Читать книгу Избранное. Статьи, очерки, заметки по истории Франции и России - Петр Черкасов - Страница 7

К концу 70-х годов XVIII в. в результате успешной войны против Турции (1768–1774) Россия частично реализовала стоявшую перед ней давнюю историческую задачу: она обеспечила свое присутствие в районе Северного Причерноморья, присоединив к себе Кабарду, долины Кубани и Терека, крепости Керчь, Еникале и Кинбурн с прилегавшими к ним степными районами между Бугом и Днепром. Принципиально важное значение для России имело навязанное Турции признание политической независимости Крымского ханства, с XV в. находившегося в вассальной зависимости от Османской империи. Новые территориально-политические реалии в районе Северного Причерноморья были определены условиями Кючук-Кайнарджийского мирного договора 1774 г. и Айналы-Кавакской подтвердительной конвенции 1779 г., заключенной при содействии Франции[179].

С воцарением в мае 1774 г. Людовика XVI во внешней политике Франции произошли существенные перемены. Молодой король отверг прежний анти-российский курс предшественника, настойчиво пытавшегося вытеснить Россию на задворки Европы, и в этих целях умело подогревавшего давний антагонизм России с ее соседями – Швецией, Польшей и Турцией. Именно французская дипломатия несет значительную долю ответственности за развязывание русско-турецкой войны 1768–1774 гг.[180]

Людовик XVI и его новый министр иностранных дел граф де Вержен взяли курс на нормализацию отношений с Россией, в частности оказали ей содействие в урегулировании весной 1779 г. очередного конфликта с Портой, пытавшейся в одностороннем порядке пересмотреть условия Кючук-Кайнарджийского мира.

Для ослабевшей Турции Айналы-Кавакская конвенция 1779 г., как и Кючук-Кайнарджийский мирный договор 1774 г., была вынужденной уступкой набиравшей силу России. После трех столетий безраздельного господства в Черноморском бассейне Блистательная Порта не могла примириться с настойчивыми попытками России утвердиться в его северной части. Наиболее болезненно Порта воспринимала утрату контроля над Крымом – важнейшим стратегическим плацдармом в ее историческом противоборстве с Россией. В Константинополе полностью отдавали себе отчет в том, что независимый статус Крыма, зафиксированный в мирном договоре 1774 г. и подтвержденный в конвенции 1779 г, – это роковой шаг на пути его присоединения к Российской империи. Именно поэтому Турция желала добиться возвращения Крыма в вассальную зависимость и восстановления своего контроля над Северным Причерноморьем, что было чревато новым столкновением с Россией.

В России понимали, что навязанные Турции соглашения не способны положить конец историческому спору с Оттоманской Портой за преобладание в Черном море. Речь шла о расширении южных границ России до естественных (морских) пределов и получении выхода в Черное море для налаживания прямых торговых связей с внешним миром. В этом смысле первостепенное значение приобретал Крым.

Крымское ханство, агрессивный вассал Османской империи (до 1774 г.), было живым напоминанием России о пережитом ею татарском владычестве, источником постоянных беспокойств от частых и опустошительных набегов крымцев на южнорусские земли. Кстати, последнее вторжение крымских татар во главе с Каплан-Гиреем в южнорусские провинции произошло в конце 1768 г. Стоило только начаться очередной войне между Россией и Турцией, как территория Крыма немедленно превращалась в удобный плацдарм и базу для снабжения султанской армии и флота. По образному выражению Г.А. Потемкина, Крым был «бельмом на глазу» России.

Добившись от Турции признания независимости Крыма и посадив на крымский престол своего ставленника Шагин-Гирея, Екатерина II при первом же удобном случае намеревалась включить Крым в состав империи, ликвидировав ставшие после 1779 г. эфемерными крымскую независимость и государственность. Крым рассматривался Екатериной и ее сподвижниками как будущая главная опора и стратегический бастион России на Черном море, который должен обеспечивать безопасность ее южных рубежей. Разумеется, императрица понимала, что это чревато новой русско-турецкой войной, но надеялась успеть хорошо к ней подготовиться. В этом смысле Айналы-Кавакская конвенция 1779 г. и Кючук-Кайнарджийский договор 1774 г. не в полной мере удовлетворяли честолюбивые устремления императрицы всея Руси; она оценивала эти соглашения как необходимые шаги к достижению главной цели – утверждению господства России в Черноморском бассейне.

После успешной войны против Турции и прорыва России к Черному морю у императрицы возникают планы присоединения Крыма и окончательного сокрушения Османской империи, умело поощряемые ее новым окружением – Г.А. Потемкиным и А.А. Безбородко, действовавшими вопреки линии, проводимой руководителем Коллегии иностранных дел графом Н.И. Паниным, не одобрявшим экспансии на юг.

Попытки Панина предостеречь императрицу от опасных, с его точки зрения, увлечений ее раздражали. В переписке с друзьями она позволяла себе самые нелестные отзывы о старом политике, которого уважала вся Европа. «Осенью, при приезде наследного принца Прусского, – писала Екатерина в августе 1780 г. ГА. Потемкину, – чаю, у Панина рассудка мало увидим». «…К вранью старого мошенника уже нечувствительна», – говорит она о Панине в другом письме[181]. Участь Н.И. Панина была решена 29 сентября (ст. ст.) 1781 г., когда ему было передано высочайшее повеление сдать все дела вице-канцлеру графу И.А. Остерману.

Бывший фаворит императрицы Григорий Александрович Потемкин стал ее ближайшим советником, которому она доверила управление Новороссийским краем[182]. «Он разбудил беспокойные амбиции царицы, развил у нее вкус к большой политике и завоеваниям», – писал о ГА. Потемкине видный французский историк Альфред Рамбо в комментариях к двухтомной публикации документов по истории франко-русских отношений в XVIII в.[183]

В свое время Потемкин опирался на поддержку Панина, стремясь ослабить влияние на императрицу братьев Орловых. К концу 1770-х годов Панин с его осторожностью и приверженностью прусскому союзу превратился в главного противника Потемкина, мечтавшего о разделе Османской империи между Россией и Австрией. Поэтому Потемкин употребил все свое влияние на Екатерину и добился отставки ее старого сподвижника. Потемкин не имел прямого касательства к делам Коллегии иностранных дел, но с уходом Панина его роль во внешней политике императрицы становится весьма заметной.

В первый ряд министров после опалы Панина начал выдвигаться личный секретарь императрицы Александр Андреевич Безбородко, которого Екатерина назначила вторым (после вице-канцлера графа И. А. Остермана) членом Коллегии иностранных дел[184]. По существу, именно он, а не бесцветный Остерман направлял деятельность Коллегии.

Отставка Панина и последовавшее за этим стремительное русско-австрийское сближение, завершившееся в мае 1781 г. оформлением оборонительного союза против Турции[185], вызвали самую серьезную озабоченность у версальского двора.

Информация, поступавшая из Петербурга и Вены после встречи Екатерины II с австрийским императором в Могилеве в 1780 г., свидетельствовала о пробудившихся аннексионистских устремлениях двух империй в средиземноморскочерноморском регионе. Эти устремления вытекали из их обоюдных притязаний на турецкие владения в Северном Причерноморье (Россия) и на Балканах (Австрия)[186].

Каждая из сторон, разумеется, преследовала собственные цели, но при этом рассчитывала если не на военную, то, во всяком случае, на политическую поддержку союзника. Для России со времен Кючук-Кайнарджийского мира 1774 г. и Айналы-Кавакской конвенции 1779 г. приоритетной целью был Крым.

Необходимость присоединения Крыма к России предельно четко была обоснована в письме-меморандуме Г.А. Потемкина Екатерине II. Этот важнейший документ не имеет точной даты, но его публикатор, В.С. Лопатин, установил, что он мог быть подан императрице между 23 октября и 14 декабря 1782 г. (Именно 14 декабря 1782 г. Екатерина II отреагировала на него подписанием секретнейшего рескрипта Г.А. Потемкину об аннексии Крыма[187].)

Потемкин призывал императрицу не медлить с этим делом: «Естли же не захватите ныне, то будет время, когда все то, что ныне получим даром, станем доставать дорогою ценою… Сколько славно приобретение, столько Вам будет стыда и укоризны от потомства, которое при каждых хлопотах так скажет: вот, могла да не хотела или упустила», – писал Потемкин в меморандуме[188].

«Изволите рассмотреть следующее, – обращался он к ней далее. – Крым положением своим разрывает наши границы. Нужна ли осторожность с турками по Бугу или с стороны кубанской – в обоих сих случаях и Крым на руках. Тут ясно видно, для чего Хан нынешний туркам неприятен: для того, что он не допустит их чрез Крым входить к нам, так сказать, в сердце. Положите ж теперь, что Крым Ваш и что нету уже сей бородавки на носу – вот вдруг положение границ прекрасное: по Бугу турки граничат с нами непосредственно, потому и дело должны иметь с нами прямо сами, а не под именем других. Всякий их шаг тут виден. Со стороны Кубани сверх частных крепостей, снабженных войсками, многочисленное войско Донское всегда тут готово. Доверенность жителей в Новороссийской губернии будет тогда несумнительна. Мореплавание по Черному морю свободное. А то извольте рассудить, что кораблям Вашим и выходить трудно, а входить еще труднее. Еще в прибавок избавимся от трудного содержания крепостей, кои теперь в Крыму на отдаленных пунктах.

Всемилостивейшая Государыня! Неограниченное мое усердие к Вам заставляет меня говорить: презирайте зависть, которая Вам препятствовать не в силах. Вы обязаны возвысить славу России. Посмотрите, кому оспорили, кто что приобрел: Франция взяла Корсику, Цесарцы без войны у турков в Молдавии взяли больше, нежели мы. Нет державы в Европе, чтобы не поделили между собой Азии, Африки, Америки. Приобретение Крыма ни усилить, ни обогатить Вас не может, а только покой доставит. Удар сильный – да кому? Туркам. Сие Нас еще больше обязывает. Поверьте, что Вы сим приобретением бессмертную славу получите, и такую, какой ни один Государь в России еще не имел. Сия слава проложит дорогу еще к другой и большей славе: с Крымом достанется и господство в Черном море. От Вас зависеть будет запирать ход туркам и кормить их или морить с голоду»[189].

Из этого документа следует, что присоединение Крыма рассматривалось Г.А. Потемкиным прежде всего с точки зрения безопасности России. Сейчас бы мы сказали, что выравнивание южных границ Российской империи до морских пределов, предлагавшееся Г.А. Потемкиным, было предопределено геополитическими факторами. В этом смысле, по убеждению Потемкина, присоединение Крыма было более оправданным, нежели захват Австрией Буковины в 1774 г. или аннексия Францией Корсики в 1768 г.[190] С присоединением Крыма и расширением присутствия России в Северном Причерноморье, по логике светлейшего, создавалась реальная угроза до того стратегически неуязвимой с северного направления Оттоманской Порте. Наконец, обладание Крымом создавало условия для налаживания прямой морской торговли России с Западной Европой и Левантом.

Главный сподвижник Екатерины II не упустил из виду и «идеологическое» обоснование предлагаемой им аннексии Крыма, напомнив, что именно там, в Корсуне (Херсонесе), в 987 г. принял крещение святой и равноапостольный князь Владимир Святославич, годом спустя крестивший Русь. «Таврический Херсон! из тебя истекло к нам благочестие: смотри, как Екатерина Вторая паки вносит в тебя кротость христианского правления», – писал Потемкин императрице[191].

Между тем сложившаяся в самом Крыму ситуация благоприятствовала осуществлению замыслов новороссийского наместника, получивших одобрение императрицы. С конца 1781 г. обстановка там начала обостряться. Граф де Сен-При, французский посланник в Константинополе, имевший собственные источники информации в Крыму, поспешил сообщить в Версаль о происках России, ставящих под угрозу независимость крымских татар[192]. Со своей стороны, русский посланник при дворе султана Яков Иванович Булгаков докладывал в Петербург о турецких интригах в Крыму, имеющих целью свержение преданного России Шагин-Гирея[193].

В действительности здесь было и то и другое. Но было и третье – непопулярная в Крыму политика самого Шагин-Гирея. Этот потомок Чингисхана, усвоивший в молодости, проведенной в Италии, идеи Просвещения и вкус к европейским нормам, пытался поспешно и насильственно, с присущей азиатскому деспоту жестокостью, насаждать их у себя на родине, не считаясь с вековыми традициями исламского крымско-татарского общества. Однажды, в 1777 г, когда он только что был посажен на крымский престол, Шагин-Гирей, всерьез воспринявший независимость Крыма, уже возбудил своих подданных на мятеж форсированными и непродуманными реформами на европейский лад. Тогда ему удалось удержать престол с помощью русских штыков. Но урок не пошел впрок. Вернувшись к власти, Шагин-Гирей продолжал, причем даже с большей настойчивостью, чем прежде, проводить европеизацию Крыма. В итоге он настроил против себя не только мусульманское духовенство, но и значительную часть населения. Разумеется, Порта не преминула воспользоваться этим в своих целях.

Весной 1782 г. сторонники возвращения Крыма под власть султана, возглавляемые братьями хана – Батыр-Гиреем и Арслан-Гиреем, подняли новый мятеж против Шагин-Гирея. Хан вместе с русским резидентом в Крыму П.П. Веселицким вынужден был бежать морем из Кафы (Феодосии) в Керчь, под защиту размещенного там русского гарнизона.

Императрица решила, что мятеж против Шагин-Гирея дает ей основания в очередной раз вмешаться в крымские дела. «Теперь нужно обещанную защиту дать хану, свои границы и его, нашего друга, охранить», – писала она 3 июня 1782 г. Г.А. Потемкину[194]. Новороссийский наместник полностью разделял решимость своей государыни, рекомендуя ей не медлить с оказанием помощи Шагин-Гирею, тем более что стало известно о направлении из Порты в Суд-жук-Кале, в окрестностях Тамани, трехбунчужного паши, т. е. полного генерала турецкой армии, для оказания помощи мятежникам. «Случай же ввести в Крым войска теперь настоит, чего и мешкать ненадобно, – писал Потемкин в последих числах июля императрице. – Преданный Вам союзник и самовластный Государь своей земли требует Вашей защиты к усмирению бунтующих. Естли Вам не подать помощи Ему, сим некоторым образом дознают, будто бунтовщики имели право восстать на хана. И так повелите хану из Керчи переехать в Петровскую крепость, откуда с полками, поблизости находящимися, вступит он в Перекоп. Те же войска останутся в Крыму доколе нужно будет»[195].

Императрица последовала совету Потемкина и 3 августа 1782 г. направила письмо Шагин-Гирею с обещанием оказать ему военную помощь в подавлении мятежа. Одновременно она предложила хану перебраться из Керчи в Петровскую крепость, куда должен был приехать и Потемкин, наделенный ею всеми необходимыми полномочиями[196]. 2 сентября Г.А. Потемкин прибыл в Петровскую крепость (г. Бердянск) и по завершении переговоров с Шагин-Гиреем отдал приказ генерал-поручику графу А.Б. Де Бальмену занять Крым и восстановить там порядок.

В первых числах октября 1782 г. русские войска начали наступление и без труда овладели Перекопом. В операции участвовал и Шагин-Гирей, под командование которого были выделены два пехотных полка и отряд донских казаков. Мятежники были рассеяны, Арслан-Гирей и Батыр-Гирей захвачены в плен, а изменившие хану мурзы буквально умоляли русских генералов спасти их от неминуемой расправы. Шагин-Гирей жаждал мести, и только присутствие русских не позволило ему расправиться с братьями и их сообщниками, взятыми в плен. О том, что военное вмешательство России в очередное восстановление Шагин-Гирся на троне сыграло решающую роль, писал в донесении Г.А. Потемкину дипломатический агент Я.Н. Рудзевич, он подчеркивал: «…Шагин-Гирею никто бы не повиновался без русских войск»[197].

За развитием событий в Крыму пристально наблюдал из Петербурга французский посланник маркиз де Верак. «В настоящее время волнения в Крыму больше всего занимают петербургский двор», – писал он в Версаль в июне 1782 г. Сообщая об отправлении из Петербурга в Константинополь дипломатического курьера с предложением к Порте способствовать восстановлению на крымском престоле Шагин-Гирея, де Верак не исключал того, что «Россия, как полагают, вот уже несколько месяцев ищет лишь повода, чтобы порвать с турками», и мятеж в Крыму «дает ей такую возможность»[198]. Правда, сам де Верак не склонен был разделять эту точку зрения.

«Кажется, что волнения в Крыму все больше и больше досаждают петербургскому двору, – писал Верак министру иностранных дел месяц спустя. – Курьер, посланный в Константинополь, еще не вернулся, но господин Булгаков уже… сообщил, что у него было объяснение с рейс-эфенди, который заявил, что, по мнению Порты, татары имели все основания быть недовольными ханом и что их действия не дают никаких оснований и поводов к вмешательству. Я думаю, – продолжал французский посланник, – что Россия со своей стороны также склонна предоставить татарам возможность спокойно решить вопрос о своем государе… В этом деле в Петербурге нет полного согласия относительно возможных действий. Одни полагают, что императрица должна рискнуть и пойти дальше, невзирая на протесты турок. Другие, более умеренные, напротив, считают, что интересы России не позволяют ей ввязываться в новую войну. До сих пор это последнее мнение одерживало верх. В любом случае можно достоверно утверждать, что, несмотря на передвижение войск, ни один полк не получил еще приказа вступить в Крым. Говорят также, но я не решаюсь это подтвердить, что в Вену отправлен курьер с целью выяснить, до какой степени можно рассчитывать на помощь императора, в случае если бы здесь решились на войну»[199].

Информация, сообщенная Вераком графу Вержену, в значительной части была достоверной. Я.И. Булгаков с самого начала кризиса действительно вел напряженные переговоры с рейс-эфенди (министром иностранных дел), обвинявшим Россию в постоянном вмешательстве во внутренние дела Крыма и, по существу, оправдавшим свержение Шагин-Гирея. Русский посланник выдвинул встречные обвинения в причастности Турции к организации последнего мятежа в Крыму. Обе стороны старались выяснить степень готовности и решимости друг друга к тому, чтобы начать новую войну из-за Крыма.

Достоверными были и сведения Верака о попытках Екатерины II выяснить отношение австрийского императора Иосифа II к возможным действиям России в Крыму. Помимо канала личной переписки, она воспользовалась для этого и двухнедельным пребыванием в Вене великокняжеской четы, совершавшей путешествие по Европе[200]. Возможно, что курьер, срочно отправленный в Вену, о чем пишет Верак, имел при себе дополнительные инструкции русскому посланнику при венском дворе и соответствующее поручение великому князю Павлу Петровичу.

За развитием конфликта в Крыму внимательно следил из Константинополя и граф де Сен-При, которому было поручено оказывать сдерживающее влияние на Порту, предостерегая ее от войны. «Я был бы Вам крайне признателен за оказание помощи в выполнении возложенной на меня королем миссии, – писал граф Сен-При 12 августа 1782 г. маркизу Вераку, – если бы Вы детально информировали меня о том, что происходит в Петербурге относительно дела татарского хана. Суть приказов короля состоит в том, – уточнял Сен-При, – чтобы отдалить, насколько это будет от меня зависеть, всякую возможность разрыва между Россией и Портой, используя тот очевидный резон, что последняя не в состоянии оказать сопротивление, а также нашу очевидную заинтересованность в ее безопасности». При этом Сен-При с досадой признавался Вераку: «Я не могу бесконечно играть здесь роль адвоката русских, одновременно теряя доверие турок»[201]. Информацию, получаемую от маркиза Верака, граф Сен-При намеревался использовать для умиротворяющего воздействия на оттоманских министров.

Прогнозируя развитие русско-турецких переговоров по ситуации в Крыму, французский посланник в Константинополе писал своему петербургскому коллеге: «Естественно, Россия пытается восстановить Шагин-Гирея… который, несмотря на религиозные различия, бросается в ее объятия. Порта, чувствуя нерасположенность к ней этого татарского государя, стремится к тому, чтобы его изгнание было окончательным, и потому поддерживает право татар свободно избирать своих ханов, как это предусмотрено в заключенных договорах. Но петербургский двор мог бы возразить на это, что свободное избрание не предполагает свободу свержения. По меньшей мере, Россия может утверждать, что изгнание Шагин-Гирея было вовсе не волеизъявлением всей нации, а результатом действий наглой клики… В этом конфликте, – подчеркивал граф Сен-При, – главное для Порты – понять: бесповоротно ли решение русской императрицы восстановить на троне Шагин-Гирея»[202]. Выяснить этот важнейший вопрос он и просил маркиза Верака.

Уже через месяц после обращения к нему графа Сен-При у маркиза Верака исчезли все сомнения относительно намерений Екатерины II: «…императрица окончательно решила восстановить Шагин-Гирея на троне и принудить крымских татар вернуться к исполнению своего долга», – докладывал он министру в донесении от 10 сентября 1782 г. Посланник сообщил о приготовлениях к военной операции в Крыму, хотя и усомнился, что она может быть проведена осенью, в неблагоприятных климатических условиях[203]. Об этом же информировал он и своего коллегу в Константинополе.

В депеше, адресованной Вержену, Верак писал о неподготовленности русской армии к войне: в полках, где должно быть до 2 тыс. солдат и каждом, насчитывается, по его сведениям, в среднем от 600 до 700 человек. Ходят слухи о дополнительном рекрутском наборе. Положение усугубляется острой нехваткой денег. «Эта война, – подчеркнул французский посланник, – готовится против воли нации; особенно открыто се не одобряют жители Москвы»[204].

А в это самое время войска генерал-майора А.Н. Самойлова (из состава Крымского корпуса), практически не встречая на своем пути сопротивления, уже подошли к Перекопской крепости. К 18 октября она будет взята, что предрешит судьбу операции.

Граф де Сен-При продолжал настойчиво внушать турецким министрам в Константинополе мысль о чрезвычайной опасности для Порты нового военного столкновения с Россией. При этом он весьма произвольно преподносил им информацию, получаемую от маркиза Верака из Петербурга, делая акцент на непреклонной решимости Екатерины II восстановить Шагин-Гирея в его правах, но ни слова не говорил о неподготовленности России к войне, о чем ему писал Верак, сознательно драматизируя положение в беседах с везирем, рейс-эфенди и другими приближенными султана. «Я буду продолжать советовать туркам примирение, как это рекомендуете Вы и граф де Вержен, – писал Сен-При маркизу Вераку, благодаря его за информацию, – и буду продолжать эти усилия, несмотря на слабую их эффективность». Миротворческие усилия французского дипломата, по его собственному признанию, и значительной степени стимулировались убеждением в «неспособности турок оказать сопротивление» в случае новой войны с Россией[205].

В этом же направлении действовал и русский посланник Я.И. Булгаков, не оставлявший у рейс-эфенди никаких сомнений относительно намерений своей государыни в Крыму.

Результатом этих обоюдных, хотя и несогласованных действий русской и французской дипломатии явилось нарастание миролюбивых настроений в окружении султана. Уже 25 октября 1782 г. граф Сен-При сообщал маркизу Вераку о том, что в Константинополе начинают осознавать свою неподготовленность к войне и необходимость сохранить мир с Россией[206]. Неудача мятежа в Крыму и восстановление на ханском престоле Шагин-Гирея, обязанного своим недолгим счастьем военному вмешательству России, несомненно, ослабили воинственные устремления Турции.

Итак, мятеж был подавлен, хан восстановлен на престоле, русские войска взяли под контроль (временно, как полагали многие) территорию полуострова, Порта не решилась открыто вмешаться в крымские дела, согласившись, таким образом, на восстановление статус-кво.

В немалой степени позиция турецкой стороны была продиктована умиротворяющим влиянием на нее Франции, что отчетливо сознавали в Петербурге. Русский посланник в Париже князь Иван Сергеевич Барятинский получил в январе 1783 г. высочайшее повеление выразить искреннюю признательность Людовику XVI и графу Вержену за оказанное ими содействие в предотвращении войны между Турцией и Россией. При этом особо отмечалась роль графа де Сен-При[207].

«Я не могу довольно изъяснить Вам, Всемилостивейшая Государыня, – докладывал князь Барятинский Екатерине II после выполнения данного ему поручения, – сколь граф Вержен оным был доволен. Потом он мне сказал, что Королю о сем приятном сообщении сделает он донесение, и заранее меня уверяет, что Его Величество принять изволит все Вашего Императорского Величества отзывы в настоящей их цене и с должным уважением; и паки сей министр стал рассуждать о всех Вашего Императорского Величества великих достоинствах и сколь взаимны интересы обеих держав быть в добродружеском согласии не токмо для них, но и в рассуждении генеральной системы в политических делах. Граф Вержен окончил свои рассуждения сими словами, что он в твердой надежде пребывает, что время докажет, сколь Ваше Императорское Величество можете рассчитывать на истинность сентиментов Короля, его Государя, и что все содействия Франции во всяких случаях будут временно сходствующие с достоинством, принадлежащим Великой Державе»[208].

Мирное разрешение очередного русско-турецкого конфликта не рассеяло сомнений Людовика XVI и графа Вержена относительно дальнейших намерений Екатерины II в Крыму. Маркиз Верак сообщал из Петербурга, что там вовсе не отказались от желания окончательно прибрать к рукам «наследство» Порты в Северном Причерноморье: «…план расчленения Турецкой империи не столь уж неправдоподобен, как это может показаться поначалу», – писал Верак в феврале 1783 г. министру иностранных дел. Дальнейшая судьба Крыма станет пробным камнем, а возможно, и началом осуществления данного плана, отмечал французский дипломат, подчеркнув, что Екатерина II продолжает рассчитывать на содействие Иосифа II[209].

Подозрения французской стороны оказались обоснованными. К 1783 г. Екатерина II окончательно согласилась с доводами ГА. Потемкина о необходимости ликвидации независимости Крыма и включения его в состав Российской империи. В качестве предлога она использовала многочисленные нарушения Турцией Кючук-Кайнарджийского договора, в частности объявление населения Тамани подданными султана.

8 апреля (ст. ст.) 1783 г. императрица подписала Манифест о присоединении Крыма к России. В нем, в частности, говорилось: «…по долгу предлежащего Нам попечения о благе и величии отечества, стараясь пользу и безопасность его утвердить, как равно полагая средством навсегда отдаляющим неприятные причины, возмущающие вечный мир между Империями Всероссийскою и Оттоманскою заключенный, который Мы навсегда сохранить искренно желаем, не меньше же и в замену и удовлетворение убытков Наших, решились Мы взять под державу Нашу полуостров Крым, остров Тамань и всю Кубанскую сторону. Возвещая жителям тех мест силою сего Нашего Императорского манифеста таковую бытия их перемену, обещаем свято и непоколебимо за Себя и Преемников Престола Нашего содержать их наравне с природными Нашими подданными, охранять и защищать их лица, имущество, храмы и природную веру, коей свободное отправление со всеми законными обрядами пребудет неприкосновенно; и дозволить напоследок каждому из них состоянию все те правости и преимущества, каковыми таковое в России пользуется…»[210].

28 (17) апреля 1783 г. совместными усилиями Г.А. Потемкина, генерала А.Б. Де Бальмена и надворного советника С.Л. Лашкарева, сменившего П.П. Веселицкого на посту русского дипломатического резидента при крымском хане, удалось добиться согласия Шагин-Гирея на отречение от престола и на вхождение Крыма в состав России. 5 мая 1783 г. Екатерина писала по этому поводу Потемкину: «Голубчик мой князь, сейчас получила твое письмо из Кричева и из оного и прочих депеш усмотрела, что Хан отказался от ханства. И о том жалеть нечего, только прикажи с ним обходиться ласково и со почтением, приличным владетелю, и отдать то, что ему назначено»[211].

Некоторое время спустя Шагин-Гирей навсегда покинет Крым и переедет в Таганрог, откуда в июле 1784 г. переберется в Воронеж вместе со свитой в 2 тыс. человек и всем принадлежащим ему имуществом. В 1786 г. Шагин-Гирея переведут на жительство в Калугу, куда его будет сопровождать уже немногочисленная свита. Императрица назначила бывшему властителю Крыма огромную пенсию – 200 тыс. руб. Когда же обнаружилось, что Шагин-Гирей тайно переписывается со сторонниками, оставшимися в Тамани, режим его содержания в Калуге был ужесточен. В 1787 г. Екатерина II удовлетворила настойчивые просьбы бывшего хана – отпустила его в Турцию. Когда в сентябре того же года началась русско-турецкая война, Шагин-Гирей по приказу султана был убит (удавлен) на о-ве Родос, где он обосновался[212].

13 (2) мая 1783 г. корабли Азовской флотилии под командованием вице-адмирала Ф.А. Клокачева вошли в Ахтиарскую гавань, на берегах которой в скором времени возникнет Севастополь. В течение мая – июля 1783 г. Крымский, Кубанский и Кавказский корпуса русской армии без единого выстрела заняли территорию Крыма, Кубани и Тамани. Коренное население этих земель было приведено к присяге императрице всея Руси. А 24 июля (ст. ст.) в результате подписания Георгиевского договора под протекторат России перешло Картли-Кахетинское царство[213].

«Матушка Государыня, – писал императрице Г.А. Потемкин 16 (5) августа 1783 г. о результатах своих стараний. – Вот, моя кормилица, и грузинские дела приведены к концу. Какой государь составил толь блестящую эпоху, как Вы. Не один тут блеск. Польза еще большая. Земли, на которые Александр и Помпей, так сказать, лишь поглядели, те Вы привязали к скипетру российскому, а таврический Херсон – источник нашего христианства… уже в объятиях своей дщери. Тут есть что-то мистическое. Род татарский – тиран России некогда, а в недавних временах стократный разоритель, коего силу подсек царь Иван Васильевич. Вы же истребили корень. Граница теперешняя обещает покой России, зависть Европе и страх Порте Оттоманской. Взойди на трофей, не обагренный кровью, и прикажи историкам заготовить больше чернил и бумаги»[214]