Читать книгу Вышедший из строя. Серия «Конец пути». Книга ІІ - Пит Трон - Страница 11

Пока я сидел в Даунстейте, помимо основных тренировок, превращавших моё тело в кусок железа, я ежедневно тысячу раз в день отжимался, делал сотни упражнений на пресс и ещё триста отжиманий от края стальной койки. Больше заниматься было нечем. Такая тренировка позволяла мне оставаться в отличной форме. Единственное, чем я ещё занимался, – играл в гандбол. Скажу честно, игры были жестокими и очень соревновательными. Мы играли, чтобы самоутвердиться и, конечно же, разжиться сигаретами. В любую секунду могла вспыхнуть драка.

Лучше всех играли парень по имени Джерри, который состоял в банде Бронкса и на обеих щеках которого красовались шрамы, и бывший армейский солдат, которого звали Джон. Он был хорошим человеком, но служба в армии сильно его подкосила. Он как-то рассказал, почему оказался за решёткой. Его обвинили в злоупотреблении правами на допуск к оружию. Что-то такое, что связывало его со старыми армейскими приятелями, которые всё ещё гуляли на свободе. Я так и не понял, почему его дело не передали военному трибуналу. Помню, как он сказал, что ушёл из армии с отличием, но потом сделал что-то не то в отношении к начальству. В итоге его привлекли к ответственности по законам штата. Предполагаю, он просто держал рот на замке и не стучал на коллег-офицеров.

После Джерри и Джона шли Мак-полицейский, Робо и я. Остальные заключённые, допускавшиеся на гандбольную площадку, играли просто отвратительно. Нас с Робо и Маком прозвали «тройной угрозой». Игры проходили напряжённо. Торрес и Галлен делали даже ставки между собой. Если позволяла погода, мы играли по два часа каждый день. И не имело значения, на улице жара или холод. Игра убивала хоть какое-то время, отвлекая меня от мыслей о том ужасном положении, в котором я оказался.

Ночью я читал в камере. Моим любимым писателем был Роберт Ладлэм, а из его книг мне нравилась серия о Джейсоне Борне. Я читал ещё книги Патрисии Корнуэлл о докторе Кей Скарпетта и книжную серию Энн Райс о вампирах. Временами мне казалось, что я попал в вечно повторяющийся кошмар. Я просто смотрел на зернистый потолок, гадая, когда же проснусь, и думая о том, как беспомощно ощущала себя моя семья и через что я их заставил пройти. По сей день чувствую, что обесчестил своё имя. Моя семья уверяет, что это не так, но правда в том, что я всё же запятнал её. Я поклялся, что сделаю всё возможное, чтобы восстановить имя семьи.

Много ночей я, лёжа на койке, гадал, чем занимаются сейчас мои дети: что они ели на ужин? какие мультики смотрели? Я представлял, как они смеются и играют с двумя нашими колли…

По правде говоря, в тюрьме некогда было об этом особо думать. Всегда приходилось быть начеку. Есть важное правило, которому, попав за решётку, нужно следовать и которое нужно постоянно держать в голове: в любую секунду лучший друг может стать злейшим врагом. В тюрьме царят звериные законы. Я бывший полицейский, севший в тюрьму, поэтому у меня на спине висела мишень. Каждый день мог стать для меня последним. Это походило на то, будто я опять полицейский, только работа стала в сто раз опаснее.

Помню, как мои мама и сестра приезжали в тюрьму повидать меня. Несколько раз приходили мои двоюродные братья и сёстры, чтобы составить мне компанию на пару часов. Моя сестра даже привела ко мне в гости двух её дочерей. Каждое второе воскресенье я готовился к встрече с семьёй. Приходилось от них скрывать, что внутри я по-прежнему несчастен. Поэтому, смотря в глаза матери, я говорил ей и остальным членам семьи: «Всё в порядке. Я в безопасности, не беспокойтесь обо мне». Что, чёрт возьми, я мог им ещё сказать? Я знал: они понимали, что я безбожно врал. Мать и сестра закупали мне продукты в нашем тюремном магазине при каждом посещении. Для этого они ехали четыре часа в каждую сторону. Хуже всего было то, что меня ещё даже не перевели на постоянное место заключения. Я понятия не имел, куда меня отправят дальше. Если бы судья Аллен и шеф полиции Кин могли, то отправили бы меня в самое дальнее место, недоступное для моей семьи.

Когда посещение заканчивалось, меня раздевали и обыскивали на незаконную контрабанду. Эти несколько минут были очень унизительными. Я возвращался в камеру и рассматривал всё, что принесла моя семья. Я радовался, как ребёнок в рождественское утро. У меня хватало еды, сигарет для себя и для обмена с другими заключёнными.

Помню, как меня назначили проверять, нужна ли заключённым туалетная бумага и прочие санитарные принадлежности. Был один испанский парень по имени Хавьер. Он был настоящей шпаной, косящей под гангстера. Как-то он обратился ко мне с просьбой:

– Привет, Портер. Дай-ка огоньку, чтобы я мог выкурить сигарету.

– Извини, приятель, ничем не могу помочь. У меня нет спичек.

– Дай мне грёбаную зажигалку, братан.

– Давай договоримся сразу: я ни хрена тебе не братан.

Тут меня позвал Галлен:

– Заканчивай, Пит. Через десять минут погасят свет.

– Да, сэр, сейчас.

Хавьер предпринял последнюю попытку:

– Давай, Портер. Помоги мне.

– Серьёзно, парень, я не собираюсь ночевать в одиночке из-за зажигалки.

Я завалился в койку и начал раскладывать пасьянс. Через пару минут я услышал крик Торреса:

– Отключаем свет через пять минут, осуждённые.

Я ненавидел, когда произносили это слово – «осуждённые». Оно меня чертовски злило. Я всё время успокаивал себя, что я не осуждённый. Но опять же мне приходилось всегда думать как осуждённый, пока я находился в заключении. У меня действительно не было другого выбора. Я часто думал о следующих словах: «Человеком управляет не насилие, а дистанция, которую он готов пройти». Во время полицейской карьеры и позже в тюрьме я научился контролировать свой страх. Он мог меня убить. Но я превратил его в оружие и поэтому остался в живых. Это не значит, что в тюрьме я не боялся. Боялся. Но я должен был сдерживать страх и никогда никому его не показывать. Или, по крайней мере, умереть, пытаясь его спрятать.

Прямо перед тем, как Торрес собирался погасить свет, – бац! – раздался резкий звук, похожий на выстрел. Я подошёл к двери. Мак уже был у своей.

– Что, чёрт возьми, это было, Мак?

– Понятия не имею, братан.

Свет во всём блоке погас. Мы погрузились в полную темноту. Тут издалека донёсся крик: «Помогите! Я сейчас сгорю!» Галлен и Торрес бросились к одной из камер. Это был Хавьер. У него были сильные ожоги лица и шеи. Офицеры не смогли сразу до него добраться, так как замки всех камер были заперты. Я слышал, как Галлен спросил Хавьера:

– Что, чёрт возьми, с тобой случилось?

Хавьер громко плакал.

– Я хотел прикурить скрепкой и вставил её в розетку, а она взяла и взорвалась мне прямо в лицо!

Торрес прикрикнул на него:

– Ты тупой ублюдок! Вырубил электричество во всём здании. Ты мог убить себя.

К счастью, они уже подняли на этаж электрогенератор и вытащили Хавьера из камеры. Его доставили в лазарет, где ему обработали ожоги.

Торрес вежливо объявил всем собравшимся у дверей их камер:

– Из-за вашего друга Хавьера вы только что на неделю лишились всех привилегий. Можете поблагодарить его, когда увидите. Если когда-нибудь его увидите… Если у меня получится, он отправится отсюда до восхода солнца.

Я больше никогда не видел этого идиота. И быстро понял, как надо вести себя с надзирателями.