Читать книгу Письма на чердак - Питер Грю - Страница 7

Сегодня был самый обычный день. И только для Подсолнух всё изменилось. Ей исполнилось 218 лет, и она получила самый желанный для всех молодых призраков подарок – свой собственный мешочек с чудо-камушками. Теперь она могла самостоятельно гулять по Задорожью. Наконец-то двести восемнадцать!

Её мать – Ветреница – вручила ей мешочек и расстроенно вздохнула:

– Конечно, ты теперь совсем взрослая, но, может, всё-таки не будешь убегать одна?

– Мама, ну чего ты боишься? Думаешь, люди меня обидят? Ты же сама понимаешь, как это глупо, – улыбнулась Подсолнух длинным, как у матери, ртом.

Уголки же материнского рта поползли вниз, образуя несчастную подкову.

– Просто ты такая нежная, ранимая и мечтательная. Даже вот имя себе поменяла. Мне кажется, ты разочаруешься в Задорожье.

– Но я столько раз бывала там с вами! – заметила Подсолнух. – Со мной всё будет хорошо!

И она обняла мать. Подсолнух казалась некрасивой копией Ветреницы. На первый взгляд они были похожи: большие круглые золотые глаза, светлые жёлтые лёгкие волосы с медными прядями, оливковая кожа. Но Подсолнух при этом вся какая-то угловатая, непропорциональная, словно наспех слепленная. Взлохмаченные волосы топорщились во все стороны на её маленькой голове, как шапочка одуванчика. Глаза казались слишком большими, а рот и вовсе походил на лягушачий. И выражение лица всегда наивно-удивлённое. Как и все юные призраки, она только училась управлять своей формой. Недавно вот избавилась от бороды, которую случайно отрастила несколько лет назад. Но Листопад до сих пор добродушно подсмеивался над ней, говоря, что ему нравилось, что дочь на него похожа.

Сейчас Листопаду, правда, было не до смеха, он нервничал и поучал Подсолнух, поглаживая собственную длинную бледно-рыжую бороду.

– Не забывай про Дороги. Если случайно потеряешься, то ныряй в первый же ловец снов – тут уж найдёмся. И берегись солнца! Пожалуйста, следи за временем!

– Да, да, я помню, – машинально кивала она.

– И не забывай, что не все люди безобидны. Гуляй в лесах и полях и избегай городов. Вот у Защитников есть прекрасные СамСветы из посёлка – их Дорогой и ходи, – продолжал Листопад.

Подсолнух продолжала кивать, мыслями уже упорхнув в Задорожье.

– И ещё: пора готовиться к Празднику Новых Встреч. Тебе нужны сухие цветы. Ищи их на чердаках деревянных домов, в комнатах молодых жён, в старых книгах со стихами. Такие цветы при переходе измельчаются не в такую пыль, как живые. Тебя проводить до Дороги? – спросила Ветреница.

– Нет! Я знаю, где она! Всё, мне пора! – в нетерпении взвилась вверх Подсолнух.

– Ненадолго! – крикнула вслед Ветреница.

И Подсолнух поспешила скрыться в Водянистом Лесу, пока родители не раздумали и не отобрали мешочек. Как раз вовремя: Дороги проявлялись. Маленькие следы СамСветов.

Ура! Свобода! И никаких лесов-полей! Только города!

Подсолнух побежала по Дороге, привычно провалилась в темноту и вынырнула на чердаке. Перед ней раскладушка, перевёрнутый ящик с пустой вазой, маленькая скамеечка. Подсолнух выглянула в окно – обзор закрывала мохнатая черёмуха, но воздух был подозрительно свеж. Видно, тут живут как раз те поселковые СамСветы. Нет-нет. Никаких лесов-полей. И Подсолнух поспешила испариться.

В небе она сделала несколько прыжков, воспользовалась магией чудо-камушка, и мост из лунного света соединил её с другой Дорогой. Она очутилась в комнате СамСвета. Он тихо спал. Совсем взрослый, скоро перестанет приходить в Тёмный Уголок. Подсолнух остановилась, залюбовавшись юношей. У него были тонкие черты лица и длинные, до плеч, светлые волосы. Такой красивый! Интересно, чей он? Но лучше не задерживаться: призракам из Царств не нравится, когда Безразличные пользуются их Дорогами. Оно и понятно: Царствам приходится возиться с СамСветами, а Безразличные приходят на всё готовое. О, у него есть ловец снов! Отлично! Совершенно белый, с тремя гусиными пёрышками и деревянными бусинами. Он висел на гвоздике прямо над головой СамСвета.

Подсолнух воспользовалась ловцом и, сосчитав до девяти, выскочила из другого ловца. Этот висел на карнизе окна, и Подсолнух сразу поняла, что она в городе, в многоэтажке, примерно на этаже восьмом. Город! Йуху-у!

Подсолнух обмякла и сквозь этажи полетела вниз, выскользнула из тёмного подъезда и оказалась на улице.

Всё, теперь сама себе хозяйка, и весь мир Задорожья открыт перед ней!

Ну как весь. Эти яркие светящиеся вывески и фонари пугали её. От них начинали болеть голова и глаза. А вот в тёмных подворотнях было уютно и не страшно.

На клумбах спали цветы, под крышами – голуби, в подвалах – кошки. Наступит рассвет – и всё оживёт, и только ей придётся возвратиться в свой сумрачный мир. Никогда ей не увидеть солнца.

Тем временем пасмурное небо Задорожья окончательно заплыло тучами, и ударил гром. Грозу Подсолнух ненавидела. Эти резкие яркие молнии!

Она юркнула в подъезд первой попавшейся безликой многоэтажки и поплыла вверх, прошивая квартиры, словно невидимая нить. Где-то поправила малышу одеяло и успокоила одинокую собачку, боявшуюся грома. А в комнатах, где ещё не спали, она не задерживалась, невидимкой скользя дальше. Там, выше, на десятом этаже, под потолком слегка покачивался ловец снов. Подсолнух рассчитывала перенестись с помощью него к красивому СамСвету, а оттуда уже вернуться домой. Первая самостоятельная прогулка – нельзя задерживаться. Родители, скорее всего, места себе не находят от беспокойства. Да ещё эта гроза. Сегодня в Задорожье точно нечего делать.

Неожиданно Подсолнух попала в комнату, освещённую множеством свечей. Странно, люди редко теперь зажигают свечи. На полу, в окружении дрожащих огоньков, сидела девочка в розовой пижаме и рисовала.

Пролетая, Подсолнух глянула мельком и остолбенела. На бумаге распускался её любимый цветок: коричневый в середине, с золотыми лучами-лепестками.

Как только Художница отвернулась, Подсолнух закрыла глаза, поднатужилась и материализовала руку. Она коснулась картины – и что-то влажное, жёлтое осталось на пальце.

Художница заметила погрешность и скривила рот, запуская пятерню в непослушные короткие каштановые кудряшки.

– Интересно, это я пропустила или муза моя расшалилась?

Подсолнух никогда не разговаривала с людьми. Родители строго-настрого запрещали ей с ними связываться. Но сейчас, расстроенная, что испортила рисунок, она прошептала:

– Прости.

Художница испуганно оглянулась:

– Кто здесь?

Подсолнух стала медленно появляться, начиная с поникшей головы.

– Прости. Это я испортила шедевр.

Художница разглядывала возникшую из воздуха страшненькую девочку в длинном платье болотного цвета. Её печальный вид приободрил её, и она несколькими мазками исправила пострадавший участок. Лепесток вновь засиял желтизной солнца. Она схватила картинку и протянула незваной гостье.

– Видишь, всё в порядке! Хочешь – забирай!

Подсолнух с завистью посмотрела на рисунок и вздохнула:

– Никак.

– Моё дело – предложить, – буркнула Художница. – Кто же ты такая? Как тебя зовут?

– Я призрак. Зовут меня Подсолнух, – представилась гостья.

Художница прищурила глаза, почти такого же цвета, как у Подсолнух, и хохотнула:

– Ха-ха. Настоящий призрак! Как Каспер? Я догадывалась!

И она тряхнула пружинками кудряшек.

– Каспер – это твой знакомый призрак? – осторожно спросила Подсолнух.

– Можно сказать и так. Но мы едва знакомы, – улыбнулась Художница. – Имя у тебя странное. Думаю, даже для призрака. Почему Подсолнух?

– Имя я выбрала себе сама, – взбодрилась Подсолнух, и ей почему-то захотелось рассказать о себе. – Мне всегда нравились эти цветы и нравилось, что они тянутся к солнцу, так же как и я. Жаль, что нельзя хотя бы один забрать в Тёмный Уголок. Тогда бы у меня было собственное солнце. Но папа надо мной посмеивается и говорит, что у них уже есть одно солнце – это я, и другого им не надо. Но какое я солнце. Нет, конечно. Я скорее луна.

Художница взлохматила свои тугие кудряшки и неожиданно рассмеялась:

– Ты такая забавная! Никогда не думала, что призраки такие милые!

Подсолнух высоко подняла уголки губ, улыбнувшись счастливой подковой.

– А меня всегда пугали людьми. Но ты мне нравишься, – призналась она. – Как тебя зовут?

– Ну раз ты сама придумала себе имя, то и я хочу, – сказала девочка. – Зови меня Художницей. У нас, кстати, одинаковые глаза. Мне это нравится!

Художница схватила с тумбочки расчёску с зеркалом и поглядела на свои золотисто-карие глаза. Потом протянула зеркало призраку. Подсолнух не стала разочаровывать девочку и говорить, что она не отображается в человеческих зеркалах.

– Почему ты не спишь? Ночью люди спят. Вам ведь нравится день, а не ночь, – спросила она Художницу.

– Я люблю и день, и ночь. Ночь даже больше. Но мама… Она тоже говорит, что ночью нужно спать. Бе-е! Но сейчас она в отъезде. Я сама себе хозяйка! Хочу – сплю, хочу – пою. Могу даже в школу не ходить! Хи-хи. В конце концов, мне уже четырнадцать! Да и школ этих было уже столько! Мы постоянно переезжаем. Правда, сейчас никакой школы нет – каникулы. Но осень уже почти наступила, значит, скоро снова уроки. Ненавижу! – Художница сделала паузу и добавила: – Тем более у меня горе. Я поднимаю себе настроение. И… ещё боюсь грозы…

– С грозой понятно. А что за горе? Я могу помочь? – Надо же как-то загладить вину перед ней за испорченный рисунок.

Художница покачала головой.

– Понимаешь… Я люблю его, а он любит другую. Это и понятно: за что меня любить? Я не такая, как все, я хуже, я… Ну знаешь, как будто на меня что-то налипло. Словно я запачкалась… в болоте… и не отмыться. А впрочем, неважно. Мама, как всегда, найдёт себе работу в другом городе, и мы снова переедем. Зачем мне все эти мальчики? И вот я решила отвлечься и нарисовать что-нибудь жизнерадостное.

– Цветок – как живой! Нет, даже лучше! Он ярче! – восхищённо сказала Подсолнух. – Мне так жаль, что я не могу его забрать. – Уголки её длинного лягушачьего рта трагично повисли.

Художница хмыкнула:

– Сейчас буду рисовать стебель.

– А я пойду. Мне пора, – спохватилась Подсолнух.

– Останься!

– Нет, я не могу, – вздохнула призрак. – Родители будут переживать.

– Ну пожалуйста! Не бросай меня! – взмолилась Художница: ей не хотелось коротать грозу в одиночестве.

Уголки длинного рта поползли вниз дальше, а казалось, что это уже невозможно. Рот образовал подкову печали. Призрак стала ещё некрасивее.

– Я правда не могу, – вздохнула она виновато.

– Хорошо-хорошо. Мы ещё увидимся? Приходи ко мне снова! – подбодрила призрака Художница.

Мудрая Подсолнух кричала в голове: «Отступай и забудь! СамСветы не для Безразличных!»

Глупая Подсолнух уверяла: «Дружба никому ещё не навредила. Эта девочка такая милая!»

– Да! Обязательно! – обрадовалась приглашению Подсолнух. – Можно завтра? Ночью?

– Конечно! Тогда до завтра! Я буду ждать!

* * *

Родители расхаживали по поляне, поджидая её.

– Ты вернулась! – Ветреница облегчённо вздохнула. – Всё в порядке?

– Да, мам, всё хорошо, – ответила Подсолнух.

Ага, влипла так влипла. Под родными сумраками её приключение сразу померкло, и Подсолнух поняла, что она сделала как раз то, от чего уберегали её родители, – заговорила с человеком. Но родителям лучше об этом не знать. Видно, всё-таки они были правы: ей ещё рано гулять одной.

Листопад, увидев дочь невредимой, сразу успокоился:

– Милая, оставь её. Мы же не для этого дали ей свободу, чтобы потом требовать подробный отчёт. В конце концов, у неё скоро первые танцы.

– Вот-вот, мам! – подхватила Подсолнух. – Я не заходила далеко. Всё-таки первый раз. А теперь я немного поброжу, если ты не против.

И, не дождавшись ответа матери, Подсолнух полетела в лес, подальше от вопросов.

Если возле их дома деревья росли редко, то в глубине леса тонкие кривые стволы путались, образуя непролазную чащу. Но для Подсолнух это не было помехой, она легко проходила сквозь них, мельком замечая холодную влажность не покрытых корой стволов.

Она вышла к маленькому зелёно-голубому озеру и взлетела на ветку над ним.

А люди, оказывается, такие забавные. Теперь она начинает понимать наставников.

Ох! Эти мысли!

Подсолнух взволнованно слетела с ветки и опять пустилась в полёт.

И вот перед ней стена. Светло-голубая, с окнами, аркой, башенками, зубчиками. Одинокая стена замка в лесу – руины дома ушедшего СамСвета.

Подсолнух подлетела к ней и прикоснулась к холодному камню.

Когда она гуляла с родителями в Задорожье, то часто их путь лежал через детские комнаты. Маленькие люди не любят призраков: они прячутся с головой под одеяло, отворачиваются к стенке, придумывают амулеты и защитников. Подсолнух не обращала внимания на них. Она знала, что иногда молодые Безразличные просто ради забавы пугают детей, чтобы посмотреть, как детский страх застынет угольками: скрипнут дверью шкафа, затаятся густой тенью, поиграют шторами. Но родители Подсолнух не одобряли такие забавы, и она тоже.

И как так получилось, что она наткнулась на СамСвета? Сама виновата, ведь первая заговорила с девочкой. Нужно было просто пройти мимо.

Мудрая Подсолнух внутри неё сказала: «Просто оставь её. Она будет ждать тебя завтра, а потом решит, что это ей всё приснилось, и забудет».

Глупая Подсолнух прошептала: «Она такая милая и интересная. Она была рада тебе. Она хотела подарить тебе рисунок, а ты обманешь её».

Да, она не должна обманывать маленьких людей. Завтра навестит её. Последний раз.

* * *

– Значит, ты мечтаешь увидеть солнце? Так просто и так недоступно для тебя. Это странно: твоя мечта – моя обыденность. Как-то несправедливо, – вздохнула Художница, теребя тугую кудряшку. – Знаешь, сегодня я шла и глядела на солнце, как будто пыталась насмотреться за нас двоих.

– Я слышала, что на солнце смотреть вредно даже людям, – заметила Подсолнух.

– Ну да, ну да. Но у меня есть солнечные очки! А в тебе вот ни капли романтики, – буркнула Художница.

Она сидела на крутящемся стуле перед монитором компьютера, поджав под себя одну ногу и покачивая второй. Подсолнух стояла подальше в тени и с восхищением рассматривала солнечные картинки, которые ей показывала Художница. Сегодня, как и вчера, девочка вместо света зажгла свечи.

– Всё справедливо. Я здесь чужая. Это солнце не моё, – вздохнула Подсолнух.

– Солнце – оно для всех, – возразила Художница.

Подсолнух, улыбаясь, склонила голову. Не хотела спорить.

Золотая жемчужина в небе… Ах, увидеть бы, почувствовать тёплые объятия. Но драться за солнце, злиться, сетовать на несправедливость – это не для Подсолнух. Здешнее солнце не для неё.

– Все призраки боятся солнца и света? – спросила Художница.

– Яркого освещения не выносят все. Электрический свет можно терпеть, если есть куда спрятаться. Всё зависит от силы, а я маленькая и слабая, – пояснила Подсолнух.

– А в твоём мире совсем нет солнца? Там темнота?

И Художница развернула монитор с картинкой колодца – прямо посередине зияла чёрная бездна.

Подсолнух покачала головой.

– Нет, не темнота. Сумерки. И у нас есть светлячки, и светящиеся растения, и грибы, споры которых образуют дымки света. Раньше призраки тоже могли видеть солнце. Но оно было нежнее… Так говорят. Родители видели его. Я уже не застала. Правда… чтобы его увидеть, приходилось идти на холмы… Поэтому уже тогда край призраков назывался Тёмным Уголком. Он находился в низине, и сумерки там были всегда: из-за тумана, который возникает от скопления призраков. Но стоило преодолеть холмы, которые теперь стали Непроходимыми Горами, – и ты попадал в сияющий день!

– Непроходимые Горы? Как они возникли вместо холмов? Выросли, что ли? – спросила Художница, повернувшись к призраку.

– Это грустная история. За холмами раскинулся край Золотых Облаков. И было у их правителя таинственное Амулетное Дерево, предсказывающее будущее. И вот начало оно волноваться и предупреждать всех, что Тёмный Уголок стал опасен. А всё из-за СамСветов.

– Кто такие СамСветы?

Упс! Кажется, увлеклась! Большие круглые глаза Подсолнух смущённо забегали из угла в угол. Угораздило же её начать рассказывать о СамСветах человеку! Вот уж точно язык без костей! А всего лишь хотела поведать легенду о том, как дочери Отца Золотых Облаков превратились в горы.

Художница выжидательно глядела на Подсолнух, покачивая ножкой.

– Ну? – поторопила она, рукой взлохматив кудрявую шевелюру.

– СамСветы, или подорожники, – это дети, которые по следам призраков приходят в Тёмный Уголок, – сдалась Подсолнух. – А призраки, в свою очередь, по следам детей проникают в ваш мир. Мы зовём такие пути Дорогами. Тайный мир можно найти по следам его жителей.

Художница так и подпрыгнула на стуле, и обе руки её разом закопались в кудряшки.

– И ты молчала?! А почему ты не зовёшь меня в гости?! Или я уже не ребёнок? – И вдруг вся сникла. – Да. Я уже давно не ребёнок, – и отвернулась к монитору, сгорбившись, став маленькой и круглой.

Подсолнух взяла папку с рисунками и стала перебирать их тонкими длинными пальцами. Она остановилась и вытащила лист с жёлтым цветком.

Глупая Подсолнух укоризненно качала головой и вздыхала: «Эх».

Мудрая Подсолнух предлагала немножечко соврать.

– Потому что ты не СамСвет.

Конечно, СамСвет, иначе бы не разговаривала с призраком. Но Подсолнух не собиралась брать с собой Художницу в Тёмный Уголок. Не зря же она выросла в семье Безразличных. Безразличные не имеют СамСветов, они не становятся наставниками.

Художница тихо сказала, не поворачиваясь к призраку:

– Прости меня. Я знаю: если бы это было возможным, ты бы обязательно показала мне свой дом.

– Кажется, тебе пора спать, а мне – возвращаться, – вздохнула Подсолнух.

Определённо, этот разговор нужно заканчивать. Подсолнух не терпелось улизнуть: она жалела, что так разоткровенничалась с человеческим ребёнком, с СамСветом.

Что можно, а что нельзя рассказывать подорожникам? А вдруг хрупкое равновесие между мирами разрушится? А вдруг, что ещё хуже, ей придётся стать наставником? Да, сейчас ей казалось, что это страшнее разрушения мира. Чью тогда сторону выбрать? Воров? Защитников? Но родители в любом случае её не поймут. Да и подруга, кажется, расстроилась.

– Пожалуйста, можно последний вопрос на сегодня? – обернулась Художница.

Подсолнух молчала.

– Молчание – знак согласия! – расхрабрилась девочка. – Ты сказала: «Тайный мир можно найти по следам его жителей». Почему ты называешь мир тайным?

Уф, на этот вопрос можно и ответить.

– Потому что он прячется. Тёмный Уголок для людей – тайный мир, а для нас тайным миром является Задорожье. Вот так. Сложновато. Но в этой Вселенной всё мудрёно устроено. Я не могу никого позвать в гости и не могу ничего пронести из Задорожья. Только высохшие цветы, которые по пути рассыпаются на мелкие кусочки, и их потом приходится долго склеивать. Кстати, у тебя нет высохшего цветка?

Художница крутанулась на стуле.

– Где-то был мой гербарий.

Она подошла к стеллажу и порылась в альбомах для рисования. В одном, переложенные тонкой бумагой, хранились плоские цветы.

– Раньше, когда мне нравилось переезжать, я думала составить цветочную карту моих перемещений. Но мне быстро надоело. Хотелось увозить с собой друзей, а не растения.

Она вынула сплющенную, коричневую от времени ромашку.

– Подойдёт?

– Хм. Ладно, давай, – согласилась Подсолнух без энтузиазма. – Может, потом найду что-нибудь получше.

– Эй! Между прочим, это мои воспоминания! – возмутилась Художница, протягивая призраку цветок.

– Я буду с ним бережно обращаться. Мне пора! – И Подсолнух взмыла к потолку.

– Не забывай меня и возвращайся! – помахала рукой Художница. – И спасибо тебе за истории!

Подсолнух поднялась на десятый этаж и через ловец одинокого хиппи вернулась к красивому СамСвету. Тот, как всегда, крепко спал. Обычно дети ворочаются и просыпаются, когда призрак проходит мимо, но не СамСветы. Они трудятся в ночи, открывая Дороги, поэтому сон их глубок и без сновидений. Им снится только Тёмный Уголок.

Подсолнух стояла, разглядывая юношу. Слишком взрослый. Скоро влюбится и забудет Тёмный Уголок. Пора искать другую, запасную Дорогу, чтобы случайно не потерять Художницу…

Но сегодня она рассказала ей слишком много. Пора с этим заканчивать, пока ещё всё поправимо. Подсолнух зажала сухой цветок в ладони и устремилась домой.