Читать книгу Победитель. Пьеса и киносценарии - Петр Алешкин - Страница 12

Дом священника. Прихожая. Накрытый стол. В комнате, за столом понурив голову в одиночестве сидит отец Александр. Жена его и дочь Настя тревожно выглядывают из горницы, прислушиваются к шуму на улице. В прихожую вваливается вся компания: Максим, Мишка, Андрюшка, Егор и оба красноармейца. Мать с дочерью сразу исчезли в горнице. Драчуны грязные, окровавленные. Мишка в избе захохотал, глянув на них.

М а к с и м (драчунам): Умойтесь, вояки! И мировую!

А н д р ю ш к а: Да, да, мировую!

Он стал разливать на столе, заставленном посудой с остатками еды, самогон в стаканы. В простенке за столом неподвижно застыл отец Александр.

Е г о р: Бывайте. Я домой!

М и ш к а Ч и р к у н о в: Погоди, погоди, а мировую с ребятами. Нет, так ты не уйдешь. Не хорошо! Давай, ребята, за мир! (поднял он стакан).

Выпи¬ли все, кроме попа. Андрюшка и ему всунул в руку стакан, но отец Александр только подержал его в руке и поставил назад. Шустряк, узколицый, с маленьким носом и быстрыми веселыми глазами.

Ш у с т р я к: Был такой случай с моим приятелем в Тамбове, это я по поводу мировой…

М и ш к а Ч и р к у н о в (перебивая): Погоди! (Отцу Александру) Так, батюшка, на чем мы остановились, а? Перебили нас, собаки, на самом интересном месте… (Мишка оглянулся на дверь в горницу, поглядел долгим взглядом).

Отец Александр не ответил, усмехнулся как-то снисходительно и горько.

А н д р ю ш к а: Ты говорил – царя скинули, Бога отменили.

М и ш к а Ч и р к у н о в: Верно! Царя нет – свергли! Бога нет – упразднили… Теперь я царь и Бог. Я! (ткнул себе в грудь) Я казню и милую! Вот комиссар для меня указ, но здесь, в Масловке, теперь я Бог! Я царь и Бог!

О т е ц А л е к с а н д р: А тебе не страшно?

М и ш к а: Кого?

О т е ц А л е к с а н д р: Вседозволенности…

М и ш к а: Кого, кого?.. Мне никого не страшно! Хошь, я завтра церковь закрою? Хошь?.. Я и тебя могу отменить…

Шустряк (насмешливо): Не верит он. Гля-кось, смотрит как? Мол, плетешь с пьяной головы. Бог и царь он…

М и ш к а (шустряку): Не верит? А ты веришь?

Ш у с т р я к: Докажи – поверю!

М и ш к а: Я докажу, прям щас докажу… Ответь мне, батюшка, где твой Бог, где твой Христос с его правдой? Почему не поразят нас, тех, кто его отменил? Почему?

О т е ц А л е к с а н д р: Бог милосерден… Каждому дает срок одуматься. А от суда никому не уйти… Время придет – накажет…

М и ш к а: Не плети! Ты ответь, где правда Христова? Почему ее нет на земле?

О т е ц А л е к с а н д р: Если правда Христова не осуществляется в мире… то в этом повинна не правда Христова, а неправда человечья…

М и ш к а: Как, как? Значит, есть правда Христова?

О т е ц А л е к с а н д р: Есть!

М и ш к а: Ага! Хорошо. Как там Христос говорил: возлюби ближнего своего. Это Христова правда… Ты, служитель Божий, несешь нам его правду. Значит, сам ты веришь в правду Христову и обязан следовать ей. Я твой ближний! Но я отменил твоего Бога, я для тебя гадок, мерзок. Но по правде Христовой ты любить должен врага своего, а друга любить ничего не стоить… Любишь ты меня, а? Ответь! Отвечай… (Мишка отчего-то разъярился, схватил обеими руками попа за грудки, притянул к себе и скрипнул зубами). Любишь?

О т е ц А л е к с а н д р: Люблю… Ты не знаешь сам, что творишь.

Мишка оттолкнул, бросил попа на лавку и повер¬нулся ко всем сидевшим за столом, засмеялся хрипло.

М и ш к а: Слыхали, он меня любит! (и опять повернулся к отцу Александру). Бога нет, дурак! Я – Бог! Где он, твой Бог, где?.. Пусть придет, накажет меня. Позови его! Если он всеведущ, почему он не заступится за тебя, верного слугу своего? Ну! Я плюю на твоего Бога, я на тебя плюю.

Чиркун харкнул в лицо попа.

Отец Александр молча вытерся рукавом.

М и ш к а: И теперь любишь?

Е г о р: Отстань от него, слышь? Он тебя не трогает!

М и ш к а: Ты кого защищаешь? Ты коммунист иль кто?.. Иль уже зятьком попа себя чувствуешь?! (выкрикнув это, Мишка быстро оглянулся на дверь в горницу, снова схватил попа за грудки, поднял с лавки). Я тебе сейчас докажу, что я судьбы вершу, а не Бог. Ты поймешь, что Бога нет! Я щас с твоей дочерью грех совершу.

Чиркун отбросил, оттолкнул попа назад и широко и уверенно шагнул к двери в горницу.

Егор вскочил, рванулся к нему, но мордастый подсек ногой сзади, сбил его на пол, навалился сверху. Веселый шустряк кинулся к ним. Они с грохотом свалили лавку, разбили стакан.

Отец Александр вскочил, но сидевший рядом с ним Максим, схватил его за плечо, и ткнул в бок стволом маузера.

М а к с и м: Сидеть, батюшка, сидеть! Твой Бог испытывает тебя! Терпи! Теперь уж что Бог даст… вместе посмотрим! Одному Богу, если он есть, известно, что будет дальше!

Мишка помог мордастому и шустряку связать, стянуть руки Егора длинной утиркой, заткнуть рот тряпкой. И направился в горницу.

Анохин бился на полу, сопел. Кровь из носа текла по щеке.

Из горницы визг доносился, крики. Вылетела попадья, упала у порога. Вскочила и снова рванулась в горницу, но мордастый обхватил ее сзади руками, вытолкал в сени, закрыл двери и вцепился в ручку, не давая открыть. Шустряк с веселым лицом стоял посреди комнаты, следил в раскрытую дверь за тем, что творится в горнице, улыбался сладострастно.

Ш у с т р я к (весело в горницу): Помочь?

Но с места не сдвинулся.

Анохин что есть мочи рванулся, стараясь вырвать руки, мотнул головой, но не смог освободиться.

Ш у с т р я к (сильно ударив его пинком в бок): Лежи! Не рыпайся!

Егор перестал биться на полу, понял, что не вырваться. Только по-прежнему дергал туго стянутыми руками, ослаблял узел. Слезы лились, смешивались с кровью.

Из горницы возня доносилась, утробный, приглушенный хрип.

О т е ц А л е к с а н д р (крестясь на иконы): Восстань, Господи, во гневе Твоем. Подвигнись против неистовства врагов моих, пробудись для мя на суд, который Ты заповедал. Внемли гласу вопля моего, Царь мой и Бог мой! Ибо я к Тя молюсь. Господи, не удаляйся от мя: сила моя! Поспеши на помощь мне!

В горнице стало тихо, так тихо, что быстрый шепот священника страшно звучал в тишине. И все замерли. Егор открыл глаза.

Андрюшка сидел, опустив голову.

Мордастый наливал в стакан самогон.

Шустряк по-прежнему стоял посреди комнаты и наблюдал с полуоткрытым ртом за тем, что происходит в горнице.

Только Максим сидел спокойно, улыбался насмешливо и ехидно.

Шелест одежды, позвякивание пряжки ремня донеслось из горницы, шаги.

О т е ц А л е к с а н д р: Псы окружили мя, скопище злых обступило мя, пронзили руки мои и ноги мои…

Мишка появился на пороге, затягивая ремень. Алая морда его с близко посаженными маленькими глазками поцарапана. Подпоясывался, глядя на бормочущего священника.

М и ш к а: Не клевещи, не обманывай Бога… Пока не пронзили. А это идея!

Ш у с т р я к (рванувшись в горницу): Теперь я пойду.

М и ш к а (оттолкнул его и прикрыл дверь в горницу): Погоди!

Шустряк обиделся, скосомордился, отошел к столу. Чиркун налил самогона в стаканы себе и шустряку. Выпил, крикнул:

М и ш к а: Пейте, ребята!.. Андрюшка, ты чего смухордился? Разливай, пей да гляди веселей… А ты чо, батюшка, бороду опустил? (Мишка ухватил отца Александра за бороду, поднял голову ему). Ну, понял теперь, что Бога нет? Я – Бог! Молись мне! Ну, на колени – и молись! Бей поклоны! Благодари за то, что я, Бог, снизошел до твоей дочери! Молись, чтоб родила Бо¬жьего сына…

Он дернул попа за бороду, потянул вниз, заставил согнуться, но отец Александр не встал на колени. Мишка ударил его левой рукой по лысому затылку.

М и ш к а: Вставай! Молись вслух, чтоб все слышали! (Бороду из руки не выпустил. Поп изогнулся, но не вставал на колени, морщился, молчал). Не хочешь? Не хочешь признать меня Богом? Не веришь? А где же тогда твой Бог?.. Вставай! (Мишка сильно рванул его за бороду вниз и отпустил. Поп упал. Чиркун пнул его ногой). Нет, я тебя заставлю отречься от твоего Бога. Ты будешь молиться мне!

Егор дергался на полу, рвал руки, тужился, стараясь их освободить. Кровь из носа по-прежнему текла, смешивалась со слезами.

М и ш к а: Андрей, найди молоток-гвозди в сенцах, быстро! (Священнику) Щас мы испытаем твою веру, как Христа распнем.

Максим по-прежнему снисходительно улыбался, глядя на Мишку и священника.

Андрюшка бросил огрызок огурца на стол и как-то суетливо побежал в сени. Двери оставил открытыми. Вернулся с молотком, гвоздями, протянул Чиркуну. Мишка взял. Он отхлебнул из стакана, взглянул исподлобья на шустряка, смотревшего на него, насмешливо и недоверчиво. Остальные красноармейцы отводили глаза, даже Андрюшка Шавлухин сел за стол белый, напряженный.

М и ш к а: Хэ, ну, батюшка, отрекаешься от своего Бога? А? Будешь молиться на меня?

Отец Александр покачал головой, торопливо, ре¬шительно поднялся с лавки, перекрестился широко, быстро говоря:

О т е ц А л е к с а н д р: Храни мя, Боже, ибо я на Тя уповаю! Да не скажет враг мой: «я одолел его». Да не возрадуются гонители мои, если я поколеблюсь! (перекрестился, спросил у Чиркуна). Где крест мой?

Мишка снова растерялся.

М и ш к а: Жалкую, что ночь! Быстренько бы сварганили крест… Но я тебя на стене распну. Становись! (указал на беленую мелом перегородку, отделяющую прихожую от горницы).

Священник послушно шагнул к стене мимо лежавшего на полу Егора, прижался к ней спиной, раскинул руки. Глаза он закрыл, выставил широкую, с проседью, бороду. Шептал, молился про себя. Губы и борода шевелились.

Максим молча с заинтересованной улыбкой следил за происходящим.

М и ш к а (Шавлухину): Андрей, держи молоток! Пришпиль его к стене!

Андрюшка схватил стакан со стола, глотнул торопливо. Но не пошел в него самогон, отрыгнулся, полезло из Андрея все, чем он закусывал. Зажал он рот и выскочил в сенцы.

М и ш к а (протянув молоток насмешливому шустряку): Может, ты возьмешься?

Ш у с т р я к: Ты Бог, ты и твори.

М и ш к а: Трусы, слабаки! Смотрите сюда!

Он подошел к священнику, подставил ржавый гвоздь к его растопыренной, прижатой к стене ладони, размахнулся молотком и с плеча врезал по гвоздю. Кровь брызнула на белую стену.

Мишка успел стукнуть еще раз.

Егор рванулся, что есть сил, выдернул руку из утирки, вскочил, и даже не ударил, отшвырнул Чиркуна к суднику. Красноармейцы мгновенно насели на Егора сзади. Анохин крутился, бился, мотал их по прихожей, сбивая табуретки, лавки.

В В дом священника ворвались Николай, Игнат Алексеевич и другие мужики. Комната заполнилась людьми. Треснул револьверный выстрел. Шум, крики.

Егор поднялся с пола. Прихожая была забита кричащими, суетящимися мужиками. Из сеней тоже шум доносился, возня. Втащили пьяного Андрюшку. Мордастого красноармейца, Максима и Мишку тоже скрутили, связывали на полу. Плачущая навзрыд попадья поддерживала у стены бледного священника, а брат Егора, Николай, пытался вытащить гвоздь. Кровь текла из ладони. Наконец вырвал Николай гвоздь.

2 – о й к р е с т ь я н и н: Карасин несите! Рану промыть!

3 – и й к р е с т ь я н и н: И паутина нужна! Паутинки найдите на рану!

Стали промывать керосином рану, накладывать паутину, перевязывать чистой тряпкой. Шум стоял в комнате по-прежнему.

Матерились, угрожали расправой красноармейцы.

Командовал мужиками Трофим Булыгин, плечистый крепыш с русой, короткой бородой, с револьвером в руке, отобранным у Мишки.

Связанный Мишка лежал на боку возле судника. Увидев револьвер в руке Трофима, Анохин кинулся к нему, в одно мгновенье вырвал револьвер, оттолкнул мужика, заслонявшего Мишку, и выстрелил. Трофим Булыгин успел опомниться, ударил снизу по руке Егора. Пуля угодила в пустой горшок на суднике. Черепки посыпались на Мишку. Он крутнулся на полу, увидев Егора с револьвером, направленным на него, сбил связанными ногами помойное ведро с водой.

Мужики навалились на Анохина, отобрали револьвер.

И г н а т А л е к с е е в и ч (Егору): Ты чо, сбесился? А ну сядь! (Силой усадил он на лавку сына).

Е г о р: Я убью его… все равно убью его.

В комнате стало тихо, стали слышны слова батюшки, стоящего на коленях перед образами.

О т е ц А л е к с а н д р: Господь, твердыня моя и прибежище мое, избавитель мой! Ты испытал сердце мое, посетил мя ночью, искусил мя, и ничего не нашел; от мыслей моих не отступают уста мои…

Мужики крестились вместе со священником. Николай встал на колени позади него, опустились на пол и все мужики. Помолились они, воздали хвалу Господу.

Н и к о л а й (отцу Александру): Батюшка, что нам делать с арестованными.

О т е ц А л е к с а н д р: Бог им судья. Не уйдут они от суда праведного… Отпустить надоть.

Т р о ф и м Б у л ы г и н: От Божьего суда они не уйдут. Это так. Но и власть должна их дела оценить… Не надо отпускать. Запрем в сарае. А утром вызовем военкома из волости.

И г н а т А л е к с е е в и ч: Не, неча в волость. В Борисоглеб нада. И утра не ждать, а прям щас!

Е г о р (оглядывая арестованных): А где еще один? Шустряк! (Он кинулся в горницу, но попадья встала у двери, не пустила).

П о п а д ь я: Нету там его. Убег… в окно вылез…

Е г о р: А Настенька?

П о п а д ь я: Настеньке не до тебя! Уйди!