Читать книгу Кот олигарха. РОМАН - Петр Карцев - Страница 4

В понедельник в половине десятого Лена не без трепета вошла вслед за Краликовой в просторную комнату на шестнадцатом этаже, обставленную со сдержанной роскошью на манер приемной. Справа от двери вдоль стены стоял длинный кожаный диван для посетителей, перед которым помещались два кофейных столика со стеклянными крышками. По дальнюю сторону дивана располагался угловой компьютерный стол, на котором возвышался огромный монитор. На звук открывшейся двери из-за монитора высунулось испуганное бледное лицо в обрамлении жидких светлых волос особенно тусклого оттенка, выбившихся из куцего хвоста на затылке.

В качестве компенсации невзрачной прически у ее обладательницы были огромные, глубокого темно-синего цвета глаза.

– Здравствуйте, – умирающим шепотом пробормотала она.

– Здравствуйте, – сказала Лена настолько бодро, насколько ей хватило сил.

Краликова никак не отреагировала на приветствие и махнула оттопыренным большим пальцем в сторону двери по другую сторону стола, обитой кожей того же цвета, что диван.

– У себя? – бесцеремонно спросила она.

– Эдгар Петро… – сказала мышиная блондинка, задохнулась и начала сначала. – Эдгар Петрович еще не пришли… шел… еще не пришел.

– Ну я ему потом позвоню, – небрежно сказала Краликова, отвела руку, нащупала, не глядя, Ленино плечо, и подтолкнула ее вперед. – Это будет ваше место.

Она указала на стол, стоявший лицом к бордовому дивану в промежутке между двумя высокими окнами.

Лена сделала два шага в сторону стола и остановилась.

– Ничего не бойтесь, – зачем-то предупредила ее Краликова. – Любые вопросы – сразу ко мне.

С этими словами она решительно вышла в коридор и энергично дернула за собой дверь, которая, однако, закрылась с мягким, почти пневматическим звуком, очевидно, рассчитанная на антисоциальное поведение.

Лена вздохнула, обошла стол, положила на угол сумочку и села в кресло, которое оказалось не слишком мягким и совсем неудобным. Его вертикальная спинка была фиксированной и ни на сантиметр не откидывалась назад.

На столе стояли ноутбук на док-станции, монитор, клавиатура и набор стандартных, типовых офисных аксессуаров: мышь, калькулятор, органайзер для бумаг, стакан с гелевыми ручками.

Монитор был маленьким, и прятаться за ним было неудобно.

– Меня зовут Лена, – произнесла она в пустоту.

Блондинка снова высунулась из укрытия, на этот раз с другой стороны.

– Аня, – умирающим голосом сказала она.

– Мне никто не объяснил моих обязанностей, – нейтральным тоном проинформировала ее Лена.

– Ой, – сказала блондинка и скрылась за монитором. Там она чем-то пошебуршала, абсолютно как мышь в углу, и добавила: – Я ничего не знаю. Хочешь печенья?

– Нет, спасибо, – вежливо сказала Лена. – С удовольствием, но не сейчас. Может быть, попозже.

С одной стороны, Краликова предложила обращаться к ней по любым вопросам. С другой – так быстро спасовать, даже не попытавшись самостоятельно найти необходимую информацию, означало бы показать себя полным ничтожеством.

Лена вздохнула, включила ноутбук и положила ногу на ногу. Она была в строгом темном брючном костюме, специально купленном накануне, выбранном с маминой помощью и мамой же профинансированном. Костюм был несколько дороже, чем они на самом деле могли себе позволить. Мама работала редактором в небольшом книжном издательстве, выпускавшем дорогие, но малорентабельные альбомы с художественными репродукциями.

– Какая у тебя зарплата, кстати? – спросила мама шепотом, заглядывая в примерочную кабинку, пока Лена старательно выворачивалась спиной к зеркалу, рассматривая себя через плечо.

– Я не успела спросить, – виновато объяснила она.

– Вся в родителей, – со вздохом сказала мама.

Экран монитора зажегся и потребовал пароль для входа в операционную систему.

– Тут запаролено, – сказала Лена.

Блондинка снова зашуршала и через мгновение появилась из-за своего стола, держа в пальцах крошечный треугольник печенья и откусывая от него ровными, мелкими белыми зубами микроскопическую крошку.

– Давай я тебе напишу, – сказала она, подходя к Лене.

Она обошла стол, встала рядом, достала из стакана ручку и подвинула к себе пачку желтых стикеров для заметок.

Наклонившись, она вывела на верхнем листке аккуратным почерком бывшей отличницы:

EdgarTheGreat

– Это был компьютер Новощекина, – объяснила она.

– Спасибо, – сказала Лена. – А что вообще… ну… чем мы здесь занимаемся?

Аня повернулась к ней.

– Можно я тут присяду? – спросила она, аккуратно приподнимаясь на носках и деликатно размещая невесомую задницу на самом краешке стола.

– Конечно, – сказала Лена.

Анина юбка задралась значительно выше колен. У Ани были худые, но изящные ноги и, к Лениному удивлению, вполне достойные прочие атрибуты фигуры, несколько не вязавшиеся с ее мышиным лицом и робким видом.

Аня, сидевшая теперь выше нее, смерила Лену осторожным, но определенно оценивающим взглядом и вместо ответа на вопрос сказала:

– Хороший костюм.

– Спасибо, – снова откликнулась Лена и постаралась непринужденно улыбнуться.

Аня тоже улыбнулась, но пугливо.

– Только… – сказала она и запнулась.

– Только что? – спросила Лена.

Аня помотала головой и откусила от своего печенья еще крошку.

– Что не так? – чуть настойчивее спросила Лена и тревожно скосила глаза вниз, проверяя, не успела ли она каким-то образом заляпать пиджак.

– Ну… – сказала Аня и остановилась.

Потом у нее в глазах что-то мелькнуло, и Лена поняла, что она сейчас сменит тему.

Аня слегка наклонилась к ней и шепнула:

– Ты видела этих… в отделе кадров?

– Да, – с легким нервным смешком сказала Лена. – Странная компания.

Аня осторожно огляделась, как если бы в комнате было кому их подслушивать, наклонилась еще ниже и сказала:

– Ты с ними поосторожнее.

Лена слегка похолодела. В комнате работал кондиционер, но Аня в тонкой белой майке с кружевами на коротких рукавах как будто не чувствовала холода.

– В каком смысле?

Аня нервно облизала губы.

– Если они будут заманивать тебя в туалет… – На этом она сделала паузу.

– Как это заманивать? – спросила Лена.

Аня шумно подышала носом, быстрым движением поднесла печенье к зубам, откусила крошку и умудрилась ее прожевать, прежде чем судорожно сглотнуть.

– Мне они обещали показать…

У нее была дурная привычка не заканчивать предложения.

– Что? – потребовала Лена.

– Ну, – сказала Аня и сделала жест рукой, словно он должен был что-то объяснить.

– Что? – повторила Лена с возрастающим негодованием.

Аня глубоко вздохнула и сокрушенно покачала головой.

– Просто я дура, – сказала она убежденным тоном, давая понять, что это не девичья рисовка, а подлинная причина целой череды несчастий.

– Что они с тобой сделали? – потребовала Лена, стараясь подавить тревогу.

– Я тебе кое-что покажу, – сказала Аня и расстегнула молнию на юбке.

Она отвернула край черной ткани, и Лена вскрикнула. Из-под треугольника тонких белых трусов поднимался темный багровый шрам с тонкой запекшейся кровавой коркой и почти, как показалось Лене, пульсирующий притоком крови.

– Это Уткина? – в панике спросила Лена, вспомнив ножницы.

– Нет, ты что, – спокойно сказала Аня и застегнула молнию. – Это в больнице.

– Но он выглядит совсем свежим.

Лена была в замешательстве. У нее кружилась голова.

– Я его… трогаю, – застенчиво объяснила Аня, глядя на Лену огромными синими глазами, синее, чем у куклы.

– Зачем? – слабо спросила Лена.

Аня посмотрела на нее заговорщически, словно хотела передать больше, чем могли вместить слова.

– Мне нравится, – сказала она. – Могу тебе тоже дать… потрогать.

Ее голос, такой же тихий, как раньше, соединял знакомые нотки испуга с манящими интонациями, намекавшими на непристойность еще более глубокого свойства, чем та, что уже прозвучала.

Лена облизала губы.

Аня, возможно, увидев, что собеседница не убеждена, добавила пораженным шепотом:

– Он… открывается.

К счастью, в этот момент у нее на столе что-то загудело. Она проворно вспорхнула, и ее каблуки звякнули об пол. Лена опустила лоб в ладони и уставилась дикими глазами в стол.

Аня щелкнула тумблером, и комната наполнилась статиком интеркома.

– Ты… эта… – хлюпнул жидкий мужской голос. – Попроси новенькую зайти.

– Хорошо, Эдгар Петрович, – пискнула Аня.

Их взгляды встретились. Анин круглоглазый не выражал ровным счетом ничего. Она сделала едва заметное движение головой в сторону обитой кожей двери, и ее глаза, если такое было возможно, еще немного расширились.

Лена встала, нервно провела руками по бедрам – то ли отряхиваясь, то ли ритуально себя очищая – и неровной походкой направилась к двери. С полпути она вернулась и схватила со стола чистый блокнот, кем-то оставленный или приготовленный, и ручку.

Дверь открылась легко, но оказалась массивной и звукоизолированной, потому что из-за нее сразу ударил в уши резкий звук телевизора, до этого неслышного. Большую часть кабинета занимал стол на десять мест из полированного и, без сомнения, дорогого дерева. Плоская плазменная панель стояла у ближайшей к Лене стены. Из нее звучали спортивные новости, перемежавшиеся ключевыми фрагментами матчей, вместе с криками трибун и свистками арбитров. Хаотический эффект сегодняшнего утра усилился.

В противоположном конце комнаты перпендикулярно длинному столу для переговоров располагался письменный стол, стилизованный под антикварную древность. Лена не могла бы определить подразумевавшуюся эпоху, но интуитивно заметила безвкусность подделки и ее отдельную абсурдность в этом рабочем кабинете с крашеными стенами и металлическими рамами окон. По стенам, впрочем, кое-где висели картины, которыми декоратор попытался усилить эффект старины. В попытке сквозила безнадежность отчаяния.

За письменным столом сидел человек солидного возраста, но с гладким младенческим лицом, округленным от хорошего питания и почти сияющим от косметического ухода. Быстрый взгляд перебежал от телевизора к Лене, тут же спрятался в мониторе компьютера и снова вернулся. Глаза были светлые, мягкие, улыбчивые и почти сверхъестественно лживые. Лене показалось невероятным, что кто-то мог доверить ответственную должность человеку с такой красноречивой внешностью. Конечно, у нее не было никаких оснований предполагать, что внешность отражала истинную природу ее начальника. Он вполне мог оказаться человеком кристальной чистоты и дотошной щепетильности.

Хозяин кабинета встал, обнаружив этим свой невысокий рост, и нижняя половина его лица дрогнула, расплываясь в улыбке. Возможно, как раз в ней заключался секрет его делового и жизненного успеха. Улыбка содержала одновременно открытую и мягкую симпатию к собеседнику, добродушную самоиронию и намек на то, что самые запутанные и тернистые проблемы могут быть ко всеобщему удовлетворению разрешены при условиях гибкости и доброй воли – двух качеств, переполнявших ее обладателя.

– Эдгар Петрович Новощекин, – сказал он, протягивая Лене руку.

Она прошла весь кабинет, остановилась в углу, образованном двумя столами, и все равно была вынуждена немного наклониться вперед.

– Лена Найденова, – сказала она, не убежденная, но ободренная его улыбкой.

– Присаживайтесь, Лена, – сказал он настолько ласково, что совершенно корректная фраза приобрела оттенок почти развязной фамильярности.

Лена села в ближайшее кресло и раскрыла перед собой блокнот.

Новощекин посмотрел на блокнот как будто с некоторым удивлением и начал говорить. Говорил он складно и ловко, но суть его слов была какой-то разреженной и постоянно уплывающей в сторону, словно бы все время маячила на горизонте следующего предложения. Время от времени улыбка сходила с его лица, и тогда оно становилось пустым и бесстрастным, но он быстро спохватывался и опять пухлил щеки, отчего они походили на сдувающийся и надувающийся мячик, а глаза – на огоньки новогодней гирлянды, гаснущие и теплеющие снова.

Из инструктажа Лена вынесла очень мало. Должность Новощекина называлась «директор по инвестициям и развитию бизнеса». Во что и зачем он инвестировал, оставалось пока туманным. Работа его была изматывающе сложной и полной почти непреодолимых препятствий, одним из которых был враждебный политический климат, а другим – Анина нерасторопность и несообразительность.

– Между нами говоря, – объяснял он, – Анечка прекрасный человек.

В его изложении это обстоятельство выглядело немного постыдным и требовало сохранения в тайне.

– И прекрасно знает все, что от нее требуется, – продолжал Новощекин. – Но иногда она отлетает куда-то на седьмое небо… Да по правде говоря, она с него и не возвращается. Не подумайте ничего плохого. У меня первая мысль тоже была, что она обколотая.

У Лены не было в мыслях ничего подобного, но скорее от общей невинности. Теперь, когда Новощекин упомянул такую возможность, хоть и как не заслуживающую рассмотрения, Лене пришло в голову, что Анино поведение, действительно, заманчиво было бы истолковать в подобном ключе.

– Ну, я это все к чему? – риторически вопросил он. – Анечка – чудо-ребенок, но ей надо еще подучиться. Ее работа – это здрасьте-досвидания, поднести кофе… все такое. Скажи сисадмину, чтобы он поставил переадресацию ее почты на тебя. И пусть мой календарь расшарит. Никуда не торопись, у тебя есть неделька, чтобы в расслабленном режиме войти в курс дела.

Конечно, он мог бы перейти на «ты» в более вежливой манере, а не исподтишка. Лену, однако, смутило не это.

– Эдгар Петрович, – сказала она, – но чем конкретно я все-таки буду заниматься?

Он, не переставая улыбаться, слегка прищурил глаза, как если бы теперь Лену неожиданно застелила от него легкая дымка.

– Заниматься? – переспросил он. Затем он развел ладони и слегка пожал плечами. – Моим расписанием. Календарем. Организацией встреч. Координацией. – Он посмотрел на нее слегка вопросительно, словно предлагал ей дополнить этот список, если в нем чего-то не хватает.

– Но я думала… – растерянно пробормотала она.

Его улыбка неожиданно потеплела еще на несколько градусов, и он махнул рукой в Ленину сторону.

– Да расслабься, – весело и убедительно сказал он. – С чего ты хотела начать? Сразу рулить холдингом? Привыкнешь, пооботрешься, наберешься опыта… через полгодика найдем тебе что-нибудь более интересное. Ты же умная дев… девушка, это сразу видно. Ты вон, считай, уже сразу поднялась на ступеньку выше Анечки. А она со мной год.

Несмотря на сладкую лживость его манеры, и несмотря даже на то, что вместо девушки он чуть было не употребил другое слово, которое определенно бы Лену покоробило, его слова ее успокоили. Без всякого сомнения, им нельзя было отказать в здравом смысле. Скорее было бы странно, если бы ей, только что закончившей гуманитарный вуз, сразу доверили бы вести какие-то важные и ответственные дела, от которых зависели бы, например, финансовый результат и общий успех компании.

Когда Лена уже выходила из кабинета, он сказал:

– Да, вот еще что… прикрой дверь.

Лена послушно снова закрыла дверь и повернулась к нему. Новощекин выразительно смерил ее глазами.

– Отличная фигура, – оценил он. – Ты ее специально прячешь?

Лена открыла рот и только после этого поняла, что у нее пока нет ответа.

Она издала звук, каким заполняет паузы плохой оратор, и снова закрыла рот.

– Нет, ты ничего не подумай, – заверил ее Новощекин. – Мне твои ноги не нужны. Но ты все-таки сидишь в приемной. Ты же понимаешь, что есть определенные ожидания.

– Ожидания, – повторила Лена.

Он улыбнулся карикатурно, по-обезьяньи, широко растянув закрытый рот и наклонив голову. Эффект явно был нацелен на то, чтобы подчеркнуть ее недогадливость.

– Слушай, ну сама посуди, – задушевно попросил он. – Люди приходят ко мне, да? Им что, по-твоему, хочется меня видеть? Да их от меня тошнит. Как и меня от них, между прочим. Они приходят что-нибудь просить или что-нибудь продать. Это некомфортная ситуация. В чем заключается моя работа? Продать дороже либо купить дешевле. Условно говоря. Так?

Он вопросительно приподнял брови.

– Так, – сказала Лена.

– Ты мне собираешься в этом помочь?

– Как я могу вам помочь? – упрямо спросила она.

Он вздохнул, поднялся из кресла и прошелся позади просторного стола взад-вперед, словно бы планируя остаток выступления.

– Иногда людям приходится подолгу меня ждать, – продолжил он, снова поворачиваясь к Лене. – Ты думаешь, это идет бизнесу на пользу?

– Нет, наверное, – допустила она.

– Ну и на что, по-твоему, они должны смотреть там в приемной, пока меня ждут?

– На что? – спросила Лена.

Он снова качнул головой, с досады цокнул языком и выразительно поводил ребром ладони по своей ноге, как если бы демонстрировал портному, какой длины шорты ему нужны. Шорты получались очень короткие.

– От тебя же не убудет? – поинтересовался он.

– Вы хотите сказать, что мне нужно носить юбки? – уточнила Лена.

– Пф! – сказал он и взмахнул рукой. – Наконец-то!

– Но… – сказала Лена.

– Ну что еще? – удивился он.

– Но меня же не для этого взяли на работу?

– Ммм, – сказал Новощекин, сложил у груди ладони, словно моля о терпении, и сделал еще одно задумчивое дефиле.

У него на столе зазвонил телефон. Новощекин его проигнорировал, и после трех звонков с легким щелчком включился автоответчик.

– Леночка, – сказал он наконец и помедлил, глядя на нее, словно проверяя, как она воспримет такое обращение. – Ты же умница. Зачем себя так низко ценить? Конечно, тебя взяли не для этого. У тебя… – он махнул рукой в сторону монитора, – первоклассный диплом… я в этом всем не разбираюсь, но отделу кадров полностью доверяю в этом вопросе… и ты нас всех еще поразишь своими талантами и сделаешь головокружительную карьеру, и через пару лет я буду прибегать к тебе на прием и лебезить, и… и сосать валидол, пока ты мне устраиваешь выволочку. Да? Мы это оба прекрасно знаем. Но пока… пока… поверь мне… это не самая обременительная вещь на свете… юбочка… короткая… красивые чулочки… ну все, все… ты поняла… иди, ради бога.

И он с детской улыбкой замахал на нее рукой, показывая, что, хотя и утомлен разговором, все же доволен результатом.

Лена вышла в приемную и остановилась в легком остолбенении, прижавшись спиной к двери.

Аня внимательно всмотрелась в ее лицо.

– Брюки верботен, – зачарованно шепнула она, демонстрируя и неожиданную проницательность, и лингвистическую разносторонность.

Лена кивнула.

Аня вышла из-за стола, взяла ее за руку, подвела к бордовому дивану и села, увлекая Лену за собой вниз.

– Видишь? – спросила она и для верности указала пальцем.

Лена видела. Ее стол, стоявший точно напротив, был сконструирован из металла и дерева таким образом, что не имел под столешницей никакой вертикальной загораживающей панели, и сидящий на низком диване, таким образом, вольно или невольно получал заманчивую полноту обзора.

– У Эдгара Петровича есть теория, – сказала Аня.

– Я уже догадалась.

– До тебя тут сидела Мистериозова. Иногда посетители уже выходили от Эдгара Петровича и просили еще кофе.

– Что с ней случилось? – спросила Лена.

Аня прикрыла рот рукой и выдохнула:

– Замужем. За директором горно-обогатительного комбината.

– Пил много кофе, наверное, – предположила Лена.

Аня кивнула.

В дверь постучали, и вошел первый посетитель. Он переваливался из стороны в сторону на коротких толстых ногах и с трудом нес перед собой монументальных размеров живот, который Лена и Аня не смогли бы вдвоем обхватить руками (если бы по какой-то невероятной причине у них появилось такое намерение). По лицу посетителя крупными желтоватыми каплями катился пот. Поверх его черной рясы золотился наперсный крест.

– Воды, – хрипло выдохнул он.

Девушки вспорхнули с дивана, и он тут же повалился на освобожденное ими место, приминая диван еще ниже к полу.

Аня щелкнула кнопкой интеркома.

– Эдгар Петрович, – сказала она, – к вам отец Дональбайн.

Когда посетитель прошел в кабинет, Лена спросила:

– Зачем к нему ходит священник?

– Эдгар Петрович исповедуется, – объяснила Аня. – Каждый понедельник.

– А почему не в церкви?

– У него экклезиофобия.

По ее манере можно было подумать, что она произносит это слово каждый день.

Лена нашла во внутреннем телефонном справочнике сисадмина, фамилия которого оказалась Боллинг, и передала ему поручения Новощекина.

– Зайду в течение дня, – вальяжно пообещал он.

До обеда Лена в основном бездельничала. Ближе к двум часам она задала Ане вопрос про столовую.

– На втором этаже, – сказала Аня. – Но, во-первых, нам с тобой нельзя уходить одновременно. Во-вторых, я в столовой не обедаю.

– Почему? – спросила Лена.

– Меня там Уткина подстерегает, – объяснила Аня.

Лена немного помолчала, потом осторожно вернулась к теме:

– Но она же… не может ничего тебе сделать… в столовой?

Аня высунулась из-за монитора.

– Она подсаживается ко мне… и…

– Что? – испуганно спросила Лена.

– Начинает меня кормить, – стыдливо прошептала Аня и спряталась обратно.

Через полчаса Лена не выдержала и попросила печенья. У Ани лежала на столе почти полная пачка «Юбилейного», на бумажном отвороте которой ютился обглоданный треугольник – насколько Лена могла его идентифицировать, тот же самый, который Аня грызла утром. Лена взяла одно печенье и сразу поперхнулась сухой крошкой.

Еще через час пришел Боллинг. У него были очки в металлической оправе и короткая, но густая и солидная бородка. Пока он возился с ее компьютером, Лена села на диван.

– Ты вечером что делаешь? – спросил он через минуту, глядя в монитор.

Лена перебирала в уме свои юбки, оценивая сравнительную степень нравственного компромисса, сопряженную с каждой.

– Ммм? – вопросительно протянул Боллинг. – Вечером?

Без посредничества телефона его голос звучал еще вальяжнее, приобретая местами даже нотки кошачьего урчания.

– Я? – испуганно встрепенулась Лена.

– М-ну дааа. Я знаю, что эта делает.

Он не пошевелился, но было понятно, что он подразумевает Аню.

– Вечером, – лихорадочно повторила Лена. – Мне нужно в магазин. Да, в магазин, – твердо повторила она.

– Ммм, – не меняя интонации, отозвался Боллинг. – А может, в кино?

Лена в замешательстве посмотрела на Аню, которая выглядывала одним глазом из-за монитора и многозначительно качала головой.

– Нет, спасибо, – сказала Лена. – Не сегодня.

– Я могу второй раз не позвать, – сказал Боллинг.

– Тем хуже для меня, – сказала Лена.

Около шести вечера Новощекин выскочил, как ужаленный, из своего кабинета, замер над Аней и уставился на нее молча.

– Ой, – тихо пискнула Аня из-за монитора после нескольких секунд абсолютной тишины.

– Ты что, мать, с дуба рухнула? – с отчетливой угрозой в голосе произнес Новощекин.

– Ой, – повторила Аня.

– Я тебе русским языком сказал меня с Кабанен не соединять. Русским или нерусским?

Лена неловко съежилась у себя за столом, не зная, куда спрятать глаза.

– Ой, Эдгар Петрович, – замирающим голосом прошептала Аня.

– Что «ой»?

– Я не знала… Она чужим именем представилась.

– Быстро ко мне, – сказал он, указал пальцем на дверь и исчез за ней.

Аня встала, одернула юбку, бросила на Лену заговорщический взгляд и последовала за Новощекиным.

Через некоторое время Лена поймала себя на том, что грызет ногти. Она встала и подошла к окну, где далеко внизу раскинулся пресный газон с мощеными камнем дорожками и двумя клумбами настурций. За газоном начиналась автомобильная стоянка «Интербеста», безобразный штамп регламентированной городской жизни, но правее между домами была видна набережная, и за ней – спокойная, как удав, Москва-река, золотистая в лучах вечернего солнца. Лена вспомнила слова Ибисова про концентрационный лагерь. Почему он не посоветовал ей бежать, пока не поздно?

Теперь, конечно, было поздно, потому что любой побег подразумевал признание поражения – признание перед собой и признание перед мамой.

Аня вышла от Новощекина минут через двадцать и, быстро проскользнув через приемную, исчезла в коридоре. Лена, обернувшись от окна, успела увидеть только ее спину. Часы на стене неумолимо близили конец рабочего дня. Лена немного подумала и отправилась в туалет.

Аня стояла перед зеркалом и шевелила губами, растирая помаду. Из зеркала синий взгляд метнулся Лене навстречу, как всегда, напуганный, но с чем-то затаенным в глубине. Лена подумала, не был ли этот вечный испуг обманчивым впечатлением, эффектом какого-нибудь особенного разреза глаз или привычного, заученного выражения лица.

– Все в порядке? – спросила она.

– Ммм, – сказала Аня и кивнула, не отрываясь от зеркала.

Лена немного постояла в смущении, потом сделала вид, что ей необходимо срочно вымыть руки.

– Он… часто так бесится? – снова попробовала она под плеск воды.

Аня на мгновение скосила на нее глаза в зеркале и ничего не ответила. Кончиком пальца она промокнула едва заметно размазанную тушь на правом глазу.

Они вместе вышли из «Интербеста» и, не сговариваясь, повернули в сторону метро, но метров через пятьдесят Аня неожиданно открыла дверцу серебристого «мини».

– Тебя подвезти?

– Мне в центр, – неуверенно сказала Лена.

– Мне в Химки, – объяснила Аня.

Вечернее происшествие подействовало на Лену угнетающе. Миновав станцию метро, она отправилась дальше пешком, погруженная в задумчивость. Тем не менее, не обманув Боллинга, она провела остаток вечера в магазине и вышла оттуда еще с одним брючным костюмом и с овердрафтом на кредитке. В качестве компенсации она поклялась себе два месяца не обедать.

– Ну как твой первый день? – жизнерадостно спросила мама, выходя в прихожую.

Лена солнечно улыбнулась.

– Отлично, мам. Страшно устала.

Она оставила пакет с покупкой за дверью и контрабандой пронесла его в квартиру десять минут спустя, пока мама лила воду на кухне.

На следующий день с утра пораньше в приемную ввалилась брюнетка лет тридцати с идеальным, словно только что уложенным каре, но в страшноватом коричневом платье и с неприятными дерганными движениями, как у куклы. Закрыв за собой дверь, брюнетка несколько секунд рассматривала Лену тяжелым взглядом, точное выражение которого трудно было определить, но который во всяком случае нельзя было назвать дружелюбным. Аня не показывалась из-за монитора; раздававшийся до этого из ее норы шорох вощеной бумаги полностью стих.

Лена попыталась изобразить улыбку и уткнулась в монитор, еще некоторое время неуютно ощущая на себе враждебное внимание. Затем брюнетка протопала по комнате на толстых каблуках и открыла дверь кабинета. Остановившись на пороге, она громко сказала железным голосом:

– Эдгар Петрович… а почему новенькую мне не отдали?

Ответа не было слышно, но после него, по крайней мере, неприятная брюнетка вошла в кабинет и закрыла за собой дверь.

Аня тут же материализовалась.

– Это Жанна, – громким шепотом объяснила она. – Его помощница. Ведьма.

– Насчет ведьмы я успела догадаться, – угрюмо заметила Лена.

– Теоретически, – продолжала Аня тоном эрудированного ребенка, знающего много сложных слов, – она руководит приемной, и мы ей подчиняемся.

– А практически? – с робкой надеждой спросила Лена. – Ни одна теория еще не нуждалась так сильно в опровержении.

– Практически… – повторила Аня и пожала плечами, – как обычно. Позиционная война с переменным успехом. Новощекин то бросает ей приманку… то опять прячет.

Определенно, Анин лексикон и кругозор еще требовали изучения и сопоставления с ее публичным образом.

– Они с Яной сидят по другую сторону кабинета, – продолжала она обрисовывать диспозицию сил. – Ты заметила, что у Новощекина нет отдельной двери? Он может выйти только через приемную или через их комнату.

– Два выхода из норы, как у лисы, – сказала Лена.

– Вот-вот.

Лене теперь казалось, что даже в фамилии их начальника есть что-то пронырливое и ненадежное. Она встала и нервно прошлась по комнате. Аня вытянула шею.

– А ты упертая, – заметила она.

Лена пришла на работу раньше, и Аня еще не видела ее во весь рост. Она была в новом брючном костюме, купленном накануне. Ходить каждый день в одном и том же было невозможно, но чередовать два казалось приемлемым… по крайней мере, какое-то время.

В это время дверь кабинета открылась, и на пороге вырос Новощекин. Он тоже оглядел Лену и сделал короткое движение головой, эквивалентное приглашению, но лишенное учтивости.

Жанны в кабинете уже не было: она, без сомнения, вернулась к себе через вторую дверь, располагавшуюся по центру противоположной стены, по правую руку от Новощекина.

Лена остановилась у входа, чувствуя себя, как солдат, которому грозит гауптвахта.

Новощекин потер ладонями лицо, как будто запоздало умывался, потом раздвинул пальцы правой и выглянул одним глазом.

– Ну и о чем мы вчера говорили? – спросил он.

Лена перебрала в уме несколько вариантов ответа, но не нашла ни одного, который не ослабил бы ее тактическую позицию. Вопрос был хитро поставлен. Она осталась стоять молча.

Новощекин выждал немного и тем же нейтральным голосом поинтересовался:

– Ты себя видишь оплотом феминизма в «Интербесте»?

И опять любой ответ означал бы либо попытку оправдания, либо переход в бесперспективное наступление без малейшего резерва за спиной.

– Давай исправляйся, – сказал Новощекин, тоном давая понять, что разговор окончен.

На обед в этот день Лена принесла яблоко. В инбоксе постепенно начала расти колонка писем. У Ани постоянно звонил телефон, и на большинство звонков она отвечала чахоточным полушепотом либо «Нет», либо «Как вас представить?» После второго варианта звонок переводился на полминуты в режим ожидания, после чего почти без исключений Аня снова снимала трубку и сообщала: «Эдгар Петрович на совещании». Алгоритм казался простым.

Утром на третий день Новощекин пришел на работу в начале одиннадцатого, направился к своему кабинету, но с полпути, покосившись на Лену, вернулся и сел на диван. Его лицо потемнело. Лена непроизвольно сжалась.

Аня высунулась из-за монитора с дальней стороны, приподняла брови и закусила нижнюю губу, словно показывая, что дело плохо. Новощекин ничего не сказал и скрылся в кабинете.

Аня вздохнула и пожаловалась:

– Я к тебе успела привыкнуть.

Лена тоже хмуро покусывала нижнюю губу, отрывая от нее зубами полоски живой кожи. Быть уволенной на третий рабочий день! Это ли путь к жизненному успеху?

Через час из коридора вошла Жанна. Она бросила на Лену свой тяжелый взгляд и, размахивая руками, словно занимаясь спортивной ходьбой, пересекла приемную. Открыв дверь кабинета, она просунула голову внутрь и громко сказала:

– Эдгар Петрович… так я эта… новенькую угоняю в рабство.

Выслушав довольно длинный ответ, который до Лены не доносился, Жанна коротко хохотнула, закрыла дверь и повернула голову, как на шарнирах.

– Так, давай, быстренько, – распорядилась она, глядя в Ленину сторону, но сквозь нее. – Собирай вещи. Если у тебя есть.

Лена встала, подцепила ремешок сумочки и неуверенно оглядела стол.

– Что мне взять? – спросила она, подразумевая в основном необходимость переноски ноутбука.

– Носовых платков побольше, – посоветовала Жанна и кивнула на дверь.

Лена, проклиная невозможность достойного отпора, направилась на выход.

– Хочешь печенья? – сказала Аня ей в спину.

Лена обернулась с благодарной улыбкой.

Ее новое рабочее место находилось в комнате 16—15 по другую сторону от кабинета Новощекина. Комната была поменьше приемной, но по офисным меркам московской золотой мили вполне изрядных, чтобы не сказать расточительных, размеров. Стол Жанны стоял дальше всего от двери; позади кресла с высокой эргономичной спинкой на окне были опущены жалюзи, через узкие просветы которых солнце полосовало противоположную стену со средиземноморской апатией. Больше ничего томного в комнате не было. Напротив окна сидела Яна, референт Новощекина, невысокая, похожая на тряпичную куклу, сшитую без оглядки на реализм, набитую равномерно каким-то материалом много прочнее ваты, с одной меркой охвата на каждую часть тела – так что, например, рука ее была практически одинаковой толщины в плече и в кисти.

Между столами Яны и Жанны располагалась закрытая дверь в кабинет Новощекина, за которой Жанна могла исчезать один-два раза в день, а Яна – в среднем раз в неделю. Сам директор показывался только тогда, когда хотел избежать ненужной встречи в приемной. В этих случаях он неизменно улыбался Жанне и объяснял, от кого скрывается.

– Опять Кабанен меня подстерегает, – говорил он. – Если найду, кто заказал ей пропуск, уволю.

Или что-то в подобном ключе.

Ленин стол стоял перпендикулярно плоскостям начальственных столов, между дверью в коридор и вторым окном. В отличие от угловых столов Яны и Жанны, этот был точно того же типа, что стол в приемной; но здесь пока никто не требовал от Лены коротких юбок.

В первый день на новом месте на нее не возложили никаких обязанностей, кроме ношения частых чашек кофе по первому требованию. Кофемашина стояла в коридоре, в просторной нише, оборудованной под кухню и содержавшей также огромный офисный принтер. Аня научила Лену заваривать эспрессо, капуччино и американо.

– Как там обстановка? – спросила она.

– Полна заманчивых карьерных возможностей, – горько ответила Лена.

Ее должность, как она выяснила у Жанны, называлась координатор, но что ей предстояло координировать, никто не хотел или не считал нужным ей объяснить.

– На, ознакомься пока, – сказала Яна на второй день, с грохотом плюхнув Лене на стол толстую папку. На обложке под названием компании стоял гриф Совершенно конфиденциально. Внутри было подшито порядка пятисот страниц цифр, набранных в два столбика без всяких пояснений. Лена машинально перелистала несколько страниц, потом заглянула в конец папки. Вид столбиков не отличался от начала до конца. В некоторых строчках стояли натуральные целые числа от единицы до девятизначных величин. В других значения были дробными с восемью знаками после запятой.

На сто тридцать восьмой странице Лене попалось иррациональное число. Рядом с ним стояла карандашная пометка Ч3Х?

Лена бросила исподлобья взгляд на Яну и Жанну, которые не обращали на нее никакого внимания. У Жанны противно пискнул в компьютере корпоративный мессенджер. Яна сидела, положив пухлые ноги в остроносых черных туфлях на раболепный шреддер и красила ногти на руках. Насколько реалистично в этой ситуации Лена должна была изображать усердие? Она начала листать страницы с цифрами по одной, но довольно быстро. Вскоре ей попалась еще одна карандашная интерполяция – непристойного свойства рисунок на полях, выполненный уверенными штрихами и не без изящества.

Лена вздохнула. Предложенные для изучения колонки цифр содержали для нее не больше смысла, чем порнографическая картинка; меньше, если на то пошло. Она долистала папку до конца и не встретила больше ничего интересного.

Стараясь как можно чаще выходить из комнаты, где ей было неуютно, Лена время от времени заглядывала в приемную, но там почти всегда сидел как минимум один посетитель.

Как ходоки у Ленина! – написала она Ане в мессенджере.

Мертвяки, – откликнулась Аня. – Я думала, ты не носишь юбки.

Ну почему, – отбарабанила Лена. – Просто не хотела по приказу.

Я думала, у тебя что-то не так с ногами, – сообщила Аня.

Вот еще! – возмутилась Лена.

Ну, больные например… – продолжила Аня.

Вы сами тут все больные! – с легкой обидой выпалила Лена.

– Разобьешь клавиатуру, будешь покупать за свои деньги, – желчно сказала Жанна.

После этого Лена старалась нажимать на клавиши беззвучно, и в результате медленно, что в значительной степени лишало виртуальное общение непосредственности.

Вечером по дороге домой она пыталась утешать себя тем, что ее работа, хоть и бессмысленна, по крайней мере не обременительна. На следующее утро Жанна первым делом прислала ей файл с договором на русском и английском языках, а Яна положила на стол бумажную копию того же договора на семидесяти страницах.

– Сравни два варианта, – распорядилась Жанна. – Составь список всех отличий.

Лена потратила весь день на то, чтобы сверить каждое слово. Задача была кропотливой, и Яна с Жанной все время отвлекали: то требованиями кофе, то громким разговором о светской театральной премьере, которую они посетили накануне. Кто-нибудь из них то и дело вспоминал какую-нибудь знаменитость, мелькнувшую в толпе, после чего следовало детальное и как правило презрительное обсуждение замеченной одежды, обуви и аксессуаров. У Жанны был резкий лязгающий голос, звук которого, похожий на работу какого-нибудь неисправного станка для обработки металла, каждый раз заставлял Лену вздрагивать. Яна говорила на высокой пронзительной ноте, приближавшейся по тональности к психотронному оружию. Лена, стискивая зубы, бегала глазами от монитора к бумажным листам и обратно. К вечеру оказалось, что два текста абсолютно идентичны.

Она сообщила об этом Жанне, которая готовилась к выходу, корча ритуальные гримасы перед миниатюрным зеркальцем.

– У тебя не работа, а сплошная лафа, – сварливо клацнула Жанна.

В пятницу Лена проспала и опоздала на полчаса. Ворвавшись в комнату, она попробовала виновато улыбнуться, но Яна и Жанна встречными взглядами ясно дали понять, что видят в ней в лучшем случае какое-нибудь гадкое пресмыкающееся. Ленино кресло было занято. В нем, медленно вертя кресло вокруг оси и вертясь вместе с ним, сидела Уткина.

Лена остановилась у двери.

Уткина молча сделала полный круг, толкнулась рукой о стол и продолжила вращение.

– Я пришел к тебе с приветом, – сказала она куда-то в окно.

Лена тут же вспомнила продолжение четверостишия и поспешно начала оправдываться:

– Я случайно. У нас на линии поезда не ходили, человек бросился на рельсы. Это больше не повторится.

Уткина неторопливо поворачивалась лицом к ней.

– Насмерть? – с интересом спросила она.

– Я не знаю, – пробормотала Лена, вспомнив, что о несчастных случаях в метро обычно сообщают в новостях, и поэтому ее ложь может легко вскрыться.

– Как это не знаешь? – поинтересовалась Уткина, уплывая. – Если ты уверена, что это больше не повторится, значит насмерть. Конечно, ему могло, например, отрезать ноги. Но даже так ему ничто не помешает снова броситься на рельсы в инвалидном кресле.

– Я имела в виду… – начала Лена.

Уткина внезапно издала громкий звук непреодолимого рвотного позыва. Яна и Жанна подняли головы.

– Что случилось? – испуганно спросила Лена.

– Голова закружилась от твоего кресла, – слабо объяснила Уткина. – Я представила, что ему могло колесом разрезать живот… и кишки… на рельсах…

Ее горло спазматически дернулось, и она подставила под подбородок раскрытую ладонь.

– Помоги мне дойти до туалета, – сказала она.

– Ой… я… – забормотала Лена.

Уткина встала, подошла к ней и оперлась о ее плечо.

– Иначе я за себя не отвечаю, – сказала она.

– Я тоже себя плохо чувствую, – шепнула Лена, ловко выскользнула из-под ее руки и метнулась в освободившееся кресло.

Уткина посмотрела на нее изучающим взглядом.

– Заразилась от подруги, наверное, – предположила она.

– От какой подруги? – удивилась Лена.

– Ах да, – вспомнила Уткина. – Я же говорю, с приветом пришла. Подруга твоя, ледышка из приемной. В психушку загремела.

– Давно пора, – сказала Яна.

Уткина покачала головой.

– Все забываю. В одно ухо влетает, в другое вылетает.

С этими словами она вышла из комнаты и аккуратно прикрыла за собой дверь.

Лена выждала несколько минут и тоже выскользнула в коридор. В приемной Новощекина на Анином месте сидела тяжело беременная из отдела кадров и заполняла сканворд.

– Я думала, вы… – начала Лена и осеклась.

– Ложная тревога, – спокойно объяснила та, не поднимая взгляд. – Любимый инструмент неаполитанца.

– Орган? – машинально предположила Лена, уловив католическую коннотацию.

– Мандолина, – пробормотала беременная, водя карандашом.

Лена немного помолчала, потом спросила:

– А что с Аней?

Беременная покачала головой.

– Авитаминоз, – сообщила она, останавливая карандаш над страницей. – Больше овощей и фруктов. Соки, желательно свежевыжатые. Хлеб только бородинский или из амарантовой муки. Овсяная каша. Молоко свежее, непастеризованное. Крапивный суп. Салат с листом манжетки и подорожником. Зимой особенно тяжело, поэтому хорошо засушивать корень одуванчика…

Лена тихо закрыла дверь.

Когда в обеденный перерыв Яна с Жанной ушли в столовую, она поспешно съела свое ежедневное яблоко и позвонила Краликовой. Та недовольно похмыкала в трубку и дала Лене адрес больницы.

– Можно мне сегодня уйти на полчаса пораньше? – робко спросила Лена под конец дня у погруженной в глянцевый журнал Жанны. – Я хочу навестить Аню.

– А мою почку тебе не нужно отдать? – ни к селу ни к городу спросила Жанна и перелистнула страницу.

Ехать нужно было в унылое Измайлово, и от метро двадцать минут на автобусе. Высокий желтый забор, похожий на фортификационный, скрывал парк со столетними деревьями, среди которых плохо заасфальтированная дорога вилась живописно и таинственно. Яркий задний свет отбросил Ленину тень под колоннаду корабельных сосен. Лена едва успела отскочить, и мимо нее промчалась со включенными фарами «скорая», высоко подпрыгнувшая на ухабе с предсмертным криком то ли подвески, то ли заключенного внутри пациента. От заднего колеса оторвался колпак, просвистел в метре от Лениной головы и улетел в парк.

На окошке справочной у Лены перед носом задернулись шторки.

– Девятый час, девушка, – раздраженно сказал изнутри скандализированный голос. – Мы закончили принимать.

– Мне бы хотя бы узнать, что с моей подругой, – взмолилась Лена. – Она в психиатрическом отделении.

После нескольких секунд молчания шторки разъехались в стороны. Пожилая женщина с изуродованными перманентной завивкой волосами смотрела на нее поверх очков.

– У нас нет психиатрического, девушка, – полным невыразимых намеков голосом сказала она. – К сожалению.

Лена растерянно помолчала.

– Как фамилия? – потребовала женщина.

Пауза затянулась до неловкости.

– Не знаю, – сказала наконец Лена.

– Кто вас в психиатрическую направил? – с подозрением поинтересовалась собеседница.

– Ее Аня зовут, – обреченно сказала Лена. – Она сегодня или в крайнем случае вчера вечером поступила. Может быть, ночью.

Женщина подперла подбородок ладонью и посмотрела на Лену с видом бесконечного терпения.

– Аня? – переспросила она. – Редкое имя. Впервые слышу.

– Мы с ней коллеги, – предприняла Лена последнюю отчаянную попытку. – Я просто боюсь, что с ней что-то серьезное… и я даже не знаю, навестит ли ее кто-то еще…

Женщина вздохнула и открыла лежавший перед ней толстый журнал, своей ветхостью и безысходностью напоминавший книгу Судного дня.

– Смотри-ка, – с интересом сказала она, обращаясь не столько к Лене, сколько к самой себе. – За два последних дня единственная Анна.

Лена в надежде приподнялась на носках.

– Анна Ледышко. Двадцать четыре года.

– Это она, она, – радостно подтвердила Лена.

Женщина вздохнула и посмотрела на маленькие золотые часики.

– Мы в такое время только к умирающим пускаем, – заметила она.

– Значит, у нее все хорошо? – Лена разулыбалась.

– Триста восьмая палата. Хирургия, третий этаж.

Лена поднялась по старинной каменной лестнице. Нужная ей дверь была слегка приоткрыта.

Палата была двухместной, и в одном углу на койке лицом к стене храпела женщина, от которой поверх одеяла видна была только маленькая седая голова с пепельного цвета профилем. Громкость храпа казалась несоразмерной хрупкой конструкции.

В противоположном углу на другой койке лежала Аня, тоже укрытая до подбородка и смотревшая на Лену снизу вверх огромными синими глазами без всякого особого выражения. Рядом с ней на желтом деревянном стуле сидел Боллинг, правая рука которого была у Ани под одеялом.

Лена неуверенно улыбнулась.

– Иди теперь, – хрипло сказала Аня, обращаясь, вероятно, к Боллингу, но продолжая смотреть на Лену.

Он неторопливо извлек руку, с легким кряхтением встал, обошел Лену в дверях и, не сказав ни слова, нырнул в коридор. Его шаги замерли в отдалении.

– Подходи, что стоишь, – сказала Аня.

От ее обычной офисной манеры почему-то не осталось следа. Голос ее был тихим и каким-то далеким, но с заметным оттенком бесцеремонности.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Лена, опускаясь на стул и неловко пытаясь пристроить на коленях пакет с апельсинами.

– Кинь их куда-нибудь, – предложила Аня.

Лена осмотрелась.

– Куда? – спросила она.

В палате не было ни стола, ни тумбочек.

– Под кровать, – посоветовала Аня.

Лена неуверенно заглянула под кровать и обнаружила, что там уже есть два или три пакета с апельсинами. Она опустила свой туда же. Одновременно она заметила, что в палате стоит легкий запах цветов. Возможно, глубже под кроватью лежал чей-нибудь букет. По крайней мере, Аню навещали.

– Что с тобой случилось? – спросила Лена, чувствуя странную тревогу.

Аня лежала на спине совершенно горизонтально и не сделала никакой попытки повернуться или хотя бы приподняться. Лицо ее было бледным, но на Ленин взгляд не более, чем обычно.

Вместо ответа Аня высунула руку с длинными детскими пальцами, обхватила Ленину ладонь и потянула под одеяло.

Лена от неожиданности подчинилась, но когда кончики ее пальцев коснулись голой кожи внизу живота, быстро отдернула руку.

– Что ты делаешь? – шепнула она.

Аня неподвижно уставилась в потолок, но ее губы слегка искривились, словно вслед какой-то мысли.

– Просто хотела узнать твое мнение, – пробормотала она.

– О чем? – осторожно спросила Лена.

Аня облизала губы.

– Мне кажется, они не всех достали, – сказала она после небольшой паузы.

У Лены что-то защемило в груди от ужаса, но она могучим усилием собрала волю и спросила ровным голосом:

– Ты трогала свой шрам? Он у тебя воспалился?

Храп с другой койки резко захлебнулся и смолк. Аня повернула голову. Ее соседка засвистела во сне, икнула, и храп начал нарастать снова, как разгоняющийся поезд. По Аниному лицу пробежала странная довольная улыбка, и она перевела взгляд на Лену.

– Боллинг говорит, что может поставить реле, – сказала она шепотом, – которое будет их выпускать, но не будет впускать обратно.

Лена слегка отвернулась и заморгала ресницами, загоняя назад слезы.

Возможно, воспользовавшись моментом, Аня снова схватила ее за руку и потянула к себе. На несколько секунд завязалась странная возня. Лена пыталась отнять руку, не глядя, и не применяя силу, чтобы не обидеть Аню или не причинить ей боль. Перетягивание шло с переменным успехом, но в конце концов Ленины влажные пальцы просто выскользнули из Аниной хватки.

Аня вздохнула, немного посопела обиженно, потом спросила:

– Ты что, плачешь?

Лена замотала головой, повернула голову и улыбнулась.

– Солнце сквозь слезы, – пробормотала Аня. – Как грибной дождь.

– Я просто… мне там тебя не хватает, – объяснила Лена. – Не с кем поговорить, и вообще…

– Ты, главное, с Уткиной осторожнее, – посоветовала Аня.

Лена кивнула.

– Я буду. А ты возвращайся скорей.

Аня втянула воздух сквозь зубы, словно готовясь к неловкому моменту.

– Ты только не расстраивайся, – попросила она. – Но я не вернусь.

Лена почувствовала, как кровь отливает от лица.

– Почему? – спросила она.

Аня вздохнула.

– Я тут остаюсь, – объяснила она. – Я уже договорилась.

– С кем? – ляпнула Лена первое попавшееся.

– Я буду медсестрой, – сказала Аня и слегка растянула губы в улыбке.

Лена сглотнула.

– Но разве для этого… не надо специально учиться?

Аня слабо кивнула.

– Я договорилась. Они сказали, что у меня дар… от бога.

– Какой дар? – спросила Лена, начиная немного сердиться.

Аня указала подбородком в противоположный угол.

– Слышишь ее? Она до этого три ночи не спала, кричала от боли. Это я ее усыпила.

Лена засунула руку под одеяло и крепко стиснула там Анину ладонь.

– Как ты ее усыпила?

– Я ей спела, – объяснила Аня.

– Что ты ей спела?

Аня пожала плечами.

– Спой мне.

Аня улыбнулась так, словно просьба была абсурдной.

– Тебе нельзя, – сказала она.

В палату вошла женщина в белом халате с подносом лекарств.

– Так, – ошеломленным голосом сказала она. – Что тут у нас происходит? Вы время видели?

Лена подскочила со стула.

– Анечка, выздоравливай, пожалуйста, – попросила она.

Внизу у каменного крыльца больницы стоял с включенными фарами маленький старый «рено». Из окна, перегнувшись через пассажирское сиденье, выглядывал Боллинг.

– Садись, – сказал он.

Лена взвесила обстоятельства и открыла дверцу.

Не успела она устроиться поудобнее, как он рванул с места, словно боялся, что Лена передумает, и завертел руль, огибая пересохший фонтан в форме каменной чаши с воздетым над ней кадуцеем или, может быть, посохом Асклепия. В темноте было трудно разглядеть.

– Если вы меня можете высадить у ближайшего метро… – сухо попросила Лена, – какое вам по дороге…

Боллинг ничего не ответил. Они выехали на аллею, по которой Лена шла через парк. Боллинг гнал машину, будто его преследовали, но при этом умудрялся с виртуозной точностью лавировать между выбоин и вздутостей винтажного асфальтового покрытия.

Лену качало из стороны в сторону. Она прикинула, что на такой скорости они доедут до метро очень быстро, и, чтобы не терять времени, перешла к тому, что ее беспокоило:

– Мне показалось, что вы… пытаетесь злоупотребить Аниной болезнью и слабостью…

Она тщетно подождала ответа и продолжила:

– Если она вам предлагала… предлагала, например…

Машина резко съехала с обочины в придорожную траву, чуть не ткнулась носом в темные кусты и остановилась.

У Лены внутри екнуло. Она повернула голову.

– Не оглядывайся, – сказал Боллинг.

– Почему? – испуганно спросила она.

– У меня на заднем сиденье собака, – объяснил он. – Сегодня утром умерла.

Она уставилась прямо перед собой в ветровое стекло, над которым склонилась ивовая ветка.

Боллинг открыл багажник, потом долго шуршал целлофаном, наклонившись над задним сиденьем. Затем он вырос слева в поле ее зрения и остановился, глядя на Лену через стекло. Правой рукой он держал лопату и зажимал под мышкой довольно объемный сверток. В левой руке у него был фонарь наподобие тех, какие носят в старых фильмах железнодорожные обходчики.

Он поднял фонарь и посветил им на Лену.

– У тебя есть время? – спросил он.

Она открыла дверцу и ощутила на лице прохладное дыхание подступающей ночи. Боллинг нырнул под деревья парка. Свет фонаря мелькал и подпрыгивал впереди, обозначая шагающий силуэт, позади которого тут же смыкалась темнота. Мягкая земля пружинила под ногами, и Ленины каблуки немного проваливались, словно чьи-то очень маленькие и слабые руки пытались удержать ее. Лишь кое-где почти полная луна проглядывала сквозь шелестящие кроны и на короткие мгновения освещала путь. Лена два раза споткнулась, и на второй чуть не влетела носом в спину Боллинга. Она уже открыла рот, чтобы шепотом предложить более справедливое распределение доступного света, когда сисадмин довольно внезапно остановился. Теперь она впаялась в него всем телом и больно ударилась коленом о лопату. Удар, к счастью, пришелся плашмя.

– Нет смысла далеко идти, да? – риторически спросил Боллинг.

Он поставил фонарь на землю, и Лена увидела, что они стоят посреди небольшого пятачка земли, окруженного кустами бересклета и поросшего только редкими пучками травы и вездесущей снытью.

Бережно опустив сверток под ближайший куст, Боллинг закатал рукава рубашки и начал энергично копать прямо по центру прогалины. Лена отошла в сторону, так, чтобы не попасть ему под руку и чтобы фонарь не бил в глаза. У Боллинга на лице поблескивали капли пота и металлическая оправа очков. Он тяжело сопел.

Лена подумала, что нужно ему помочь, но абсурд подобной попытки, в ее офисном костюме и туфлях, был очевиден. Она виновато сказала:

– Сейчас есть такие фирмы… они забирают животное, кремируют… потом привозят…

Боллинг поднял к луне мокрое лицо.

– Что ты за мужик, – с трудом выдохнул он, – если не можешь похоронить друга своими руками.

Лена быстро устала стоять на каблуках. Ей было горько и неловко, и она старалась думать об Ане, но шумное копошение Боллинга ее отвлекало. Он обошел уже отчетливо намеченную могилу, чтобы подступиться с новой стороны, и теперь у нее перед глазами был довольно жирный волосатый кусок его спины там, где рубашка выбилась из брюк. Лена не могла понять, почему она поплелась за ним в парк вместо того, чтобы самой дойти до ворот и сесть на автобус. Боллинг громко всхлипнул. Только теперь она поняла, что у него из-под очков катился не пот, а слезы.

Он копал с исступлением, словно старался таким образом заглушить горе. Когда – быстрее, чем ожидала Лена, – работа была окончена, он воткнул лопату в холмик вырытой земли, оперся на нее и отдышался. Потом он принес сверток и опустил в могилу. Лена переступила с ноги на ногу, не зная толком, как себя вести.

– Как ее звали? – спросила она.

– Ивонна, – сказал Боллинг.

Он выпрямился, опустил по швам руки, сжатые в кулаки, и произнес:

– Прощай, хвостатый друг.

Затем он обхватил черенок лопаты левой рукой, прикрыл глаза правой и разрыдался.