было холодно. По крайней мере, Руслан дрожал, несмотря на старый тёплый свитер, раздобытый для него Дервишем.

Они вышли из больницы, как выходили весь этот месяц, когда старик решал, что ночная прогулка пойдет им на пользу. Дервиш просто проводил Руслана через вахту, открывал двери отделения своим ключом, они проходили через чёрный ход, потом мимо вохровской будки и выскальзывали на волю сквозь дырку в заборе, которую больничное начальство, почему-то, в упор не замечало. При этом ни санитары, ни охранники даже головы не поворачивали в их сторону. А если поворачивали, то равнодушно скользили взглядом, словно по пустому месту. Руслан как-то спросил старика, что происходит:

– Отвожу им глаза, – отвечал тот, словно сообщал разумеющееся. – Когда-нибудь и ты так сможешь. Может быть. Неважно.

Этой ночи Руслан ожидал, словно голодный пёс своей миски, одновременно умоляя все высшие силы, чтобы она никогда не наступила. От тоски даже сел клеить конверты, но быстро вскочил и, замученный тревогой, опять заметался от стены до стены, не слушая Джигита, который всё пытался что-то заискивающе говорить. С той ночи Руслан не хотел общаться с ним, хотя это именно он, правда, по понуждению Ак Дервиша, в конце концов, добудился доктора Бывалого.

Вообще, после убийства Розы статус Руслана здесь сильно поднялся. А «Блатная» палата сидела тише воды, ниже травы. Зубан и Серый снова отправились в тюрьму – их ждал суд и значительный довесок к не отсиженным срокам. Под суд угодили и Гестапо с Хромоножкой. Остальные отделались больничными наказаниями. А Руслан ходил в героях. Но это ничуть его не волновало. До сих пор он сознавал, что, скорее всего, проведет в психушке большую часть жизни: пару раз врач в московских «Серпах», где Руслан лежал на экспертизе, намекал ему на это. Потому и не рыпался. Теперь перед ним вновь сверкнула свобода и – Игра. И он ожил, как оживают под потоками небесной воды сухие лягушки в пустыне.

Перестал глотать таблетки – и «плохие», и «хорошие», перестал бесцельно сидеть за столом или бродить вместе со всеми по «греческому залу». Целыми днями тихо разговаривал со стариком или читал неведомыми путями добытые тем интереснейшие книги по истории, географии, религии и разведке.

Но сегодня он вёл себя, как раньше. А Дервиш спокойно клеил конверты, не обращая на него внимания. И лишь после отбоя подошёл к его койке и произнёс:

– Пора.

Вдали над сопками было ещё слегка розовато, но призрачное свечение неуклонно тускнело. Река рокотала совсем близко, дул приличный ветерок. Волны промозглого холода заставляли Руслана прятать кисти в рукава свитера, но и там он не находил тепла. Они быстро шли к берегу, туда, где, в стороне от мерно покачивающегося на понтонах причала, сохло на гальке множество лодок, прикованных цепями к тяжёлым бетонным тумбам. Это было гораздо выше каменистой отмели у Духа-орла на противоположном берегу, сейчас совсем невидимой. Но именно туда, по расчетам Дервиша, Руслана должно было снести течение.

Старик повозился с замком одной из лодок и тот легко открылся. Весла лежали внутри. Совместными усилиями они столкнули её в воду и закрепили весла в уключинах. Лодка тихо закачалась на мелких волнах. В воздухе стоял стылый запах ночной реки. Звуков не было, только плескалось чуть-чуть.

– Запомни, – заговорил Дервиш, голос его был глух, – я буду ждать тебя у причала всю ночь. Если с рассветом не вернёшься, ухожу, не возвращаясь в больницу. Помнишь молитву?

Руслан кивнул – желания говорить у него не было.

– На неё надейся, да на руководство своего Ангела-хранителя. И не говори с духами, не общайся! Помни: они – ничто.

Оглянувшись через плечо, Руслан увидел, что противоположный берег, наконец, стал вырисовываться. Пора бы: плечи и руки совсем онемели, свитер промок от брызг, юноша совсем закоченел бы на ветру, не греби изо всех сил. Торопился: был реальный риск попасть под буксир, тянущий длинную баржу с лесом, а то и под внушительный туристический теплоход. Но путешествие прошло благополучно – суровая река снисходительно позволила пересечь себя.

Нос лодки проскрежетал по угловатым прибрежным валунам. Руслан чуть не свалился, поскользнувшись, вытащил лодку и обернулся к горе. В душе его воцарилась стылая дрожь.

Гора уходила в непроглядную чернь неба. Кое-где проявлялись желтоватые скальные обнажения, по которым спускались похожие на длинных змей корни мрачных елей. Однако путь наверх был очевиден – надо было преодолеть несколько крутых, но проходимых мест внизу, а выше шёл более пологий склон, поросший деревьями.

Руслан был так впечатлен зрелищем, что забыл про холод. Нервно сглотнул, перекрестился и начал подъем, стремясь как можно скорее покончить с этим приключением.

Первые метры были ужасны: карабкался по камням, цепляясь за чахлые ёлочки и клочья травы, несколько раз едва не сорвался. Но мало-помалу приноровился и продвигался быстрее. Скоро даже представилась возможность передохнуть и оглядеться. Местечко, однако, было жутковатое. В двух шагах начиналась непроглядная тьма, из которой выступали корявые лапы елей. За стеной этой что-то всё время потрескивало, шебуршалось, иногда гукало… Юноша стиснул зубы и полез дальше, вернее, уже просто пошёл вверх.

Ноги пружинили на ковре мха, таком толстом, что под ним не ощущалось земли. С усилием, рискуя потерять глаз, продирался между елочками. Лицо царапали ветки, облипала паутина, несколько обитателей которой попали юноше под одежду и теперь сновали там, надо думать, в ещё большем унынии, чем он сам. Спустя минут пятнадцать таких мучений – ему они показались часами – Руслан вылез на место, вроде бы, не столь тесное. Здесь было даже что-то похожее на еле намеченную тропку, по которой он, вытерев со лба пот, грязь и клочья паутины, осторожно двинулся.

Сгущалось нечто. Боковое зрение фиксировало какие-то проблески, сполохи, но когда оборачивался, ничего там не было: очередная ёлка или камень.

– Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его!.. – вспомнил он про молитву и начал её не очень твердым голосом.

Но сразу замолк.

Потому что на ближайшем валуне спиной к нему кто-то сидел.

Юноша ошеломленно разглядывал сутулую фигуру в больничной пижаме, лысый череп с ясно видимыми даже в этой темноте лишаями и безобразной дыркой, вокруг которой запеклась кровь.

Голос был скрипуч, ещё более, чем при жизни.

– Розочка!.. – выдохнул Руслан.

Стихи прервались. Монстр повернулся к нему всем телом. Серо-голубое лицо с продавленной переносицей и висящим на кровавой ниточке глазом. Второй был цел, но интенсивно светился красным, а большой его зрачок был чернее всего, что Руслан когда-либо видел.

Огненный глаз повернулся, как колесо, черный зрачок зафиксировался на юноше, который стоял, не в силах осознать происходящее.

«Пойдем», – слово, похоже, само собой родилось в мозгу Руслана.

Роза поднялся, будто разом пророс в валуне.

Юноша почему-то двинулся за ним, как привязанный.

Розина голова лежала на плече, нелепо подскакивая при ходьбе. Из шеи торчал обломок кости. Но двигался довольно быстро, казалось, не переставляя ног, вёл всё дальше по склону, ловко лавируя между деревьями. Да и Руслан шествовал легко, как во сне.

Однако Роза всё больше удалялся и, наконец, совсем потерялся в темноте. Но Руслан каким-то образом знал, куда идти. А вскоре вместо Розиной лысины перед ним замаячил пронзительный красный огонек. Он был как последний пылающий внутренним жаром уголь в золе умершего костра, или как те тревожные огоньки, которые зимней ночью видишь из тамбура последнего вагона несущегося по снежной пустоте поезда.

Руслан шёл по каким-то высоким травам, совершенно неуместным здесь, более того, среди них то тут, то там вспыхивали разноцветные лица изысканных цветов, названий которых он не знал, да, скорее всего, таковых в человеческом языке не существовало. Огонек-поводырь пронизывал эту потустороннюю роскошь всё быстрее, увлекая в бег к неведомой цели. Но вдруг резко остановился. Руслан подбежал, очутившись среди валунов, густо покрытых могучим папоротником. Посередине чёрно-зелёной этой купели горел, переливаясь всеми оттенками красного, чудный цветок, похожий на заблудшую звезду.

Не раздумывая, Руслан подался вперед и обеими руками рванул это волшебство. Почему-то знал, что дОлжно было поступить именно так.

Цветок подался с тихим треском и остался в руках. На ощупь был теплым… живым. Руслан замер, рассматривая прихотливые светящиеся лепестки.

«Crazy!»

Грянул такой безумный хор, что юноша чуть не свалился замертво. Визг, рычание, хохот заполонили всё. Показалось: мир взорвался и летит в пустоту фейерверком адских огней под выделявшийся в общей какофонии отвратительный голос, старательно тянувший одну бесконечную строчку: «Crazy, over the rainbow, he is crazy»…

Вокруг вихрем завился хоровод страшных сущностей, самые безобидные из которых напоминали зверолюдей из его больничного видения. Особенно впечатляла голая тётка верхом на чем-то вроде помеси бегемота и тигра, увенчанного острым прямым рогом. Сама же жама была ровного синего цвета, покрыта трупными пятнами, а окровавленный рот, из которого торчали острые клыки, изрыгал запредельное непотребство.

Всё это тянулось к трепещущему огоньку цветка, который был уже не тёплым, а очень горячим. Но никто из существ не смел его коснуться.

Само небо как будто раскалилось, нереально засветилось красным, словно вот-вот должно было расплавиться и пролить на землю и все живые существа на ней потоп раскаленной плазмы. В этом безумном свечении деревья, казалось, истекают кровью и корчатся в безмолвной агонии.

В глазах Руслана стремительно вращались кровавые пятна. Цветок невыносимо жёг ладони. Когда он уже готов был бросить его и сломя голову бежать, вдруг снова вспомнил:

– …И да бежат от лица Его ненавидящии Его! – проорал он прямо в лицо верховой покойнице, и вся демонская камарилья разом замерла и замолкла, стала сливаться с густым мраком.

Руслан поспешно отвернулся, но зарослей папоротника больше не увидел. Вместо них окунулся в тусклую амальгаму огромного зеркала. Или этим зеркалом стало само пространство перед ним. В туманной глубине поплыли картины. Сначала сознание отказывалось воспринимать клубящиеся образы. Но вскоре зрелище захватило и заставило зачарованно всматриваться в призрачные формы, слагавшиеся в увлекательнейший фильм без начала и конца.

Это был он, Руслан Загоровский, но не в грязных пижамных штанах и старом свитере – чуть мешковатая, но солидная пара, скромный синий галстук. Он говорит что-то целой толпе юношей и девушек с красными значками на белых рубашках и блузках, туповатые лица которых выражают сосредоточенное внимание. Дело происходит в большом зале со множеством стульев, и надо всем нависает портрет лысого вождя.

Картина сменилась другой, где тот же Руслан, только костюм уже явно не советского пошива, получает из рук щерящегося свиноподобного мужика маленькую красную книжечку. Вокруг хлопают в ладоши люди, кажущиеся родными братьями и сестрами властного борова.

И вот Руслан (а костюм-то всё лучше!) проходит сквозь тяжеленные двери в огромной остроконечной башне и в лицо ему золотом блистает табличка, на которой он успевает прочитать: «Министерс…». Но попадает почему-то в большущий аэропорт, а из него выходит на солнечную улицу незнакомого города с яркими вывесками, совершенно невозможными ни в одном из советских городов. И одет Русик уже в джинсовый костюм, явно не из тех, которые возил из Питера Рудик Бородавкин.

Руслан сидит в невозможно шикарном (как ему показалось) баре перед тонким бокалом с соломинкой, оснащенная роскошными выпуклостями дама увлеченно нашёптывает ему на ухо.

Руслан в сопровождении смеющейся черноволосой женщины едет в купе поезда, купе, в котором нет верхних полок, а вместо них – большое зеркало, а на потолке – хрустальная люстра. Вежливый опрятный проводник вносит поднос, на котором два бокала и блестящее ведерко, из которого торчит горлышко бутылки.

Руслан, внушительный мужчина, что-то быстро пишет за огромным дубовым столом в величавом кабинете.

Тот же Руслан, но в более фривольном виде, в этом же каюнете на кожаном диване рядом с длинноногой блондинкой, чья одежда ещё в большем беспорядке, чем его.

Руслан, погрузневший и заматеревший, обзаведшийся солидными очками и твёрдой шляпой, но не потерявший мужественной красоты, в окружении почтенных старцев важно стоит над огромной надписью «ЛЕНИН»…

Потом пошло другое: по-прежнему юный Руслан проходит сквозь железную калитку и видит за зеленым газоном красивое жёлтое здание. Его ведёт по анфиладам парадных залов офицер в синей форме и белоснежной фуражке, а потом в уютной комнате с ним беседует благожелательный улыбчивый мужчина с большими залысинами. И уже Руслан в ослепляющем свете, под жужжание камер, рассказывает что-то возбуждённой толпе людей, лихорадочно царапающих в блокнотах. И он же, возмужавший, в ковбойской шляпе и тёмных очках, ведёт угловатую ярко-красную машину по долгому шоссе и останавливается у милого трехэтажного особняка, на асфальтовой дорожке перед которым его встречают улыбающаяся красивая женщина и пара ухоженных детей.

Последним видением было такое: откинувшись в покойном кресле перед камином, покуривая толстую сигару, он с довольным видом рассматривает книжку в яркой обложке. Имя автора выявилось в зеркале четко: «Ruslan Zagorovsky»…

– …Яко исчезает дым, да исчезнут! – вырвалось из недр его сознания, и амальгама вмиг померкла.

Он ощутил мимолётное сожаление, что видения прервались. Ошеломлённо всматривался в повисшую перед ним муть, вновь забыв слова молитвы. Муть стала проясняться, что-то зашевелилось, спеша оформиться и явить себя.

Из глубины колдовского зеркала на него вновь глянул мёртвый глаз Розы.

«Зачем ты это сделал? – проскрипело в его мозгу. – Это варианты твоего будущего. Ты же за этим сюда пришел, нет?.. Ну, давай, давай, поищем другие линии, посмотрим. Весь мир перед тобой!»

В зеркале опять началось движение, предвещающее появление новых картин. Но другой знакомый голос всколыхнул мозг, словно удар в висок: «Помни: они – ничто!»

– …Яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знамением! – возгласил он в набирающую силу картину, и она вновь расползлась призрачными завихрениями.

Зеркало померкло, он погрузился в непроглядную тепловатую тьму. Но она тут же осветилось нереальным зелёным свечением. Цветок в судорожно сжатых руках забился в лихорадочном ритме, с каждой пульсацией выбрасывая волну красного света, вновь стал невыносимо печь руки. Перед юношей заколыхалось нечто грандиозное, чего он сначала не мог осознать: просто розовое, очень большое – живое. Но постепенно понял, что видит цветок, почти такой же, как его, но гигантский. Он качался прямо над его головой на змееподобном стебле.

Руслан завороженною смотрел на мясистые розовые лепестки, покрытые жирно лоснящейся влагой. Системой сложных складок они прикрывали маленькое отверстие в центре, чёрное, как зрачок мёртвого поэта. Эта дырочка почему-то вдруг стала страшно важна и привлекательна для Руслана. Огонек в его руках бешено пульсировал, от чего по всему телу расходилась сладкая истома.

«Ру-усик! Русь!» С восторженным содроганием Руслан понял, что его зовет Инга.

«Я жду-у! – манил голос. – Приходи, милый! Я жду, как и обещала! Мы будем счастливы. Тебе со мной будет очень хорошо… очень хорошо…»

Лепестки шевелились в такт словам.

Руслан переживал бешеный первобытный восторг. Всё его тело сотрясалось вместе с цветками, словно они втроем бились в ритуальном танце на языческой оргии. Большой цветок стал опускаться к его голове, лепестки призывно распахнулись. Руслан почувствовал незнакомый пряный аромат – что-то сплетённое из запахов мокрого папоротника, дикого чеснока, мёда и гвоздики и ещё чего-то неуловимого, но невыносимо сладостного. Вне себя от возбуждения, весь подался к цветку, зияющему приветливой шёлковой пастью. Только узкий проём в середине оставался неизменен, как будто терпеливо ожидал его в ледяном покое. Когда голова Руслана почти коснулась истекающих жаркой влагой лепестков, он даже почуял оттуда мимолетное дуновение космической стужи. Содрогнулся, было, но тут дурманящий аромат усилился, и он забыл обо всем.

Цветок стал неспешно всасывать Руслана в себя.

«Crazy, over the rainbow, he is crazy», – ворвался в его гаснущее от наслаждения сознание голос, смутно напоминающий голос Инги, и он мгновенно вспомнил, кто он и зачем здесь.

– …И в веселии глаголющих: радуйся, Пречестный и Животворящий Кресте Господень!

Молитва вновь выплеснулась, как вопль о помощи, и упругие лепестки сразу ослабли, отпустили. Бутон отодвинулся во мрак. Наслаждение прервалось.

В глазах Руслана потемнело, но тут же он вновь обрел зрение и обнаружил себя стоящим на сопке в гуще папоротника. Как будто посветлело. По крайней мере, он видел гораздо дальше, чем раньше. Стало понятно, что почти забрался на вершину горы, причём, очевидно, круговым путем: за несколькими ёлками открывались скалистый пик и нависшее тёмное небо, далеко внизу сливающееся с чёрной гладью реки.

На вершине среди камней возвышалась сосна. Очень старая сосна, с неохватным почерневшим стволом, сырой корой, испещренной множеством глубоких борозд, искорченными ветвями, даже вершина её была изогнута, указуя куда-то, куда угодно было здешним духам зимних ветров.

С незапамятных времен стояла она тут, со стариковским чванством вперившись в течение жизни, равнодушно принимая на свои ветви разноцветные ленточки в честь духов. Прекрасно знала, что ленточки эти духам ни к чему, но людское поклонение им полезно.

Теперь она нехотя заговорила с Русланом скрипучим голосом. Вернее, это Руслан подумал, что с ним заговорило дерево, не заметив сперва под ним маленькую фигурку в светлой пижаме.

«Ну что, губошлеп молодой, сам себя оскопить желаешь?» – говорил Розочка, голова подпрыгивала в ритм словам, а огненный глаз глядел в сторону, будто высматривал что-то в бездне.

«Прямо Аттис какой-то… Только в сосну превращаться не вздумай, а то её высочество конкуренции не потерпит».

Труп рассмеялся кудахтающим смехом. Несмотря на всю чудовищность происходящего, Руслан подумал, что впервые слышит смех Розы, и, наверное, для того, чтобы ему стало весело, он должен был умереть…

Хотел ответить, потому что не боялся поэта, ни живого, ни мертвого, но охотно поговорил бы с ним про жизнь, любовь и поэзию. Однако фигура его стала как-то выцветать, разрежаться, вскоре он вовсе исчез, будто слился с древним сосновым стволом. Да и само дерево исчезло. А вместо него предстало перед Русланом самое страшное на свете. По крайней мере, ничего страшнее он до сей поры не видел.

Иссиня-чёрное, чернее горы и реки, зрачка Розы и отверстия хищного цветка. Стояло оно прямо, как страж врат преисподней, достигая небес, и исходила от него такая непроглядная жуть, что Руслан ощутил себя мёртвым, безнадежно и очень давно мёртвым, да даже не мёртвым, а никогда не бывшим. Его вновь захватил ужас зависания в пустоте, но сейчас он был в тысячи раз сильнее, чем в детстве, и Руслан, наконец, понял, ЧЕГО он на самом деле всегда боялся. И это знание пожирало его душу.

Он забыл, зачем здесь, не знал, что делать. Чтобы избыть невыносимый ужас, выкрикнул в сторону колоссальной фигуры:

– Кто ты?!!

Ответ пришел словно бы отовсюду – сверху, из мутных небес, со всех сторон, как будто монотонным хором ответили все тёмные ели, от реки – волной промозглого холода, и снизу, из недр горы. И всё это вместе составляло один грандиозный ГОЛОС, всеподавляющий.

«Я – Орёл».

Страшный порыв ветра ударил прямо в Руслана и он захлебнулся в накатившей волне безумия. Чернота сдавила со всех сторон. Лишь огонек цветка, съежившийся до размера спичечной головки, заставлял его верить: есть в мире что-то ещё, помимо черноты, ветра и всемогущего ГОЛОСА.

А тот всё вещал, и каждое его слово сопровождал тяжкий удар ветра, вбивающий человеческую фигурку глубже в трясину отчаяния.

«Я есть сила, которая правит судьбой всех живых существ».

Во мраке сверкнули молнии, и в их блеске Руслан успел разглядеть контуры гигантского тела. По его черноте рассеяны были белёсым орнаментом то ли перья, то ли драконья чешуя. Вокруг фигуры чернота будто колыхалась, создавая иллюзию огромных крыльев, и именно это колыхание порождало необузданные порывы воздуха.

С самой вершины, оттуда, где должна была находиться голова, на Руслана глянул Глаз, вращающийся огненный Глаз, и на мгновение ему показалось, что он видит, как гибнет в этом огне вселенная.

«Я – сила извечного колеса, в котором страдают живые существа. Но я есть и избавление от страданий для всех живых существ».

Ветер выл уже непрерывно, Руслан едва держался на ногах.

«Потому что я, Орёл, пожираю живое».

Вдруг ветер стих, словно и его обездвижил необъятный ужас. Руслан закрыл глаза. Не было больше сил бороться с небытием.

«Приди ко мне, отвергший соблазны жизни, и я упокою тебя».

Мир превратился в ГОЛОС. Огонек цветка бессильно померцал и погас.

«Ты, избранный духов, имеешь шанс не быть съеденным, но, пройдя сквозь меня, обрести вечный покой в Великой пустоте, в которой – начало и конец всего».

Руслан сделал первый шаг к Орлу.

Но во мраке перед ним вспыхнул ослепительный свет. Прекрасный человек из детского его видения, невероятно НАСТОЯЩИЙ, глянул ему в глаза укоризненно и сочувственно.

Видение исчезло мгновенно.

Юноша остановился на полушаге. Огонек вновь замерцал перед ним, хотя он, казалось, давно уже потерял его.

Руслан поднял голову и сказал Орлу:

– Нет.

Голос был слаб и жалок, но Орёл ничего не ответил. Руслан повторил окрепшим голосом:

– Нет. Я не избранный духов, я – христианин.

Видение колоссальной фигуры заколебалось, как будто страшный ветер теперь подул в его сторону.

– А ты, – голос Руслана вдруг зарокотал, его услышали и ели, и река, и гора, и небо, – ты – ничто!

Волна ярости достигла Руслана, Орёл рванулся к нему всей своей гигантской тенью. Раз за разом осеняя себя крестным знамением, юноша закричал:

– …Прогоняяй бесы силою на тебе пропятаго Господа нашего Иисуса Христа, во ад сшедшаго и поправшаго силу диаволю, и даровавшаго нам тебе Крест Свой Честный на прогнание всякаго супостата!

Рассветало. Из тьмы показались вершины чёрных елей, и были они зелёными. Старая сосна возвышалась терпеливо и покойно, как все четыре сотни лет своей жизни. Река внизу словно вздохнула, просыпаясь, и сразу же бодро зарокотала. Было безветренно. Руслан стоял на вершине сопки, смотрел, как красный огонёк цветка исчезает в его ладонях, словно всасывается сквозь поры. Он был тёплым и ласковым, как добрый зверёк. Когда он исчез совсем, Руслан посмотрел на реку. В разгорающемся свете утра разглядел у противоположного берега причал и маленькую коленопреклонённую фигурку на нём. Всю эту ночь Ак Дервиш молился за него.

Вольно вздохнув, юноша начал спуск с горы.

«Не грусти, Отрок!» – проскрипело за спиной едва слышно, будто дошло из невероятной дали.

Руслан не оглянулся.

Архив Артели

Только для членов Совета.

Единица хранения № 0893-773

Монголын нууц тобчо («Тайная история монголов»). 1240 год от Р.Х.

Фрагмент между § § 140 и 141 публичной версии.

Рассказ о плене Чингисхана в государстве чжурчженей Цзинь (северный Китай).

(Фрагмент изъят изо всех находящихся в свободном доступе рукописей Хурулом старцев Орды. Решение подтверждено Советом Артели.)

Сыновья казненных Чингисханом предводителей племени чжурки Сэчэ-бики и Тайчу встретились с людьми Алтан-хана (императора государства Цзинь. – прим. переводчика), и поведали, что можно будет застать Чингисхана, когда он кочует всего с одним куренём. Полководец государства Цзинь Вангин-чинсян напал и захватил Чингисхана в плен. Народ возглавил его брат, во всем слушавшийся советов Ван-хана кераитского. Люди улуса Чингисова стали разбегаться.

Но через одиннадцать лет Чингисхан вернулся из плена и лицо его было черно от гнева. Говорят, его освободили пятьдесят пять добрых тэнгрия. Они же, как говорят, запретили Чингисхану мстить предателям. Потому он только произнес:

Собственный ворот монголы обрезали, предали хана чжурчженям.

Щуки коварные племени чжурки, из засады добычу хватающие,

Выдали хана, словно дикие псы, что у матки сосцы отгрызают.

Одиннадцать лет я томился в неволе, укрытый лишь собственной тенью.

В железных цепях, словно раб, был согбен на потеху врагам.

Я забыл свою жизнь и дух, и высокое дело.

Сила ушла из меня, жизнь моя – прах ей цена!

Жизнь моя – капля она! Лишь вечными Тэнгри сохранена.

Поднявшись на гору Бурхан-халдун, он, ударяя себя в грудь, сказал:

О древний Тэнгри! С поясом на шее взываю к Тебе!

Ты знаешь и ведаешь, что Алтан-хан начал вражду.

Я возмездия и мщения ищу, помоги мне!

Верни покинувшую меня отрочью силу!

Повели божествам, и людям, и Орде тэнгриев помочь мне!

(Со старо-монгольского перевел артельный X ранга Султан, 1856 год.)