Читать книгу Дорога в Рай - Петр Леонтьев - Страница 2

Странно, что впервые я услыхал эту песню в Прочноокопском детском костно-туберкулёзном санатории имени Н. И. Пирогова, где лечился с марта 1945 года, т. е. с года окончания войны, до августа года 1950-го. Пела её Александра Яковлевна, учительница начальных классов, пела с душой, как грустный романс, но вовсе не как разудалую казачью песню, как слышу сегодня. Удивительный была она человек, тонкой культуры. Тогда, десятилетним мальчишкой, я, конечно, не мог оценить её достоинства по-настоящему, но нас, детей, очень впечатлял её проникновенный голос, тихий, выразительный, с чёткой дикцией, с правильным произношением слов. В палате, заполненной больными, лежачими детьми, где было душно, где кроватки разделялись тумбочками, где слышен был каждый вздох соседа, а порою дети раздражали друг друга надоедливостью; где неприятное тебе лицо торчало перед тобой месяцами, и хотелось крикнуть ему какую-нибудь гадость, плюнуть в него, так как достать кулаком не было никакой возможности (палки и всякие лишние твёрдые предметы, которые можно было бросить, изымались) – в такой палате и с такими несчастными, но не понимающими своего несчастья, порою унылыми или обозлёнными, детьми не только находиться, но и ответственно работать, по пути воспитывая, было, ох, как нелегко! Особенно это трудно было, потому что в санатории, когда я туда попал, не было ни электричества, ни простых детских развлечений. Всё заменяло человеческое душевное тепло, нежные руки и слова нянечек, сестёр и учителей. Ни лишней конфетки, ни яркой игрушки. Взамен – тряпочки, кусочки газет, какие-то палочки, даже щепочки. Из них работники умудрялись делать разные игрушки. Всё менялось, вновь разменивалось. Из суконных одеял дети вытаскивали, на беду сотрудникам, суровые нитки, плели шнуры и даже тайно плётки, исхитрялись как-то развлекать себя по-своему. Повторяю, как важно было не только лечить, но и просто не растеряться в таких, казалось бы, непреодолимых условиях и ситуациях этим, в основном, молоденьким и обездоленным военными условиями девушкам, порою просто девочкам, не расплакаться, не разбежаться, а собрать себя в кулак для действий. Недавно знакомая мне женщина, лечившаяся в этом санатории в то же время, что и я, сказала, что, пролечившись два с лишним года, выписывалась оттуда со слезами, дома просила отца отвезти её к подружкам, чтобы пообщаться с ними и с милыми нянечками и сестричками.

Были несколько человек в санатории, которые пользовались особым авторитетом. Среди них – главный врач Федосеева Екатерина Николаевна и учительница Александра Яковлевна (фамилии не помню). Первая вызывала трепетное уважение, вторая заменяла мать.

Александра Яковлевна пела. Не только романс «Не для меня», но и другие романсы и песни. Ходила по палате, наклонялась к детям, иногда что-то шептала, какие-то весёлые стихи, потом читала вслух, и всё так выразительно, что казалось, что говорит она с каждым в отдельности, и каждый ребёнок для неё родной, и у каждого ребёнка сердчишко раскрывалось цветочком от такого тепла, тепла материнского, до невозможности желанного. Я не помню, уходила ли она когда-нибудь, а если и уходила, то это как-то не замечалось, потому что то, что она оставляла после себя, надолго задерживалось в сердце, в душе у всех и согревало долго.

С Екатериной Николаевной я познакомился при поступлении. Мне понравилась она при разговоре с мамой. Но мог ли знать и предполагать, с каким человеком я, ничтожный, только начавший жить и попавший в беду мальчишка, оказался рядом? Я благословляю свою, посланную мне Богом, болезнь за то, что она свела меня с подобными людьми, кто помог мне многое осознать и понять и вооружили меня для дальнейшего пути после выписки из санатория. Я не болел в санатории, а жил, впитывая столько добра и всякого смысла, что этого хватило мне на всю мою жизнь. Я благословляю этот намоленный, великий исторически пятачок земли, где можно целовать каждый сантиметр следа этой двухвековой Прочноокопской истории, любить и оберегать для будущего и потомков. Земля Суворова, гордого казачества, пропитанная духом декабристов, Лермонтова и Пушкина, земля победителей в Великую Отечественную войну, земля героев самого Прочноокопа. Самоотверженные работники санатория вполне соответствовали духу этой истории. Одно то, что, по рассказам, во время бомбёжек они ползком добирались до работы в период оккупации, делало их героями. Детей же во время бомбёжек раскладывали вдоль стен на полу. Возможно, наивно, но сердечно.

Армавирские, прочноокопские, краснополянские места, политые горем и кровью… Каждая из молоденьких нянечек и сестричек была лишена нормальной человеческой судьбы, каждой касались слова незабываемого романса «Не для меня». У каждой из окружавших нас девчонок была не просто жизнь, а война, не только за себя, но и за нас. Смахивалась слеза при входе в палату, слеза после проводов очередного гробика, и место её занимала улыбка, без слов, потому что горло было перехвачено спазмом подавленных рыданий. Надо было не показать вида. Но дети постарше, начиная с моего возраста, кое-что понимали и видели. Из воздуха ловили информацию: сегодня опять Зорька повезла…

«Не для меня»… Это касалось и детей. Но надо было жить. И все улыбались…