Читать книгу Что-нибудь эдакое. Летняя гроза. Задохнуться можно. Дядя Фред весенней порой (сборник) - Пелам Вудхаус - Страница 11

Маркет-Бландинг – одно из тех сонных поселений, которых не коснулся прогресс, если не считать самой станции и комнаты над бакалейной лавкой, где по вторникам и пятницам показывают кинофильмы. Церковь здесь норманнская, жители в своем большинстве относятся к палеозойской эре. Оказавшись тут в промозглый весенний день, когда юго-западный ветер послушно сменился восточным, а прижимистые обитатели еще не зажгли света, человек ощущает, что он неведомо где, беспомощный и одинокий.

Охраняя хозяйский багаж и угрюмо глядя в сумерки, Эш совсем затосковал. Из масляного фонаря сочился мутный свет. Небольшой крепкий носильщик жонглировал большим бидоном. Восточный ветер трепал нервы холодными, мокрыми пальцами.

Где-то в темноте, в которой скрылись на машине мистер Питерc и его дочка, притаился замок со всем его этикетом. Скоро туда попадет и он. Эш задрожал.

Из полумрака, в слабых лучах, появилась Джоан, усадившая хозяйку в машину. Она приветливо улыбалась, как в былые дни.

Если бы девушки знали, что такое ответственность, они бы последили за своими улыбками. Бывают минуты в нашей, мужской, жизни, когда улыбка производит разрушительное действие. Джоан и раньше улыбалась Эшу, но минута не пришла. Он одобрял ее улыбку в отвлеченном, критическом плане; одобрял – но не восторгался. Теперь, протомившись пять минут на неприютной платформе Маркет-Бландинга, он обрел, как сказали бы спириты, повышенную чувствительность. Улыбка подействовала на него как крепкий напиток и добрая весть, вместе взятые. Безотрадная пустыня превратилась в страну, текущую молоком и медом. Мы не преувеличим, если скажем, что он пошатнулся и вцепился в хозяйский чемодан.

Улыбки, оказывающие такое действие, заслуживают исследования и – в данном случае – его оправдывают. Многое лежало за улыбкой, которой Джоан озарила сумрачную станцию.

Прежде всего у нее (Джоан) изменилось настроение, успешно загнав соперничество в темный угол. Немного подумав, она решила, что Эш не заслужил такой манеры и вести себя так смогла бы только кошка. Решив это, она собралась вернуться при первой же встрече к былому радушию. Казалось бы, этого хватит; но нет. Была и вторая причина.

Сажая Эйлин в автомобиль, Джоан уловила испуганный взгляд шофера, а через секунду-другую, услышав обращение «Фредди», многое поняла. Как успокоится он, подумала она, когда, тревожно спросив невесту, кто это, узнает фамилию горничной! Наверное, проурчит: «Похожа на одну знакомую девушку…» – и разовьет тему, рассуждая о том, как удивительны пути Природы, плодящей двойников. Все это было смешно, и Джоан улыбнулась. Воспоминание о том, что Фредди, по словам этого Джонса, писал ей стихи, согрело ей душу.

Эш, не обладавший чудотворным чутьем, уловил только первую причину, да и то не полностью. Он решил, что Джоан ему рада, и мысль эта подействовала на него как благая весть или сильное лекарство. В жизни каждого мужчины есть мгновенье, о котором он говорит в последующие годы: «Тут я и влюбился». Сейчас оно наступило. За тот микроскопически малый отрезок времени, который понадобился носильщику, чтобы докатить бидон до конца платформы и со звоном швырнуть его к собратьям, Эш полюбил Джоан.

Слово «любовь» так растяжимо, что обозначает многое, от вулканической страсти Марка Антония до того тепловатого чувства, благодаря которому приказчик из бакалейной предпочитает горничную из второго дома по Хай-стрит кухарке из дома сразу за почтой. Тем самым утверждение «Эш полюбил» тоже надо проанализировать.

Начиная с четырнадцати лет влюблялся он постоянно, и нынешнее чувство не походило ни на то, что побудило его собрать двадцать восемь фотографий одной актрисы, ни на то, из-за чего, учась в Оксфорде, он неделю не курил и пытался выучить наизусть португальские сонеты. Любовь лежала посередине между этими краями спектра. Он не мечтал о том, чтобы платформу наводнили индейцы, от которых он спасет Джоан, и ничем не собирался жертвовать. Просто он понял: мир без нее – совершенно пустой, такой пустой, что о нем и говорить незачем. Кроме того, он испытывал немыслимую благодарность, удивлялся невиданной красоте и обрел такое смирение, что едва не кинулся к ее ногам, тявкая, как собака.

Преобладала благодарность. В подобных размерах он испытывал ее лишь однажды, и тоже к существу женского пола. Давно, еще дома, тоже в Шропшире, но в Матч-Мидлфорд, ему, десятилетнему мальчику, велели прочитать гостям «Крушение Геспера».

Он встал. Он покраснел. Он произнес: «Ш-ш-ш-шла ш-ш-шхуна “Г-г-г-г…”», и вдруг какая-то девочка страшно заревела. Она голосила и выла, не ведая утешения, а маленький Эш, спасенный чудом, сбежал и укрылся в сарае.

Пятнадцать лет вспоминал он неслыханную, благодарную радость. Сейчас, глядя на Джоан, он снова ее испытал. Замерев от счастья, он видел, что она собирается что-то сказать, и трепетно ждал первых слов своей богини.

– Безобразие! – произнесла она. – Бросила пенни в эту штуку, а шоколадок нет. Прямо хоть пиши в компанию.

Небольшой, но крепкий носильщик, уставший от бидонов, а может – будем справедливы – управившийся с ними, подошел и сказал:

– Повозка из замка приехала.

Задумчивое ржанье подтвердило его слова, и он схватил чемоданы мистера Питерса с той же властью, какую выказывал по отношению к бидонам.

– Надеюсь, она крытая, – сказала Джоан. – Холодно что-то. Пойдем посмотрим.

Эш последовал за ней покорной поступью автомата.