Читать книгу Предательство. В борьбе за литературу - Петр Алешкин - Страница 5

Годовщину издательства мы отмечали в ресторане «Прага». Было сто пятьдесят человек. Много писателей. Вспоминаю я этот вечер с некоторым стыдом и рад, что быстро уехал: у меня была больна жена. А стыдно вот из-за чего: после моего поздравления всех с годовщиной и тоста за процветание издательства, слово взял Бежин. Он говорил обо мне, восхвалял ужасно, что, мол, благодаря мне… что, если бы не я… И такой я хороший, и такой я замечательный! Свидетелей его тоста, повторяю, было сто пятьдесят человек. Произнес – выпили.

Следующий тост: заместитель главного редактора журнала «Московский вестник». И опять за меня. Мне уже неудобно. Новый тост – за меня! Думаю – как остановить? А когда один из заведующих отделов издательства поднял бокал за мою жену, не выдержал, выскочил к микрофону и предложил выпить за женщин издательства. После этого я уехал домой с чувством досады и стыда…

Прошел месяц, и появился донос.

Я со своим заместителем Александром Зайцевым был в Польше. Мы хотели создать совместное предприятие с одной из фирм и по ее приглашению выехали в Варшаву. Перед отъездом я по-дружески попрощался с Бежиным. У нас с ним никогда не было конфликтов, споров. Я забыл рассказать, что однажды Бежин предложил мне в секретари-машинистки одну девушку, а потом женился на ней. Женился долго. Сначала взял отпуск на месяц, потом еще на месяц творческий отпуск, затем по путевке на юг – медовый месяц. Мы подолгу не виделись, помогать он мне в работе не помогал, не мог, не умел, но не мешал работать, и то хорошо.

Руководители Московской писательской организации тоже не мешали мне, я не докучал их просьбами, и они были рады. Наш коммерческий директор Игорь Романович Фомин добился, что ВАЗ выделил для сотрудников издательства две машины, две «девятки». Одну Фомин брал себе, я не возражал. Фомин работал за три отдела. Незаменимый работник! Находка для издательства. Не будь его, вряд ли бы мы добились таких успехов.

Вторую машину предложили мне. Но было неудобно брать. Я боялся, что пойдут сплетни: мол, директор гребет под себя. Как это обычно бывает. Фомин уговаривал: бери, все видят, как ты пашешь! Плюнь, бери!.. Я четвертый год стоял в очереди за машиной в Московской писательской организации, надеялся скоро получить и решил вторую «девятку» предложить Бежину. У него в кабинете была жена, моя секретарша. Я сказал, что пришла машина «Жигули», и я предлагаю ее им:

– Берете?

Они переглянулись.

– Берем! – воскликнула жена.

Теперь, когда «девятка» на бирже стоит миллион, Фомин, да и другие мои друзья смеются надо мной: подарил, мол, Бежину миллион, а он тебя за это отблагодарил. Я тоже заметил это: интеллигенция всегда за добро платит пакостью. Крестьяне этого даже понять не могут. Кстати, машину в писательской организации я так и не получил и теперь вряд ли когда получу.

Итак, я в Польше. Ночь, гостиница, я укладываюсь спать. Врывается растерянный Зайцев. Номера у нас разные, одноместные. И кричит:

– В издательстве бунт!

Я не понял.

– Только что позвонил Дейнека (заместитель директора). Говорит, тебя отстранили от должности!

– Не может быть! Кто?

– Правление арендаторов.

– А кто организовал?

– Бежин и Панасян.

– Врет!! – воскликнул я. – Они мои давние друзья! Ни за что не поверю…

– Верь, не верь, – успокаивался Зайцев. – Но Дейнека говорит, Бежин с Панасяном вызвали его, сказали, что КГБ занимается издательством. Ты уличен в каких-то махинациях. У них есть компромат против тебя. Час уговаривали, Дейнека подписал письмо… Говорит, пол-издательства подписалось… Подписал он и давай разыскивать нас в Польше. Весь вечер искал…

– Не может быть! – твердил я. – Он что-то не понял, не может Панасян быть с Бежиным.

Я не верил. В Польше нам оставалось быть еще два дня, и все эти дни я тысячу раз переспрашивал Зайцева о звонке Дейнеки, о мельчайших нюансах. Ночью не спал, размышлял, что произошло, вспоминал: не подписал ли я какой-нибудь компрометирующий меня договор или письмо? Не было этого, я был чист.

«А вдруг коммерческий директор Фомин подписал что, и это всплыло?» – бросало меня в жар.

В Шереметьево нас встретили Фомин и заведующий отделом рекламы и распространения Лидия Романовна Фомина. Ее в издательство привел Бежин, но она первой из всех сотрудников высказала Бежину о безнравственности его письма, первой назвала его бездельником. Еще в Шереметьево я спросил у Фомина:

– Вы подписывали какие-нибудь незаконные договора или письма? Отпустили хоть грамм бумаги без моего ведома? Только правду!

– Нет! Никогда… – уверенно ответил Фомин.

– Слава Богу! – выдохнул я.

Право третьей подписи было у Бежина. Но это уж его проблемы. Боялся я, что мою подпись подделали, но думал, криминалисты разберутся.

Фомин рассказал мне, что, как только я уехал в Польшу, Бежин принес письмо против меня в издательство и вместе с Панасяном стал обрабатывать сотрудников издательства. К каждому был индивидуальный подход в зависимости от характера и положения.

Анатолию Кончину, да, да, тому самому писателю, который у меня на квартире первым посоветовал идти директором в «Столицу», я его потом взял старшим редактором в редакцию прозы, и он был хорошим редактором, одним из лучших, так вот ему заявили: если он не подпишет письмо, то его выгонят с работы! Об этом он сам рассказывал Валере Козлову и Роману Федичеву. И Кончиц подписал письмо. Он был также членом Правления арендаторов. По характеру Кончиц боязливый человек. Это все знают.

Петр Паламарчук, тоже член Правления, с удовольствием расписался аж три раза. Я потом указал ему на его две подписи на одном листе: он промолчал. Часть подписей под письмом неразборчива, возможно, не только Паламарчук расписался пару раз. Думается, Паламарчук был не один, кого не пришлось пугать, чтобы он подписался. А пугали КГБ, тогда он был в силе.

Говорили, что я проворовался, что издательством занимается КГБ, что будто бы КГБ дважды забирал Бежина на допросы, что Секретариат меня уже снял: Кобенко просит принести такое письмо от сотрудников издательства, чтобы меня просто отстранить, иначе меня отдадут под суд; что у Бежина есть документы, уличающие меня, но эти документы не хотят отдавать в КГБ, и как только я вернусь из Польши, я сам напишу заявление об уходе в обмен на эти документы. Так говорили Валере Козлову, Лидии Романовне Фоминой, главному художнику Александру Черенкову, вероятно, Дейнеке.

Я ни у кого не выспрашивал, почему он подписался. Кто говорил мне сам, того и называю. Но подписывались не все. Сергею Маркову, заведующему международным отделом, сказали:

– Сережа (он наш общий давний приятель), вот письмо – выбирай: если ты с нами, подписывай, а если с Алешкиным – пеняй на себя!

Марков не подписал. Не подписали даже некоторые младшие редакторы, хотя их судьба полностью зависела от Бежина с Панасяном. А заведующий коммерческим отделом Виталий Иванов вместе с одним из инженеров хотели ворваться в кабинет к Бежину – Панасяну, взять их за горло и отобрать письмо, но Фомин, слава Богу, удержал их от этого. Представляю, сколько было бы визга, если бы это произошло.

Валера Козлов не работал в издательстве, но Бежин с Панасяном отводили ему особую роль. Они обработали его сплетней о КГБ, о том, что Секретариат уже снял меня, что у них документы есть против меня и т. п., и предложили встретить меня, уговорить написать заявление об уходе из «Столицы», потом привезти на квартиру к Бежину, где я обменяю свое заявление на документы, компрометирующие меня. Валера им поддакивал, охал, подыгрывал, чтобы выяснить, какими документами они меня шантажируют и что намереваются делать дальше.

Прилетел я из Польши в пятницу вечером, а в субботу или в воскресенье Козлов должен был привезти меня к Бежину. В субботу я встретился с Валерой у Романа Федичева, и они ввели меня полностью в курс всех сплетен, родившихся после письма. Кстати, некоторым колеблющимся подписать письмо Бежин с Панасяном говорили, что письмо не понесут в Секретариат до моего приезда. Но как только подписались те, кто хотел подписаться, письмо понесли к Владимиру Гусеву. Он сменил Александра Михайлова на посту Председателя Правления Московской писательской организации. Гусев ничего не стал предпринимать до моего приезда.

После разговора с Козловым и Федичевым у меня полностью сложился план действий. И до самого конца я от него не отступал. Ничего страшного из всех сплетен для себя я не видел. Это был очевиднейший бред, которому легко верят обыватели, но который легко разбивается фактами.

А Бежин с Панасяном ждали звонка от меня или от Валеры Козлова. Звонка нет. Валера не собирался им звонить. В воскресенье они не выдержали, позвонили мне сами. Взяла трубку Таня, моя жена. Бежин попросил меня. И Таня вдруг, даже неожиданно для себя самой, сказала:

– Петя узнал о вашем доносе и остался в Польше, попросил политического убежища! – И положила трубку.

Я заржал, именно заржал. Такого интереснейшего хода я не ожидал от своей жены. Позже я узнал: у Бежина с Панасяном был шок. Они стали обзванивать всех своих содоносчиков, искать телефон Зайцева, чтобы узнать, правда ли это. Зайцева они нашли только вечером. Он мне позвонил и рассказал, как его искали. Представляю, веселенький был денек у Бежина – Панасяна.

Утром в понедельник я написал письмо в Секретариат с просьбой прислать в издательство Ревизионную комиссию для проверки, отвез Гусеву, не заезжая в «Столицу», а в издательстве сразу собрал совместное заседание Правления арендного коллектива, Дирекции и Главной редакции, то есть всех руководителей. Это заседание я полностью записал на пленку. Она хранится у меня. Перед заседанием Бежин с Панасяном, растерянные и наглые, затащили меня в кабинет, где столы их были напротив, и предложили отставить заседание, поговорить. Я отказался разговаривать с ними. На заседании Бежин попытался перехватить инициативу, перебил меня, зачитал письмо, знакомое всем. Пора и вам познакомиться с ним.

ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА №

заседания правления арендаторов издательства «Столица» от 18 февраля 1991 года

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

В связи с развалом работы издательства, срывом выпуска плановых книг, разбазариванием бумаги, порочной кадровой политикой, авантюристическим стилем работы и созданием неблагоприятной атмосферы в коллективе, а также ввиду отсутствия личных качеств, необходимых для управления большим коллективом:

1. Освободить Алешкина П. Ф. от занимаемой им должности директора.

2. Назначить и. о. директора Мансурова С. Г.

3. Создать временный комитет по выводу издательства из кризисной ситуации на три месяца в составе пяти человек: Бежин Л. Е., Мансуров С. Г., Зайцев А. Б., Палехова Н. С., Игнатьева В. И.

Члены правления арендаторов:

Бежин Л. Е., Иванов М. М., Игнатьева В. И., Кончиц А. А., Паламарчук П. Г., Палехова Н. С., Панасян С. А., Романов Б. Н.

И коллективное письмо, слово в слово повторяющее Постановление.

В дни так называемого августовского «путча» я веселился, хохотал не только потому, что весь «путч» с первой минуты казался мне глупейшей имитацией, но и потому, что этот «путч» как две капли воды походил на события в «Столице». Я смеялся, говорил многим: зря Янаев не посоветовался с Бежиным, он бы узнал, чем такие «путчи» заканчиваются! Происходило то же самое, только в масштабах страны. Произошел «путч» также, когда президента не было в Москве; Горбачева также пытались шантажировать, чтобы он написал заявление об отставке; также был создан комитет по выводу страны из кризиса; такие же сплетни-указы лились, только в масштабах страны. И, вот уж чертово число, минипутчистов в «Столице» тоже было восемь человек. И главное, так же, как и СССР, «Столица» развалилась после минипутча.

После того как Бежин зачитал письмо, я сказал, что до сих пор считал, что такие истории случаются только в романах, представить себе не мог, что такое может случиться со мной, тем интереснее мне будет следить и участвовать в этой истории для того, чтобы использовать этот материал в будущем произведении. Это у меня записано на пленку, можно проверить. Я легко отмел все сплетни, которые распускались содоносчиками. Были сплетни до смешного глупые: например, меня обвиняли в том, что я устроил в издательство своего племянника. У меня много племянников, все они в деревнях и поселках далеко от Москвы, и ни один из них не достиг трудоспособного возраста. Это же все легко проверить.

Обвиняли в том, что мы отняли у журнала «Московский вестник» четыреста тысяч рублей. Журнал выпускала «Столица», своего счета у него не было. Журнал убыточный. Сплетня – бред, но как отголосок до сих пор возникают за столами ЦДЛ эти злополучные четыреста тысяч рублей. Сплетня трансформировалась, и теперь говорят, что не «Столица» украла четыреста тысяч рублей у «Московского вестника», а лично я украл эти деньги у «Столицы». Целый ряд таких бредовых сплетен, любезных обывателю и потому неистребимых за пьяными столами, я легко отмел. Труднее было отмести главное обвинение, что я разбазарил бумагу. Это обвинение могла снять только Ревизионная комиссия, которую я вызвал.

Второе обвинение: зачем мы выпустили книгу Агаты Кристи «Десять негритят» совместно с кооперативом? Стыдно «Столице» опускаться до Агаты Кристи! Вот так…

Мой заместитель по производству Иванов М. М., один из содоносчиков, привел однажды ко мне своего знакомого кооператора с проектом договора на издание книги Агаты Кристи. Мы предоставляем им свой товарный знак, а они самостоятельно издают книгу и выплачивают за нашу подпись десять процентов от стоимости книги. Я без колебаний согласился. Будучи председателем «Глагола», я тоже за подпись платил издательствам деньги. Книга вышла, и бежинцы посчитали, что «Столица» унижена именем Агаты Кристи. Бред, но что поделаешь, когда нет других аргументов – все средства хороши.

И третье обвинение, которое будет тянуться через все будущие Секретариаты и пленумы: зачем я пригрел малые предприятия, которые выращивают картошку и торгуют мороженым. Так я и не смог никого убедить, что нет у нас ни одного малого предприятия, выращивающего картофель и торгующего мороженым. Ну, нету, нету! Я рад был бы, если бы оно было, но картошку выращивать трудно и малоприбыльно. Никто у нас этого не делает. Так и не поверили…

Особенно пытался казаться оскорбленным Владимир Малягин, заведующий редакцией критики и драматургии. Работник он хороший, ответственный, не равнодушный, говорит, что верит в Бога, посещает церкви. Лицо у него выразительное. Художнику, ищущему натуру для образа Иуды, лучшего типажа представить нельзя. Серое круглое лицо, маленькие блуждающие глазки и реденькая бороденка. Клеветал он больше других, активно. Меня так и подмывало спросить у него: послушай, ты веришь в Бога, а Бог-то знает, что я чист, что я ничего дурного в «Столице» не сделал! Как же ты не боишься, что Бог накажет тебя за твою гнусность? Долго тебе отмаливаться придется…

Малягин на том заседании заявил, что, если комиссия скажет, что я ничего не украл, он уйдет из издательства. Кстати, ушел… Он очень боялся, что я буду мстить. А зачем мстить? Я заметил, что жизнь устроена так, что любая подлость бывает наказана еще при жизни. Любая! Какой-то есть закон, какая-то сила существует. Вы когда-нибудь видели счастливым подлеца? И я нет!

На заседании главный художник Черенков отказался от своей подписи, и часть заведующих из подписавших заявила, что у них нет ко мне никаких претензий и что они считают, что, если я уйду, издательство от этого ничуть не выиграет. А те, что не подписали, четко и ясно высказали свое мнение Бежину. Покраснеть ему, бедняжке, пришлось, особенно во время выступления Лидии Романовны Фоминой. Она сказала ему все, что я не мог сказать из этических соображений, потому что это касалось меня.

Первый бой я не выиграл, но и не проиграл. Это было первое столкновение, первая проба сил. Но после него я понял, что работать в издательстве не буду. Докажу, что прав, и уйду. Уйду победителем. Даже наметил дату ухода – 12 апреля. Уйду сначала в отпуск, а потом напишу заявление.

После заседания в три часа дня я назначил общее собрание коллектива издательства. Прошло оно бурно, эмоционально. Я его тоже записал на диктофон. И здесь я пока не выиграл, но многим стало ясно, в какую вонючую тину их затащил Бежин. Панасян молчал. На заседании, когда я дал ему слово, только произнес: я согласен с Бежиным. И все. Он будет присутствовать на всех Секретариатах, пленумах, но не проронит ни одного слова.

Петр Паламарчук уверял же меня в кулуарах, что он ничего против меня не имеет, хочет одного, чтоб выходили книги. Раскроется он, выступит открыто позже, а пока клевещет за столами ЦДЛ и очень часто вспоминает молодогвардейскую историю. Очень часто. Она снова возникает и начинает раздуваться. История эта неприятна для меня, и часто мои недруги, даже зная, что она липовая, раздувают ее, чтобы нагадить мне. Пытались пакостить мне и тогда, когда возникла моя кандидатура на должность директора. Думается, будут пакостить и впредь. Поэтому мне хочется рассказать о ней подробно.