Читать книгу Император Николай II. Трагедия непонятого Cамодержца - Петр Мультатули - Страница 17

Императора Александра III любят противопоставлять его преемнику – Императору Николаю II. Дескать, волевой и сильный Александр III сумел железной рукой подавить смуту, держал всех в полном повиновении, не давал революционерам поднять голову. Проживи он еще десять лет, утверждают некоторые, и Россия избежала бы революции. Но «слабый» Николай II, не имея силы воли, попадал под разные влияния, «ослабил вожжи», «профукал» монархию и Россию. Подобные представления не имеют никакого отношения к исторической правде, но тем не менее они до сих пор являются весьма распространённым мнением.

При Императоре Александре III произошла стабилизация российской экономики и началось быстрое развитие промышленности. Но ее темпы не были достаточными для преодоления разрыва с экономиками западных государств. Н.А. Павлов полагал, что Александр III «в краткое царствование не успел противопоставить чего-либо реального начавшемуся расстройству экономического порядка в стране»[290]. Закон 14 декабря 1893 г. «О неотчуждаемости крестьянского надела» намертво прикрепил крестьянина к общине, не давал ему возможность получения земли, мешал росту крестьянского благосостояния, а потому превращал деревню в социальную бомбу. Примечательно, что, когда на заседании Комитета министров Н.Х. Бунге подверг этот закон серьёзной критике, Цесаревич Николай Александрович сочувственно его поддержал[291].

Важной проблемой было отсутствие в России сословно-выборного совещательного органа. Александр III, которого принято считать «реакционером», был убеждён «в необходимости создания таких условий, при которых Царь мог узнавать о нуждах его подданных не по единоличным докладам министров, не через чиновников, а через свободное обсуждение выборных от народа людей»[292]. Но при этом Александр III был категорическим противником западного парламентаризма. Поэтому при вступлении на престол он заявил «о незыблемости Самодержавия» и все усилия направил на подавление смуты. К слову сказать, ее нельзя даже сравнивать, ни по масштабам, ни по ожесточенности, с той, которую через двадцать с лишним лет подавит Император Николай II.

В России набирала силу чуждая идеология, которой власть не смогла противопоставить мощную преграду, ограничившись одними полицейскими мерами. Александр III чувствовал опасность и говорил К.П. Победоносцеву: «Ты как жгучий мороз, гнить не даешь, но и расти не позволяешь»[293]. Нельзя не согласиться с генералом Н.А. Епанчиным: «Нет сомнений, что преобразования Императора Александра III имели бы русский, народный характер, а не западноевропейский, парламентарный. <…> “Gouverner c’est prevoir”[294]*, а своевременное отсутствие этого предвидения очень затруднило Императора Николая II»[295].

Александр III, естественно, не был тем «держимордой», каким его изображала лживая либерально-большевистская пропаганда. Но он не был и тем «мужицким царём», каким изображают его некоторые апологеты. Это был человек довольно ранимый, глубоко верующий, европейски образованный. А.Ф. Кони вспоминал, что в глазах Александра III «глубоких и почти трогательных, светилась честнейшая душа, испуганная в своём доверии к людям и беспомощная против лжи, к коей сама была неспособна»[296]. Но так как Царь обладал большой физической силой, высоким ростом, властным голосом, допускал резкие, даже порой грубоватые, выражения и резолюции, то возникала иллюзия его беспощадности. На самом деле за 13 лет царствования Императора Александра III было казнено всего 200 преступников (политических и уголовных)[297].

Используя легенду о «беспощадном» и «суровом» Александре III, С.Ю. Витте утверждал, что «все великие князья любили Императора Александра III», ходили перед ним по струнке, «боялись его»[298]. Однако исторические факты свидетельствуют об обратном. Так, Великий Князь Владимир Александрович и его супруга Великая Княгиня Мария Павловна открыто игнорировали требования Царя прекратить расточительные поездки по заграничным курортам; Великий Князь Алексей Александрович жил с замужней герцогиней З.Д. Лейхтенбергской; Великий Князь Николай Николаевич-старший сожительствовал с балериной Е.Г. Числовой, Великий Князь Николай Николаевич-младший – с купчихой С.И. Бурениной. Все эти выходки свидетельствовали о весьма опасных процессах, протекавших в недрах Императорской Фамилии. Повлиять на них в полной мере Император Александр III при всей своей воле и решительности никак не мог. «Нет никакого сомнения, – признавала уже в изгнании Великая Княгиня Ольга Александровна, – что распаду Российской империи способствовало последнее поколение Романовых. Дело в том, что все эти роковые годы Романовы, которым следовало бы стать самыми стойкими и верными защитниками Престола, не отвечали нормам морали и не придерживались семейных традиций»[299].

Как свидетельствовал Н.А. Павлов: «Дерзость окружения в отзывах об Александре III была безграничной»[300]. Типичным ее образчиком служат воспоминания барона Н.Е. Врангеля. В них отец будущего белого вождя с явным удовольствием сообщал: «Некоторые царедворцы зовут Александра III дворником, характеризуют по его седалищу»[301].

Внешнеполитическая деятельность Императора Александра III, которую принято считать образцовой, в действительности породила много проблем. Мифотворчество оценивает ее результаты по общеизвестным байкам про Европу, которая может «подождать, пока русский Царь ловит рыбу». В действительности главным внешнеполитическим успехом недолгого царствования Александра III стала чётко поставленная задача «поставить Россию в такое международное положение, которое позволило бы ей <…> направить все силы на национальное возрождение и на внутреннее успокоение»[302]. Александр III указывал: «Я понимаю одну политику: извлекать из всего всё, что нужно и полезно для России, и действовать прямо и решительно. Никакой другой политики не может быть у нас, как чисто русская, национальная»[303].

При Александре III произошел окончательный отказ от прежней ориентации внешней политики на союз с Пруссией, которая в 1871 г. силой объединила в империю германские государства. Берлин стал одним из создателей т. н. Тройственного союза, который был заключён 8 (20) мая 1882 г. между Германией, Австро-Венгрией и Италией[304]. Александр III справедливо воспринимал этот блок как враждебный, заявив по, что «пока он будет существовать, наше сближение с Германией невозможно»[305]. Тройственный союз существовал одновременно с тайным австро-германским союзом 1879 г., предусматривавший, что обе империи, в случае войны с Россией, будут действовать сообща «всею совокупностью своих вооруженных сил»[306].

В царствование Императора Александра III с новой силой обострились русско-английские противоречия[307]. В 1872–1873 гг. между Россией и Англией было подписано соглашение, согласно которому обе державы договорились о создании «буферного пояса в Средней Азии», причём Лондон взял обязательство удерживать афганского эмира от агрессивных действий против России[308]. Однако англичане игнорировали эти договоренности: с их согласия афганцы постоянно совершали набеги на пограничные области Российской империи[309]. Наиболее опасным стал инцидент на р. Кушка в 1885 г., который едва не привел к англо-русской войне. Лишь выдержка Александра III, а также убедительная демонстрация готовности России мобилизовать свои вооружённые силы заставили Британию отступить. Однако английская дипломатия продолжала считать Россию своим главным противником. Во время парламентских дебатов 1885 г. премьер-министр У. Гладстон заявил: «Русский кошмар должен быть устранён каким-нибудь решительным ударом»[310]. В 1887 г. между Англией, Австро-Венгрией и Италией был заключен Средиземноморский союз (т. н. Средиземноморская антанта), имевший антифранцузскую и антирусскую направленность[311]. Таким образом, Александр III не мог исключать, что в случае военного столкновения с Германией и Австро-Венгрией, последние не получат поддержку Лондона.

При Александре III сильно ослабло русское влияние на Балканах, прежде всего в Болгарии, которая была освобождена русскими войсками от османского ига в 1877–1878 гг. Во многом, это был результат ошибочной политики правительства Александра III[312]. В.В. Дегоев отмечает: «Отсутствие гибкого, системного, рассчитанного на перспективу подхода повлекло за собой целую цепь ошибок, шараханий из одной крайности в другую»[313]. В результате в Болгарии утвердилась антирусская диктатура С. Стамболова, а на княжеский престол избран австрийский принц Фердинанд Саксен-Кобургский, которого Александр III называл «комичной кандидатурой»[314]. Дипломатические отношения между Россией и Болгарией были разорваны.

События в Болгарии во многом были спровоцированы Веной, которая после Берлинского конгресса стремилась к установлению своего господства на Балканах. Германский канцлер О. фон Бисмарк оказывал Австро-Венгрии в этом тайное содействие. Все это противоречило духу «Союза трёх императоров», заключенному ещё в 1873 г. между Россией и Австро-Венгрией, к которому затем примкнула и Германия[315].

В конце 1886 г. канцлер О. Бисмарк вновь вернулся к своим планам военного разгрома Франции. К середине февраля германское командование выдвинуло к французским границам 120 тыс. чел.[316] Но Александр III не допустил расправы немцев с Францией, открыто заявив, что поддержит ее. Но также невозможным было и сохранение «Союза трех императоров», заключенного в июне 1881 г. между Александром III, Вильгельмом I и Францем Иосифом[317]. В ответ, по инициативе Берлина и Вены, в 1887 г. не был возобновлён «Союз трех императоров», чему Александр III нимало не был огорчен[318].

Дополнительной «гирей», по определению Н.А. Троицкого, на русско-германских отношениях стала крайняя нелюбовь Александра III к новому императору Вильгельму II[319]. Царь в буквальном смысле слова не мог переносить «юркого, словоохотливого, лживого в самой основе своей натуры» Вильгельма[320].

Александр III все более склонялся к коренному изменению характера отношений с Французской республикой[321]. 11 (23) июля 1891 г. в Кронштадт с дружественным визитом прибыла французская эскадра Северного флота. Русская публика с восторгом встречала французских моряков, а командующий эскадрой адмирал А. Жерве и старшие офицеры были приняты Императором Александром III в Большом Петергофском дворце[322].

5 (17) августа 1892 г. начальники Генеральных штабов Франции и России, генералы Н.Н. Обручев и Р. Буадефр, подписали проект военной конвенции, которая должна было вступить в силу в случае нападения Тройственного союза на Россию или Францию либо одновременно на обеих. В этом случае Париж и Петербург обязывались поддержать друг друга всей совокупностью своих вооружённых сил[323]. 15 (27) декабря 1893 г. Александр III одобрил проект, и в январе 1894 г. правительства Российской империи и Французской республики обменялись ратификационными грамотами[324].

Таким образом, международное положение к моменту кончины Императора Александра III, при всей кажущейся стабильности, было очень сложным. А.В. Игнатьев справедливо полагал, что «при Александре III проявилась тенденция к изоляции России, проистекавшая как из антирусской политики западных держав, так и великодержавного курса Петербурга»[325]. Политика Императора Александра III, искренно ненавидящего войну, невольно способствовала тому, что возможность ее к 1894 г. резко возросла. Причем эта война грозила вылиться в выступление большей части Европы против России. Александр III это понимал: «Если бы война когда-нибудь возгорелась, что я считаю великим бедствием, то это будет война продолжительная, беспощадная; было бы безумно отважиться на неё, не приготовившись как нужно»[326].

В короткое царствование Императора Александра III полностью не было решено ни одной из поставленных задач: ни внутренних, ни внешних. Либеральный публицист Д.В. Философов был вынужден признать: «Заключить из всего произошедшего, что Николай II должен нести ответственность за настоящий хаос, значило бы вынести ему несправедливый приговор. Он не виноват в смертельном кризисе своей Империи. Эта Империя была больна уже тогда, когда он ее унаследовал»[327].