Читать книгу Возвращение императора. Невероятные приключения в XXI веке. Петр I и президент - Petra Dittrich - Страница 4

По вечерней Москве мчал правительственный кортеж.

– Говорят, Президенту стало плохо на встрече с заводчанами, – первым подал голос крепкий мужчина. – Вот, жена звонила… – показал он на ухо.

– Подождите вы, – не поверила женщина, удерживая на поводке нетерпеливую собачку. – Была бы скорая помощь, а здесь обычные машины.

– Да вертолет бы выслали по такому делу! – вмешался парень в костюме.

– Все, натурально, – продолжал мужчина. – Жена говорит, в цехе собрались послушать, а он, Президент, всего пару слов и сказал, за ворот стал хвататься, чтоб воздуху дать. Жена только что звонила, – повторил он.

– Замолчите! – пристыдила его женщина. – Незачем такие слухи распространять!

– Не верите – как хотите! – пожал плечами мужчина.

Женщина отмахнулась от него, переключившись на свою собачку. Остальные промолчали. Прохожие проводили глазами удалившийся кортеж и разошлись по делам.

* * *

Виктора Александровича доставили в Кремлевскую больницу с острой сердечной недостаточностью. Этот диагноз и прозвучал в новостях вместе с сообщением, что Президент находится в коме. Уже несколько дней он был без сознания. Близкие не отходили от него, умоляли не оставлять. Он ничего не слышал. Душа его отошла от тела, и он увидел себя со стороны, прежде чем потерять интерес к земному миру и оказаться по другую сторону жизни.

* * *

Встретил его Распутин и руки распахнул – обнять хочет. Президент отстранился.

– Что неприветливый такой? – расплылся в улыбке Григорий. – Аль не признал? Я, как и ты, не царской крови, а страной вертел. Недаром у меня фамилия такая. От слова «путь».

– Фамилия твоя от слова «распута».

Распутин усмехнулся.

– Посмотрим, как ты там, – он показал на огромную дверь, – заговоришь.

– А что там? Суд Божий? – нехотя спросил Президент.

– Романовы там. Увидеться с тобой хотят. Поговорить. Я тебя только встретить должен.

Собрался с духом Президент и дверь открыл. Видит длинный стол. За ним Романовы, все до Михаила – того, что династию начал. Петр I во главе, видно, на этом собрании он председатель.

– Входи, – кивнул Петр Президенту. – За стол не садись. Не обессудь, не ровня ты нам. На лавке присядь.

Президент опустился на скамью подсудимых.

– Как царствуешь? – требовательно спросил Петр.

Президент исподлобья оглядел Романовых.

– У нас царей теперь нет.

– То нам ве́домо. Вижу, знаешь свое место. Правитель ты. Править, что до тебя не так было. Вот и изреки, что сделано.

Президент неуютно заерзал на скамье.

– Проблем много. С коррупцией борьбу ведем. Кризис сейчас…

– Ты слезу не пускай. Полоть надобно было! Все поле сорняками заросло, а вы их заместо картошки удобряете! Как ни крой, а швы наружу! Каков поп, таков и приход! Дошли до нас слухи, будто все соки из земли выкачали! Сжимается матушка-кормилица!

Президент решил отвечать как есть.

– Нефть сейчас всю страну кормит. Благодаря ей экономику подняли.

– Врешь! – Петр хлопнул по столу ладонью. – Не страну она кормит, а вас. Кажется – кашица, а на дне-то – горох! Голодных накормили? Сирот пригрели? От детских душ вой к нам дошел, что с ними, бедными, делают!

– Подождите, Петр Алексеевич, – уже горячился Президент. – Десятилетие назад и не то было! Теперь жизнь налаживаем. Рождаемость растет, экономика, на мировом уровне первые места занимаем. Космос исследуем, – он покосился на Петра, на лице которого застыла посмертная маска, и мысли перепутались в голове. Непонятно к чему выдавил: – Разрешили на дачах прописываться.

– Мать твою за ногу! – Петр в ярости вращал глазами. – На те же грабли в который раз! Иноземщина теперь всю Россию скупит! Кому на юге, да на востоке их зе́мли не нравятся, все у нас будут!

– Вы сами, Петр Алексеевич, иностранцев жаловали, правда, из Европы.

Петр нахмурился.

– Тогда грамотных по пальцам пересчитать можно было. Боярские сынки учиться ленились. А умных крестьянских детей я сам в люди вывел!

– Вот-вот, Петр Алексеевич, с вас все началось, – запричитали Романовы.

– Да я после себя какую державу оставил?! – загромыхал Петр. – К морю-океану корабли вывел! Окно в Европу прорубил! Да и все Романовы детям старались хозяйство в порядке оставить, – примирительно повернулся он к роптавшим.

– Ладно, – внезапно успокоился царь-исполин. – Постановили мы тебе подмогу послать, – повернулся он к Президенту. – Один не потянешь. Кто из нас самым чтимым там у вас считается?

Президент задумался.

– Вы, Петр Алексеевич.

Монарх довольно усмехнулся в усы.

– Значит, мне и идти.

– Куда идти? – не понял Президент.

– С тобой. Править. А ты думал, что уже помер? – Петр оглушительно захохотал, а за ним и все Романовы.

* * *

Президент пришел в себя и увидел рыдающую жену.

– Очнулся! – сквозь слезы воскликнула она. – Я уже все глаза выплакала.

– Как долго я здесь? – хрипло спросил Виктор Александрович.

– Месяц.

– Помощника и газеты за последнее время.

Он потрепал жену по щеке.

– И голос у тебя крепче становится, – обрадовалась она.

Ознакомившись с новостями, Президент заметил поразившую его статью: «В Петропавловской крепости вандалами было вскрыто Петровское захоронение. Консилиум ученых, возглавляемых Иваном Даниловичем Поводушниковым, настоял на исследовании царских останков. Ученые заметили, что за несколько дней вес их увеличился на несколько сотых грамма. “Последователи Петра” убеждены, что это душа великого царя вернулась на землю».

Президент оторвал глаза от газеты, в голове всплывали воспоминания. Удивившись совпадению, он продолжал читать: «С останками происходит невероятное! Кости срастаются и покрываются мягкими тканями, тело день ото дня выглядит лучше, и если бы речь не шла об усопшем, то можно было бы сказать – свежее».

– Что это? Юмористическая колонка? – спросил Президент помощника.

– Нет, – с серьезным видом ответил тот. – Я в Петербург летал, – он лежит как живой!

– Готовьте самолет, сам полечу! – скомандовал Президент.

В любимом городе Виктор Александрович почувствовал себя совершенно здоровым. Кивнув встречавшим, он дал указание ехать в институт, где сохранялось тело Петра.

Ученые, собравшиеся в подвальном помещении, расступились, пропуская почетного гостя.

Взглянув на гиганта, Президент вздрогнул.

– И правда, как живой! Чем вы это объясните? – спросил он Поводушникова.

Ученый вжал голову в плечи и заговорил скороговоркой:

– По берегам Невы преобладают супесчаные, среднеподзолистые почвы. Наглядный пример – Александро-Невская лавра, славящаяся сохранностью погребений. Однако я такой феномен вижу впервые.

– Такого вообще никогда не было! – загомонили ученые разом.

Президент посмотрел внимательнее на Петра: «У него даже щеки порозовели!».

В этот момент показалось, что царь подмигнул ему. У Виктора Александровича выступила испарина на лбу. Он оглядел присутствующих. Никто ничего не заметил.

– Изменения стали происходить на девятый день. Боюсь сказать, что будет на сороковой. Процессы идут в обратном порядке. – Поводушников вытер вспотевшие руки о брюки мешковатого костюма. – В этот день душа покидала землю, а в нашем случае наоборот. Что-то должно произойти со дня на день.

– Что? – боясь собственных мыслей, спросил Президент.

– Что-то, наукой не объяснимое.

* * *

На сороковой день чудо произошло! Невероятно, но факт – Петр открыл глаза. Иван Данилович, находившийся рядом в тот момент, бросился с криком вон из зала. И когда он и другие ученые вернулись, то застали Петра, который садился, спуская босые ноги на пол.

Остолбеневшая толпа застыла в дверях.

Петр оглядел всех и заговорил. Голос его был скрипучим, как петли несмазанной двери:

– Почто не топите здесь? Холодно, как в склепе!

– Так это, – дрожащим голосом пробормотал ученый, – Петр Алексеевич, и есть склеп.

– Вот где я три века лежал!

– Нет, сюда мы вас для научных целей перенесли.

– Каких таких целей? – спросил Петр. – Я желал быть в Петропавловской крепости!

– Там вас и похоронили! – подала голос осмелевшая толпа.

Онемев сначала, люди начали приходить в себя и перешептываться.

– Господа, это же бред! Массовый гипноз!

Замдиректора института закричал:

– Кто разрешил проводить эксперименты без санкции руководства? Прекратите немедленно оживать! Кто знает, чем это закончится? А если все начнут?

– Цыц! – приказал Петр. – Не на конюшне! Остальных покойников разбудите!

Присутствующие стали переглядываться, переходя на шипящий шепот.

Петр захохотал. Его отвыкшее от человеческих функций тело сотрясалось, издавая отрывистые звуки.

– Поразительно! Петр Алексеевич, – взволнованно заговорил Иван Данилович, – сегодня 9 июня, по старому стилю 30 мая, вы понимаете? Вы возвратились к жизни в день своего рождения!

– Этого не может быть! – подал голос толстяк, стоявший за спиной замдиректора. – У вас есть удостоверение личности? – обратился он к Петру.

– А ты сам-то кто? – спросил оживший царь.

– Я… я главный менеджер, Петр Лавсов, кстати, ваш тезка.

– Хрен огурцу не товарищ! Стало быть, признал!

– Ничего я не признал! Господа, надо известить прессу!

– Вот как ныне, – проскрипел Петр, – прилюдно говорят, что извести кого-то желают!

– Я хотел сообщить о вашем возвращении. Известить – от слова «весть».

– Коли так, не к спеху!

– Господа, что происходит? – поддержал подчиненного замдиректора. – Мы сдали помещение для медицинских исследований. В контракте не оговаривалось, чтобы проводить опыты по оживлению!

– Неужели вы в это верите? – скривился тезка царя. – Кто-то оделся в костюм. Я уверен, что это подмена!

– Подмена, говоришь! – Петр поднялся во весь гигантский рост, разминая затекшее тело. Руки, ноги плохо его слушались. Он сжимал и разжимал пальцы, махал руками, топал ногами, вновь учился давать им сигналы.

Его действия казались странными столпившимся людям. Они смотрели на него как на продукт высших технологий.

– Давит земное обличье. Душа в теле, будто в тесном платье, – сообщил Петр окружающим. Затем вернулся к ложу и стал оглядывать, нет ли курительной трубки. Не найдя, досадливо крякнул.

– Мы вас во все свежее переодели, – заговорил ученый. – Ваш же гардероб использовали… из музея. Только боялись, что сапоги ссохлись и не налезут.

– Жмут, бисовы дети! – притопнул ногами Петр. – И кафтан сей не носил, не любил.

Будничный разговор вернул собравшихся к действительности. Все вышли из оцепенения и загалдели разом.

Молодой парень приблизился к Петру и обошел его со всех сторон.

– Кружишь, но не садишься! Что так? – усмехнулся Петр.

– Господа, он живой! Это не галлюцинация!

– Слушайте, это же событие века! Да что там века, это же подумать страшно! Боже! Настоящий царь! Вы представляете, это же Петр Великий! Кому сказать – не поверят! Это же сенсация! Невероятно!

– Добро пожаловать на Землю, – поклонился Иван Данилович.

Несколько человек последовали его примеру.

– Стало быть, признали! – усмехнулся оживший.

– Признали, Ваше Величество, – раздался нестройный хор голосов.

– Отвыкли, вижу, без царей?

– Отвыкли.

– Каждому стаду пастух нужен. Погляжу, что за пастухи у моего стада были!

– Сообщите заведующему кафедрой! – дал кому-то указание толстяк.

– Завидущий? – переспросил Петр. – Ничего ныне не скрывают! А мы завистников не жаловали! И все такие?

– Вся кафедра! – закивали ему в ответ. – Им наши бонусы покоя не дают.

– По носу не дают? А почто же по носу? – удивился Петр и, заметив улыбки на лицах, добавил: – Ну вас, сукины дети! Запутали совсем! Ладно, время терять негоже! Немного мне отмерено!

И как был, в кафтане и ботфортах, пошатываясь, зашагал к двери. Онемевшая толпа застыла – то ли останавливать его, то ли бежать следом.

* * *

После возвращения из Петербурга Президенту некогда было раздумывать, он окунулся в дела. Вдруг посреди дня явился помощник с докладом и прерывисто выдохнул:

– Ожил!

– Кто ожил?

– Петр ожил!

Президент махнул рукой. Но, вспомнив больницу, видение, неожиданно поверил. Новость обрушилась на него, как несущийся к земле самолет. Виктор Александрович почувствовал себя, как балующийся ученик при виде учителя. Мурашки забегали по спине. Он бы обрадовался Петру, если бы не занимал его место.

«А зачем он мне? – мелькнула мысль. – Постой! – сказал сам себе Виктор Александрович. – Сейчас царей нет! На своем месте сижу, не подкопаешься!»

Президент представил, как стоит перед Петром, как когда-то перед отцом, держащим ремень.

«Своего человека надо к нему приставить. Это не забыть. Теперь плюсы: он – за Россию! И это главное. Я – за сильную страну, и он – за сильную страну! С ним с коррупционерами бороться будет легче. Сам их давил. Надо только подготовиться, все мое спрятать».

Виктор Александрович сделал несколько выпадов, как бы атакуя невидимого противника. «Его руками многое делать можно. Факт его возвращения оттуда, – Президент покрутил головой, – возведет Россию на высоту! Он такие исторические завесы может приоткрыть! Вся Европа будет на крючке! И третье: в щекотливых делах за него спрятаться можно и не портить отношений с нужными людьми».

Это был несомненный плюс. Даже Президенту порой хочется свалить вину на кого-то. Тяжело быть крайним!

«До перевыборов время у меня есть. Главное: держать близко друзей, а врагов – еще ближе».

В какую категорию занести Петра, Виктор Александрович еще не решил.

* * *

Выйдя на улицу, Петр оторопел от городского шума, суеты, транспортного рева и количества народа. Постояв немного и привыкая к свету, он растерянно оглядывался вокруг, стараясь понять, где находится.

– Не признать тебя, малыш, перерос ты свое болото. А прежде-то я по тебе с закрытыми глазами пройти мог. Ну, здравствуй, город мой! Вон ты каков!

Петр ошалело смотрел на движущийся поток, опасаясь подходить близко, разглядывал, размышляя вслух:

– Металлические кони! И не надо тебе ни лошадей, ни мулов, ни ослов, ежели токмо оные внутри не сидят!

Стряхнув с себя страх, он встал посреди дороги и остановил проезжавшую машину. Стал дивиться на нее, осматривая со всех сторон, заглядывать внутрь. А когда водитель начал кричать и возмущаться, вытащил его, как куль с дерьмом, и сам сел за руль.

Владелец попытался миролюбиво увещевать огромного, странно одетого незнакомца:

– Слушайте, чего вы хотите? Мне ехать надо, я тороплюсь. Уйдите по-хорошему!

Петр только отмахивался от него:

– Не кудахтай! Лучше покажи, почему едет!

Уяснив, что на его собственность посягают только с познавательной целью, водитель покачал головой:

– Вам в автошколу надо. Курсы пройти. А сейчас, пожалуйста, мне ехать пора!

Петр, не обращая на него внимания, залез внутрь, продолжая исследование занимательной игрушки, машина дико взревела, запрыгала, как лягушка, сопротивляясь неумелому обращению. Владелец метался вокруг в страхе лишиться личного транспорта. Сзади образовалась пробка. Засигналили автомобили, задымили выхлопными газами.

– Петр Алексеевич, – просунулся в окно запыхавшийся Иван Данилович, – разрешите, мы вас довезем до места назначения.

– Кто это «мы»? – возмутился хозяин авто. – Я не поеду!

– Послушайте… это может показаться странным, но это сам Петр Первый, – убеждал, стараясь отдышаться, ученый. – Он только что ожил… Слышали, наверное, что вскрылось его захоронение?

– Что вы мне голову морочите?! – рассердился водитель. – А вы вылезайте, мне ехать надо!

– Это Петр! Поверьте. Ожил он! Вам радоваться надо, что он выбрал вашу машину.

– Вы что, меня за дурака принимаете?! – отпихнув ученого, он рывком открыл дверь, крикнул Петру: – Эй, артист, вылезай, а то милицию позову!

Петр выбрался из салона и с высоты своего роста оглядел автомобиль.

– Вот это механизма! – заявил восхищенно. – Рычит, как живая, прыгает, как лошадь. Вот до чего додумались!

– Я ее вчера купил, сам еще не накатался, – уже спокойнее объяснил новоиспеченный автомобилист.

– Ну не упрямьтесь, – продолжил убеждение ученый.

– Сказали бы, что для съемок машина нужна, а что дурить-то! – упрекнул водитель. – Грим да костюм, вот тебе и Петр. Ладно, довезу, раз ему так моя машина понравилась!

Петр похлопал его по плечу.

– Назначаю тебя своим кучером за то, что, не ведая, кто перед тобой, исполняешь мою волю.

– Нет у нас теперь кучеров, Петр Алексеевич, – робко произнес ученый, – водителями они называются, а колымага эта – машина.

– Почему это она колымага? – обиделся за собственность владелец.

– А вы согласились везти, так не разговаривайте, – оборвал его ученый. – Петр Алексеевич хочет свою могилу осмотреть.

Водитель недоверчиво покосился на огромного человека, но, решив, что спорить – себе дороже, недовольно крякнув, усаживаясь за руль.

– Ладно, и ты полезай, – милостиво разрешил Ивану Даниловичу Петр. – Дорогу укажешь.

В пути необычный пассажир дивился скорости и, хоть его подбородок упирался в колени, продолжал восхищался железным конем.

– А за сколько же дней ныне от Петербурга до Москвы доехать можно?

– Врешь! – не поверил царь, услышав ответ.

– Чего я вру-то? Это сейчас каждый знает. На машине – часов за восемь, а на скором поезде и того быстрее – часа за четыре.

Петр покрутил головой, удивляясь современным скоростям.

– А ну-ка покажи мне эту карету во всей быстроте.

Водитель разогнался было, а потом опомнился:

– Не могу! Остановят, оштрафуют.

– Кто посмеет? Царя везешь!

– Так ведь нет у нас сейчас царей.

– Тьфу! Забыл совсем!

– Петр Алексеевич, к Неве выезжаем, – показал в окно Иван Данилович. – Вон, смотрите, ваш дом.

Петр взглянул и не узнал. Одноэтажное кирпичное здание с большими окнами было ему незнакомо.

– Вы на кирпичный каркас не обращайте внимания. Он построен над музеем, чтобы от непогоды закрыть. А деревянный сруб, что при вас был, внутри. Хотите посмотреть?

Петр молча кивнул. При виде Невы у него защемило сердце. Узнал он ее ширь, хоть берег и изменился совершенно. Свое первое пристанище он выбрал на этом берегу, где Нева делала три излучины. Была она здесь широка и полноводна и разливалась во время паводков. Потому и дом свой он приказал ставить не рядом с водой, а в глубине, рубя лес, что здесь же и рос.

Вспомнил, как при строительстве не утерпел, выхватил топор из рук неумехи и принялся ровнять бревно, придавая ему квадратную форму.

– Пошто кругляк не гож? – воскликнул тогда солдат, от удивления, что такое с бревном делают, позабыв, кто перед ним.

– На голландский манер строить станем! Слышите все? Чтоб никаких мне русских изб! Прямо тесать.

И еще не раз подбегал Петр то к одним, то к другим и показывал, как из круглого бревна сделать квадратное.

– Сколь дерева-то обрубать, Петр Лексеич! – гундосил кто-то над ухом. – Жалко, сгниет. Круглый бок-то и сподручнее, и глазу приятнее!

– Не сгниет. Всю щепу чтоб на растопку сбирали, проследить за сим! А круглый бок – он у бабы хорош, а мы город европейский ставить будем. Слышите? Стены ровные быть должны, еще на особый манер красить станем, чтоб с воды каменными смотрелись. Покуда тут кирпичное дело не наладим, пыль в глаза пустим. Нам, русским, не привыкать!

Смахнув завесу воспоминаний, с трепетом шел Петр к собственному дому, не замечая ни стендов, ни очередей туристов. Смотрел он через стекла, с волнистыми, расходящимися от центра кругами, на свои до мелочей знакомые вещи. Грубый стол посреди комнаты, стулья с резными спинками, расписные наличники дверей, поставцы. И видел себя, не имевшего времени поесть, подбегавшего к окну и даже во время трапезы продолжавшего руководить то строительством настила около дома, то разгрузкой товаров с судов. А то и вылезавшего из окна, видя, как груженое судно накренилось, управляемое неумелым шкипером. На три стороны окна, и везде нужен догляд…

– Ваш билет, гражданин? – донесся до него женский голос.

Петр посмотрел сверху вниз на препятствие между ним и его прошлым.

– Что тебе, старуха?

– Что? – возмутилась сотрудница музея, привыкшая к обращению «девушка». – Прохо́дите без билета и грубите!

Петр усмехнулся и хотел пройти дальше, но женщина встала перед ним и развела руки в стороны.

– Билеты!

– Ишь ты! – удивился Петр. – Страж почище моих семеновцев! Дай ей, что просит, – сказал он Ивану Даниловичу.

Тот, повернувшись к контролерше, пошел в наступление.

– Вы что, дражайшая, к себе домой тоже по билету проходите?

– При чем здесь я? Здесь дом Петра Великого!

– Вот он, перед вами! – Иван Данилович указал на Петра. – Вглядитесь хорошенько. Вон портрет висит. Вы же в его дом туристов приглашаете!

– Елена Федоровна! – подбежала к контролерше администратор. – Мне сейчас из Министерства культуры позвонили … – Она наклонилась к собеседнице и зашептала на ухо. Та в ответ тоже стала что-то говорить и показывать глазами на Петра. В этот момент раздался звук резко затормозившей машины. Дверцу распахнула взволнованная женщина с высокой, съехавшей на бок прической. Глаза у нее были такие, что ей явно было не до своего внешнего вида.

– Анна Ивановна? Директор музея, – толкнула под локоть администратора Елена Федоровна.

Та, увидев сотрудниц, пришла в себя.

– Как хорошо, что вы обе здесь. Объявляйте коллегам, чтобы собрались. Экстренное сообщение. Музей закрывается.

– Как закрывается? На сегодня?

Анна Ивановна махнула рукой.

– Мне такое в Министерстве сказали…

Иван Данилович решил, что самое время вмешаться.

– Вот и я о чем. Сообщите по музеям, чтобы Петру Великому был обеспечен свободный доступ во дворцы! Ясно? Эй, дражайшие, – Иван Данилович пощелкал пальцами у женщин перед глазами. – Вы меня слышите?

Сотрудницы уставились на Петра, сравнивая его с портретом, и переглядываясь.

– Не может быть! – заохали в один голос. – Девочки, неужели правда! – И все трое, забыв о возрасте и своих позициях, завизжали от восторга, не в силах сдержать эмоции.

– Баба есть баба, хоть и страж! – заметил Петр и, перешагнув через ограждение, вошел в дом.

Его появление наделало там много шума.

Гомон стоял на всех языках.

– Это возмутительно! Расположились как дома! – увидев, что Петр сел за стол, налетела на него служительница музея. – Вот же ограждение. За него заходить запрещается! И книгу положите, ценнейший экземпляр! – Видя, что злостный нарушитель не обращает на нее внимание, а посетители с интересом наблюдают за этой сценой, возвысила голос: – Освобождайте помещение, а то я охрану позову.

Петр, устав от ее назойливого голоса, поднялся во весь гигантский рост.

– Что о доме моем заботишься – спасибо! Да токмо ныне сам я здесь! Чем причитать, неси киселю! Триста лет росинки маковой во рту не было!

Подняв голову, женщина открыла было рот, но так и не смогла ничего произнести, а только стояла и смотрела.

– Иди-иди, послужи царю.

Тут и две другие сотрудницы подоспели, что-то стали шептать, показывая на Петра.

Хранительница памяти царя недоверчиво замахала руками, покрутила головой, а когда внимательнее взглянула на портрет, открыв рот, уставилась на оригинал.

– Тебе что, милей со мной усопшим? – усмехнулся Петр.

Ноги бедной женщины подкосились, она обессилено опустилась на скамью. Подруги засуетились и кинулись к ней, забыв обо всем.

– Петр Алексеевич, – заговорщицки произнес Иван Данилович, – нам лучше уйти. Вот вы, – выбрал он кого-то из толпы, – машите на даму, а мы – за водой. Расступитесь, граждане, дайте воздуху! Поглядите на них, каждый норовит глотнуть побольше, а женщина там задыхается.

Выйдя из музея, он крикнул новому знакомому:

– Эй, водитель, заводись скорее!

– А я уже завелся!

– Да не ты! Драндулет свой заводи, знаешь, какая буча сейчас начнется! Петр Алексеевич, да что ж вы пешком-то?

Петр действительно быстро удалялся в сторону Петропавловской крепости. Ему хотелось побыть одному, оценить перемены, погрузиться в прошлое, осмыслить, что произошло этим утром.

Он шел, ступая по асфальту, и видел многоэтажное здание с флагом, дома в глубине, а в памяти всплывали когда- то возведенные здесь дворцы его сановников. Особняки генерала Шипова, канцлера Шафирова, хоромы князь-папы Зотова. А тут стоял домина Головкина, ох и прижимист был! Все камни с крепости Ниеншанц к себе на дворишко приволок. Аж до Невы замостил. Петр хмыкнул. Его всегда удивляла безграничность людской жадности. Он-то час на первое место интересы страны ставил. Все же в первую голову о своем кармане думали, а потом уж о государевой казне.

Вдруг сердце Петра забилось сильнее. У берега он увидел корабль. Резная фигура русалки изогнулась в носовой части, на палубе возвышалось три мачты.

«Благодать», – прочитал Петр название судна и остро почувствовал, как соскучился по штурвалу, морскому ветру, бьющему в лицо, по соленым брызгам, покрывающим одежду и застывающим на усах. Он забыл: и что с ним, и в каком он времени, – так захотелось ощутить качку под ногами, увидеть нос корабля, разрезающего волны, что он еле удержался, чтобы тут же не взбежать наверх по трапу.

Паруса, правда, были спущены. Это не остановило Петра. Он прибавил ходу, еле сдерживая нетерпение. Подойдя ближе и разглядев надпись «Ресторан», крякнул от досады.

– Плавучая ендова, лохань со жратвой, а не корабль. Жалею, друже, судьбу твою – толстые зады видеть заместо стран иных! При мне б тебя другое ожидало!

От размышлений монарха отвлек звук клаксона. Неугомонный Иван Данилович выскочил из машины и поравнялся с Петром.

– А вон через реку Летний ваш дворец виден за деревьями и Летний сад там, что вы разводили.

Петр обошел его и прибавил ходу. Иван Данилович остановился в растерянности.

– Да отстань ты от него! – высунулся из окна водитель. – Одному ему надо побыть! Садись. Тебя звать-то как?

– Иван Данилович. А вас?

– А меня Толик. Чего ты за ним бегаешь? Пусть себе идет!

– Как идет? Вы соображаете? Он вмиг в какую-нибудь историю влипнет! Современности ж не знает!

– Слушай, кончай уже! Кино, что ли, снимаете?

Иван Данилович поперхнулся от возмущения.

– Вы что, не поняли? Настоящий он, не артист никакой! Он – Петр Великий, тот самый.

– Похож, не спорю. Я еще подумал: ну загримировали мужика! И на ходулях, думаю, как на своих двоих двигает!

– На ходулях! Вы посмотрите, как он быстр! Пока мы с вами говорим, он уже вон где! А где он, кстати? – взволнованно завертел головой Иван Данилович.

– В церковь он вошел, вон в ту, круглую. Да сиди ты. В молитве третий лишний!

* * *

Петр, действительно направился в Троицкую церковь, что стояла на месте прежней, деревянной. Вспомнил он морозный день и свадьбу патриарха Всешутейного собора Никиты Зотова – учителя его с малых лет. Вздумал старик в восемьдесят лет жениться. Уже само это известие показалось Петру настолько нелепым и смешным, что захотелось и отпраздновать особо. Благо, и невеста была не молодка. Шестидесяти лет будущую жену подобрал себе Никита. По случаю такого события набелила она лицо, накрасила ярко щеки и сидела в санях с престарелым женихом прямая и гордая, как будто и не ведала, что в упряжку князя-кесаря заместо лошадей впряжены медведи.

А самих «молодых» тянул олень, вытаскивая тонкие ноги из снега. Нева к тому времени замерзла, и вся свадебная процессия направлялась самой короткой дорогой – по льду.

Ехали от его, царского, Зимнего дворца на ту сторону к деревянной Троицкой церкви. И дипломаты, и сенаторы, и высшие военные чины, и иноземные гости – для каждого у Петра был и костюм задуман, и роль отведена. Вроде и свадьба настоящая, а глядя на каждого, со смеху покатишься. Народ толпился на берегу, смотрели во все глаза. Показывали пальцами, хохотали, держась за бока. Хлопали шапки оземь – спорили, у кого из сановников какой костюм. Петербург – город немноголюдный, важных персон знали в лицо. Мужики держались поближе к выкаченным на берег бочкам с брагой, к кострам, где жарилось угощение, выставленное по такому случаю женихом. Молодые девы горели красными на морозе щеками, но не уходили, хоть холод пробрал до костей.

Свадьбы всегда вызывали повышенный интерес, как и любое событие небогатого в то время на зрелища города. Поэтому Петр каждое торжество старался устроить почуднее, готовясь к празднованиям с такой же тщательностью, как и к сражениям. По прибытии на ту сторону вся процессия во главе с царем, облеченным в костюм пирата, спешилась и торжественно прошествовала в церковь. Смешки и шуточки остались за деревянными стенами. Здесь все было взаправду. И даже полупьяный жених изо всех сил старался не икать и не шататься, пока проводили обряд венчания. Шутки шутками, но к Таинству веры в Бога Петр всегда относился серьезно.

Вот и сейчас, сам от себя того не ожидая, зашел в церковь. Не только наедине со своими мыслями ему нужно было побыть, но и наедине с Богом.

Вошел и тряхнул головой, привычным жестом скидывая парик. Усмехнулся, что возвращалась память движений, при входе в дом Божий он всегда избавлялся от головного убора.

Церковь была новая, современная. Народу мало. Слева сидела женщина в платочке. Перед ней были разложены свечи. Петр привычно, как хозяин, взял самую большую свечу и направился к иконе Святой Троицы.

– Будьте добры, заплатите, – обратилась к нему женщина.

Петр уставился на нее сердито, что прервали его разговор с Всевышним.

– Без денег уже и к Богу не обратиться?! – спросил он.

– Ну почему, молитесь себе, но свечки у нас платные.

Петр перекрестился, постоял, помолился и, положив свечу обратно, вышел из церкви.

– Благословение Господне не купишь! – сказал он служительнице напоследок.

* * *

Выйдя из церкви, направился самодержец прямо к мосту на Заячий остров. Пройдя небольшой сквер, дошел до светофора и, не зная, что это такое, зашагал вперед, невзирая на загоревшийся красный свет.

Иван Данилович в ужасе высунулся из машины.

– Задавят ведь, Толик. Задавят! Только воскрес! Им же, гадам, все равно, кого давить!

– Да стой ты! – схватил его за полы пиджака водитель. – Он большой, его видно, – объедут.

– Уф, кажется, уже на той стороне. Глаз да глаз за ним! Не выпускайте его из виду!

Петр тем временем благополучно перешел дорогу, не обращая внимания на мат, доносившийся до него со всех сторон.

– Не разучились за века! – хмыкнул он. – Да мы и не то слыхали, покуда город строили!

В первый же момент, увидев Заячий остров и Петропавловскую крепость, Петр хотел бежать туда. Ноги сами несли.

* * *

Бывшая когда-то неприступной крепость показалась Петру уменьшившейся в размерах. По Ивановскому мосту он вошел внутрь. Навстречу шли оживленные толпы иноземцев, и уже во второй раз, как и в музее, он удивился, узнавая итальянскую, испанскую, французскую речь. В его время, помимо русского, здесь слышался голландский, аглицкий, немецкий говор.

– Отовсюду понаехали! – усмехнулся он.

Пройдя через ворота, Петр увидел свой бастион и, привычно взглянув на Меншиковский, подумал: «Всё одно мой крепше!».

Наблюдать за возведением бастионов поручил пятерым: Меншикову, Зотову, Головкину, Нарышкину, Трубецкому. Три шкуры с них драл и смотрел в оба, чтобы камень со строительства к себе по домам не крали. Особливо за Алексашкой нужен был догляд! Милый друг пер домой все, что плохо лежало! К тому году дворец, что он строить начал для себя, не уступал, а то и превосходил красотами царский.

– Видать, наворовал довольно, коли громину такую размахнул! – укорял его Петр.

– Да что ты, мин херц, обидно даже, – оправдывался Алексашка. – Для пользы государевой бьюсь. Вон к тебе послы заморские придут, а где их принять? У тебя? Не по чину. Чай, не цари. А ко мне всякий вхож, веди всех, я приму. Кого хошь приму, хоть послов, хоть кого!

Милому другу приходилось из кожи вон лезть, чтобы его бастион не отставал от государева. Украсть оттуда тяжеловато было, покуда он всегда был на глазах. Но Алексашка ухитрялся все равно! Сколько раз Петру докладывали, что видели ночью груженые лодки, курсирующие от крепости в сторону его дома. Царь гневался, старался уличить Меншикова. Солдат пытал, что крепость охраняли, стражу, – не признался никто! Да и винить их не мог. У светлейшего князя проход был везде открыт! Ничего не изменилось и позже, когда назначил его губернатором. Не мог понять Петр: пустое дело – к себе самому в карман лазать! Но Меншиков без этого не мог. Злился на него Петр, но за прежние заслуги много раз прощал.

* * *

Сохранность Петропавловской крепости порадовала Петра. Узнавал он стены, построенные еще при нем по его же чертежу. А вот канала, проходившего прямо через крепость, чтобы находившиеся в оной никакой нужды в водной потребе не испытывали, не было. Оттого и все внутри иным казалось. Непривычно было видеть и вместо строгого порядка и военного строя разноцветный людской поток.

– И мню, не купеческого звания, не по делу тут, а из любопытства! Не дело справить, а утробу ублажить.

Одеты все были чудно́, красочно, но весьма похоже.

– Порты, порты, порты: и на дамах, и на кавалерах, и на старых, и на младых.

А углядев голые колени и юбку, задранную непотребно, он так удивился, что сплюнул от возмущения. Его поразило то, что никто не обращал на это внимания, не столбенел, не крутил головой, не толкал плечом соседа и не хлопал себя по ляжкам.

Бегали дети, чинно шли пары, целовались влюбленные, горластые дамы рассказывали что-то столпившимся перед ними. Кругом гомон, разноречье, суета. Петр дивился на все, и странно было ему ощущать себя здесь чужим.

– Будто в Курляндии али еще где. Язык чужой, и я не свой! Не признают, и прятаться не надо!

* * *

Иван Данилович тем временем, увидев, что Петр вошел в крепость, заволновался еще больше.

– Упустим, Толик, он уже за воротами. Мост пешеходный – не проехать, что делать?

Он выскочил из машины и понесся вслед за Петром. Догнал он его уже перед памятником.

– Что за уродец такой? – спросил Петр ученого, показав на своего бронзового двойника.

Иван Данилович сконфузился.

– Это, простите, вам памятник поставили, – пробормотал ученый. И, чтобы смягчить гнев Петра, льстиво добавил: – Чтят вас очень, Петр Алексеевич! Во всех учебниках написано, что вы – самый великий царь. Вот видите, народу сколько, и все из-за Вас!

Петр недовольно поморщился.

– Мнишь, тот урод со мною схож? – ткнул он в свое подобие. – Голова с горошину, лицо – будто плоский блин, пальцы как у упыря, а замес-то тела – гробовая доска в камзоле? Таким меня сегодня видят? – Лицо его дернулось в припадке гнева, но он сдержал себя. – Не царь, слизняк какой-то!

– И вправду непохож! – согласился ученый. – Неудачно вышло!

– И кто же сотворил такое? Небось и денег получил за то, что царя чучелом выставил!

– Скульптор Шелякин.

– Шелякин? Кто таков? Денщик у меня был Шелякин.

– Очень известный.

– Повстречаю – сам памятником станет! Токмо без рук. Они ему без надобности!

Тут Петра толкнул какой-то лысый дядька, взбиравшийся сидячей скульптуре на колени.

– Ты меня вот так щелкни! – лыбился он приятелю. – Сейчас мы с тобой такой кадр заделаем! Я Петра по щеке поглажу или по носу стукну. Ну, щелкнул?

Вдруг по непонятной причине его тело оторвалось от скульптуры и повисло в воздухе.

Это Петр, подняв его, как кутенка, зловеще сказал:

– Сейчас я тебя гладить буду, коль просишь! Ногой по заду! – И, взглянув бедняге в глаза, спросил: – Или по носу щелкнуть?

– Не надо. Отпустите. Не снимай!

– Щелкай-щелкай, – поощряли то ли Петра, то ли владельца фотоаппарата прохожие.

– Вот это снимок! – восхитился фотограф. – Мужик, подержи его еще! Ну прямо Петр! Один в один!

– О-ля-ля! Экселенто, экселенто! Вери гуд! Ванс мо, плиз! – окружили Петра иностранцы.

– Вы не могли бы повторить для наших зарубежных гостей? – подошла к Петру переводчица.

– Зер гут, зер гут! Бите, бите. Файв хандрит рублс!

– Они дадут вам пятьсот рублей, почти пятнадцать евро, если вы повторите кадр.

Петр усмехнулся, поднял иностранца за шиворот, развернул для снимка. Затем поставил на место и, взяв деньги, зашагал прочь.

– Донт гоу, донт гоу! Плиз! Донт лив!

– Фантастик! Ван саузент рублс!

– Не уходите. Они вам дадут тысячу рублей, две тысячи! – слышалось вслед.

– А может, вернетесь, Петр Алексеевич? – нагнал царя Иван Данилович. – Две тысячи за пять секунд! А один-то вообще хотел, чтоб вы его вместе с супругой приподняли! Три тысячи обещал!

– Что, деньги дешевы, коль за безделицу тысячи кидают? – спросил Петр.

– Кому как! – ответил Иван Данилович. – Я вон за две тысячи почти неделю вкалываю! А вы на две тысячи могли бы и в ресторане перекусить.

– На эти деньги дворец построить сподобно было в мои времена! А пообедать – на грош!

– А сейчас грошей нет.

* * *

Шпиль Петропавловского собора, который, по задумке Петра, должен был вознестись выше, чем колокольня Ивана Великого в Москве, сиял золотом.

Увидев эту красоту вблизи, Петр немного успокоился после осмотра своего памятника. Он подходил к святому месту. Это была усыпальница, где лежали Романовы.

Перед входом их уже ждал Толик, заранее купивший билеты в кассе.

Петр покосился на бумажки, но ничего не сказал.

Собор блистал великолепием. Горящий золотом алтарь, украшенный резными, позолоченными статуями. Царское место с красным балдахином и золотым набалдашником, светлый мрамор надгробий с большими золочеными крестами.

Петр тряхнул головой, забыв, что он без парика.

– А вот здесь располагается могила основателя Петербурга Петра Великого, величайшего царя, в котором грандиозность предвидения сочеталась с нечеловеческим упорством и волей к достижению целей, – вещала экскурсовод.

– А правда ли то, что он ожил? – спросил русоволосый парень из толпы. – А что, я слышал в новостях! – объяснил он, когда в группе засмеялись.

– Это интернетная утка, – авторитетно заявила экскурсовод. – Пожалуйста, не отвлекайтесь, на все вопросы я отвечу в конце экскурсии. Вы видели недавнее захоронение последних Романовых. Все знают, что имя последнего царевича династии – Алексей. Это имя было несчастным для царской семьи. Бедный наследник престола, с младенчества страдал гемофилией. А сейчас мы с вами перейдем к следующему захоронению – еще одного царевича Алексея.

Группа стала перемещаться, и Петр неотступно следовал за ней. Он уже сердцем понял, к чьей могиле они направляются. Не зная, как отыскать могилу сына самому, он покорно следовал вместе со всеми. Их привели почти что ко входу, где слева в маленькой каморке был похоронен цесаревич в окружении жены и тетки – сестры Петра.

– Вы видите, что юноша, лежащий здесь, записан под титулом князя. А ведь он был старшим сыном Петра и должен был унаследовать титул цесаревича. Однако по воле отца Алексей был лишен возможности стать преемником престола. Петр боялся, что воспитанный в духе старой России Алексей повернет страну в прежнее русло. Принимавший мало участия в воспитании сына царь обнаружил в подросшем царевиче не продолжателя своих идей, а человека, равнодушного к отцовским начинаниям. Признать правду для царя было горько, и он прилагает много усилий, стремясь заинтересовать сына своими помыслами. Берет на строительство флота, поручает следить за доставкой необходимого. Однако цесаревич не проявляет интереса и ждет, как бы освободиться от опеки отца. Потеряв надежду вовлечь сына в дела государства, царь обращает свои чаяния в сторону малолетнего Петра Петровича – «шишечки», его совместного сына с Екатериной. Он надеется, что сможет в будущем передать ему свои дела и управление государством. Однако судьба сыграла с императором злую шутку. Учинив дело об измене цесаревича, закончившееся его смертью, Петр вскоре лишается и последней надежды – младшего сына. Ужасная участь царевича лишний раз доказывает, что Петр не остановился бы ни перед чем, чтобы завершить задуманное.

Слова экскурсовода были прерваны глухими рыданиями.

Все обернулись и увидели мужчину гигантского роста, который рыдал в голос и, как ни старался, не мог остановиться.

– Вон! Все вон! – закричал он, стесняясь своих слез. – Гоните всех! – махнул он одной рукой Ивану Даниловичу и Толику, второй же прикрывая лицо. – Хочу быть наедине с сыном!

Толик подошел к экскурсоводу и попросил ее увести группу.

– Граждане! – перекрикивая возмущение толпы, попросил Иван Данилович. – Проходите, пожалуйста, в основное помещение собора.

– Да это же Петр! – наконец дошло до одного из экскурсантов. – Я ж вам говорил, что он ожил! В новостях врать не станут! Да смотрите же! Рост два метра с лишним, над могилой царевича плачет, и этот его Петром Алексеевичем назвал. Граждане, – он вдруг окончательно осознал невероятное, – это же правда Петр!

– Где? Что? О чем он говорит?

Группа, уже начавшая выходить, вдруг рванула назад, в закуток, где все еще оставался Петр.

– Они же сейчас всех затопчут! – в ужасе прокричал Толик Ивану Даниловичу. – Гляди, совсем шальные!

Смотреть на людей и, правда, было страшно. Они бросились туда, где стоял Петр. Каждый старался пролезть поближе, толкая тех, кто был впереди. Обезумев от удивления, смешанного с восторгом, некоторые уже лезли на надгробья, лишь бы увидеть Петра получше.

И тут все поняли, почему Петр был поистине великим царем. Они на себе ощутили безудержную силу его воли.

Он повернул к толпе залитое слезами лицо и сказал спокойно, но так жутко, что стоявшие впереди попятились, оттесняя задних и боясь смотреть в его отливающие могильным холодом глаза:

– Вон!.. Все вон! Один буду… с сыном!

Наступила гробовая тишина. Все враз онемели. И те, кто находились в зале, и кто имел смутное представление о происходившем. Затем со всех сторон послышался шепот:

– Поворачивай. Петр хочет побыть один с сыном.

Присутствующие, как будто подчиняясь гипнозу, стали выходить из собора. И только оказавшись на улице, будто опомнившись, давали волю эмоциям. Собор опустел, царь остался в одиночестве оплакивать свои грехи. Зато площадь перед собором в момент заполнилась людьми, привлеченными странными криками: «Ожил! Ожил!».

– Кто ожил?

– Петр ожил!

* * *

Народу в Петропавловской крепости набралось очень много. Автобусы один за другим освобождались от публики на площади перед Монетным двором. Услышав возгласы выходивших из собора людей, туристы заинтересованно приглядывались к толпе, спрашивая, что происходит.

Выйдя из собора, Петр неожиданно увидел площадь, целиком запруженную народом.

– Ура Петру! – первым крикнул все тот же любопытный экскурсант. – Ура!

Толпа подхватила его крик.

– Ура! Ура!

Тысячи глаз смотрели на ожившего царя. Появившиеся милиционеры, не получившие приказа сдерживать народ, бездеятельно стояли тут же.

Петр меньше всего хотел быть на виду. Он попытался было спрятать лицо в парик, как это делал всегда, чтобы укрыться от любопытных глаз, но вспомнил, что парик в новой жизни не предусмотрен.

– Скажите что-нибудь! Петр Алексеевич! – крикнул кто-то.

Петр, все еще находившийся под гнетом вины перед сыном, оглядел толпу и сделал попытку повернуть назад.

– Петр Алексеевич! – умоляюще попросил Иван Данилович. – Поговорите с народом! Ведь такое событие! Они же и внукам, и правнукам расскажут!

– А правда, скажите! – присоединился к ученому Толик.

– Как там, на том свете? – крикнул кто-то из толпы.

На него зашикали со всех сторон, считая вопрос дерзким. Но, как ни странно, именно на него Петр Алексеевич захотел ответить. Совпал он с его состоянием души.

Петр задумался и сказал глухо:

– К той дороге всю жизнь готовиться надобно. По Библии жить. На каждый случай нам Божий совет даден. Слушать и следовать ему должны! – Он помолчал, оглядел толпу и добавил голосом, от которого каждому сделалось жутко: – СТРАШЕН БОЖИЙ СУД! ОХ, СТРАШЕН! Каждая мысль наша ему ведома! Я об том забывал!

Он замолчал, и никто не смел нарушить звенящую тишину. Казалось, весь город застыл! Люди боялись моргнуть.

– В своих деяниях помните о том! Живите по-божески! Не копите грехи, а благо копите! Добро делайте! Страну любите!

Находившиеся тогда на площади, даже в самом дальнем ее уголке, поняли слова, которые царь произнес совсем негромко. Как будто высшая сила помогла донести их до каждого.

– И еще помните: как бы Его ни называли – Аллах ли, Будда ли, Бог един. И прощение Его здесь просить надо! Там оно вам не поможет!

* * *

Сказав это, Петр вложил в умы и сердца находившихся в тот день в Петропавловской крепости самую суть – жить по Божьим заповедям. Некрещеные пошли креститься, иноверцы еще усерднее стали молиться. Люди поняли, что сказанное Петром – завет для них и следующих поколений.

* * *

Но все это было позже. А в тот момент, когда все пришли в себя, прозвучал житейский вопрос, всех волновавший.

– А вы здесь насовсем, или как? – раздался все тот же голос.

Петр вгляделся в толпу, оттого первые ряды опустили глаза, боясь его взора, а спросивший спрятался за спинами.

– Мое время мне неведомо, как и вам. Все в Божьей воле.

Слова Петра вызывали живую реакцию толпы, сопровождались гулом обсуждавших его ответ и шиканьем на них остальных.

– Понравился ли вам современный Петербург? – пробился сквозь шум девичий голос.

Петр посмотрел туда, откуда доносился голос, и, увидев жадные до чуда широко распахнутые глаза, ответил:

– Что видал, то любо. Ладно перекроен, крепко сшит. А остальное – поглядим.

– А как же Президент? – спросила женщина, стоявшая поблизости. – Вы что, вместо него теперь будете?

После ее слов на площади опять повисла тишина, как будто природа враз замерла.

Петр задумался на мгновение и ответил твердо:

– Каждому овощу свой сезон! Мой прошел, его идет. Я здесь не для смены, а для помощи.

Все сразу зашумели, и кто недослышал, переспрашивали соседей:

– Что он сказал? Что он сказал?

Петр повторил громче:

– Идите и всем скажите. Прислан я не для смуты, а для дела. Не бока ломать, а Русь утверждать. А ноне разойдитесь. Время не для речей, а для дела.

Тут Иван Данилович вышел вперед и стал расчищать дорогу.

– Эй, милиция, что без дела стоите? Помогите Петру Алексеевичу пройти до машины.

Как под гипнозом, милиционеры стали теснить людей, освобождая дорогу.

Толик показывал Петру, где машина. Он вдруг почувствовал себя очень важным и нужным. Ему льстило, что он шел рядом с таким великим человеком.

* * *

«Сенсация века! В России ожил царь Петр Великий!», «Не позволим властным структурам избавиться от ожившего, чтобы обеспечить себе спокойное правление!» – такие лозунги наводнили Интернет. Об этом говорили по всему миру.

Президент собрал проверенных людей в Кремле.

– Что будем делать?

– Хотите, спецслужбы его так упекут, ни один журналист не пронюхает, – предложил главный ответственный из органов внутренних дел.

– Раньше думать надо было! Головой, а не… – Президент перевел тяжелый взгляд на главного ответственного за прессу. – Почему не проследил. Как узнали?

Тот округлил без того круглые глаза.

– Вы были в коме… Я же не знал, что он… оживет. А может, сделать из этого пиар-ход? – оживился он. – Дать его интервью по зарубежным каналам, это ведь такие деньги! Такие деньги!.. В казну, конечно. На цифру можно всю страну посадить.

– Кто кого посадит, мы еще посмотрим! – проворчал главный ответственный за государственную безопасность.

– Ни на минуту из строя выйти нельзя! Как допустили, чтобы информация просочилась! – Виктор Александрович повернул голову в сторону премьер-министра Александра Викторовича. – Вы ведь замещали меня! Как проморгали?

– Может быть, не все так страшно? Представить его как достижение российской науки. Недаром же мы Сколково построили!

«Неплохая идея! – подумал главный ответственный за оборону. – Под этим делом я представлю факт оживления как секретное оружие. И мне престиж, и моим амазонкам. Мол, наши силы могут и мертвого из могилы поднять!»

– Виктор Александрович, – подобострастно произнес Александр Викторович, – Петр еще не разбирается ни в чем. У нас время есть.

«Ладно, на месте решу!» – подумал Виктор Александрович и собрался вылететь в Петербург, чтобы лично встретить Петра.

Пока он ехал в сторону аэропорта, ему докладывали обо всех шагах царя.

Слова, сказанные им на площади перед Петропавловским собором, немного успокоили Виктора Александровича. «“Я здесь не для смены, а для помощи. Не для смуты, а для дела”, – так видит свое пребывание, – обдумывал Президент. – Ну хотя бы опять в цари не полезет! И на том спасибо! Ему годы понадобятся, чтобы понять, что сейчас в мире происходит! Россия так изменилась за три века! По сути – это совсем другая страна!»

Зная по истории характер Петра, было трудно представить его уступчивым, терпимым, принимающим чужое мнение.

«Свою правду он палкой вколачивал. На это указывали все его приближенные. Страна большая, народу много, не жалел! Сейчас так нельзя!» – Виктор Александрович понял, что его ждет немало трудностей с ожившим царем.

* * *

Проезжая Дворцовый мост, Петр оглянулся назад, на Петропавловскую крепость, и вздохнул:

– Эх, Данилыча бы сюда! Поглядел бы на Янни-саари!

– Что это? – спросил водитель.

– «Заячий остров» по-чухонски. Было здесь рыжее болото, кусты, зверье да трава. Мечтали мы с Алексашкой, что выстроим здесь Парадиз, а он ныне краше, чем виделось нам! Мой Зимний дворец на Канавке, чай, снесли?

– Не снесли! – затараторил Иван Данилович. – Внутри от театра, что при Екатерине Второй отстраивался! Вон, видите, голубое ажурное здание. Недавно несколько комнат отрыли. Кабинет ваш в целости. Хотите, заглянем?

Петр, скрывая эмоции, молча махнул рукой.

– Зимний дворец же дальше! – вмешался Толик.

– Не путайте, вы про Екатерининский говорите, а я про тот, что был построен Петром Алексеевичем, Дворцовая набережная, 32.

Иван Данилович хотел провести его через бальный зал театра Эрмитажа, тем, что над каналом, но решил, что Петру сейчас не до красот.

Увидев вместо своего, любимого им, творения другое сооружение, царь нахмурился и пребывал в дурном расположении духа, пока не заинтересовался компьютером. Обратив внимание на картинку, как дворец выглядел в его время, он хотел сказать, что художники ошиблись и все было не совсем так, как изображение вдруг поменялось и начался фильм о строительстве первого дворца. Он был так поражен меняющимися картинками, что застыл, наблюдая за реакцией окружающих. Но никого вокруг не удивляло, что на экране очень маленькие люди, что они двигаются и живут своею жизнью. Он крякнул от удивления, покрутил головой и еле сдержался, чтобы тут же не вскрыть крышку и не заглянуть внутрь, дабы понять, как там помещается так много народа. Затем, увлекшись, стал смотреть о строительстве второго дворца и о том, как с помощью переделок был придан парадный вид дворцу последнему.

– Правильно ли все? – спросил Иван Данилович. – Ведь по крупицам информацию собирали.

– Поглядим, – сказал Петр и прошел вперед.

* * *

Спустившись вниз, туда, к своему веку, он понял, что сохранилась лишь малая толика от его жизни. Не было ни красиво убранного двора, ни пристани, откуда он любил утром садиться в лодку, чтобы объезжать весь город, ни парадных покоев, где принимал важных особ, ни спальни, где умирал.

Правда, о том не пожалел. Слишком тяжелы были воспоминания о последних месяцах жизни. Измена жены, предательство друга, недуг, страшные боли, метания, сомнения, кого оставить после себя, и наконец уход… Память отозвалась в нем ноющей болью: он увидел себя, метавшегося в агонии на кровати, свое разбухшее тело, не способное выдавить мочу, беспомощность от страшной болезни, недоверие к лекарям и их методам лечения, приносившим ему под конец столько мучений! Ощутил, как тогда, снедавшую горечь обиды и недоверия к жене, предавшей его после того, когда он возвысил ее так высоко! Как ему непереносимо вдруг стало ее присутствие, опущенные глаза, скрывавшие мысли, страх перед ним после измены, желание оградить его от преданных ему людей. Будто вновь пережил он свои подозрения, когда у его постели Меншиков и Екатерина, оба страшась своей участи, переглядывались и, как казалось, желали ему смерти. Невыносимо давила на него зависимость от близких, кому он более не доверял… Она ли это, боясь за свою участь, Меншиков ли, в страхе за открывшееся казнокрадство, но из-за их чрезмерной заботы не могли дойти до него тогда те, кого он желал бы видеть… Токмо дочери. В агонии он молил Бога о том, чтобы не отойти в мир иной 27 января – в день рождения Анны. Не хотел доставлять любимице горе своим уходом.

Петр крепко сжал губы, не желая выплеснуть наружу ни капли эмоций. «Георгиевский зал, – прочитал он, – место, где находился саркофаг с телом Петра Великого. Караул вокруг него стоял день и ночь, непрерывно шли люди, чтобы проститься с любимым царем. Императора похоронили на сороковой день…».

Петр не смог читать дальше, воспоминания захлестнули его, встали комом в горле… Он отвернулся от всех, чтобы набраться сил для осмотра сохранившегося дворца.

Для этого нужно было спуститься вниз и пройти туда, где его ноги ступали в другом столетии.

* * *

Иван Данилович, следовавший за Петром, вел императора по его же дому, вдруг ставшему чужим и незнакомым.

Петра резануло то, что не увидел он ни Гаванца, ни Зимней Канавки, ни Невы. Раньше внутренний дворик с трех сторон окружала вода и чувствовал он себя в своем кабинете – Конторке, как капитан на родном судне. Теперь же и не сразу сориентировался, где находится.

– Видите сени и чулан истопника? Они подлинные! – забежал вперед Иван Данилович. – А вон кабинет ваш и столовая.

– Столовую перенесли.

– А остальное? Все как при вас. Так ведь?

– Ее спроси, – зло повернулся к нему Петр, войдя в Конторку и указав на чучело своей любимой собачки Лизетты около камина. – Ну что, как при нас, аль нет? – обратился он к мохнатому другу. Голос его звучал сдавленно. – Как тебе шкуру оставили, а нутро соломой набили, так и в музее оном. Сторожишь не нашу жизнь.

– Ну как же, – расстроенно развел руками Иван Данилович. – Вот токарный станок ваш, и бюро, под ваш рост изготовленное, и морские инструменты. Неужели ничего не узнаете?

– Да, пес, свою шерсть на чужом горбу не признать! – сказал Петр то ли чучелу собаки, то ли кому-то еще. Иван Данилович, сначала приняв это на свой счет, хотел обидеться, но потом поставил себя на место Петра: как бы он реагировал, если бы в его доме все было бы не так, как при нем, и вздохнул.

– Собака моя. Я сам приказал чучело изготовить. Подарок князя Меншикова. Отписал, что зело глупа, но стрельбы не боится и бросается на того, кто стреляет. Однако ж сей презент золотником обернулся!

Иван Данилович подошел к бюро и стал рассматривать предметы на нем: табакерка с надписью «Царь Петр. 1697 Саардам», циркули, уникальный сейф-ларец, параллельные линейки… Откидная полка бюро была ему по плечи.

«А ведь Петр здесь работал стоя», – подумал он.

– Вещи мои. – Петр оглядел изразцовую печь, компас на полу и облокотился на бюро. Старое дерево, поначалу отнеслось к хозяину как к чужому, не приняло его, но потом, узнав знакомую руку, ответило ему воспоминаниями. Как он, не имея времени присесть, стоя писал здесь указы, рисовал эскизы кораблей и домов, обдумывал письма, отдавал распоряжения.

Петр погладил деревянную поверхность: «Сколько мыслей моих тебе ведомо! За триста лет ту тайну никто не распечатал. Не чаял воротиться».

* * *

Бюро это было изготовлено под его рост. Высота рабочей откидной доски такова, чтобы царю было удобно руки размещать, когда он стоя писал или чертил. Не удержался и открыл он сейф-ларец.

– Пуста казна! При мне такого не бывало!

Сейф был подарен Августом Сильным – польским королем, который так понравился ему при первой встрече. «И на старуху бывает проруха», – усмехнулся Петр тому, что принял его расположение за дружбу. А вот сейф был действительно хорош! С семью запорами, с отверстиями на дне, чтобы привинчивать к столу, надежная защита от воров. Он и снаружи был красив!

Петр привычно взглянул на себя в янтарное зеркало слева от конторки, презент от прусского короля Фридриха Первого, и как будто очутился опять в своем времени.

Вспомнился эпизод, как вернулся он однажды из Адмиралтейства, а собака его не встречает. Он не придал этому значения, мысли были делами заняты. И тут вдруг скребется кто-то в дверь. Он выглянул в окно, увидел Лизетту, дал знак караульному пустить. Собачка вбежала, хвостом виляет, на задние лапы встает, когтями за чулки цепляется.

Разозлившись, отшвырнул ее, потом угрызения совести почувствовал, что обидел преданного друга, и наклонился погладить.

Лизетта, забыв обиду, стала ласкаться и руки царя лизать.

– Что тут у тебя? – заметил вдруг Петр что-то за ошейником. – Да тут записка. Лизетта, и ты у меня просить вздумала! – развернул он послание.

«Всемилостивейший государь! Ваша преданная Лизетта челом бьет. Вы давеча изволили приказать в Петропавловскую крепость слугу своего царского заключить и кнутом бить. По моему собачьему разумению, вина его не есть правда. Мне доподлинно известно, что не виновен он. Мы, собаки, не токмо везде бегаем, а и разговоры слушаем. Я служу вам верой и правдой бескорыстно столько лет. Прошу вас простить сего виновного и пересмотреть дело. А я уж вам отслужу! Лижу ваши ноги и руки, преданная вам, собака Лизетта».

– Ох ты, шельма! Ох шельма! – ласкал собаку Петр. – Когда бы послушны мне были все в добре, как ты, тогда не гладил бы я их дубиною! А подучил-то кто? Руку, писавшую, признаю. Екатерина постаралась, – усмехнулся он способу заступничества, к которому прибегла жена. – А об том, что невиновен, то мы поглядим!

Екатерина нередко заступалась за тех, к кому испытывала симпатию или дружеское расположение. Чаще всего ее просьбы касались Александра Меншикова. Его жадности не было предела! Он то вымогал взятки для проталкивания выгодных прошений, то сам пер из казны при любой возможности. Петр вспомнил, как за шесть лет до своей кончины решил построить канал длиной 100 верст из Волхова в Неву в обход Ладожского озера. Желал судоходство облегчить. Торговля с Европой по Балтике требовала расширения водных путей. Надзирать над строительством Меншикова поставил, 2 миллиона рублей выделил из казны на строительство. Деньги пропали. Несколько тысяч рабочих умерло от голода, а работа продвинулась мало. Петр слушал тогда здесь, в Конторке, его юливый голос, как он всеми прикрывался, чтобы с себя вину снять, не выдержал и отлупил от души! Алексашка отделался тумаками и огромным штрафом и клялся, что верой и правдой, что больше никогда!

Но Меншиков не смог совладать со своей натурой. Воровал даже из денег, отпущенных на царские нужды: для него – Петра два парика по 10 рублей, а для себя восемь по 60 рублей. Екатерина оправдывала его тем, что однажды он потратил около пятидесяти тысяч на палатки и провиант для полков, расквартированных за границей. И иные случаи бывали. Но все же брал из казны он неизмеримо больше, чем отдавал.

Двор недоумевал, как это Меншикову все сходило с рук! В конце концов его рвачество так всех вывело из себя, что Сенат направил Петру донесение с перечислением случаев воровства князя из государственной мошны.

Царь и тогда не отдал Меншикова на растерзание, ответствовал: «Вина немалая, да прежние заслуги более. Рука вороватая, да верная».

Однако незадолго до смертельной болезни Петра еще одно воровство Меншикова обернулось отстранением его от должностей президента Военной коллегии и генерал-губернатора Санкт-Петербургской губернии. К этому времени Петр уже едва переносил милого друга. Он все еще ценил и нуждался в нем, но прощать больше не мог. Царь был так разгневан, что готов был убить Меншикова. Тот это почувствовал и на коленях молил о прощении, но гнев Петра был страшен: «Теперь в последний раз дубина. Ей, впредь берегись! – зазвучало грозное предупреждение».

Петр помнил недоуменные взгляды родовитых сановников, которые толпились в приемной, ожидая наказания более серьезного, чем лишение Александра Даниловича видных постов. Неужели никто не в силах обуздать казнокрада! От Петра ожидали действий на его счет. Меншиков был не на шутку напуган, но тут смертельная болезнь приковала Петра к постели. Два близких ему человека: Екатерина и Алексашка, оба виноватые перед ним и оба страшившиеся своей участи, распоряжались во дворце и определяли список лиц, кого допускать до царя, а он – Петр был так измучен болезнью, что никак не мог этому воспротивиться!

* * *

Однако не только плохое вспоминалось, но и хорошее. Много счастливых дней было у него во дворце!

В ушах зазвучал голос и грудной смех жены, когда он показал ей послание от Лизетты.

– Твоих рук дело? Говорено же между нами, чтоб не встревала ты в дела государственные!

– Петруша, не серчай! Я лишь просьбу Лизетты изложила, – сказала она со своим, приятным уху акцентом, – ибо собачка понеже писать не может. Я приготовила для вашей милости померанцев и венгерского вина. А вот вам и мое посланий. Отправить его не было оказий, ви вернулись быстрее обычного.

Она достала из декольте письмо и протянула ему: «Господин, контр-адмирал. Доношу вашей милости, что я здесь купно и детки наши в здравии обретаемся. Не чаем вашего к нам возвращения! А что изволите упомянуть, что вам без нас скучно, верю, однако ж чаю, что вашей милости не так скучно, как нам, и забавы вы везде можете сыскать. А что пишете, будто старые, так то, ведаю, что скорее даму сыщите! Хотя метрессу свою отослали, так я тому уведоми- лась, но чаю, что ненадолго», – вдруг вспомнил Петр фрагмент из письма жены и почувствовал себя, как всегда был в разлуке с ней: далеко, но желанным, не смотря ни на что!

– Не грусти! – хлопнул Петр по плечу Ивана Даниловича, все еще переживавшего, что царь остался недоволен видом своего дворца. – Не твоей вины дело это. Я и сам при жизни не всегда чужие кости берег. Дальше веди.

– Да почти все осмотрели. Только портреты остались, да ваша восковая скульптура.

– Скульптур довольно с меня, а с родными моими один постою.

– Переживает? – спросил Толик, вышедший покурить, присоединившегося к нему Ивана Даниловича.

– Перед портретами стоит и молчит. Меня прогнал.

– Ну, ясно, переживает. А интересно, он там, – Толик показал пальцем на небо, – с ними виделся? Если так, то вроде как недавно расстались!

– Вот вы его об этом и спросите.

– Ну и спрошу! – обиделся Толик.

– Только не сейчас, – назидательно повысил голос Иван Данилович. – Тяжело о таком говорить.

– Что я, не понимаю?

* * *

Петр все-таки не удержался и вошел в бывшую офицерскую караульную, где теперь находилась его восковая скульптура. Вошел и вздрогнул от сходства с собою. Он оглядывал себя со всех сторон, и казалось, что выражение лица восковой куклы менялось.

– Обратите внимание на то, что волосы парика восковой персоны – настоящие, принадлежавшие царю, – услышал он голос экскурсовода.

Петр оглянулся, в комнате, кроме его и двойника, никого не было. Голос раздавался за окном, так как он вошел туда, куда посетителям входить не полагалось.

– Редко кому удается встать на уровень взгляда восковой персоны. Создается впечатление, что царь смотрит поверх подданных, как это было и при его жизни, но те, кому повезло с высоким ростом, признаются, что чувствуют себя, как будто пронизанными его взглядом насквозь! Довольно жутко находиться рядом!

Петр оглядел куклу, и у него мелькнула озорная мысль: скинуть это чучело с трона да самому занять это место. Вот бы посмеялся он реакции увидевших, как он встает и начинает говорить.

На память пришло, как еще при жизни спрашивали его:

«– Ваше величество, дозволяете ли вы изготовить по вашей кончине восковую персону?

– Дозволяю, – тогда ответил он.

Но Карло Растрелли не унимался:

– Прошу прощения, Ваше величество! Возможно ли установить внутрь пружинный механизм, дабы персона вставала, подымала руку и могла ходить?

Петр отмахнулся тогда:

– При жизни так натрудился, набегался, что после посидеть спокойно желаю. Не дозволяю.».

Снаружи опять послышался голос экскурсовода.

– Карл Растрелли прислушался к пожеланию царя, но в колени, локти персоны вставил круглые шарниры. Таким образом можно время от времени менять позу скульптуры, положить ногу на ногу, руки повернуть иначе. Представляете, какое впечатление производила эта персона на вельмож. Они выйдут от Екатерины, плюются, что портомойка на троне, а тут Петр сидит. Вельможа входил, персона была в одном положении, выходит, а Петр уже ногу за ногу заложил. У иных сердце в пятки уходило! Петр и после смерти их всех в страхе держал!

Неожиданно ее речь была прервана громким отрывистым смехом.

Экскурсанты в любопытстве заглядывали в комнату, откуда слышался этот неестественный хохот.

– Смотрите, Петр! Мистика какая-то!

– Два Петра! Точно, два!

– Один шевелится! Это он смеется! Он хохочет над нами!

Раздались визг, топот и крики.

– Что, что такое? – немногочисленные экскурсанты, привлеченные шумом, направились в сторону комнаты с восковой персоной. Ужас, в глазах бежавших навстречу людей, передался и им.

– Петр, Петр. – кричали они, сначала метнувшись из зала, а затем, как завороженные, возвращались, разглядывая ожившего царя в упор.

– Смотрите, один в один! А высоченный какой!

Петр, не выносивший прямого взгляда, выбежал из дворца и, увидев Толика, скомандовал:

– Гони!

Иван Данилович еле успел запрыгнуть в машину.

Из музея выбегали люди и показывали в их сторону.

– Петр, Петр, – слышалось отовсюду.

– Вы такой фурор навели! – когда они отъехали, заметил Иван Данилович. Он все еще оглядывался в сторону дворца.

– Меня за восковую куклу приняли! – засмеялся Петр. – Ох и Екатерина! Ох и хитра! И Данилыч туда же! Для устрашения сию персону изготовили, – царь опять захохотал. – Посмотрел бы я на лица бояр, кои моей персоной были напуганы! Хороша шутка!

Отсмеявшись, он стал серьезен и деловито спросил.

– Столица у вас где нынче?

– В Москве.

– Туда и гони!

Толик заартачился:

– Мне завтра на работу. И потом, что я жене скажу, где ночь провел?

Но Петр не привык, чтобы противились его воле.

– Ты ныне при царе. На службу тебе указ пошлем, что сполнять ее не должен. И жене отправим. Указ есть указ. Он всем писан.

– Моей – не писан! Да и нет у нас царей, – безнадежно протянул водитель.

– Тьфу ты! Забыл совсем! Все у вас не как у людей!

– Петр Алексеевич хотел сказать… – пришел на помощь ученый. – На работу вам будет послано письмо, что вы теперь на правительственной службе! Вы это хотели сказать, Петр Алексеевич?

– Вот-вот!

– …и выполняете историческую миссию по доставке Петра Великого в Кремль для… – ученый задумался, а затем продолжил: – Для восстановления в правах как главы и правителя.

– Толково! – похвалил Петр.

– А кто мне за бензин заплатит? – не унимался Толик.

– Что за штука? Для какой такой оказии? – спросил Петр, услышав незнакомое слово.

– Это как овес для лошади, корм для машины, – объяснил ученый.

– Из государственной казны, по моему же указу, будет тебе возвращено деньгами, зерном или живностью какой.

– Мне бы деньгами… – озадаченно отозвался водитель.