Читать книгу В открытом море - Пенелопа Фицджеральд - Страница 3

«Все, чему учишься, полезно, – говорит героиня романа, одиннадцатилетняя Марта. – Разве ты не знал, что все знания, которые получаешь, и все страдания, которым подвергаешься, когда-нибудь непременно пригодятся?» А ее сестренка Тильда сердито заявляет, что Марта всего лишь повторяет, как попугай, умные проповеди их школьной наставницы, матери Игнатии, хотя, пожалуй, устами этой учительницы говорит сама Пенелопа Фицджеральд. Все ее книги – это плоды зрелого жизненного опыта, глубоких размышлений и мимолетных прикосновений к сокровищнице накопленных ею знаний. И все они отражают новое ощущение тех возможностей, которые могут появиться лишь в зрелом возрасте после тяжких утрат и сложных перемен. Так, первую свою книгу Фицджеральд написала лишь после смерти отца, Эдмунда Нокса, умершего в 1971 году; это была биография художника Эдварда Бёрн-Джонса[8], опубликованная в 1975 г., когда писательнице уже исполнилось пятьдесят девять лет. А одним из главных героев ее следующей книги, замечательной объединенной биографии «Братья Нокс», вышедшей в 1977 г., стал ее отец. В обеих работах перед читателем раскрывается широкая картина долгой жизни прекрасных талантливых людей, непосредственно связанных с яркой артистической, интеллектуальной и духовной средой тех лет и поколений, которые предшествовали поколению самой Пенелопы Фицджеральд, для которой живым воплощением этой среды была ее собственная – поистине необыкновенная – семья. В те же годы выходит и первое крупное художественное произведение писательницы – роман «Золотое дитя», написанный ею специально для того, чтобы развлечь мужа Десмонда в последний год его жизни. Он умер в 1976-м, и все последовавшие за этим работы Фицджеральд – восемь романов, рассказы, еще одна биография и множество блестящих журналистских работ – были плодом ее четвертьвекового вдовства.

В качестве романиста Пенелопа Фицджеральд сначала напрямую обратилась к собственному жизненному опыту, обнаружив, что при изменившихся обстоятельствах и перспективах более позднего периода своей жизни у нее появилась возможность по-иному оценить определенные эпизоды и события прошлого, придав им форму литературного произведения. А жизнь ее в прошлом складывалась зачастую весьма непросто и не слишком удачно. В итоге те годы, когда она работала в книжном магазине «Саутуорлд», послужили питательной средой для романа «Книжная лавка» (The Bookshop,1978), а роман «В открытом море» (Offshore,1979) связан с наиболее трудным и наименее обеспеченным периодом ее жизни, когда ей пришлось жить на старой барже, некогда плававшей по Темзе, а ныне пришвартованной в затоне Баттерси-Рич на южном берегу реки; чуть позднее в романе «Голоса людей» (Human Voices,1980) она рассказала о том, как во время войны работала в компании Би-би-cи, а в романе «У Фредди» (At Freddie’s,1982) – этот ее роман более всего богат юмором, и там комизм буквально бьет через край, – поведала читателям, как ей довелось преподавать в школе сценического искусства «Италиа Конти». В романе «В открытом море» тоже есть смешные места, хотя по тональности это, пожалуй, наиболее переменчивое из ее произведений. Сама Фицджеральд называла его «трагифарсом».

В центре повествования молодая канадка Ненна Джеймс, которая в итоге вынуждена признать, что муж-англичанин, бросивший ее и двоих детей, больше никогда к ним не вернется. Скрипачка Ненна (она окончила консерваторию) так и не сумела пока воплотить в жизнь свои артистические задатки и стремления и в данный момент живет с двумя дочерьми в так называемом плавучем доме, а точнее – на старой барже, кое-как приспособленной для постоянного проживания и носящей говорящее имя «Грейс», что значит «милосердие». Опыт жизни на подобной барже имелся и у самой Фицджеральд, но героиня ее романа и замуж вышла, и детей родила куда более молодой – Ненне всего тридцать два года, а ее старшей дочери уже одиннадцать; подобная расстановка акцентов как бы напоминает читателю, одновременно предостерегая его, что Фицджеральд любит весьма произвольно выбирать и переставлять моменты собственной жизни, ибо сама она, как известно, вышла замуж в двадцать пять и родила троих детей, а на Темзе прожила два года, когда ей было уже за сорок. События, связанные в романе и с личной жизнью самой Ненны, и с жизнью тех, кто находится с нею рядом, помогают понять и характер главной героини, и характеры ее соседей, обитателей таких же старых судов, между которыми с борта на борт перекинуты сходни. Если в романе «Книжная лавка» Фицджеральд, выбрав героиней женщину крайне уязвимую, страдающую явной нехваткой собственной «истории», да еще и угодившую в весьма сложные неустойчивые обстоятельства, рассказывает о ней с почти готическими преувеличениями и романтическим простодушием, то в романе «В открытом море» уже отчетливо видна рука зрелого мастера, способного немногословно и четко обрисовать судьбу человека с помощью нескольких мимолетных мазков кисти или осторожно упомянутых деталей. Уже в самом начале на сцене появляются почти все действующие лица, владельцы соседних плавучих домов – умный, точнее, находчивый Ричард Блейк и его разочарованная и абсолютно сухопутная жена; гомосексуалист Морис, оказывающий «клиентам» платные услуги и способный ужиться буквально со всеми; старый художник-маринист Сэм Уиллис, которому очень хочется продать свое жалкое судно раньше, чем оно успеет окончательно пойти ко дну, – однако этот «групповой портрет» продолжает постоянно меняться, ибо перемены и непрерывное движение составляют суть данной книги, а ее автор, ловко обходя мели, движется в фарватере своего повествования с неизменными мудростью, легкостью и остроумием. Именно романом «В открытом море» Пенелопа Фицджеральд окончательно доказала свое писательское мастерство и силу. В нем, пожалуй, наиболее ярко проявились и ее основные литературные принципы: «скромность, тонкость и экономность».

Сама она относила себя к той категории писателей, которых «тянет к тем, кто уже от рождения числится в стане побежденных или потерявшихся в жизни… готовых принять условия, которые навязывает им окружающий мир, хотя и не всегда способных этим условиям подчиниться, несмотря на все их мужество и невероятные усилия…» «Собственно, я и пишу для того, чтобы стать голосом таких людей», – говорила она. В романе «В открытом море» обитатели старых барж – «существа, не принадлежащие ни суше, ни воде», – могут, конечно, стремиться к иным, «более разумным и адекватным», условиям жизни, которые сулит им соседний богатый район Челси. «Но жители Баттерси-Рич, предприняв очередную попытку стать такими же, как другие люди, и в очередной раз потерпев весьма огорчительную неудачу, вновь были вынуждены отступить и продолжали существовать в той грязной прибрежной полосе, где на поверхности воды плавало множество самого разнообразного мусора, выброшенного приливными волнами, и где давно уже стояли на якоре их старые баржи». Впоследствии Фицджеральд писала, что, к сожалению, смысл названия этого романа часто интерпретируют как «вдали от берега», тогда как его суть в том, сколь неустойчивы, неосновательны жилища, эти жалкие старые баржи, стоящие на якоре всего лишь в нескольких ярдах от берега, сколь «эмоционально подвижны, неспокойны герои моего романа, одновременно испытывающие и потребность в защите, и весьма сомнительную тягу к опасным приключениям».

Причины для этого, разумеется, у каждого из них свои, и одни лучше, другие хуже справляются с жизненными трудностями – Фицджеральд, как всегда, остро чувствует проблемы и состояние тех, кто попал в трудное положение. Созданные ею тонкие, психологически точные портреты обитателей плавучих домов свидетельствуют о том, как хорошо она знает их жизнь, с каким сочувствием относится к их привычкам и обычаям, которым они издавна следуют, но которые в итоге неспособны их спасти. Практичный Ричард, советуя бедолаге Уиллису хорошенько подготовить судно перед продажей, просто не в состоянии понять, с кем имеет дело, «тщетно пытаясь помочь тому, кто никогда не ощущал ни физической, ни душевной потребности что-либо в своей жизни менять». На самом деле Уиллис давно уже сомневается «в целесообразности любых новых начинаний, доверяя лишь умению людей держаться вместе». (Но в итоге «новое начинание» – или, точнее, весьма драматические перемены – все же будет ему навязано.) Ненна более чутко реагирует на собственные просчеты и, понимая, что порой здравый смысл ей изменяет, выступает в качестве ответчицы на воображаемом суде и вынуждена подчиниться доводам судьи, когда тот подвергает безжалостному разбору ее представления о браке и его возможных перспективах. Даже такой обеспеченный, энергичный и достойный человек, как Ричард, принадлежащий «к тому типу мужчин, у которых даже в половине четвертого утра всегда имеется при себе пара чистых носовых платков», трогательно изображен как жертва привычек, насажденных ему обществом и службой на флоте: «…мысль об этом… похоже, и объединила обе мучившие его проблемы; теперь они представлялись ему в виде некой единой структуры, работающие части которой пребывают в тесном взаимодействии». Ситуация трагифарса заставляет всех героев романа постоянно пребывать в движении, а поставленные этой ситуацией двусмысленные условия никогда не завершаются приходом в статичное состояние. В одной из статей, написанной лет через десять после выхода романа, Фицджеральд призналась, что реальный прототип Мориса, «некий элегантный молодой мужчина-натурщик», жил с ней рядом на соседнем судне и всегда старался поднять ей настроение, а однажды даже повез ее, усталую, потрепанную жизнью женщину средних лет, на целый день в Брайтон; к сожалению, вскоре после той поездки он вновь вернулся в Брайтон и там утопился. «Но когда я превратила его в одного из героев романа… – писала Фицджеральд, – у меня не хватило духу позволить ему убить себя. Ведь это означало бы, что он потерпел полный крах в жизни, тогда как на самом деле он со своей добротой был – по крайней мере, в моих глазах – самым настоящим символом успеха». Подобные личные, изменчивые, а порой и взаимоисключающие оценки как раз и лежат в основе того, как изображает писательница взаимоотношения между людьми.

А еще в романе есть две маленькие девочки. Дети в произведениях Фицджеральд часто проявляют удивительную, лишенную иллюзий зрелость, которой так не хватает окружающим их несчастливым представителям старшего поколения. И все они – от десятилетней Кристины Гиппинг из «Книжной лавки», которая говорит бездетной вдове Флоренс, что «жизнь ее обошла», до невозмутимой и «на редкость ответственной» двенадцатилетней Долли из «Начала весны» (The Beginning of Spring) – как бы берут на себя роль организаторов общества и носителей истины; именно они первыми разгадывают тайну разлада, возникшего между их родителями. «Они необычные детишки, – говорит приехавший в гости дядюшка Долли, – вряд ли, например, нам с Нелли когда-либо разрешали так же свободно участвовать в беседах взрослых». Предшественников тех детей, какими они изображены в романах Фицджеральд, можно, наверное, отыскать у Айви Комтон-Барнетт[9], в описанных ею детских комнатах и школьных классах. Однако своему другу, который находил образы детей в произведениях Пенелопы Фицджеральд «поистине драгоценными», писательница возразила так: «Я с этим не согласна…Они в точности такие же, как и мои собственные дети; те тоже всегда все замечали». И все же эти «романные» дети не могут быть точно такими же, как дети реальные; а также, возможно, кое-какими чертами своих характеров они обязаны и тем, порой излишне самоуверенным, ученикам детской школы театрального искусства, где преподавала Фицджеральд; именно их она так ярко изобразила в романе «У Фредди», на страницах которого они целыми абзацами изъясняются на своем особом жаргоне, с маниакальной решительностью рисуя свою грядущую, непременно успешную карьеру. А детей в романе «В открытом море» Фицджеральд рисует одновременно и подражателями (т.е. «обезьянами»), и самобытными творческими личностями (т.е. «чудаками»).

В Марте и Тильде воплощены два самых симпатичных и любимых писательницей детских характера. Единственные дети на всем пространстве романа, они также служат ей – поскольку вечно прогуливают школу – средством и способом показать жизнь их родного причала и его историю. Шестилетняя Тильда, для которой весь мир – река, вдумчиво изучает этот мир со своего наблюдательного поста на верхушке мачты, возвышающейся над палубой баржи «Грейс»; она долгие часы проводит в мечтах, этаких снах наяву, в которых отражается и прошлое, и будущее. Разумеется, сегодня вы, приехав в Баттерси-Рич, с изумлением увидите, что берега Темзы выглядят совсем иначе, чем пятьдесят лет назад, когда Фицджеральд и сама жила там на старой барже; теперь, например, почти совсем не ощущается блеск того поздневикторианского Челси, который столь отчетливо чувствуют маленькие герои романа. Теперь на берегу на переднем плане возвышаются высотное здание Совета и прочие стеклянные зиккураты, а также кондоминиумы в форме парусов, да и суда, что стоят на якоре чуть выше моста Баттерси-Бридж, где была пришвартована баржа «Грейс», выглядят куда более достойными и процветающими. В этих местах, между прочим, в течение почти всего девятнадцатого века находился большой «Лодочный двор Гривза», и два поколения членов семейства Гривз служили там лодочниками – они много раз возили Тёрнера, а затем и Уистлера[10], сумевшего уловить характер старого деревянного моста Баттерси-Бридж, написанного им прямо из лодки молодого Уолтера Гривза; его, кстати, Уистлер тоже научил писать красками и делать гравюры, и он вполне успешно изображал различные бытовые сценки на реке, используя приемы, показанные ему художником. Именно прекрасный ноктюрн Уистлера «Синее и Золотое: старый Баттерси-Бридж», на котором замечательно воспроизведена самая грязная и неряшливая часть Темзы, старый художник Уиллис и показывает Тильде во время их похода в галерею Тейт[11]. «Уистлер был очень хорошим художником… – говорит девочке Уиллис и прибавляет, подчеркивая практическое видение художником изображаемого предмета: – Видишь, как раз начинается прилив, и этим решил воспользоваться вон тот лихтер…». Подобное отношение к описываемому предмету свойственно и самой Фицджеральд; и в данном случае она опирается на собственный, вполне реальный опыт, хорошо зная, что значит каждое покачивание и поскрипывание старых судов – эту науку за годы, проведенные на реке, она усвоила очень хорошо. И хотя в целом ее, пожалуй, можно было бы назвать осторожным лириком, но краткие и точные сведения о приливах и отливах, а также замечания о береговых и сигнальных огнях в ее устах производят не менее сильное, реалистичное впечатление, особенно описание сумерек, когда «казалось, что тьма поднялась прямо из реки, стремясь слить ее воедино с небесами», или рассвета, «того неуловимого часа, когда тьма, как бы рождаясь из тьмы, начинает подниматься над водой, и темные тени с каждой минутой превращаются в конкретные предметы, заявляя о себе то как дом, то как стоящее на якоре судно».

Столь же неуловимые взгляды в прошлое, как бы сквозь историю великой реки и живших на ее берегах людей, свойственны замечательному эпизоду с «кирпичной экспедицией» (глава 6), во время которой Марта и Тильда с ручной тележкой пересекают Темзу по старому мосту Баттерси и направляются к водостоку близ древней церкви св. Марии, где еще до войны затонула баржа, перевозившая кирпичи и черепицу. Во время отлива здесь и сейчас еще можно отыскать рубиново-красные блестящие куски керамических плиток с клеймом Уильяма Де Моргана[12]. «Эти изделия, – поясняет торговцу Марта, – относятся к одной из самых последних его серий, когда он перенес производство керамики в Сэндзенд и Фулем. Разве вы этого не знали?» Легендарные керамики, выкопанные из грязного речного песка – дракон с извивающимся хвостом, изящная «изображенная чуть гротескно» серебристая птица, – это также трофеи из мира Уильяма Морриса[13] и прерафаэлитов, которых сама Фицджеральд ранее столь вдумчиво исследовала. В эссе о Де Моргане, написанном почти двадцать лет спустя, писательница вспоминает родственницу художника Вильгельмину Стирлинг[14], «хранительницу очага», умершую на сотом году жизни в 1965 г., женщину «весьма значимую… даже героическую», которую она (как и Марта, а после нее и Тильда) посещала в Баттерси-хаусе, где «каждая стена и каждый уголок сияли разными красками». «Миссис Вильгельмина Стирлинг! Ей уже лет девяносто семь, не меньше», – объявляет шестилетняя Тильда, объясняя свои необычные для столь раннего возраста познания о керамике и как бы устанавливая через столетие связь с этой художницей. За выловленную из воды черепицу девочки получают в антикварной лавке на Кингз-роуд три фунта и отправляются в магазин покупать на вырученную сумму пластинку Клиффа Ричарда.

События, описанные в романе «В открытом иморе», относятся к 1961-му или к 1962 году (разница в дате несущественна, поскольку наши воспоминания о той или иной эпохе обычно формируются не раньше, чем лет через пятнадцать), так что, когда в 1979 году роман вышел в свет, эти события, как и связанные с ними настроения, уже успели стать относительно далеким прошлым. Генрих, австрийский подросток из обеспеченной семьи, имеющей большие связи, ненадолго появляется на «Грейс» в качестве гостя и прямо-таки ослепляет юную Марту своей безупречной внешностью и воспитанностью; ему более всего хочется попробовать на вкус возбуждающее воздействие «свингующего Лондона», этого огромного города, живущего новой, кипучей жизнью, и Марта ведет его на Кингз-роуд, которая «манила, точно пестрый цыганский табор своим пышным, хотя и слегка полинялым убранством и толпами театрального люда…». Здесь «рай для детей, буйство увеселений». Здесь антикварные лавки спокойно сосуществуют с изысканными бутиками, от которых «несет ладаном и грехом», а также с кофейнями, явлением для Лондона новым, где «сверкающая кофемашина… наливала в керамическую чашечку полтора дюйма горького напитка, и за два шиллинга влюбленные могли сидеть хоть несколько часов подряд, окутанные темно-коричневым полумраком, поставив между собой мисочку с коричневым сахаром». Это тот мир, «которому судьбой предначертано было просуществовать всего несколько лет, а потом чары будут нарушены»; это тот мир, который, как признается пожилая писательница, служил площадкой для игр и ее собственным детям, ныне, разумеется, давно ставшим взрослыми. И благодаря этим деликатным намекам перед нами возникает настоящий лабиринт пересекающихся жизненных линий, принадлежащих различным поколениям людей, и мы невольно чувствуем то напряжение, что свойственно грядущим переменам, но пока что находящимся в латентном состоянии. Именно это ощущение грядущих перемен всегда особенно привлекало Фицджеральд как писателя и принесло столь восхитительные плоды в виде ее последнего квартета – четырех исторических романов.

* * *

Из отзывов о книге «В открытом море»:

«Идеально сбалансированное произведение… по сути дела, литературный эквивалент акварелей Тёрнера».

The Washington Post

«Удивительная книга. В ней едва ли больше 50 000 слов – она написана с поистине маниакальной экономностью, отчего кажется даже еще короче, – однако в этих словах чувствуется невероятная сила, как бы загнанная внутрь, но то и дело прорывающаяся в форме небольших жестко контролируемых взрывов. «В открытом море» – восхитительное творение Пенелопы Фицджеральд, в котором есть мощь и гибкость, человечность и зрелость, щедрость и изящество».

The Sunday Times

«Роман, отличающийся хрупкой оригинальностью, прозрачностью, экспрессивностью и поистине восхитительными вспышками иронии».

The Observer

«Она создает такие литературные произведения, когда кажется, что идеал почти достигнут, причем делает это столь ненавязчиво, как умеет лишь истинный виртуоз, и ощущать ткань ее романов – чистое наслаждение».

London Review of Books