Читать книгу Банкир - Петр Катериничев - Страница 2

Ему казалось, что он летит.

Вода была упругой и плотной, она обволакивала тело теплой соленой влагой, и порой он чувствовал себя так, будто родился здесь.

Вода светилась; после каждого гребка она окружала пловца мерцающим сиянием; сам он видел только мутно-зеленые огоньки, несущиеся навстречу всякий раз, когда он опускал голову под воду, чтобы выдохнуть.

Сколько времени плыл, он не помнил. Как не помнил, почему оказался ночью в море, откуда плывет и куда. Да он и не задавался этими вопросами – просто гребком слегка раздвигал податливую толщу воды, погружаясь в ее непроницаемую темень, казавшуюся еще гуще от неровного зеленоватого мерцания, и снова появлялся, оставаясь под бесконечно далеким и безразлично прекрасным звездным небом…

Когда руки и спину начинало сводить, он ложился на воду и отдыхал. И смотрел на звезды. Ноги наливались свинцовой тяжестью, тело тянуло вниз, в темную непроницаемую бездну, и наваливалась смертельная усталость. Ему казалось, что он не погибнет, а просто сольется с окружающим морем, станет его частью – и будет жить вечно.

Звезды, крупные и яркие, сияли в невыразимой вышине, и Млечный Путь казался осколками Луны, рассыпавшейся в звездную пыль… Кого он вел и куда?..

У человека в море возникало вдруг странное ощущение, одновременно жуткое и чарующее: что сейчас он не удержится и начнет падать в эту мерцающую лунность, исчезнет, растворится в ее бесконечности…

Плеснула легкая волна, пловец ушел под воду, выдохнул, перевернулся и поплыл, ритмично двигая руками. Он выбрал себе звезду, самую яркую в этом ночном небе, и старался двигаться, ориентируясь на нее. И еще – она напоминала ему елочное украшение. Блестящая звездочка на вершине зеленого деревца, блестки серпантинного дождя, запах хвои, чьи-то теплые и добрые руки – вот и все, что он помнил о себе и о мире.

Небольшая моторная яхта тихо покачивается на волнах. В мерцании звезд ее силуэт был бы едва различим, если бы не свет в рубке. Он виден на несколько миль вокруг. Чуть слышно играет музыка. На палубе – никого.

Моторка почти летит над водой, оставляя за собой зеленоватый светящийся след. Один из мужчин, одетый в облегающий гидрокостюм, стоит во весь рост рядом с рулевым и напряженно всматривается в бинокль, оснащенный прибором ночного видения.

– Есть! Я их вижу!

Моторка резко сбавляет обороты, зарывается носом в волну, двое мужчин берут весла и начинают слаженно и умело грести, как на каноэ, поочередно с двух сторон.

– У них есть радио?

– Да. Но не работает.

– Уверены?

– Да.

– Тогда подходим до видимости.

Лодка здорово нагружена для такого маленького суденышка; замешкайся один с гребком – и она бы просто перевернулась. Но мужчины работают умело и споро. Уже виден свет в рубке неподвижно застывшей яхты.

– Чем они там заняты?

– Бог знает. На палубе пусто.

– Яхта движется?

– Нет. Стоит.

– На якоре? Не может быть. Здесь слишком глубоко.

– Просто легли в дрейф.

– Какого черта…

– Скоро узнаем…

Еще несколько гребков. Лодка идет совершенно бесшумно, лишь едва слышимые всплески, сливающиеся с всплесками волн.

– Достаточно, – шепотом произносит рулевой, – Ближе нельзя. Ночью в море звук разносится, как в церкви…

Сидящий рядом надевает на плечи миниатюрный баллон со сжатым воздухом, маску, закрепляет во рту нагубник. Поднимает правую руку, отдает беззвучную команду.

Двое мужчин поднимают со дна лодки оружие – специальные автоматы – и без единого всплеска исчезают под водой. Третий уходит под воду следом. Маленькая моторка покачивается на едва заметных волнах. Она выкрашена особой краской и попросту сливается с цветом ночного моря. Рулевой сидит недвижно, как изваяние.

Заметить суденышко можно, только наткнувшись на него.

Трое пловцов появляются у борта яхты почти синхронно. Беззвучно цепляют обернутые резиной крюки и оказываются на палубе. Движутся бесшумно в сторону рубки. На мостике пусто. Один осторожно спускается в маленькую каюту, выставив вперед автомат и напряженно прислушиваясь.

…Мне теперь морской по нраву дьявол, Его хочу люби-и-и-ть…

Ничего, кроме этой мелодии. Спускается второй. Подает знак – спускается третий.

Каюта напоминает место побоища. У переборки лежит труп крупного, полнокровного мужчины – лицо его просто размозжено чем-то тупым и тяжелым. Еще двое убиты выстрелами в голову. Четвертый лежит у другой переборки, сжавшись калачиком, кровавый след тянется от середины каюты.

Один из пловцов подходит к нему, щупает артерию на шее, подносит зеркальце к губам. Констатирует:

– Жив. Но ненадолго.

– Обследовать яхту! Немедля! – командует старший. Бойцы понимающе переглядываются, двое выходят, один вынимает миниатюрный прибор и начинает внимательно осматривать мостик и рулевую рубку, палубу. Другой натягивает нагубник, маску и прыгает за борт. Старший с таким же прибором быстро обходит каюту, скрывается в гальюне, затем изучает мотор. Вся процедура занимает не больше трех-четырех минут, но по лицу мужчин крупными каплями течет пот.

– Чисто, – произносит наконец один.

– Чисто, – докладывает другой, взбираясь на борт.

– У меня – тоже, – с невольным вздохом облегчение произносит старший. – Яхта не заминирована. И что мы тогда имеем?

– Четыре трупа.

– Четыре?

– Как этот еще жив – абсолютно непонятно.

– Непонятно здесь все. – Подходит к раненому, наклоняется. – Проникающее ранение в брюшную полость. Кроме всего, задета бедренная вена… Кровоизлияние, кровопотеря…

– Чем его так обработали?

– А вот этим. – Старший кивнул в угол. Слегка зазубренный, с рваными краями кусок металлической трубы…

– Это ж какую силищу нужно иметь, чтобы тупой в общем-то штуковиной таких дырок понакрутить… – искренне удивился боец.

Старший еще раз взглянул на раненого, приказал:

– Бром, поработай. Он должен еще пожить. Хотя бы пару часов.

– Есть.

Боец извлек небольшую коробочку, раскрыл, нашел два нужных шприца, провел инъекции, начал поверхностную обработку ран.

Старший группы еще раз внимательно осмотрел крохотную каюту. Подошел к стоящей на треноге видеокамере, вынул кассету, со столика взял профессиональный мини-диктофон и лежащую рядом аудиокассету. Еще одну обнаружил упавшей под столик. Все находки поместил в пластиковый пакет, тщательно запечатал и закрепил в водонепроницаемом отделении гидрокостюма. Приказал бойцу:

– Подробную круговую съемку каюты. Затем – по секторам. Все до последней мелочи.

– Есть.

Вышел на палубу, плотно прикрыл дверь, чтобы не было видно вспышек блица, извлек мини-рацию, поднес к губам:

– Скат-два, я Корт, дай мне Базу. Человек на моторной лодке перевел тумблер рации-усилителя, включил кодированную защиту переговоров. Доложил:

– Корт, я Скат-два. База на вашей частоте.

– Корт вызывает Базу, прием.

– База слушает Корта.

– У нас осложнение. Уровень «экс».

– Докладывайте подробно – На борту три «двухсотых», один «трехсотый». Как поняли, прием?

– Что?!

– Повторяю: мы на борту. Кроме нас – три «двухсотых», один «трехсотый».

– Их всего не пять, вы уверены?!

Губы старшего скривило готовое сорваться с языка ругательство, но он сдержался:

– Уверен. Как поняли меня. База, прием?

– Вас понял. Корт… Кто-то управился раньше вас?

– Не похоже. Никто не стал бы оставлять «трехсотого».

– Яхта не была подготовлена к взрыву?

– Нет. Это первое, что мы прояснили.

– Вы нашли товар?

– Да. Он у меня.

– Вы его… проверили?

Старший снова чуть скривил губы, на этот раз презрительно: «проверка на вшивость», которую проводит этот в общем-то дилетант, оскорбительна для профессионала его класса…

– Нет.

– «Трехсотый» пригоден к транспортировке?

– Рискованно, но возможно.

– Приказываю: первое – полная съемка места происшествия. Детальная, вы поняли?

– Уже делается.

– Второе. Доставьте все необходимое для идентификации «двухсотых».

– Есть.

– Третье. Немедленно транспортируйте на Базу «товар» и «трехсотого».

Лично.

– Есть.

– Четвертое. Обеспечьте «чистоту».

– Подготовить яхту к полной ликвидации?

– Это лишнее. Барометр падает. Через два-три часа начнется сильный шторм.

Достаточно подготовить мотивированный пожар на судне, например из-за короткого замыкания. Трупы после обработки – на дно.

– Есть.

– И поторапливайтесь! На «Стреле» вы достигнете берега через пятьдесят минут максимум.

– Это невозможно.

– Почему?

– Невозможно так скоро. Четыре человека плюс «инвентарь» плюс «трехсотый».

Необходимо цеплять «лягушонка».

– Бросьте! Повторяю: мне нужны вы, товар, «трехсотый» и все необходимое для идентификации трупов и анализа происшедшего на яхте. Скатов оставите в «лягушонке». Мы заберем их через час «вертушкой».

– Не проще ли забрать всех прямо сейчас?

– Корт, вы забыли, кто принимает решения, а кто их выполняет! Вы меня хорошо слышите?

– Да.

– Выполняйте приказание. – Голос в трубке чуть смягчился. – Вертолет прибудет ровно через час двадцать. После того как вы мне все передадите.

Рисковать потерей товара мы не можем, а вертолет – слишком грохочущая штуковина… Не забывайте о пограничниках – давно не в Союзе живем…

Вот это верно… Граница России и Украины… Охраняемая… Произнеси кто-нибудь подобное предположение вслух лет пятнадцать назад, при «дорогом Леониде Ильиче», – быть ему в дурдоме с самым противным диагнозом!.. Мысли эти промелькнули у Корта мельком, оставив лишь ставшую привычной горечь…

– Есть выполнять приказание, – произнес он в микрофон. Это хоть как-то возвращало его в привычный мир… – Конец связи.

– Конец связи.

Пловец ориентировался на звезды. Ветер к утру свежел. С верхушек волн срывались колючие горькие капли. И еще – он чувствовал, что замерзает. Хуже всего, что начинало сводить спину. Он сворачивался в клубок и просто лежал на воде поплавком, давая мышцам отдых. Невероятно, но за это время он успевал даже спать – недолго, тридцать-сорок секунд, и даже видел сны. Сначала видел слепящий желтый свет… Вдох, выдох в воду… Медленно, очень медленно… Потом – бесконечно-длинные и безукоризненно-вылизанные коридоры, освещенные белым люминесцентным светом… Он еще подумал во сне, что такая идеальная чистота может быть только в морге… Или… Где же еще?.. Вдох, выдох… Теперь ему снилась новогодняя елка, и запах хвои, и теплые прикосновения ласковых пальцев…

И еще – он видел блестящую рождественскую звездочку, и ее свет наполнял радостью…

Пловец закашлялся, вода попала в дыхательные пути, он сделал резкое движение, выпрыгнув из воды почти до пояса, сумел набрать в легкие сколько возможно воздуха, ушел под воду, задержал дыхание и, уже появившись снова на поверхности, сумел выдохнуть остатки горькой, царапающей горло влаги… Спина казалась по-прежнему онемевшей, но пловец переживал свое ощущение совсем не как усталость; казалось, он действует, подчиняясь инстинкту или давно приобретенным и так же давно забытым навыкам… Он сориентировался по звездам и поплыл, размеренно раздвигая гребками толщу воды… И еще… Еще он почувствовал радость… Время от времени он находил на небе избранную звездочку, она словно подмигивала ему… Казалось, это мерцание придает его существованию какой-то смысл… Какой именно – он не знал, но очень хотел узнать. А пока нужно было просто выжить.

Моторка отошла, взметнув бурун за кормой. Некоторое время он был виден в темноте и походил на подсвеченный петергофский фонтанчик.

Бойцы «оформили» соответствующим образом помещение каюты; ровно через сорок пять минут произойдет «короткое замыкание», возникший пожар уничтожит следы схватки и всего, что произошло до этого. Несколько пустых ампул, светоустановка, проекционный аппарат. Ежу понятно: здесь кого-то основательно «потрошили». Естественно, не так, как это делают скорые на расправу уроды из новых бандитских группировок – эти садюги могут, даже применив все свое «искусство», узнать только «верхушечки»… Ведь многие люди даже не подозревают о том, что им известно на самом деле и известно ли им это «нечто» вообще…

Нет, этого парня (или парней?) потрошили по всем правилам «науки и техники»…

Чувствуются не совсем чистые, зато умелые руки профессионалов… Только что же они, эти профи, лежат теперь с дырками в башке?.. Или – на каждую косу – свой камень? Может, и так.

Оставленный за старшего на «лягушонке», небольшой надувной лодке, Саша Бойко размышлял недолго. К чему пустые мудрствования? У него и ребят есть работа, можно сказать, э-э-э… почти по специальности, чего еще? Ну а что и почему одни «новые русские» хотят от других «новых» и ради чего рвут друг другу глотки – их забота. Ему нужно как-то кормиться и сестренку с братишкой кормить.

Хотя – противно, мать их…

Время шло медленно, но бойцы были абсолютно спокойны. На Корта можно рассчитывать. Если они перестанут доверять друг другу, то как боевая единица будут потеряны. Навсегда. Оставалось только дождаться «вертушки». Самое приятное в том, что «работу» кто-то сделал за них, а гонорар от этого не уменьшится.

Моторка подошла к небольшому причалу. Корта ожидали трое парней; они помогли вытащить раненого, поместили в небольшой фургончик, оборудованный, как реанимобиль. Старший группы поднес к губам мини-рацию:

– Товар принят.

– Есть.

Молчаливый парень распахнул перед Кортом заднюю дверцу «БМВ»; двое сели по бокам. Если это и рассердило командира пловцов – вида он не подал. Товар у него, и эскорт или конвой обязателен. Многолетняя служба приучила его ко всему.

Одним из главных навыков было – не задавать вопросов.

Автомобиль следом за фургончиком помчался по городской окружной в сторону тихих, спрятанных в уютной зелени особняков.

* * *

Альбер сидел в полной темноте. И смотрел сквозь полураскрытые жалюзи в ночь. Свежий прохладный ветерок с моря был наполнен ароматами соли, морских и степных трав, но мужчина этого даже не замечал. Плотный сигаретный дым укрывал небольшую комнату словно портьера, слишком тяжелая для дуновения крепчающего морского бриза; воздух проникал сквозь едва приотворенное окно и будто застывал в этом тяжком искусственном мареве, не в силах вырваться на волю…

Огонек сигареты вспыхивал через равные промежутки времени; мужчина равнодушно ронял ее в пепельницу, прикуривая другую. На миг пламя зажигалки высвечивало словно вырубленное из единого куска камня лицо, прорезанное редкими глубокими морщинами и состоящее, как могло показаться, всего из двух тяжелых составляющих: массивного подбородка и мощного покатого лба. Губы были плотно сжаты; казалось, сидящий просто закрепляет сигарету в некую щель выше подбородка. Выступающие надбровные дуги, поросшие густыми светлыми волосами, почти совершенно скрывали близко посаженные маленькие глаза. Язычок пламени лишь на миг отразился в расширенных черных зрачках и угас. Мужчина не любил света.

То, что случилось, казалось совершенно невероятным. Время доклада – через два часа. Альбер понимал, что провала этой операции ему не простят. Слишком многое было поставлено на карту. И – многие…

Но два часа – это сто двадцать минут. Не так мало. Если действовать умно и скоро. Некоторые приказы нужно отдать уже сейчас. Ну а основное решение… Его он сможет принять непосредственно перед звонком в Москву. Дальше он станет действовать. Собственная жизнь – серьезная ставка, чтобы не стеснять себя ни в средствах, ни в поступках.

Огонек сигареты высветил тяжелый подбородок, две глубокие борозды от крыльев носа к губам, короткие тупорылые пальцы с коротко остриженными ногтями.

Альбер одним движением погасил сигарету в пепельнице и поднял трубку специального переговорного устройства.

Вертолет мчался низко над морем. В наушниках пилота звучал позывной, похожий на позывной первого советского спутника: пи-пи-пи… Время от времени он косился на двух стрелков, напряженно всматривающихся в несущуюся навстречу массу воды. Дверцы с обоих бортов сняты; пулеметы закреплены в турелях, и приникшие к ним боевики больше похожи на дополнение к оружию, чем на живых людей. Наверное, так оно и есть. Тогда он сам – просто дополнение к этой грохочущей «вертушке»… А что в этом плохого? Кто на что учился… Да и…

Думать надо меньше.

– Далеко еще? – спросил, пытаясь перекричать шум винтов, один из парней.

– Что?

– Далеко еще?

– Пять минут лету.

– Как только будем над местом – включай прожектор.

– Ага.

– И не агакай. Не у тещи на посиделках. Уяснил?

С какими уродами приходится работать! А что делать-то? Жить как-то надо…

Пилот сосредоточенно кивнул.

– Ну, смотри… Да… Скажи им пару ласковых, чтобы не дергались.

Пилот нашел нужную частоту:

– Скаты, Скаты, я – Птичка. Готовность – три минуты, как поняли, прием.

– Всегда готовы! Конец связи! – Боец опустил мини-рацию. – «Вертушка» идет.

– Крот сказал – через час двадцать. А прошло только сорок минут, – недовольно пробурчал Саша Бойко.

– Переиграли, – пожал плечами один из бойцов. – Погода – к шторму. Потому и переиграли.

– Не люблю я переигрышей, – хмыкнул Саша.

– Да брось ты… Времечко-то сейчас… Раньше даже конвейеры по секундам работали, а уж в нашей системе… А любители – они любители и есть.

Полыхнула дальняя зарница, а следом – белый слепящий свет прожектора залил утлую надувную лодчонку.

– Да что они, опупе…

Пулеметная очередь разорвала лодку надвое; пули ложились кучно, густо, превращая пространство внизу в кипящий, залитый светом котел…

Саша Бойко шел вниз, в глубину, быстро работая ногами. Он чувствовал, как разламываются виски, потом – дикая боль в ушах, но движения не прекратил. Еще он чувствовал боль в бедре, но сейчас было не до нее… Если пуля пробила баллон – крышка. С такой глубины ему уже не вернуться… На ощупь он нашел нагубник, сделал аккуратный вдох. Легкие словно пронзило сотней иголочек… Ну да это не смертельно. Слава Богу, с баллоном все в порядке… Саша зафиксировался на достигнутой глубине и замер.

Вертолет перевалился на другой борт, прожектор пошарил внизу… Ничего, кроме бурого месива на поверхности воды.

– Порядочек! – подытожил первый стрелок. – Там один вроде в воду кувыркнулся. Может, ушел? – произнес второй.

– Рыбам на корм. Я все перепахал метров на двадцать вглубь. От пули не уйдешь. Круто, скажи? – Стрелок панибратски ткнул в бок пилота.

– Круто, – равнодушно подтвердил тот.

– Ладно, хорош базлать. Пошли к берегу. Не люблю над водой болтаться, особливо по такой погоде! Так и кажется: молния шарах, и – покойнички.

– Свистун, ты бы заткнулся, а? – зло прервал второй стрелок. – Накаркаешь, ворона…

– Да ладно тебе… – Первый чувствительно ткнул пилота в бок:

– Ты чего, водила, не слышал? Рули к берегу!

Вертолет круто развернулся и ушел в сторону наплывающей низкой тучи.

Саша Бойко выбирался на поверхность не враз. На сколько же он занырнул?

Бог знает. «Ухи» порвал, с верхушками легких тоже не все ладно. Ничего. Это пройдет. Полыхнула зарница – боец мигом ушел под воду, слился с ней. Хотя…

Зарница его и спасла: он увидел «вертушку», вернее, ее очертания. Это была слишком легкая машина, четверых ей на борт просто не взять… И еще – он различил контуры замершего в проеме снятой дверцы человека. Поза была вполне понятной. Даже слишком. Ну а если их не собираются брать, значит…

Нет, тогда этих мыслей даже не было: все мелькнуло так же скоро, как вспышка зарницы; Саша даже и не говорил ничего – просто коснулся руки близсидящего, что означало – «делай как я», и кувыркнулся спиной назад…

Саша огляделся на поверхности. Из ребят успел он один. Остальные… Что ж… Боевые пловцы всегда должны быть готовы к тому, чтобы стать частью моря…

Только – не из-за предательства!

Кто предал? Корт? В это Саша не верил. С Кортом они «ныряли» с восемьдесят второго; это – срок. Не говоря уже о переделках, в которых пришлось побывать…

Остальные ребята «плавать» начали с девяносто второго, молодые… Обучались по спецпрограмме, а вот в настоящем деле, в таком, какие проводились у берегов Северной Африки, скажем, никогда не были. Суверенитеты, ходить им конем! Хотя и это стало давно привычным…

Если предал не Корт – значит, База. Только они знали частоту рации и позывного… И еще это значит, что самого Корта устранят… Или – уже устранили… Что ж… Остается пара мелочей: найти эту самую Базу и – уничтожить. На войне как на войне. Эти дилетанты не додумали самую малость: это для них война – средство, для него это – профессия.

Саша почувствовал тяжесть в правой ноге. Достала-таки излетная… Вынул тонкие длинные щипчики, зажег фонарик, скрылся под водой. Вынырнул. Осмотрел внимательно длинную, с тяжелым сердечником пулю. Аккуратно спрятал в отделении комбинезона. Понятное дело, не как вещдок, а из давнего суеверия: не выбрасывай пулю, не убившую тебя, не выпускай ее «на волю»: кто знает, может, в другой раз она не промахнется… При случае он «схоронит» ее. В земле, но не в море.

Из другого отделения Саша вынул клочок резины, освободил от оболочки и ловко заклеил разрыв комбинезона. Рана пустячная, ничего не задето, а морская вода, попавшая под комби, сама и продезинфицирует. Хуже с «ухами» – он не слышал, абсолютно.

Бойко посмотрел на небо. Штормяга будет нешуточный. Ну да не утонет. Этот участок моря он знает не хуже, чем солдат – котелок. В трех милях отсюда – затопленная еще в сорок втором баржа; и глубина там хорошая – как раз то, что нужно, чтобы пересидеть шторм. Ну а воздушно-азотной смеси в баллоне хватит, если дышать по-людски и не жадничать. Он снова глянул на небо, сориентировался по пока еще видимым звездам, сверился с закрепленным на запястье компасом.

Пора. Натянул маску, прихватил нагубник и исчез под водой.

Он шел скоро и уверенно, работая ногами. Задача проста, как яйцо: выжить самому и отправить к Харону этих ублюдков с Базы. И еще… Любопытно все же, кто тот парень, которого пытались «разговорить» на яхте? Тот, кто банкует, не стесняется в средствах… Так что парень этот – масть в колоде не случайная…

Козырная масть. В любом случае этому неизвестному хуже, чем ему, Саше Бойко.

После той дозы наркоты, что тот заполучил, еще и выжить?.. Зато – к звездам отлетаешь легко, как во сне. И утро уже не настанет. Никогда.

* * *

К утру погода испортилась. Небо закрыли тучи, и пловец не видел уже ни звезд, ни солнца. Шквальный ветер несся где-то там, в вышине; волны стали вязкими и темными, и все силы уходили теперь на то, чтобы просто держаться на воде. Теперь он видел море словно из вогнутой чаши и старался угадать удар очередной волны, развернуться лицом… И тогда – взлетал на самый гребень, и различал вокруг только бурые бугры валов, маслянисто переливающиеся под затянутым стальными тучами небом. Тело казалось совсем чужим, ледяная вода, поднятая штормом с глубин, плотно сковала мышцы, и порой мелькала мысль поддаться… Но пловец знал и любил море. Эта прекрасная дочь Ветра с ласковым и жестоким характером, как всякая женщина, была своенравна и своевольна; ей нельзя противиться, но нельзя и покоряться… И то и другое приводит ее в ярость. И еще – ее нельзя бояться; трусов море не прощает.

Пловец не боялся. И то, что конец его очень скор, ощущал просто – как данность. Сил не было. Его то и дело захлестывало с головой, вода попадала в горло, и, оказавшись на гребне волны, он старался вдохнуть как можно больше воздуха, чтобы хватило еще на одно падение и еще на один рывок. Остальное теперь было не важным. Совсем не важным.

Удар пришелся в лицо, перевернув пловца на спину и сделав беспомощным перед накатом новой волны; бревно-плавун, похожее на большую хищную рыбу, тяжело навалилось на грудь; пловец обхватил его руками, теряя сознание.

Огромный ледяной вал смешал все в стремительной водяной массе…

…А человек снова видел звезды. Они были совсем рядом, крупные, яркие, и Млечный Путь казался осколками Луны, рассыпавшейся в звездную пыль… Кого он вел и куда? С каким-то гибельным очарованием, словно в сонное снадобье, падал он в эту мерцающую лунность и чувствовал, как растворяется в ее бесконечности.