Читать книгу В открытом море - Пенелопа Фицджеральд - Страница 5

Глава первая

Оглавление

– Итак, мы, видимо, должны предположить, что Дредноут просит нас совершить нечто недостойное? – спросил Ричард.

Дредноут радостно закивал; он был счастлив, что остальные так быстро его поняли.

– Это же просто для того, чтобы продажа могла состояться. По-моему, только так можно обойти возникшую проблему. Если, конечно, все присутствующие согласятся не упоминать о том, где у меня основная течь, или хотя бы не поднимать этот вопрос при покупателях, пока те впрямую не заинтересуются, есть ли на судне протечки.

– И в связи с этим вы, значит, хотите, чтобы мы утверждали, будто на вашем «Дредноуте» никакой течи нет? – терпеливо уточнил Ричард.

– Ну, «никакой» – это слишком сильно сказано…

Все собрания обитателей плавучих домов отчего-то естественным образом – столь же естественным, как приливы и отливы, – всегда проходили именно на этом судне, бывшем минном тральщике, великолепным образом переоборудованном под жилье и носившем имя «Лорд Джим». «Лорд Джим» уже одним своим видом служил постоянным и ощутимым упреком жителям соседних барж: он всегда сверкал безупречной чистотой и постоянно обновляемой серой краской; он обладал почти в два раза большим водоизмещением, чем прочие суденышки, горделиво возвышаясь над ними; и наконец, Ричард, его хозяин, в своем в высшей степени пристойном темно-синем блейзере точно так же возвышался среди собравшихся на палубе людей и явно среди них доминировал. Сам он, впрочем, никоим образом к этому не стремился, как не стремился и к связанной с этим ответственности за соседей. Однако старые баржи, стоявшие в затоне Баттерси-Рич, куда выходили окна многих прекрасных домов на набережной, всегда привлекали к себе особое внимание чиновников из Управления лондонским портом, в связи с чем обитателям этих барж требовалось, естественно, соблюдать вполне определенные и, в общем, необходимые нормы поведения. Впрочем, сам Ричард последним из всех людей на суше и на воде стал бы кому-то эти нормы навязывать. Но кто-то же должен был следить за порядком? А в данный момент никто из соседей Ричарда не смог бы этот священный долг исполнить. К счастью, ему самому объяснять, что такое долг, вовсе не требовалось. Понять это Ричарду давно помогли и служба во время войны в RNVR[15], и собственный темперамент.

Однако ему не хотелось даже председательствовать на этом собрании. Он предпочел бы стать просто членом какой-нибудь второстепенной комиссии, но понимал, что владельцы плавучих домов – хотя далеко не все они были именно их владельцами, кое-кто всего лишь арендовал свое судно, – явно не из того теста, какое годится для формирования хоть какой-то комиссии. Между «Лордом Джимом», стоявшим на якоре почти под мостом Баттерси-Бридж, и старыми речными баржами, выстроившимися вдоль причала ярдов на двести выше по течению, ближе к заброшенным верфям и пивоваренному заводу, была, что называется, большая разница. Обитатели этих барж, существа, не принадлежащие ни суше, ни воде, может, и хотели бы выглядеть более респектабельно, но им это не удавалось. Все их надежды и устремления были связаны с тем берегом, где раскинулся район Челси и где в самом начале 60-х многие тысячи тамошних жителей имели и достойное занятие, и адекватную зарплату. Но жители Баттерси-Рич, предприняв очередную попытку стать такими же, как другие люди, и в очередной раз потерпев весьма огорчительную неудачу, вновь были вынуждены отступить и продолжали существовать в той грязной прибрежной полосе, где на поверхности воды плавало множество самого разнообразного мусора, выброшенного приливными волнами, и где давно уже стояли на якоре их старые баржи.

Биологически их можно было бы причислить к одному из многих видов «вполне успешно» существующих прибрежных существ. Во всяком случае, выгнать из обжитого логова их было бы нелегко. Но и продать свое судно, покинуть знакомый причал они не решались. Подобное они воспринимали как последний, отчаянный шаг – примерно те же чувства, наверное, испытывали амфибии, когда на заре всемирной истории вышли на сушу. Как известно, в результате этой попытки многие из их видов попросту перестали существовать.

Ричард оглядел прочный, обитый медными гвоздями стол и решил, что, пожалуй, собравшиеся за этим столом ведут себя наилучшим образом. В конце концов избежать этого собрания возможности не было; Уиллис сам обратился к ним с просьбой коллективно обсудить сложившуюся ситуацию и был готов тщательно учесть мнение каждого.

– Рочестер? Грейс? Блуберд? Морис? Часы досуга? Данкерк? Неумолимый?

Со стороны Ричарда было вполне корректно обращаться к людям по названиям принадлежащих им судов – так всегда было принято в порту, где все они с технической точки зрения и находились. Вот, например, Морис, очень милый молодой человек, едва успев появиться на Баттерси-Рич, сразу понял, что Ричард именно так всегда и будет их всех называть, а значит, к нему, Морису, прилипнет неприятная кличка Dondeschiepolschuygen IV[16], позолоченными буквами написанная на носу его судна. Поэтому он мгновенно переименовал свою баржу в «Мориса».

Выступать первым не хотелось никому, и Уиллис, шестидесятипятилетний художник-маринист, владелец пресловутого «Дредноута», сидел и ждал, положив руки на стол, сгорбившись и так втянув голову в плечи, что торчала только его макушка, увенчанная короной стоявших дыбом темных с сильной проседью волос. Затянувшееся напряженное молчание несколько разрядил лишь протяжный гудок какого-то судна, донесшийся из эстуария. Это был весьма специфический, свойственный лишь Темзе сигнал, буквально означавший «я начинаю движение». Прилив уже начался, но суда еще не поднимали якорей, оставаясь у причала.

Услышав у себя на камбузе негромкий шум, показавшийся ему важным, Ричард вежливо извинился и спустился вниз. Втайне он надеялся, что, вернувшись на палубу, обнаружит несколько большую активность среди собравшихся, которые, наконец, займутся обсуждением сложившейся ситуации, весьма, с его точки зрения, неловкой.

– Как ты тут, Лолли?

Лора что-то быстро крошила ножом, поглядывая в лежавшую перед ней поваренную книгу. Она одарила мужа усталым и чуть раздраженным взглядом своих больших глаз – это был взгляд типичной уроженки Центральных графств, которая с первых дней жизни видела перед собой бесконечные, простирающиеся до самого горизонта акры пашен и пастбищ. Ее верность Ричарду – и он прекрасно это понимал – проявлялась в том, что до сих пор она никогда и никому (кроме самого Ричарда, разумеется) не жаловалась на то, что вынуждена жить в центре Лондона на каком-то старом судне, а не в симпатичном сельском особнячке. Раз в месяц Лора ездила домой, и ей каждый раз приходилось отбивать бесчисленные предложения родственников насчет «симпатичного особнячка» и уверять их, что у них с Ричардом все в порядке, а их соседи по причалу на Темзе – забавные и милые люди. Но перед мужем она никогда не притворялась, как и он перед ней. И все же Ричард, всегда спокойно оставлявший позади каждый очередной отрезок своей жизни, если считал, что с ним покончено, и всегда способный практически всему дать рациональное объяснение, в данном случае даже себе самому не мог объяснить, чем вызвана его нежная привязанность к «Лорду Джиму». Ведь он мог бы запросто позволить себе купить какой-нибудь дом, да и преобразование «Джима» в удобное жилище обошлось весьма недешево. Но если река отвечала скорее его мечтам, даже не пытаясь вести разговор с его дневным «я», то и он считал, что ему вовсе не обязательно заводить с рекой подобные «дневные» разговоры.

– Мы почти закончили, – сообщил он жене.

Лора отбросила назад чуть влажные длинные волосы. Теоретически над ее внешностью трудилось много людей – «мой парикмахер, мой предыдущий парикмахер, мой доктор, мой второй доктор, к которому я пошла, когда поняла, что от первого проку нет», – но вне зависимости от их усилий Лора, с точки зрения Ричарда, всегда была прекрасна.

– Пожалуй, после установки новой вытяжки у нас на камбузе стало очень даже неплохо, тебе не кажется? – заметил Ричард. – Пару, конечно, еще многовато…

– Я тебя ненавижу. Не мог бы ты поскорее избавиться от этих людей?


А на палубе в этот момент выступал Морис, который довольно-таки сильно опоздал к началу собрания. Выступал он явно в поддержку Уиллиса, ибо был неисправим и вечно кому-то сочувствовал. Работал Морис в соседней пивной – он даже заключил с ее хозяином трудовое соглашение, – и его работа заключалась в том, чтобы под вечер подцепить там мужчину, «клиента», и привести его к себе на судно, а затем вернуть в лоно семьи. Но особого дохода это ему не приносило. Похоже, судьба от рождения закрыла ему доступ к доходным должностям, однако он – и тоже, видимо, с рождения – был абсолютно неспособен обижаться на судьбу ни за это, ни за что бы то ни было другое. Те, кому судьба Мориса была небезразлична, просто не могли объяснить ему, что так нельзя, и он продолжал совершенно одинаково относиться и к друзьям, и к врагам. Например, один весьма неприятный его знакомый постоянно использовал трюм «Мориса» для хранения краденого. Ричард и Лора, кстати, принадлежали к числу тех немногочисленных обитателей плавучих домов, которым об этом известно не было. Сам же Морис оказанной ему «честью» чуть ли не гордился: еще бы, ведь этот Гарри был для него не «клиентом», а просто знакомым, который попросил его об одолжении, ничего не предложив взамен.

– Мне нужно будет предупредить Гарри, чтобы он не вздумал вести разговоры о ваших протечках, – сказал Морис.

– А что он в этом понимает? – спросил Уиллис.

– Вообще-то, он на Торговом флоте служил. Если покупатели станут осматривать «Дредноут», они и его могут спросить, какого он мнения об этом судне.

– Я ни разу не видел, чтобы он хоть с кем-то здесь разговаривал. Да он, по-моему, и бывает у вас нечасто, не так ли?

Вдруг «Лорд Джим» как-то нервно встряхнулся, содрогнувшись от носа до кормы, и сильно накренился. Впрочем, ничего не упало, поскольку на судне все всегда было надежно закреплено. Но сам «Лорд Джим» снова сильно вздрогнул и покачнулся на мощной приливной волне.

Люди, сидевшие вокруг стола, тоже, естественно, почувствовали эту дрожь, пронизавшую судно. Теперь в течение последующих шести часов или, может, чуть меньше, потому что прилив в Баттерси обычно длится пять с половиной часов, а отлив – шесть с половиной, все они уж точно будут жить не на суше, а на воде. И каждый, разумеется, сразу вспомнил все заплатки, деформации и дыры в теле своего судна, чувствуя их так же остро, как если бы это были болезни и недостатки его собственного организма. Люди и страшились немного возвращения на свою родную развалюху, и с каким-то болезненным рвением стремились поскорее снова туда попасть и проверить, не дало ли их судно новую течь после того, как они в последний раз его смолили и конопатили. Речные баржи на Темзе практически лишены киля и могут ходить даже там, где глубина не превышает нескольких дюймов. Единственным исключением в собравшейся на палубе компании был некто Вудроу, владелец судна «Рочестер» и бывший директор какой-то маленькой компании, ныне вышедший на пенсию. Вуди был прямо-таки фанатическим сторонником правильной эксплуатации судна, и хотя приливная волна никаких реальных бед ему не сулила, он все же каждый раз трепетал от нетерпения в ожидании отлива, поскольку «Рочестер», как ему казалось, обладал на редкость красивыми очертаниями, причем не только в надводной части, но и в подводной, а теперь целых двенадцать часов никто не сможет любоваться тем, что у «Рочестера» ниже ватерлинии.

Про каждую из старых барж, стоявших в затоне Баттерси-Рич, было известно, что даже за самым слабым, но зловещим звуком – не громче стука захлопнутой дверцы буфета – вполне могут последовать и куда более громкие и тревожные трески, издаваемые обшивкой судна, палубными досками, балками и наветренным бортом; порой все эти звуки сливались в громоподобные залпы или многоголосые стоны, казавшиеся почти человеческими. Это кричали и стонали в ожидании своих хозяев безумные старые суденышки, легко вздымаемые волнами прилива, поскольку никакого груза в трюмах у них не имелось.

Ричард, будучи неплохим командиром, даже сквозь прочную тиковую переборку сразу почуял напряжение, возникшее среди тех, что собрались у него на палубе. Если бы в давние времена он был мореплавателем и ходил на своем корабле по дальним морям, то команда никогда не сумела бы застигнуть его врасплох, предприняв, скажем, попытку мятежа.

– Я, пожалуй, пойду и объявлю собрание закрытым, – заявил он жене, – пусть отправляются по своим делам.

– Если хочешь, можно пригласить кого-нибудь к нам и немного выпить, – предложила Лора. – Если, конечно, там есть кто-то подходящий.

Она часто бессознательно подражала интонациям своего отца; и порой, как и ее отец, слишком много пила от скуки. Но сейчас Ричарда буквально переполняла благодарность и нежность к жене.

– А я сегодня «Кантри Лайф»[17] купила, – сообщила она.

Но Ричард уже успел это заметить. На «Лорде Джиме» поддерживался такой идеальный порядок, что любая новая вещь сразу становилась заметной. Журнал был открыт на странице с объявлениями о продаже земельной собственности и фотографией чудесной лужайки с кедровым деревом, от которого падала роскошная тень; на заднем плане виднелся дом квадратного сечения, который как бы пояснял, в чем, собственно, смысл этой лужайки. Похожие фотографии, где варьировались лишь размеры дома и название графства, публиковались в «Кантри Лайф» из месяца в месяц, и создавалось впечатление, что те, кто читает этот журнал, принципиально выше перемен или же сам журнал никаких подобных перемен не признает.

– Да нет, Ричард, меня совсем не этот дом заинтересовал, а чуть дальше, через несколько страниц. Там предлагается несколько домов, и все они значительно меньшего размера, – затараторила Лора.

– Я могу, например, предложить Ненне Джеймс заглянуть к нам после собрания, – сказал Ричард. – Я Ненну с «Грейс» имею в виду.

– Вот как? Ты считаешь ее хорошенькой?

– Как-то никогда ее с этой стороны не оценивал.

– А разве муж от нее еще не ушел?

– Боюсь, я не в курсе их семейных дел.

– Наш почтальон раньше говорил, что писем на «Грейс» ему носить практически не приходится.

«Раньше» – потому что теперь почтальон больше никому не носил писем; это случилось после того, как он дважды свалился на «Морисе» с плохо закрепленных сходней, и вся утренняя почта пропала, угодив в грязные замусоренные воды великой реки. Вот тогда Главное почтовое управление с полным на то основанием и уведомило обитателей плавучих домов с Баттерси-Рич, что доставка почты к ним более осуществляться не будет. Они признали, правда, что в обоих случаях мистер Блейк с судна «Лорд Джим» спас их сотруднику жизнь, и даже выразили желание принести ему официальную благодарность. Но письма с тех пор обитатели барж были вынуждены сами забирать из почтового офиса, и у Лоры порой возникало впечатление, что они живут за границей; во всяком случае, такая жизнь казалась ей не намного лучше, чем на чужбине.

– Мне кажется, Ненна – неплохой человек, – продолжал развивать свою мысль Ричард. – Нет, правда, очень даже неплохой. Хотя вряд ли мне захотелось бы остаться с ней наедине. Даже ненадолго.

– Интересно, почему?

– А потому, что я не уверен в том, как именно она может себя повести: вдруг у нее истерика случится или она, скажем, начнет одежду с себя срывать. – На самом деле нечто подобное однажды с Ричардом действительно случилось в офисе «Нестор и Сейдж», компании советников по инвестициям, где он работал. И теперь там хотели даже полностью сменить интерьер, сделав помещение офиса более открытым и современным.

Вернувшись на палубу, Ричард объявил, что собрание окончено, и все сразу вздохнули с облегчением. Стоя в дверях рубки и твердо держась на ногах, хотя судно уже довольно сильно качало, Ричард уже одним своим видом давал им понять: любые обстоятельства, какими бы сложными они ни казались, всегда можно успешно разрешить. И дело было вовсе не в том, что Ричард был так уж в себе уверен или казался таковым; просто он всегда умел трезво оценивать возможные перспективы.

Уиллис горячо благодарил молодого Мориса за поддержку:

– О, вы так удачно выступили… друзья, как говорится, познаются в беде…

– Рад был помочь.

Но Уиллис, уже вылезая из-за стола, все-таки не удержался и сказал:

– А знаете, я все-таки не верю, что этот ваш знакомый когда-нибудь на Торговом флоте служил.

В общем, вопрос о продаже явно оказался в подвешенном состоянии, понял Ричард. Решительно, но вежливо он проводил членов этой обветшалой ассамблеи к сходням, как всегда, испытывая огромное облегчение, оттого что вновь оказался на палубе. Первые осенние туманы уже окутали причал, не давая возможности видеть его во всю длину. Вокруг «Лорда Джима» крошечными лодочками лениво кружили морские чайки, и борт у ватерлинии был весь облеплен белыми перьями.

– У вас в любом случае еще есть время, чтобы потихоньку устранить беспокоящие неполадки, – сказал Ричард Уиллису, – ведь продать такое старое судно непросто, да и вообще это дело долгое. У вас ведь основная течь где-то в кормовой части, не так ли?.. и, по-моему, постоянно работают все четыре насоса?.. по одному у каждого кингстона?

Однако мнение Ричарда о состоянии «Дредноута» было столь далеко от действительности, что Уиллис счел за лучшее ничего ему не объяснять и отделался довольно странным жестом, отчасти напоминавшим попытку старшины отдать честь капитану. А затем поспешил вслед за остальными, ибо они уже сошли по сходням на причал и потихоньку тащились к своим домам. Всю центральную часть причала обычно занимали мелкие суда, используемые в основном только летом; теперь почти все они уже приготовились зимовать здесь, и некоторые, дважды пришвартованные, были заботливо укрыты брезентом от грядущей непогоды. Эти суденышки принадлежали так называемым любителям хорошей погоды. Из-за них обитателям старых речных барж приходилось далеко тащиться, почти до территории пивного завода, а затем через бак «Мориса» или «Грейс» перебираться по сходням на свои суда. Вуди, например, был вынужден преодолевать несколько таких препятствий – переходя с «Мориса» на «Грейс» и на «Дредноут», – чтобы добраться до своего «Рочестера», поскольку непосредственно рядом с причалом был пришвартован один лишь «Морис».

Как раз в этот момент мимо проплывал, ярко светясь огнями, один из последних в этом сезоне прогулочных пароходов, направлявшийся в Кью[18]. «А вот и Баттерси-Рич, леди и джентльмены. Справа от вас колония художников. На этих судах люди живут постоянно, точно так же, как в Париже на Сене. Они здесь, знаете ли, ведут абсолютно богемный образ жизни, свойственный художникам. Да-да, уверяю вас, на этих старых баржах действительно живут люди!»

После собрания Ричард отвел в сторонку Ненну Джеймс.

– Мне было бы очень приятно, если бы вы согласились заглянуть к нам ненадолго и немного выпить. И Лора тоже очень надеялась, что вы будете не против…

Ненна отличалась довольно сложным характером, однако благодаря особому инстинкту почти сразу могла понять, отчего тот или иной человек несчастлив; этот инстинкт изменил ей лишь однажды – в случае с ее собственным мужем. Однако сейчас она прекрасно видела, как сильно Ричард огорчен неудачным собранием, где, собственно, так и не было дано никакой оценки неприятной ситуации с «Дредноутом», да и саму эту ситуацию толком не обсудили.

– Хорошо бы поточнее узнать, который сейчас час, – сказала Ненна.

И доставила этим Ричарду огромное удовольствие – ему всегда бывало приятно что-либо установить с максимальной точностью. Точное время! В таком случае Ненна, возможно, захочет взглянуть на его хронометры? На небольших судах хронометры частенько давали сбой – сказывались и температурные колебания, и, разумеется, вибрация, – но у Ричарда они работали идеально; он мог бы сообщить Ненне не только точное время, но и высоту прилива, а также уровень воды под каждым мостом на Темзе. К сожалению, редко кого интересовали подобные вещи.

Подавая в отверстие люка поднос с бутылками и бокалами, а также большое блюдо со всевозможными закусками, Лора заметила:

– Чем это у нас здесь так странно пахнет?

На палубе действительно отчетливо чувствовался запах вара; этот запах постоянно тянется повсюду за владельцами старых барж, поскольку значительную часть дня они посвящают текущему ремонту.

– Хорошо, дорогая, если тебе так не нравится этот запах, давайте пройдем на корму, – предложил Ричард, подхватывая поднос. Он никогда не позволял женщинам носить что-либо тяжелое. И все трое перебрались в кокпит, уютное помещение со встроенными шкафчиками и рундуками, на которых были разбросаны красные подушки. В углу неярко светился маленький обогреватель, тщательно отрегулированный и поддерживавший оптимальный уровень тепла.

Лора, тяжеловато плюхнувшись на сиденье, передала Ненне высокий стакан с джином и спросила:

– Скажите, как вам теперь живется – без мужа? Я, вообще-то, часто об этом задумываюсь.

– Может быть, хотите еще немного льда? – перебил жену Ричард. Льда на столе имелось в избытке.

– Видите ли, мой муж меня не бросал, – заверила Ненна. – Просто так получилось, что мы не вместе.

– Ну, вам, разумеется, лучше знать. Меня, собственно, интересовало, как вы без него справляетесь? Сейчас ведь такие холодные ночи… и, пожалуйста, не обращайте внимания на Ричарда – ведь если вдуматься, это скорее комплимент в его адрес.

Ненна смотрела то на одного, то на другого и, пожалуй, испытывала даже облегчение, получив возможность поговорить о своих проблемах.

– Ну да, я тоже не умею делать многое из того, чего женщинам попросту уметь не дано, – призналась она. – Например, не умею переворачивать страницы «Таймс», чтобы они ложились ровно, не умею так аккуратно свернуть карту, чтобы все изгибы непременно совпали, не умею ровно вбить гвоздь, не могу одна войти в бар, заказать выпивку и не думать при этом, какое впечатление произвожу на присутствующих, а еще я не умею зажигать спички по направлению к себе. Зато у меня хорошее образование и двое детей, и в целом я справляюсь очень даже неплохо, потому что есть еще много разных жизненно необходимых вещей, которые я делать умею; но того, что я только что перечислила, я делать так и не научилась, и, когда сталкиваюсь с этим, мне больше всего хочется разреветься.

– Я наверняка смог бы научить вас правильно сворачивать карту, – сказал Ричард, – это совсем нетрудно, просто нужен некоторый навык.

Казалось, глаза у Лоры даже немного сдвинулись к переносице, так сосредоточенно она вслушивалась в разговор.

– Он что же, так и оставил вас на этом судне? – спросила она.

– Нет. Дело в том, что «Грейс» я купила сама, пока он был в отъезде, и истратила на это почти все деньги, какие у нас тогда еще оставались. Мне хотелось, чтобы нам с девочками было где жить.

– И вам действительно нравится на этой барже?

– Да, я к таким судам вполне привыкла. Я ведь выросла в Галифаксе. У моего отца была летняя дачка на берегу озера Бра д’Ор. Там у всех какое-нибудь судно имелось.

– Надеюсь, у вас в данный момент нет проблем с ремонтом? – поинтересовался Ричард.

– Нет, хотя во время дождя вода вниз затекает.

– Ага, с наветренного борта. А вы не пробовали брезент над палубой натянуть?

Но как Ричард ни старался, он никак не мог уразуметь, как можно жить, если у тебя в доме постоянно что-то не в порядке?

– Хотя лично я сомневаюсь, – сказал он, – стоит ли без конца ремонтировать старые баржи. На мой взгляд, их следует сразу воспринимать как убыточное имущество. Пусть себе догнивают потихоньку год за годом, зато вы всегда будете знать, сколь малы были ваши затраты на содержание такого плавучего дома. Ну а через несколько лет прилив попросту унесет прочь его жалкие останки, стоимость которых к этому времени упадет уже ниже нуля.

– Просто не представляю, а нам-то где тогда жить? – вздохнула Ненна.

– Но вы же, по-моему, говорили, что хотите подыскать что-нибудь на берегу?

– Хотеть-то мы, конечно, хотим…

– Ох, простите, если мой вопрос вас расстроил…

А Лора между тем, без особого желания прислушиваясь к их разговору, продолжала опустошать один стакан джина за другим. Впрочем, алкоголь пробуждал в ней скорее любопытство, чем враждебность.

– Где это вы раздобыли такую чудесную шерстяную фуфайку? – спросила она у Ненны.

На обеих женщинах были толстые темно-синие свитеры, какие обычно носят моряки и любители парусного спорта – с довольно широкими, в полдюйма шириной, разрезами внизу вдоль боковых швов. Поскольку в уютном кокпите было очень тепло, Ненна даже рукава закатала, демонстрируя округлые предплечья, покрытые легким золотистым пушком.

– Этот свитер я купила на распродаже, на том конце Куинстаун-роуд.

– Хотя он, пожалуй, не такой толстый, как мой.

И Лора, наклонившись к гостье, забрала в горсть изрядный кусок свитера, большим и указательным пальцами ощупывая плотность вязки.

– Я в качестве таких вещей разбираюсь и сразу могу сказать: он не такой толстый. Ричард, хочешь пощупать?

– Нет, боюсь, я в таких вещах разбираюсь плоховато.

– Тогда прибавь, пожалуйста, нагрев. Да поверни же регулятор печки, идиот! Ненна просто замерзает!

– Нет-нет, мне очень тепло, спасибо…

– А по-моему, вам необходимо согреться! Ричард, ты забываешь, что Ненна – твоя гостья!

– Я, конечно, могу еще прибавить, если тебе угодно, – с некоторым нажимом произнес Ричард. – Я могу хоть до отказа регулятор повернуть.

– Да нет, не нужно ничего прибавлять! – поспешно заверила его Ненна.

Она прекрасно понимала: если бы с его стороны это не выглядело как предательство, он бы напрямую попросил ее что-нибудь сказать или сделать, и поэтому сразу заговорила:

– Знаете, на нашем конце причала в качестве топлива используется практически все. Куски плавника, выброшенный на берег уголь, вообще все, что может гореть. Морис рассказывал, что прошлой зимой ему пришлось позаимствовать на «Дредноуте» свечку, чтобы разморозить замок на двери той сараюшки на палубе, где он топливо хранит. А в другой раз, когда у него был в гостях один из его приятелей, ему никак не удавалось разжечь на камбузе плиту, и в итоге он был вынужден использовать в качестве растопки горстку спичек и деревянных шпажек для сыра.

– Совершенно порочная идея – держать топливо на палубе, – заметил Ричард.

Лора теперь прислушивалась к их разговору с каким-то болезненным интересом, а потому спросила:

– А разве шпажки для сыра горят?

– Морис считает, что очень даже неплохо.

На мгновение Лора исчезла, и у Ненны как раз хватило времени, чтобы сказать: «Мне пора идти», но тут Лора снова появилась, слегка покачиваясь, но все же стараясь держать фасон, и в руках у нее была большая жестянка с сырными шпажками.

– Куплено, между прочим, у Фортнума[19], – объявила она.

А потом, обойдя Ричарда, который, разумеется, тут же вскочил, заметив, что жена что-то несет, щелчком открыла жестянку и высыпала золотистые деревянные шпажки прямо на докрасна раскаленный обогреватель.

– Вот теперь действительно жарко!

Шпажки мгновенно вспыхнули, распространяя мощную вонь подгорелого сыра.

– Просто прелесть! А как тепло! И у меня еще много таких есть! Наш камбуз этими шпажками просто битком набит! Сейчас мы заставим Ричарда все их принести и бросим в огонь. Да, сейчас мы их дружно бросим в огонь!

– Кто-то идет, – забеспокоилась Ненна.

На палубе послышались шаги, и Ненна, точно жертва осады, испытала невероятное облегчение, узнав решительную поступь своей младшей дочери. Впрочем, там были слышны и еще чьи-то шаги, крупные, тяжелые. Ненна резко обернулась, чуть не свернув себе шею.

– Ма, тут у вас чем-то горелым пахнет!

После короткой, но яростной схватки с женой Ричарду удалось перехватить жестянку со шпажками, а Ненна подошла к трапу и спросила у дочери:

– Кто это там с тобой, Тильда?

На верхней ступеньке трапа появились ножки шестилетней Тильды в резиновых сапогах, покрытых коркой засохшей грязи.

– Это отец Уотсон.

И, поскольку смущенная Ненна слегка замешкалась с ответом, Тильда завопила во весь голос:

– Ма, ты что? Это же наш старый добрый пастор! Он заглянул к нам на «Грейс», а я привела его сюда.

– Отец Уотсон вовсе не старый, Тильда. Проводи его, пожалуйста, сюда. То есть…

– Ну, разумеется, – поспешил поддержать ее Ричард. – Вы ведь выпьете с нами виски, святой отец? – Он не знал человека, с которым разговаривал, но, судя по фильмам, мог предположить, что священники Римско-католической церкви виски, безусловно, пьют, а также любят рассказывать длинные истории, что вполне может оказаться полезным в сложившейся ситуации. Ненна была искренне восхищена тем, как уверенно и спокойно держится Ричард, и думала, что сейчас, пожалуй, с удовольствием бросилась бы ему на шею.

– Нет, я никак не смогу к вам присоединиться, но все равно большое спасибо! – крикнул сверху отец Уотсон, и его хлопающие на ветру брюки появились в проеме люка рядом с «веллингтонами» Тильды. – Миссис Джеймс, можно вас на два слова? Впрочем, если вы заняты или это еще по какой-то причине неудобно, я с легкостью подожду более подходящего случая.

Однако Ненна уже поднималась к нему по трапу, чем несколько его удивила; надо сказать, отец Уотсон редко чувствовал себя по-настоящему желанным гостем. Начинало моросить, и на его длинном макинтоше блестели мелкие капельки дождя, в которых отражались и береговые огни, и огни на палубе судна, стоявшего на якоре и покачивавшегося на волнах прилива.

– Боюсь, ваша малышка промокнет, – заметил отец Уотсон.

– Ничего, она у нас водоустойчивая, – успокоила его Ненна.

Едва они сошли на причал, как отец Уотсон размеренно и неторопливо принялся излагать цель своего посещения «Грейс»:

– Я ведь, собственно, пришел по поводу ваших детей, как вы, должно быть, уже догадались. Письмо из монастырской школы от сестер-воспитательниц, письмо из монастыря Милосердия Господня… – Отцу Уотсону порой приходило в голову, что выполнение подобных неприятных поручений удавалось бы ему гораздо лучше, если бы он обладал, скажем, ирландским акцентом или еще какой-нибудь оригинальной особенностью речи. – Ваши девочки, миссис Джеймс… вот эта, Тильда, и вторая, ей, кажется, двенадцать…

– Марта.

– Какое очаровательное, радостное имя! Марта взяла на себя хлопоты по дому во время посещения Лазаря Господом нашим[20]. Только ведь, по-моему, святой с таким именем нет?

Похоже, все эти слова отец Уотсон произносил почти машинально. Да и вряд ли стоило тащиться в такую даль, покинув свой, пусть и не слишком уютный, домик священника, только затем, чтобы обсудить имя «Марта».

– Впрочем, во время конфирмации, я полагаю, девочка получит другое имя. А конфирмацию вам бы не следовало надолго откладывать. Я бы предложил, скажем, Стелла Марис, Морская Звезда, раз уж вы решили поселиться здесь, на поверхности вод…

– Святой отец, вы ведь, наверное, пришли с жалобой на то, что девочки плохо посещают школу?

Они уже добрались до того конца причала, который был освещен особенно плохо. Хозяин пивоваренного завода, которому принадлежала эта территория, обуреваемый идеей – как и все пивовары 1960-х годов – возродить те увеселения, что, согласно их предположениям, были свойственны восемнадцатому веку, испросил разрешения превратить запущенный участок земли в модный пивной сад. Однако подобная идея уже сама по себе противоречила духу затона Баттерси-Рич, насквозь промокшего, исполненного меланхолии, но стойко противостоящего трудностям. Когда же все эти грандиозные планы были отправлены в долгий ящик, территорию сдали в аренду хозяевам различных недолговечных мастерских и складов, о деятельности которых свидетельствовали полуразвалившиеся сараи, ангары и навесы, все еще, должно быть, являвшиеся чьей-то собственностью, а также груды упаковочных клетей с выцветшими надписями, сделанными по трафарету.

Однако эта территория, заброшенная и кишащая крысами, по-прежнему относилась к причалу. Здесь был тот самый участок берега, где призраки Вергилия простирали руки, страстно, но тщетно стремясь перебраться через реку, где Данте, человеку живому, перевозчик отказал в переправе и где останки дощатого настила как бы обозначали место встречи суши и воды; именно в таком месте, безусловно, стоило остановиться и поразмышлять над смыслом жизни, даже если перед этим ты, подобно отцу Уотсону, споткнулся в темноте о десятигаллонную канистру с креозотом.

– Боюсь, я не привык к столь слабому освещению, миссис Джеймс…

– А вы смотрите на небо, святой отец. Старайтесь смотреть на самую светлую его часть, и ваше зрение понемногу адаптируется.

Тильда давно уже умчалась вперед; она и в полной темноте чувствовала себя как дома в любом месте, где рядом была видна и слышна вода. Чувствуя, что уже отдала священнику долг вежливости – а этого всегда настоятельно требовали от нее и мать, и старшая сестра, – Тильда неслышно перебежала по сходням на палубу «Мориса», а потом, лишь чуточку замешкавшись в темноте, отыскала и те сходни, что соединяли «Мориса» с «Грейс».

– Вы меня извините, миссис Джеймс, но дальше я, пожалуй, не пойду. Вы были правы: более всего нас беспокоит нерегулярное посещение вашими девочками школы. Видите ли, ситуация, как мне объяснили, такова, что возникают проблемы с законом…

Господи, вот бедняга, думала Ненна. Как же его удручает необходимость говорить ей подобные вещи! И как все это, должно быть, далеко от тех ожиданий, какие он питал, когда стал священником и впервые преодолел две низшие ступени духовной иерархии, окончательно смирившись со своей новой судьбой и отрекшись ото всего земного! Стоит, бедолага, с несчастным видом на окутанном густыми сумерками грязном причале, больно ударившись о бидон с креозотом, и пытается играть роль даже не монастырского капеллана, а обыкновенного чиновника из отдела школьного образования!

– Я знаю, святой отец, что мои дочери в последнее время нерегулярно посещали школу. Но, с другой стороны, они ведь болели.

Вряд ли можно было ожидать, что подобное вранье запросто проглотит даже такой смиренный человек, как отец Уотсон. И он, естественно, возразил:

– Однако меня просто поразила крепость духа и тела, свойственные вашей младшей дочери. По-моему, она совершенно здорова. У меня даже мелькнула мысль, что неплохо бы ей впоследствии пройти обучение в одной из этих женских вспомогательных служб, которые так хорошо себя проявили во время войны – я имею в виду, разумеется, WRENS[21]. Работа в таких организациях отнюдь не является несовместимой с жизнью истинного христианина.

– Но ведь с детьми, знаете ли, всегда так: сегодня ребенок абсолютно здоров, а завтра уже заболел. – Ненна отличалась довольно гибким отношением к понятию «правдивость»; в этом плане у нее было куда больше сходства с Уиллисом, чем с Ричардом. – И с Мартой все примерно так же, что, кстати, вполне естественно в ее переходном возрасте.

Ненна надеялась хоть немного смутить или встревожить священника своими намеками на приближающийся пубертатный период в жизни Марты, однако его это, похоже, только воодушевило.

– Если именно это вас беспокоит, то вам лучше всего поручить девочку заботам умелых и понимающих сестер. – «До чего же все-таки у него затравленный вид!» – думала Ненна. – Они, кстати, выражали надежду, что уже в следующий понедельник увидят в классе обеих ваших дочерей.

– Я сделаю все, что в моих силах.

– Вот и отлично, миссис Джеймс.

– Разве вы к нам не зайдете?

– Нет, нет, я бы не хотел второй раз рисковать и перебираться по этим сходням. – «Интересно, а что с ним случилось в первый раз?» – подумала Ненна. – Боюсь, я уже и без того несколько утратил чувство направления, так что вынужден просить вас показать, как мне снова выбраться на сушу.

Ненна не только проводила его кратчайшим путем прямо на набережную – через ворота, болтавшиеся на проржавевших петлях и давно уже ни для кого не служившие препятствием, – но и подсказала, где ему нужно свернуть сперва налево, потом направо, а уж затем по Партизанской улице выйти прямо на Кингз-роуд. Прощаясь со священником, она заметила, что на лице у него написано прямо-таки невероятное облегчение, как если бы ему удалось успешно завершить труднейшую миссию, посетив обитателей подземных вод.

– Мам, я ужин приготовила, – сообщила Марта, когда Ненна вернулась на «Грейс». Она чувствовала, что нравилась бы себе куда больше, если б походила на старшую дочь. Однако Марта, маленькая, худенькая, с темными глазами, в которых уже отчетливо отражалось ее спокойное отношение к недостаткам окружающего мира, на мать была совсем не похожа, а на отца – и еще меньше. Она давно преодолела тот критический рубеж, когда дети осознают, что их родители младше них самих. – Я печеные бобы разогрела, но если отец Уотсон тоже будет с нами ужинать, придется еще одну банку открыть.

– Нет, дорогая, он домой пошел.

Ненна, чувствуя себя ужасно усталой, присела на кильсон, тянувшийся вдоль всей плоскодонной баржи. Да, думала она, это большая ошибка – докатиться до того, чтобы почти полностью зависеть от собственных детей.

Марта уверенно возилась на камбузе, где имелась и газовая плита с двумя конфорками, присоединенная к обогревателю, и медная раковина с краном. Вода в кран поступала из расположенного на палубе бака, который раз в сутки наполнял служитель из Управления портом. Кухонные заботы всегда требовали от Марты известной импровизации, вот и сейчас она пристроила три жестяных тарелки над исходящей паром сковородкой с бобами, чтобы согрелись.

– Весело было на «Лорде Джиме»?

– Ну что ты! Совсем нет.

– А как ты думаешь, мне бы там понравилось?

– Думаю, что нет. Миссис Блейк высыпала в обогреватель шпажки для сыра, и они загорелись.

– И что на это сказал мистер Блейк?

– Ничего. Он хочет, чтобы она была счастлива, хочет… сделать ее счастливой. В общем, я не знаю.

– А чего от нас хотел отец Уотсон?

– Разве он с тобой ни о чем так и не поговорил?

– Он-то, может, и собирался со мной поговорить, да только я сразу же отправила его вместе с Тильдой тебя искать; ей, кстати, невредно было прогуляться.

– Значит, он ничего тебе не сказал?

– Понимаешь, как только он сюда спустился, я тут же налила ему чашку чая, и мы вместе прочли покаянную молитву.

– Он хотел знать, почему ты в последнее время в школу не ходишь.

Марта вздохнула.

– Я все это время твои письма читала, – призналась она. – Они у тебя по всей каюте валяются, а ты сама в них даже не заглядываешь.

Эти письма служили для Ненны связующим звеном не только с сушей, но и с ее прошлой жизнью. Все они почти наверняка были из Канады, от ее сестры Луизы, которая, скорее всего, сообщала о том, что намерена «встряхнуть» кое-какие старые знакомства, когда проездом окажется в Лондоне, или о том, что хорошо бы подыскать подходящую семью для «очень милого австрийского мальчика», не намного старше Марты, отец которого, кажется, граф, однако занимается каким-то крутым импортно-экспортным бизнесом; а может, Луиза пыталась вспомнить «одного чудесного человека», близкого друга кого-то из ее друзей, у которого в жизни была «очень, очень печальная история». Кроме писем от Луизы там, конечно, нашлась бы и парочка счетов, вряд ли больше, потому что кредитов Ненна никогда не брала, а также, возможно, открытка от какой-нибудь школьной подруги, начинающаяся словами «Спорим, ты меня не помнишь», и несколько листовок, призывающих участвовать в благотворительности – эти листовки отец Уотсон постоянно рассылает даже по таким малообещающим адресам, как баржа «Грейс».

– От папы что-нибудь есть?

– Нет, мам, это я в первую очередь проверила.

Что ж, больше тут и сказать было нечего.

– Ох, Марта, голова у меня просто раскалывается. Печеные бобы в таких случаях – самое оно.

На камбуз спустилась Тильда, мокрая с головы до ног и прямо-таки черная от грязи.

– А Уиллис мне рисунок подарил!

– И что там нарисовано?

– «Лорд Джим», а еще разные чайки.

– Тебе не следует принимать такие подарки.

– Ой, так я ему один рисунок уже обратно отдала.

Оказалось, что Тильда ждала на «Дредноуте» прилива, чтобы посмотреть, сколько воды попадает внутрь в месте основной протечки. Она сообщила, что вода в каюте поднялась очень высоко, почти на высоту койки Уиллиса, чуть одеяла не замочила. Ненна была искренне огорчена этим, и Тильда попыталась ее успокоить:

– Ну, мама, ведь при отливе вся вода непременно уйдет! Хотя Уиллису придется показывать судно покупателям только во время отлива, а потом быстренько уводить их на берег, пока снова прилив не начался.

– Вообще-то, он мог бы его немного и подремонтировать, – заметила Марта.

– Нет, сама Судьба против него ополчилась, – решительно заявила Тильда. Затем проглотила пару ложек печеных бобов, положила голову на стол и мгновенно уснула. Впрочем, купать ее все равно было нельзя: грязную воду разрешалось спускать только во время отлива.

А сейчас как раз набирал силу прилив. Туман рассеялся; видневшаяся на северо-востоке, на Лотс-роуд, электростанция выпустила из четырех своих фантастически огромных труб длинные перья жемчужно-белого дыма, и теперь этот дым медленно стекал на землю, приобретая неприятный бурый оттенок. Ярко горели береговые огни, а у самого берега на поверхности широкой полосы воды то и дело возникали многочисленные воронкообразные вихри, выдавая местонахождение тех предметов, которые река оказалась не в состоянии скрыть. Если бы на старой Темзе по-прежнему жили ремесленники и осуществлялся торговый обмен, если бы лодочники по-прежнему получали неплохой приработок, обчищая карманы утопленников, то близился бы как раз их час. И словно усугубляя драматизм сцены, по прозрачному темно-фиолетовому небу плыли и плыли в вышине тяжелые осенние облака.

После ужина они еще немного посидели при свете очага. Ненна страдала от неприятной необходимости все-таки написать Луизе, которая была замужем за успешным бизнесменом. Письмо она начала так: «Дорогая сестренка, скажи своему Джоэлю, что для моих девочек неплохим образованием является уже одно то, что они живут и учатся в самом центре британской столицы, причем на берегу той великой исторической реки, что пересекает весь Лондон…»

15

Royal Naval Volunteer Reserve – добровольческий резерв ВМС и резерв морской пехоты.

16

Труднопроизносимый и непереводимый буквально термин, обозначающий понятие «третий пол» и используемый для описания людей, которые по своей воле или в итоге общественного консенсуса не идентифицируются ни как мужчины, ни как женщины или же просто не укладываются в двоичную систему понимания пола.

17

Country Life – иллюстрированный еженедельный журнал, рассчитанный преимущественно на читателей из среды землевладельцев и фермеров. Издается в Лондоне с 1897 г.

18

Западная часть Лондона, где расположен большой ботанический сад Кью-Гарденз, основанный в 1759 г.

19

«Фортнум и Мейсон» – большой магазин на Пиккадилли-стрит, рассчитанный на богатых покупателей; основан в 1707 г. и назван по имени своего первого владельца У. Фортнума, придворного лакея королевы Анны, 1665–1714 г.

20

Имеется в виду притча о воскресении Лазаря. Марта (Марфа) – сестра Лазаря и Марии. – Евангелие от Луки, 10, 38–41; Евангелие от Иоанна 11, 1–40.

21

Women’s Royal Naval Service – женская вспомогательная служба ВМС.

В открытом море

Подняться наверх