Читать книгу Время зверя. Криминальные повести и рассказы - Петр Алешкин - Страница 6

Ехали на двух машинах. Молчали. Все уже обговорено, каждый знал, что делает. В такой операции я участвовал в первый раз. Возле дома одна машина отстала, а наша подъехала к подъезду под самый козырек, чтобы из окон не было видно нас. Мы быстро вышли из машины и сразу – в подъезд. Слышно было, как подкатила другая машина, и нас догнали еще два омоновца. Возле лифта осталось четверо, а мы с Никитиным побежали наверх по лестнице. Трехкомнатная квартира была на пятом этаже. Никитин бежал мягко. Только похрустывание песка слышалось под его ногами на давно немытой лестнице. Я тоже старался не топать, пружинить. Дом был шестнадцатиэтажный. Планировка и дома, и квартиры были нами изучены хорошо. Они были такими же как и в моем доме, только у меня была двухкомнатная квартира. Вход на этаж с лестницы вел через балкон на лифтовую площадку, а оттуда в коридор к дверям в квартиры. На балконе нам встретился невзрачный на вид паренек. Он быстро глянул на меня, на Никитина и вдруг пробурчал негромко: – Пять и две! – и пошел дальше. Казалось, Никитин даже не взглянул на него, проскользнул в дверь к лифту. Там остановился. Слышно было, как шумел, поднимался лифт. Подъехали оставшиеся внизу омоновцы. Никитин первым осторожно шагнул в коридор, который был длинным и узким, с двумя бетонными выступами. За них можно было спрятаться во время стрельбы. Двери двух квартир с торцов напротив друг друга. Остальные восемь располагались вдоль коридора не напротив, а вразбежку. Это хорошо, начнется стрельба, соседи не пострадают.

Мы подошли к двери, остановились поодаль, прислушались. Обычная дверь, оббитая коричневым дерматином, с глазком. Шляпки гвоздей, когда-то блестящие, потускнели. Из соседней торцевой квартиры доносилась музыка, радио включено. А за нужной дверью слышен был отдаленный говор, спокойный. Женский смех раздался и писк: – Ай! – Потом возглас отдаленный: – Да не ту ставь! Надоел твой Джексон! Давай лучше наших! – Послышалась музыка. Запела Валерия.

На кухне сидят, подумал я, представляя план квартиры. Справа от входной двери была большая комната, почти напротив входа – поменьше, потом кухня, а за нею самая дальняя и самая маленькая. Никитин глянул на Николая Сучкова, рослого рыжего омоновца, и кивнул. По инструкции мы должны были позвонить, представиться и потребовать открыть дверь. Звонить должен был Сучков. Если не откроют, мы должны были выбить дверь, ворваться в квартиру и задержать преступников, членов бирюлевской группировки. Среди них двое особо опасны. Оба в розыске за неоднократные убийства. Хорошо вооружены, дерзки, стреляют, не задумываясь. Готовы на все. Кто еще с ними неизвестно. Ясно было, что дверь не откроют, начнут стрелять. Сучков вытащил пистолет и вместо того, чтобы подойти к звонку, шагнул к противоположной стене и встал рядом с Никитиным, который тоже держал в руке пистолет. Их теперь должно очень хорошо видно в глазок из квартиры и легко можно расстрелять. Дверь простая, не бронированная. Я тихонько сдвинул предохранитель своего пистолета и плотнее прижался спиной, бронежилетом, к стене. Никитин с Сучковым напряглись, сжались, и вдруг одновременно взлетели в воздух и одновременно врезали ногами в дверь. Раздался страшный грохот, дверь вместе с коробкой рухнула в коридор. Никитин отскочил от пола и прыгнул в квартиру, откуда клубом выбило пыль. Сучков за ним, я следом, в пыль.

– Сидеть! – рявкнул Никитин. Треснули один за другим два выстрела.

Я налетел в тесном коридоре на Сучкова, отскочил к шкафу, кто-то меня сзади толкнул. Я видел сквозь пыль, как в кухне Никитин бьет парня, вскочившего с табуретки, рукояткой пистолета по голове, видел, как Сучков стреляет в кого-то из коридора и бросается к Никитину на помощь, заслоняет на мгновенье от меня то, что происходит в кухне. Я снова кинулся следом, готовый в любую секунду стрелять. В кухне визжала женщина, и казалось, что там кишмя кишат люди. Я охватил всю кухню взглядом: увидел, как Никитин вывернул назад к лопаткам руку сидевшего за столом парня, схватил его другой рукою за длинные волосы и ударил лицом о стол, о тарелку с колбасой. Тарелка разлетелась вдребезги, на осколки брызнула кровь. Никитин отшвырнул за волосы парня к стене, и тот вместе с табуреткой полетел на пол прямо на своего приятеля, неподвижно лежащего у холодильника; увидел, как Сучков пытается вывернуть руку у крепкого парня, пытается сломать его на плиту, но парень силен, сопротивляется; увидел, как, забившись в угол у окна, рядом с полусорванной шторой, округлив глаза от безумного страха, визжит девчонка, другая скрючилась на полу у стола рядом с лежащей на боку табуреткой и сжимает свою голову руками; увидел, как на Никитина с вилкой, как с ножом, в руке бросился смуглый худощавый парень с тонкими усами, но споткнулся о сидевшую на полу девчонку, опустил на мгновенье руку с вилкой, и Никитин резко ткнул ему в переносицу пистолетом и ударил ногой в пах; увидел, как на Сучкова кинулся пятый парень, я увидел его сзади, увидел его лысоватый затылок, и резко ударил в шею, но почувствовал, что удар в суете не получился парень ловко развернулся ко мне и умело выбросил руку навстречу. Я еле увернулся, присел и, выпрямляясь, сильно и резко ткнул стволом пистолета в живот, ударил носком ботинка по голени, схватил рукой за волосы, намереваясь вмазать его лицом о свое колено, но волосенки его выскользнули из руки, и он успел ткнуть меня ножом в живот, в бронежилет.

– Стреляй! – услышал я крик Никитина, понял, что это мне, и врезал парню по руке с ножом, выбил и тут же вмазал по горлу. Парень откинулся назад, обмяк. Я легко вывернул ему руку за спину и достал наручники.

Все было кончено мгновенно. Окровавленные парни в наручниках рассажены вокруг стола.

– Ух ты, Сорока! Как ты здесь оказалась? – только теперь Никитин обратил внимание на девчат. Та, что сидела на полу, оказалась молоденькой с симпатичной маленькой мордашкой. Она не так уж сильно была напугана, перебралась в угол к окну к своей визжавшей ранее подружке, которая с прежним страхом в глазах всхлипывала. Никитин обратился к ней. Девчонка перестала всхлипывать, взгляд у нее стал осмысленным. Она взглянула на Никитина и вдруг икнула.

– Сопли утри!.. Опять с друзьями отдыхала? И сколько же у тебя таких друзей? А?.. Ишь какой лысенький помидорчик, – потрепал Никитин по лысому затылку того, которого я скрутил. Лысый крутанул головой, вывернулся из руки Никитина и зло, с ненавистью поверженного, выдавил из себя:

– Отстань, мент поганый!

– Ну да, я мент поганый, даже книжечка такая есть, сам видел, дорогущая, – ехидно ответил Никитин. – Я поганый, а ты холе-есенький мальчик, ну прямо рождественский ангелочек… – И вдруг глянул на меня и сказал совсем другим тоном. – Зря ты его не шлепнул! Это бандюга из бандюг. Троих собственноручно угробил. Это только, что нам известно. А суд у нас гуманный, выйдет из тюряги скоро мальчик холе-есенький и еще не один раз кровь пустит!

– Я те запомнил, мент! Считай себя в могиле.

– Вишь, как? – опять обратился ко мне Никитин. – Ох, как он дурно на шваль свою влияет. Ох, как дурно!.. А ну, встать! – гаркнул на лысого.

Тот не шевельнулся.

Никитин ухватил его за руку, попытался поднять. Лысый не поддался.

– Помоги-ка, оттащим его в комнату, а то он дурно на лакеев своих влияет. А ну пошли!

Мы подхватили под руки сопротивляющегося лысого и поволокли в дальнюю маленькую комнату. Там швырнули на пол, и Никитин зачем-то расстегнул наручники на его руке, достал пистолет и легонько постукал стволом по лысому затылку:

– Поднимайся, поднимайся, теленочек! – Лысый стал медленно подниматься, опираясь руками о паркетный пол. – По ком это могила плачет, а? – ласково спрашивал Никитин, отступая от лысого и поднимая пистолет. – По ком она, родная, убивается? Кто же это сейчас умрет? И никто не узнает где могилка его?

Когда лысый выпрямился, позвякивая наручниками, висевшими на одной руке, Никитин заорал:

– Смотри, он снял наручники! – И тут же дважды выстрелил в голову лысого.

В двери комнаты мгновенно появился Сучков с пистолетом в руке.

– Вот шустрый, гад! Как он их расстегнул? – говорил Никитин, наклоняясь над упавшим на бок лысым. Ну, ловок! – Он снял наручники и с другой руки лысого и пошел на кухню, подмигнув мне. Там сказал с восхищением переставшей всхлипывать девушке: – Ну, бля, у тебе, Сорока, и дружки! На ходу подметки рвут… Как он их расстегнул, не пойму! – Никитин кинул наручники на стол и глянул на нас. – Ну что, операция завершена! Пора докладывать…