Читать книгу Избранное. Статьи, очерки, заметки по истории Франции и России - Петр Черкасов - Страница 4

В истории взаимоотношений России и Франции XVIII век занимает особое место как эпоха становления русско-французских дипломатических, экономических и культурных связей.

Собственно история дипломатических отношений между двумя странами на регулярной основе начинается с подписания русско-французского договора в 1717 г.

Русско-французские отношения развивались и ранее. В принципе их начало можно датировать 1051 г, когда дочь великого князя киевского Ярослава Мудрого Анна была выдана замуж за французского короля Генриха I. Однако вслед за этим, в какой-то степени, быть может случайным событием, в русско-французских контактах наступала полутысячелетняя пауза, вызванная разделением церквей в 1054 г. на западную и восточную, феодальной раздробленностью Руси, подпавшей под 300-летнее монголо-татарское иго, и не в последнюю очередь – географической отдаленностью России и Франции, расположенных на противоположных сторонах Старого Света, С конца XVI в. контакты между Россией и Францией были восстановлены[2], но сводились лишь к эпизодическому обмену посольствами и миссиями, зачастую без определенных политических целей.

Заметный интерес к России появился во Франции лишь с середины XVII в., когда Алексей Михайлович, словно предвосхищая политику Петра – своего сына и преемника, – осторожно пытался ввести страну в семью европейских государств. Этот интерес окончательно определился в годы правления Петра I, поставившего целью своей политики превращение Россия в великую европейскую державу. Именно с Петра – с начала Северной войны в 1700 г. – можно датировать новую эпоху в истории непростых, часто конфликтных русско-французских отношений XVIII в. Это было время становления отношений России и Франции на новой основе взаимного интереса и равноправия. Русско-французские связи отныне превратились в важный фактор европейской политики.

Прежде всего, необходимо хотя бы к самых общих чертах определить внешнеполитические цели и интересы Россия и Франции в описываемую эпоху, выяснить степень их близости или расхождения.

Стратегические интересы России как крупнейшей евроазиатской державы требовали выхода к Балтийскому и Черному морям. Это было важнейшее условие преодоления ее исторически возникшего культурно-цивилизационного и политического отчуждения от остальной Европы. Выхода к морям требовали торгово-экономические интересы России, отставание которой в решающей степени объяснялось ее оторванностью от европейских рынков.

Необходимость преодоления искусственно возникшей замкнутости России сознавали уже Иван Грозный и Алексей Михайлович, но их попытки преодолеть эту замкнутость успеха не имели. Историческая миссия реализации давних национально-государственных интересов России выпала на долю Петра I. Азовские походы и Северная война обозначили два геостратегических направления внешнеполитических усилий Петра Великого – Черное и Балтийское моря.

Стремление Петра превратить Россию в великую европейскую державу натолкнулось на самое решительное противодействие ее давних противников – государств так называемого «Восточного барьера» – Швеции, Польши и Турции, – создававшегося усилиями французской дипломатии со времен Франциска I, Генриха IV и кардинала Ришелье. «Восточный барьер» воздвигался Францией не против России, а против Австрийских и Испанских Габсбургов с их гегемонистскими притязаниями, тем не менее, именно «Восточный барьер» долгое время разделял Россию и Францию.

Приверженность Франции союзам, образованным в XVI–XVII вв., антигабсбургская ориентация ее политики в решающей степени определили негативную позицию версальского двора по отношению к России, долго и безуспешно искавшей сближения с Францией,

Ответственность Франции за длительный период отчуждения в отношениях с Россией признавали авторитетные французские историки, и прежде всего А. Рамбо, подготовивший двухтомную публикацию дипломатических документов из Архива французского Министерства иностранных дел по истории франкорусских отношений с середины XVII в. до Великой французской революции[3]. Эта публикация, осуществленная в 1890 г, до сих пор остается основным документальным источником для изучения русско-французских отношений указанного периода. К сожалению, ни в дореволюционной России, ни в Советском Союзе не была осуществлена аналогичная публикация русских дипломатических документов об отношениях с Францией в XVII–XVHI вв.[4]

Рамбо принадлежит и научно обоснованная периодизация истории дипломатических отношений между дореволюционной Францией и Россией. Он выделял в ней пять основных периодов: 1051–1654 гг. – от Анны Ярославны и Генриха I до Алексея Михайловича и Людовика XIV; 1654–1726 гг. – от русско-польской войны, пробудившей во Франции интерес к России, до заключения русско-австрийского союза, превратившего Россию в противника Франции; 1726–1756 гг. – период 30-летней открытой враждебности между двумя странами, отмеченный временным разрывом дипломатических отношений (1748–1756); 1756–1775 гг. – от Семилетней войны, когда Россия и Франция оказались в составе одной коалиции против Пруссии и Англии, до воцарения Людовика XVI, при котором определилась тенденция к русско-французскому сближению; 1775–1789 гг. – «золотой век» в истории русско-французской дипломатии, время интенсивного сближения России и Франции, прерванного началом Великой французской революции[5].

Периодизация Рамбо может быть принята с двумя поправками. Во-первых, русско-французские отношения составляют еще один самостоятельный период в эпоху Французской революции 1789–1799 гг. Во-вторых, при всей важности для русско-французских отношений времени правления Алексея Михайловича более верным представляется датировать исходный рубеж этих новых отношений началом Северной войны 1700 г, когда Россия впервые заявила о себе как о великой европейской державе.

Достоинство периодизации, предложенной Рамбо, заключается в том, что она ориентирована не на отдельные даты или события в двусторонних русско-французских отношениях (договор 1717 г), а вписана в контекст европейской политики. Несомненно, самым убедительным свидетельством четко определившегося интереса Франции к России стало заключение в 1717 г. в ходе Северной войны первого русско-французского договора. Данный период в русско-французских отношениях, как обоснованно считал Рамбо, завершается подписанием Россией и Австрией в 1726 г. союзного договора, обозначившего новую внешнеполитическую ориентацию петербургского двора. Мнение Рамбо в связи с этим представляется более обоснованным, чем точка зрения академика А.Л. Нарочницкого, который выделял в самостоятельный этап русско-французских отношений период от договора 1717 г. до тройственного австро-русско-французского союза 1756 г.[6] В данной периодизации, как представляется, неоправданно игнорируется поворот России в 1726 г. к тесному сближению с Австрией, что вызвало длительное обострение в русско-французских отношениях, вплоть до начала Семилетней войны в 1756 г.

Определенной корректировки требует и выделение А.Л. Нарочницким в качестве единого периода в развитии русско-французских отношений 33-летнего отрезка времени от начала Семилетней войны до Великой французской революции – 1756–1789 гг.)[7]. В принципе, такая периодизация вполне обоснована, но нуждается в уточнении: внутри обозначенных хронологических рамок, и на это первым обратил внимание все тот же Рамбо, четко выделяются два этапа, рубежом между которыми стала смерть Людовика XV в 1774 г. Лишь с воцарением Людовика XVI, признавшего фактический распад «Восточного барьера» в результате военного упадка Швеции, первого раздела Польши в 1772 г. и поражения Турции в войне с Россией 1768–1774 гг., версальский кабинет решился наконец пересмотреть прежнее негативное отношение к России. Именно с этого времени – 1774–1775 гг. – начинается недолгий «золотой век» в отношениях России и Франции, прерванный Революцией.

История русско-французских отношений в XVIII в. до сих пор не получила полного освещения ни во французской, ни в отечественной историографии. Наиболее систематическое (хотя и краткое) ее изложение, основанное на французских дипломатических документах, содержится во вступительной статье и комментариях А. Рамбо к упоминавшимся двум томам документальной публикации[8]. Даже спустя 100 лет статья Рамбо, который проявил детальное знание и тонкое понимание всех нюансов как французской, так и российской дипломатии, не утратила своего значения.

Краткий популярный обзор франко-русских отношений от Петра Великого до Июльской революции 1830 г. содержится в брошюре Э. Кене и А. де Сантеля, опубликованной в 1843 г.[9]

В 1892 г. в Москве появилась книга русского историка П.В. Безобразова, написанная по документам двухтомной французской публикации Рамбо, а также по материалам сборников Императорского Русского исторического общества[10]. По признанию самого автора, его книга «не представляет ученого исследования», она «предназначена для публики, интересующейся историей», и носит научно-популярный характер. Автор не привлек ни одного не публиковавшегося архивного документа. И, тем не менее, работа представляет интерес уже по той причине, что она долгое время оставалась единственной обобщающей книгой по истории русско-французских дипломатических отношений с конца XVI до начала XIX в.

В 1893 г. газета «Киевлянин» в № 278, 279 и 281 поместила три статьи профессора Киевского университета В.С. Иконникова с обзором русско-французских отношений за XVI–XVIII вв. Статьи эти в том же году были опубликованы в виде брошюры[11].

На исходе XIX и в начале XX в. в России под руководством профессора Ф.Ф. Мартенса осуществлялась публикация многотомного «Собрания трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами». В трех томах этого добротного издания, предпринятого параллельно на русском и французском языках, опубликован ряд соглашений между Россией и Францией, в частности тексты союзного договора 1717 г. и торгового трактата 1787 г. Все эти документы прокомментированы Ф.Ф. Мартенсом, которому принадлежит и обстоятельная вступительная статья о развитии русско-французских отношений с XVI в. до 1717 г.[12]

Интерес к проблематике русско-французских отношений, возникший в начале 90-х годов XIX в., был связан с происходившим тогда процессом сближения России и Франции, приведшим в 1893 г. к созданию военно-политического союза двух государств. После Первой мировой войны и Октябрьской революции 1917 г. в России этот интерес с обеих сторон заметно поубавился и начал расти лишь в середине истекающего столетия, когда возродилась тенденция к сближению и сотрудничеству СССР и Фракции.

В 1965 г. в Париже была опубликована книга К. Грюнвальда, бывшего российского эмигранта во Франции, принявшего советское гражданство, который в увлекательной, скорее публицистической, чем научной манере, осветил всю многовековую историю русско-французских отношений с середины XI в. до середины 60-х годов XX столетия[13].

Упомянутые работы обзорного характера – это практически все, что написано по истории русско-французских дипломатических отношений в XVIII в. К этому можно добавить общие труды по истории международных отношений и дипломатии XVIII в., где русско-французские отношения довольно схематично рассматриваются в контексте европейской политики[14]. Отсутствие обобщающего комплексного исследования русско-французских отношений за весь XVIII в. частично компенсируется наличием ряда публикаций по отдельным вопросам и аспектам этих отношений[15].

В данной работе ставится цель провести своеобразную «инвентаризацию» проблематики русско-французских отношений в XVIII в., выделив, прежде всего, неразработанные во французской и отечественной историографии вопросы. Одновременно необходимо уточнить и детализировать периодизацию русско-французских отношений той эпохи.

* * *

Первый период русско-французских отношений в XVIII в. укладывается в рамки двух событий – начало Северной войны в 1700 г. и заключение союзного договора между Россией и Австрией в 1726 г.

Внутри этого периода просматриваются несколько этапов, соответствующих разным стадиям в русско-французских отношениях. Первый этап совпадает с начальной фазой Северной войны[16]. Это время, когда честолюбивый русский царь вызывал в Версале смешанные чувства пренебрежения и досады: пренебрежения – в связи с поражениями, которые он терпел в войне против Карла XII, а досады – по той причине, что русская дипломатия сумела переиграть французскую в Польше, королем которой в 1697 г. был избран не французский ставленник принц де Конти, родственник престарелого Людовика XIV, а союзник Петра – саксонский курфюрст Август[17].

В 1705 г. в Париж с миссией улучшить русско-французские отношения был направлен выдающийся петровский дипломат, приближенный царя А.А. Матвеев, который убедился в нежелании французской стороны считаться с политическими и экономическими интересами России, о чем он и сообщил Петру[18].

Русско-французские дипломатические контакты и попытки сближения двух стран, предпринимавшиеся в начале Северной войны, требуют более детального изучения на основе привлечения архивных материалов[19].

Поражение Карла XII под Полтавой 7 июля 1709 г. стало поворотным моментом не только в ходе военных действий, но и в дипломатической истории Северной войны, в частности в развитии русско-французских отношений[20]. После 1709 г. меняется стратегическая ситуация на театре военных действий, изменяется и отношение в Европе к России и ее царю. От былого пренебрежения не остается и следа, но перспектива дальнейшего возрастания военно-политической мощи России вызывает опасения.

Со смертью Людовика XIV 1 сентября 1715 г. в русско-французских отношениях наметился поворот к лучшему. Герцог Орлеанский, ставший регентом Франции при малолетнем Людовике XV, изъявил готовность улучшить отношения с Россией. В отличие от Людовика XIV, постаравшегося избежать встречи с Петром I во время первого путешествия русского царя по Европе в 1697–1698 гг., регент немедленно согласился принять Петра, когда стало известно о его намерении осуществить вторую поездку по европейским странам. Пребывание Петра I во Франции с апреля по июль 1717 г. ознаменовалось подготовкой русско-французского союзного договора, который был подписан 15 августа в Амстердаме[21]. По мнению большинства историков, Амстердамский договор не имел практических последствий для русско-французских отношений, так как Франция не намеревалась пожертвовать ради России ни союзом с Англией и Голландией, ни давними узами, связывавшими ее с Турцией, ни даже ставшей обременительной и бессмысленной поддержкой Швеции.

И все же этот договор имел положительное значение для России. «Действительно, прямые последствия Амстердамского договора были ничтожны, – отмечал исследователь дипломатии Петра I Н.Н. Молчанов. – Но косвенно он во многом способствовал укреплению международных позиций России, притом в очень ответственный, критический момент. Главное состояло в том, что с этим договором Россия все глубже входила в европейскую систему международных отношений. Она получила основание для официальных контактов с Швецией с целью заключения мира»[22].

Обстоятельства, связанные с подготовкой Амстердамского договора, равно как и в целом русско-французские отношения в 1709–1717 гг. не нашли полного освещения в отечественной историографии. Во Франции единственным специальным исследованием данного вопроса до сих пор остается книга виконта П. де Гишена «Петр Великий и первый франко-русский трактат (1682–1717)», опубликованная еще в 1908 г. и написанная исключительно на французских материалах[23].

Дополнительного изучения требует также вопрос о посреднической роли французской дипломатии в мирном урегулировании военных конфликтов России с Турцией и Швецией. Менее всего прояснен вопрос о посредничестве Франции в заключении мирного договора между Россией и Турцией в декабре 1720 г.[24]

Секретная статья Амстердамского договора 1717 г. предусматривала посредничество Франции в заключении мира между Россией и Швецией, но на практике обе стороны прибегли к нему лишь после провала Аландского конгресса 1718 г, когда они не смогли прийти к соглашению[25]. Воспользовавшись неожиданной смертью Карла XII в декабре 1718 г., французская дипломатия вновь предложила свои посреднические услуги воевавшим сторонам. В результате умелых действий французского дипломата Кампредона 30 августа 1721 г. в Ништадте в Финляндии был подписан мирный договор между Россией и Швецией, положивший конец более чем 20-летней Северной войне[26]. Ништадтский договор закрепил выход России к Балтийскому морю.

Участие Франции в мирном завершении Северной войны отвечало и ее собственным интересам, прежде всего из-за ощутимого падения французского влияния в Европе после унизительного для Франция Утрехтского договора 1713 г, по которому она лишилась части своих владений в Северной Америке и вынуждена была отказаться от большинства притязаний на самом европейском континенте.

После Амстердамского и Ништадтского договоров можно было ожидать дальнейшего сближения между Россией и Францией. Но этого не произошло, несмотря на постоянно выражавшуюся Петром I готовность идти на широкое сотрудничество с Францией. Он предложил скрепить союз двух стран брачными узами между своей младшей дочерью Елизаветой и юным Людовиком XV. Петр был даже согласен выдать ее замуж за герцога Шартрского, сына регента.

Однако его идея была встречена в Версале с холодным высокомерием. Он ожидал официального признания версальским двором своего императорского титула, но натолкнулся на вежливый отказ. Когда Петр предложил герцогу Орлеанскому разделить с ним то влияние, которое Россия приобрела в Польше, регент демонстративно игнорировал это предложение, дав понять тем самым, что рассматривает российское «присутствие» в Польше как временное. Царь надеялся на широкий приток необходимых его стране технических специалистов и ремесленников из Франции, но в Версале были безучастны к нуждам и потребностям царя-реформатора и не поощряли «утечку умов» в Россию[27]. Все свидетельствовало об очевидном нежелании Франции укреплять наметившийся было союз с Россией: 1717–1726 гг. – это время упущенных возможностей в русско-французских отношениях.

После смерти Петра и воцарения Екатерины I в 1725 г. отношения Франции к России стало еще более враждебным. Франция демонстративно поддержала короля Дании против герцога Голштинского, зятя Екатерины. В Турции совсем еще недавняя линия французской дипломатии на нормализацию турецко-русских отношений, позволившая дважды – в 1720 и 1724 гг. – предотвратить войну между Портой и Россией, сменилась откровенно подстрекательской, антирусской позицией нового французского посла в Константинополе д’Андрезеля. Первый министр Франции герцог Бурбонский сделал поразивший даже версальский двор выбор супруги для юного короля Людовика XV. Ею должна была стать Мария Лещинская, дочь изгнанного из Польши короля. Этот мезальянс трудно было объяснить иначе, как прямым вызовом России в Польше. Не имела успеха и настойчивость российского посланника во Франции князя Б.И. Куракина, добивавшегося признания за Екатериной I императорского титула.

«Здешний двор в том чинит трудность, – сообщал он в мае 1725 г. в Коллегию иностранных дел, – и без взаимного авантажу при каком случае или при какой важной негоциации того титула дать не может»[28]. Продолжалось бессмысленное и расточительное для французской казны субсидирование обескровленной в войне Швеции.

Демонстративная, трудно объяснимая в тех условиях враждебность версальского двора по отношению к России, разумеется, не осталась незамеченной в Вене, где еще с 1717 г. с тревогой наблюдали за франко-русским сближением.

Умелыми действиями и интригами австрийская дипломатия сумела привлечь на сторону своего императора ближайших советников Екатерины I – А.Д. Меншикова и вице-канцлера А.И. Остермана, прежде ориентировавшихся на Францию. Постепенно в Петербурге пришли к выводу о преимуществах внешнеполитической ориентации на Австрию, с которой у России никогда не было серьезных противоречий, зато всегда были общие враги – Турция, Швеция и Польша. С середины 1725 г. начинается русско-австрийское сближение.

Однако мысль о сохранении союза с Францией все еще не была оставлена в Коллегии иностранных дел Российской империи. В секретной инструкции князю Б.И. Куракину от 23 ноября 1725 г. подчеркивалось: «Мы никогда не намерены с какой бы то ни было державой вступить в обязательства, которые интересам французским или против Франции быть могли, пока Франция взаимно таким же образом поступать будет. Вы можете о сем намерении французский двор наикрепчайше обнадежить»[29]. Посланнику поручалось информировать первого министра Людовика XV о желании России заключить новый торговый договор с Францией. «К сему, несомненно, всегда готовы будем», – подчеркивалось в инструкции[30].

Но добрая воля, проявленная Россией, равно как и предложение об улучшении русско-французских отношений путем заключения торгового договора, были отвергнуты Францией. России ничего не оставалось, как принять настойчивое предложение Австрии о заключении союзного договора, который был подписан в Вене 6 августа 1726 г.

Заключение русско-австрийского союзного договора 1726 г. подвело черту под первым периодом отношений между Россией и Францией. Он характеризовался, с одной стороны, косвенным противостоянием двух государств, вытекавшим из их старых союзов, из расхождения внешнеполитических устремлений. С другой – это было время пробуждения взаимного интереса друг к другу, попыток сближения и взаимодействия, потерпевших неудачу по вине Франции, которая не смогла правильно оценить изменений в европейской политической системе, вызванных новой ролью России, и продолжала проводить прежнюю линию на поддержание «Восточного барьера».

В изучении русско-французских отношений 1700–1726 гг. имеются «белые пятна», ликвидация которых требует широкого использования французских и особенно отечественных архивных материалов. Помимо перечисленных тем и вопросов, ожидающих своего изучения, необходимо указать на слабую разработанность такой важной проблемы, как культурные связи России и Франции в первой четверти XVIII в.[31]

Представляется важным более детально выяснить неоднозначное отношение во Франции к петровским реформам начала века, поскольку именно тогда, в первой четверти XVIII в., возникло два противоположных подхода к оценке происходившей европеизации России – одобрительный и негативно-критический, прочно утвердившиеся в идеологии Просвещения и в позднейшей французской политической мысли. Тогда же родился и миф о «русской угрозе» для Европы[32].

Союз между Россией и Австрией 1726 г. положил начало новому, 30-летнему периоду открытой враждебности в русско-французских отношениях. Отныне, как подчеркивал Рамбо, Россия «не только враг наших друзей, но и союзник нашего главного противника»[33]. Этот период продолжался до примирения Австрии и Франции в 1756 г., что позволило улучшить и русско-французские отношения.

Франция с опозданием осознала все негативные для себя последствия, к которым привело пренебрежение дружбой с Россией. В лице последней Габсбургская империя приобрела мощного союзника. Сохраняя видимость равнодушия, французская дипломатия искала пути и средства возобновить неосмотрительно прерванный ею же диалог с Петербургом, но после смерти Екатерины I в 1727 г. там не было политической стабильности.

Менее трех лет процарствовал Петр II, внук Петра Великого, умерший от оспы в 1730 г. в неполные 16 лет. Российский престол заняла племянница Петра I, Анна Иоанновна, вдова герцога Курляндского. Фактическим же правителем России стал ее фаворит герцог Э.-И. Бирон, быстро стяжавший всеобщую ненависть. Вице-канцлером продолжал оставаться А.И. Остерман, твердо ориентировавшийся на союз с Австрией. Его линия поддерживалась Бироном. Вместе с тем в Петербурге имелись и противники проавстрийской политики. Их возглавлял фельдмаршал Б.-Х. Миних, президент Военной Коллегии и петербургский губернатор, мечтавший свалить Бирона и Остермана. Именно на него сделал ставку французский поверенный в делах при российском дворе Маньян. Но Миниху не удалось при жизни Анны Иоанновны устранить ни Бирона, ни Остермана. Вплоть до 1740 г. Россия твердо следовала букве и духу Венского договора с Австрией. Когда в начале 1733 г. в результате смерти Августа II возобновилась борьба за польскую корону, Россия вместе с Австрией безоговорочно поддержала сына умершего короля, саксонского курфюрста Августа. Франция же действовала в пользу Станислава Лещинского, ставшего к тому времени тестем Людовика XV.

На протяжении войны за Польское наследство Франция пыталась поддерживать дипломатические контакты с Россией. В 1734 г. с секретной миссией в Петербург был направлен аббат Ланглуа[34]; в 1734–1735 гг. там находился Фонтон де Летан, обсуждавший вопрос о репатриации французских военнопленных, захваченных в Гданьске[35]; в конце 1737 г. в Россию с секретной миссией прибыл граф де Лалли-Толендаль, одержимый идеей возобновления франко-русского союза. Лалли-Толендаль пробыл в России до конца 1738 г. Единственному из французских эмиссаров ему удалось сдвинуть франкорусские отношения с мертвой точки[36]. Он пообещал содействие Франции с целью достижения мира между Россией и Турцией.

Русско-французские отношения во время войны за Польское наследство России и Австрии с Турцией в 1735–1739 гг. до сих пор остаются почти неисследованными по российским дипломатическим документам. Особый интерес представляет изучение событий 1740–1744 гг., когда была предпринята энергичная попытка добиться переориентации России с Австрии на Францию, сопровождающаяся прямым французским вмешательством во внутренние дела России. Эта попытка связана с деятельностью чрезвычайного посла Людовика XV в Петербурге маркиза де Ла Шетарди.

Шетарди прибыл в Россию в последний год царствования бездетной Анны Иоанновны. В полученных им инструкциях указывалось на необходимость обратить особое внимание на великую княжну Елизавету Петровну, как на возможную преемницу Анны Иоанновны[37]. Было известно, что дочь Петра Великого, возглавлявшая при дворе «русскую партию», откровенно симпатизировала Франции.

За несколько дней до смерти Анна Иоанновна назначила наследником престола младенца Иоанна Антоновича – сына принца Брауншвейг-Люнебургско-го и Анны Леопольдовны, своей племянницы. Чуть более года продолжалось правление Анны Леопольдовны, свергнутой в результате переворота, осуществленного сторонниками Елизаветы Петровны в ноябре 1741 г. Среди активных участников заговора был и Шетарди, ставший к тому времени одним из ближайших конфиденциальных советников Елизаветы Петровны: в решающий момент он предоставил финансовые средства для осуществления переворота.

Шетарди активно добивался расторжения русско-австрийского союза, в более широком плане – ослабления влияния России в Европе. Переписка Шетарди с кардиналом Флери, первым министром Людовика XV, ясно показывает истинные цели французской дипломатии ослабить влияние России в европейской политике[38].

Затаенный смысл усилий Франции и ее представителя в Петербурге первым разгадал А.П. Бестужев-Рюмин, назначенный Елизаветой Петровной вице-канцлером Российской империи. Будучи последовательным сторонником союза с Австрией с привлечением к нему Англии, Бестужев-Рюмин повел решительную борьбу с Шетарди, влияние которого на императрицу первое время было поистине безграничным. Эта борьба продолжалась до середины 1742 г. и завершилась победой вице-канцлера, предъявившего Елизавете Петровне перлюстрированную корреспонденцию Шетарди и других французских дипломатов, где откровенно излагались подлинные цели Франции – помочь России «впасть в прежнее ее ничтожество»[39].

Летом 1742 г. Шетарди вынужден был покинуть Россию. Вместо него в Петербург в ранге посланника прибыл шевалье д’Алион. В это время Россия находилась в состоянии войны с Швецией, возникшей из-за французских интриг. Д’Алион был уполномочен предложить французское посредничество в мирном урегулировании русско-шведского конфликта, но услуги Франции были отвергнуты Бестужевым-Рюминым: военные действия развивались успешно для России. В июне 1743 г. в Або, в Финляндии был подписан мирный договор, по которому к России отошла часть южной Финляндии. Одним из следствий Абоского договора была утрата прежнего французского влияния в Швеции, королем которой стал представитель родственного России голштинского дома Адольф-Фридрих.

В обстановке разгоравшейся войны за Австрийское наследство Людовик XV был готов предложить Елизавете Петровне договор о союзе и торговле и даже пойти на признание ее императорского титула, в чем было отказано самому Петру Великому и всем его преемникам и преемницам[40]. Вновь на сцене появился Шетарди, вторично направленный в 1743 г. в Петербург в качестве посланника.

Авантюризм и легкомысленность маркиза с самого начала поставили его в трудное положение при петербургском дворе. По непонятным причинам он воздерживался от вручения верительных грамот и проживал в Петербурге как частное лицо. Словно капризный ребенок, он всякий раз ждал личного приглашения от императрицы. Вместо выполнения возложенной на него миссии Шетарди с головой окунулся в интриги против Бестужева-Рюмина, поставив своей главной цель свалить его с поста вице-канцлера. Дом маркиза превратился в центр антиправительственного заговора. В борьбе против Бестужева-Рюмина Шетарди действовал заодно с лейб-медиком Елизаветы Петровны французом Анри Лестоком, пользовавшимся расположением императрицы.

Однако и вице-канцлер не терял времени даром. Он внимательно следил за интригами Шетарди, регулярно перехватывал и перлюстрировал его корреспонденцию. Один из помощников Бестужева-Рюмина сумел раскрыть шифр, которым пользовался французский посланник, после чего вице-канцлер был в курсе всех интриг и замыслов самонадеянного маркиза. Собрав компрометирующий Шетарди материал, Бестужев-Рюмин предъявил его императрице, потребовав немедленного выдворения француза за пределы России по обвинению в заговорщической деятельности. Елизавета Петровна внимательно изучила около 50 официальных депеш и частных писем Шетарди, из которых следовало, что французский посланник стоит в центре нового заговора. Но что более всего ранило самолюбие императрицы, так это пренебрежительно-оскорбительные отзывы Шетарди о ней.

17 июня 1744 г. Шетарди был вручен именной указ, повелевавший ему немедленно выехать за пределы России[41]. Незадачливому дипломату не оставалось ничего другого, как подчиниться повелению глубоко оскорбленной Елизаветы Петровны, которая так и не узнала о доброй воле Людовика XV, уполномочившего Шетарди добиваться заключения союзного и торгового договора с Россией, а заодно объявить о возможности признания за дочерью Петра императорского титула.

А в Петербург срочно был направлен в качестве посланника шевалье д’Али-он с задачей любой ценой компенсировать ущерб, нанесенный русско-французским отношениям его предшественником. Однако он оказался слишком серьезным. Возможность нормализации отношений России и Франции, быть может,

и существовавшая в 1743 г., была упущена. Россия еще прочнее утвердилась в своей ориентации на Австрию. Бестужев-Рюмин, укрепивший свое положение после назначения его великим канцлером Российской империи, подготовил новый союзный договор с Австрией, подписанный в мае 1747 г. В соответствии с ним 30-тысячная русская армия на исходе войны за Австрийское наследство вторглась в Германию и вновь оказалась на берегах Рейна. В октябре 1748 г. в Аахене был подписан мирный договор, признавший за Марией Терезией императорскую корону. Франция же лишилась своих завоеваний в Нидерландах, а также отчасти в Индии и Америке.

Все это способствовало полному охлаждению в отношениях между Россией и Францией, прерванных в конце 1748 г. Россия, направлявшаяся твердой рукой Бестужева-Рюмина, шла по пути тесного взаимодействия в европейской политике с Австрией и Англией. Франция же тщетно пыталась восстановить былое влияние в Швеции, Польше и Турции, действуя тем самым в ущерб российским интересам.

За отсутствием официальных отношений оба правительства использовали удобные поводы для тайных контактов. Секретная русско-французская дипломатия 1749–1756 гг. также ждет еще своего исследователя. Речь идет прежде всего о секретных миссиях Мишеля в 1753 г. и шевалье Дугласа, дважды – в 1755 и 1756 гг. – направлявшегося в Россию принцем де Конти, главой тайной дипломатии Людовика XV[42]. Эти контакты не могли серьезно повлиять на состояние русско-французских отношений, но они создали почву для последовавшего вскоре возобновления официальных связей.

Важнейшим итогом войны за Австрийское наследство явилось быстрое возвышение Пруссии, управлявшейся молодым, амбициозным королем Фридрихом II, к которому по Аахенскому миру отошла Силезия. Но территориальные притязания прусского короля не были удовлетворены. Возникновение прусской угрозы быстро осознали не только в Вене, но также в Петербурге и Париже.

Еще в 1753 г. Бестужев-Рюмин обратил внимание Елизаветы Петровны на возрастание опасности со стороны Пруссии. Однако из этой правильной констатации старый политик сделал абсолютно неправильный вывод о неизбежном столкновении Пруссии с Англией. Бестужев-Рюмин убедил императрицу заключить 30 сентября 1755 г. договор с Англией, по которому Россия обязывалась в обмен на английские субсидии выставить 70-тысячную армию против Пруссии[43]. Канцлер явно преувеличивал остроту англо-прусских противоречий из-за Ганновера, принадлежавшего королю Англии. Он и предположить не мог, что Англия и Пруссия не только не вступят в войну друг с другом, но смогут объединиться против Австрии, Франции и России.

Подписание 16 января 1756 г. Англией и Пруссией союзного договора, расторгавшего обязательства первой по отношению к России, явилось полной неожиданностью. Англо-прусский договор вызвал то, что в истории дипломатии было названо «ниспровержением союзов» 1756 г. Перед лицом резкого возрастания угрозы со стороны нарушителя европейского равновесия, прусского короля Фридриха II, Франция и Австрия пришли к выводу о незамедлительной необходимости положить конец их извечной вражде. В мае 1756 г. в Версале состоялось историческое примирение Бурбонов и Габсбургов. России, сохранявшей верность союзу 1726 г, с Австрией, не оставалось нечего другого, как присоединиться в январе 1757 г. к Версальскому договору. Одновременно Россия возобновила старый союз с Австрией. Так возникли две враждебные коалиции, ввергнувшие Старый и Новый Свет в Семилетнюю войну 1756–1763 гг.[44]

С 1756 г начался новый период в отношениях между Россией и Францией. В июле 1757 г. в Петербург в качестве французского посланника прибыл маркиз де Л’ Опиталь (Лопиталь); несколько ранее в Париж чрезвычайным послом был назначен старший брат впавшего в немилость канцлера, Михаил Петрович Бестужев-Рюмин, энергично взявшийся за укрепление русско-французского военного союза. С этого времени вплоть до 1792 г. Россия и Франция поддерживали постоянные дипломатические отношения, способствовавшие сближению двух стран. Определяющим в этом медленно и трудно развивавшемся сближении были прекращение франко-австрийского противоборства и размывание «Восточного барьера» в результате военного упадка Швеции и Польши и поражений Турции в войнах с Россией, что постепенно изменило смысл всей «восточной» политики Франции.

Что касается России, то у нее никогда не было иных противоречий с Францией, кроме тех, которые вызывались самим существованием «Восточного барьера». Тем не менее, потребовалось без малого еще два десятилетия после заключения тройственного Версальского союза 1756–1757 гг., прежде чем в истории русско-французских отношений наступил «золотой век». Слишком глубокие наслоения взаимного недоверия, а также продолжавшиеся по инерции косвенные столкновения двух государств в Швеции, Польше и Турции мешали более быстрой нормализации русско-французских отношений. Этот процесс приобрел четко выраженный характер лишь с середины 70-х годов XVIII в. Именно поэтому представляется обоснованным выделение 1756–1775 гг. в самостоятельный период.

Первые годы этого периода (1756–1762) были ознаменованы участием России и Франции в антипрусской и антианглийской коалиции[45]. Вполне возможно, что именно тяжелый опыт неудачной для Франции Семилетней войны, и в особенности измена Петра III союзническим обязательствам в 1762 г., более чем на десятилетие отвратил Францию от сотрудничества с Россией. Необходимо выяснить также и роль австрийской дипломатии в том, что Россию целенаправленно удерживали в роли младшего партнера в Версальской коалиции. Россия была союзником Франции опосредованно, через Австрию. Все это представляется важным в связи с тем, что Елизавета Петровна после 1756 г. и вплоть до своей смерти в январе 1762 г. настойчиво предлагала Людовику XV превратить косвенный русско-французский союз в прямой, но всякий раз наталкивалась на вежливый отказ[46].

Истинные цели французской дипломатии в отношении России во время Семилетней войны лучше всего раскрываются в секретной переписке Людовика XV с его посланником в Петербурге бароном Бретейлем. «Нужно опасаться в равной мере последствий слишком большого влияния или слишком больших успехов русских в этой войне, – писал король своему представителю при петербургском дворе 1 апреля 1760 г. – Чем больше они считают, что необходимы сейчас или были необходимы прежде, тем сильнее они подчеркивают свои заслуги и их претензии становятся более обременительными»[47]. Еще более откровенно и цинично Людовик XV высказался в секретной инструкции Бретейлю от 10 сентября 1762 г. «Все, что может ввергнуть народ (России. – П. Ч.) в состояние хаоса и погрузить во мрак, служит моим интересам. Для меня не стоит вопрос о развитии связей с Россией»[48]. На всем протяжении Семилетней войны Россия оставалась прежде всего союзником Австрии, а уж потом – Франции, что вполне устраивало последнюю. Франция сделала все, чтобы не дать России закрепиться в Восточной Пруссии, занятой русской армией в ходе военных действий.

Останавливаясь на рассматриваемом периоде, необходимо иметь в виду двойственность поведения французской дипломатии в отношении России. С одной стороны, официальный ее руководитель герцог де Шуазель пытался проводить линию на более тесное сближение е русским союзником; с другой – Людовик XV действовал в обход своего министра иностранных дел, тайно инструктируя французских дипломатов в направлении, противоположном указаниям Шуазеля. Смысл этой двойной игры до сих пор полностью не выявлен исследователями. В истории французской дипломатии непонятные действия Людовика XV остались под многозначительным названием «секрет короля».

Одним словом, русско-французские отношения во время Семилетней войны нуждаются в серьезном изучении, Особенно это касается времени правления Петра III – с января по июнь 1762 г, когда произошел фактический распад тройственной Версальской коалиции в результате неожиданного поворота России в сторону Пруссии.

Воцарение Екатерины II в июне 1762 г. не вызвало сколько-нибудь заметного улучшения в русско-французских отношениях, ставших откровенно враждебными при Петре III. Интересно проследить хотя бы по французской дипломатической переписке отношение версальского двора к Петру III и его политике, а также к «революции 1762 г.» и ее главной героине – Екатерине II. Ее шансы удержаться на незаконно захваченном троне оценивались в Версале как минимальные; не отсюда ли едва прикрытое первоначальное пренебрежение Людовика XV к Екатерине II?

До сих пор остается спорным вопрос об отношении Екатерины II к Франции и необходимости союза с ней в первые годы правления императрицы. К. Грюнвальд считал, что «она не любила ни Франции, ни ее политики», несмотря на свое известное увлечение идеями французских просветителей[49]. Рамбо, напротив, полагал, что Екатерина была убежденной франкофилкой[50].

К неизученным вопросам в русско-французских отношениях 1762–1775 гг. следует отнести возобновление противоборства России и Франции в Польше, особенно в связи с первым ее разделом в 1772 г, в Швеции, которую Россия пыталась еще более ослабить и даже расчленить совместно с Данией, и в Турции, против которой Россия в те годы действовала заодно с недавним противником – Англией. Возможности Франции противодействовать России в странах «Восточного барьера» ограничивались франко-австрийским союзом. И все же французская дипломатия сумела нейтрализовать действия России в Швеции, организовав там государственный переворот, утвердивший власть короля Густава III и положивший конец царившей в стране анархии.

Встает закономерный вопрос; что направляло действия французской дипломатии в отношении Швеции, Польши и Турции после франко-австрийского примирения? Очевидно, что после 1756 г. сохранение «Восточного барьера» потеряло прежнюю антиавстрийскую направленность, но зато приобрело направленность антирусскую, так как во Франции усилились опасения в связи с возросшей активностью России в Европе в 60—70-е годы. Все эти вопросы заслуживают более детального изучения.

Стабилизация внутренней обстановки в Швеции после 1772 г, первый раздел Польши и поражение Турции в войне с Россией в 1768–1774 гг. привели к существенным сдвигам в европейской политике и в русско-французских отношениях. Версальский двор постепенно приходит к выводу, что территориальные приобретения России за счет расчлененной Польши и побежденной Турции должны были превратить Екатерину II из нарушительницы европейского равновесия в активную его поборницу. Основная забота императрицы – закрепиться на захваченных позициях и справиться с внутренними потрясениями, вызванными крестьянской войной под предводительством Емельяна Пугачева. У России, по существу, оставалась единственная нереализованная внешнеполитическая цель – окончательно утвердиться на берегах Черного моря, но ее достижение после Кючук-Кайнарджийского мира 1774 г. с Турцией[51] было делом предрешенным.

С середины 70-х годов Франция уже не поддерживала так безоговорочно Турцию, где усиливалось английское и прусское влияние. Между Россией и Францией возникали осознание общности или близости интересов в противодействии возраставшим амбициям Пруссии и Австрии, а также морской гегемонии и колониальной экспансии Англии. Давно миновали времена, когда в Версале пренебрежительно смотрели на европейские претензии «варварской Московии». Став на путь, проложенный Петром I, Россия к 1770-м годам превратилась в великую державу, без участия которой уже не решался ни один сколько-нибудь важный вопрос европейской политики.

Первые признаки перемены настроений в Версале по отношению к Петербургу обнаружились еще в 1772 г, как ни странно, это было связано с разделом Польши между Австрией, Пруссией и Россией. По отношению к России более чем спокойная реакция Версальского двора была скорее неожиданной, учитывая степень традиционной вовлеченности Франции в польские дела. Французскому посланнику в Петербурге Дюрану было рекомендовано вовсе не заявлять протест, а «постараться рассеять личные предубеждения, которые способствовали отдалению двух дворов»[52]. Однако инерция прошлого в сочетании с личной антипатией Людовика XV к России и императрице Екатерине II затрудняли поворот к лучшему во франко-русских отношениях.

Этот поворот произошел лишь вследствие восшествия на престол Людовика XVI в 1774 г. На пост министра иностранных дел был назначен граф де Вержен, превратившийся к тому времени из противника в энергичного сторонника сближения с Россией. В 1775 г. в Петербург прибыл новый посланник, маркиз де Жюинье, с миссией добиться коренного улучшения франко-русских отношений. В Париже с 1773 г. в качестве российского посланника находился князь И.С. Барятинский, много сделавший для нормализации отношений России и Франции.

Успеху русско-французского сближения содействовали трения, постоянно возникавшие между Бурбонами и Габсбургами, несмотря даже на породнение двух домов. Опора на Россию теперь представлялась важным элементом равновесия в европейской политике Франции.

Итак, новый период в русско-французских отношениях начался в 1775 г. и продолжался до 14 июля 1789 г. – начала Великой французской революции. «Это был “золотой век” франко-русской дипломатии», – отмечал Рамбо[53]. Однако он довольно слабо изучен как во французской, так и в русской историографии, хотя события 1775–1789 гг. впервые за все предшествующее время показали большие потенциальные возможности для политического, торгово-экономического и культурного сотрудничества России и Франции.

Изучение русско-французских отношений в данный период предполагает выяснение взаимодействия России и Франции по таким проблемам, как судьба «Баварского наследства» в 1778–1779 гг.[54], война североамериканских колоний Великобритании за независимость в 1774–1783 гг., присоединение Крыма к России в 1783 г. и «греческий проект» Екатерины II, мечтавшей посадить своего младшего внука Константина на восстановленный на развалинах Османской империи христианский престол, русско-шведская 1788–1790 гг. и русско-турецкая 1787–1791 гг. войны, план так называемого Четверного союза между Россией, Францией, Испанией и Австрией против Англии и Пруссии, отношение петербургского двора к предреволюционному кризису во Франции. Слабо изученной остается тема русско-французских торговых отношений, получивших стимул к развитию в результате утверждения России на берегах Черного моря[55].

Кульминацией сближения двух стран в последней четверти XVIII в. стало заключение 11 января 1787 г. русско-французского торгового договора, все еще по-настоящему не изученного[56].

Видную роль в его подготовке и в целом в укреплении связей между версальским и петербургским дворами в 1785–1789 гг., сыграл французский посланник граф Луи Филипп де Сегюр, оставивший интересные воспоминания о своем пребывании в России[57].

Происходивший процесс русско-французского сближения был резко прерван началом революции во Франции, откровенно враждебно встреченной российской самодержицей. Уже в октябре 1789 г. Екатерина II приказала вручить паспорт французскому посланнику, предложив Сегюру в знак личного расположения остаться в России на положении политического эмигранта. С этого времени дипломатические отношения между Россией и Францией постепенно замораживались.

Французская революция 1789–1799 гг. стала особым периодом в истории русско-французских отношений. Эти годы оказались лучше других освещены в отечественной историографии[58], хотя и здесь имеется ряд «белых пятен». Враждебное отношение Екатерины II к революции во Франции хорошо известно, но до сих пор остаются невыясненными причины, по которым Россия вплоть до 1798 г. избегала участия в вооруженной борьбе против революционной Франции, предпочитая действовать за спиной Австрии и Пруссии. Скорее всего, такая воздержанность объяснялась стремлением России воспользоваться ослаблением Франции для окончательного раздела Польши и упрочения своих позиций на Черном море. Этот вопрос нуждается в специальном изучении.

Представляется важным выяснить отношение революционного правительства Франции к участию России во втором (1793) и третьем (1795) разделах Польши, а также к Ясскому договору 1792 г. между Россией и Турцией, закрепившему и расширившему российские приобретения в Северном Причерноморье от Днестра до Кубани. Не вполне прояснен вопрос об участии российского посланника во Франции И.М. Симолина в организации сорвавшегося плана бегства Людовика XVI и его семьи из Франции[59].

Дополнительного изучения требует проблема участия России во второй антифранцузской коалиции[60]. Здесь больше освещался военный аспект этой проблемы – Итальянский и Швейцарский походы А.В. Суворова и действия русского флота на Средиземном море[61]. В должной степени не исследован вопрос о французской роялистской эмиграции в России и ее роли, как в русско-французских отношениях, так и в собственно российской политической жизни и истории[62]. Остаются неиспользованными богатые материалы отечественных архивов по этим темам.

Намного более благополучным выглядит положение с изучением влияния Великой французской революции на русское общество конца XVIII в. и всего XIX столетия. Эта проблема наиболее полно и всесторонне раскрыта в трудах отечественных историков и литературоведов[63].

Бонапартистский переворот 9 ноября 1799 г., завершивший революцию во Франции, подвел символическую черту и под историей русско-французских отношений в XVIII в. Начиналась новая эпоха, и отношения между Россией и Францией уже на заре XIX столетия перешли в совершенно иную плоскость.

Таков примерный перечень проблем и вопросов, относящихся к разным периодам русско-французских отношений в XVIII в., ожидающих дальнейшего изучения и уточнения. Наряду с частными вопросами, которые целиком вписываются в рамки того или иного из выделенных периодов, существуют и проблемы более общего характера, проходящие через все этапы и периоды русско-французских отношений XVIII столетия. Прежде всего, это проблема культурных связей России и Франции, требующая обобщающих исследований[64]. В широком обобщении нуждается и такая тема, как влияние французского Просвещения на Россию. Задача исследователя здесь облегчается обилием литературы по отдельным аспектам и частным вопросам этой обширной темы.

Практически неразработанной до сих пор остается такая важная проблема, как представления о России во Франции XVIII в.[65] Да и образ Франции в общественном сознании России той эпохи все еще не раскрыт должным образом в отечественной исторической литературе. По-прежнему актуальным остается вопрос о публикации в России архивных документов, относящихся к истории русско-французских отношений в XVIII в.

Новая и новейшая история.

1993. № 3. С. 58–74.