Читать книгу Почему языки такие разные - Плунгян Владимир, В. А. Плунгян - Страница 16

Действительно, чем? Почему мы говорим, что в Вологде – вологодский диалект русского языка, а не вологодский язык? Почему итальянцы говорят про сицилийский диалект итальянского, а не про сицилийский язык? Ведь они же разные!

Вы можете сказать, что они не такие уж разные. Ведь москвич понимает вологодца, а миланец – сицилийца.

Ну, во-первых, понимать-то понимает, да только не всегда так уж хорошо. А во-вторых, русские и белорусов тоже понимают не хуже, и даже поляков – не так уж плохо. А белорусский и тем более польский – конечно, отдельные языки, а не русские диалекты.

А с другой стороны, бывает, например, так, как в Китае. Там тоже есть диалекты китайского языка. Но когда житель Пекина слышит речь уроженца китайского юга – он может вообще не понять в ней ни слова. А всё равно мы говорим о диалектах.

Зато датчане прекрасно понимают язык норвежцев. И норвежские газеты могут читать почти так же свободно, как свои, датские. Однако никто почему-то не называет норвежский язык – диалектом датского или наоборот. А в Китае никто не говорит о «пекинском языке».

Почему? Вы, наверное, скажете на это: да очень просто! Все китайцы живут в одной стране и все русские в одной стране – вот у них поэтому и язык один и тот же. А датчане с норвежцами, русские с поляками – в разных странах. Значит, и языки у них считаются разными.

Очень хорошо. Предположим, вы правы (доля правды в таком утверждении действительно есть). Но скажите тогда, почему австрийцы, живущие в Австрии, говорят на австрийском диалекте немецкого языка, а не на австрийском языке? А бразильцы в Бразилии – на бразильском диалекте португальского (или, как иногда говорят, на «бразильском варианте» португальского), но уж никак не на особом бразильском языке? Тем более не существует ни австралийского, ни канадского, ни американского, ни прочих отдельных языков, а есть только разновидности английского языка во всех этих странах.

Не правда ли, найти простой ответ не удается? Отчасти, конечно, потому, что названия язык и диалект употребляются не всегда последовательно. Но главным образом потому, что эти названия в общем случае не имеют прямого отношения к степени лингвистической близости и вообще ни к каким «внешним» данным. Отличие языка от диалекта нельзя измерить никаким прибором. Когда лингвисты решают, как называть речь жителей определенной местности – отдельным языком или диалектом другого языка, – они опираются прежде всего на то, что жители этой местности сами думают о своем языке.

У диалекта есть два главных признака. Во-первых, все диалекты некоторого языка, конечно, должны быть лингвистически (близко родственны друг другу (вспомните, что вы читали о родственных языках в первых двух главах). На севере России встречаются деревни, в которых живут русские и карелы. Русский и карельский язык много столетий сосуществуют друг с другом как соседи, но мы никогда не скажем, что русский и карельский – диалекты одного языка. Русский язык относится к славянским, а карельский – к финно-угорским языкам (еще раз загляните во вторую главу!), и это исключает всякую возможность считать их диалектами друг друга.

Во-вторых, диалект всегда используется говорящими не так, как «полноправный» (или «стандартный», или «литературный») язык. Если вы говорите на литературном языке, то вы можете использовать его в любой ситуации: и дома, и разговаривая с друзьями, и в школе, и на работе; тот же язык звучит по радио, используется в книгах и газетах, и т. д. В своей стране, в своем «доме» у литературного языка, как правило, нет конкурентов: этот язык может (и должен) использоваться везде, в любой сфере. (Впрочем, из этого правила бывают некоторые интересные исключения – о них мы подробнее расскажем немного позже. Но обычно дело обстоит именно так.) Иначе используется диалект: на нем не издают газет и обычно вообще не пишут (а если начинают писать, значит, это уже, так сказать, не совсем диалект), на нем не говорят по радио (по крайней мере, обычно не говорят дикторы радио), на нем вообще редко говорят за пределами своего дома, своего села, своей местности; при этом на диалекте говорят друг с другом только жители этой местности и только когда они считают, что идет разговор «между своими». «С чужими» или «в официальной ситуации» (назовем это так) использование диалекта сразу становится невозможно. А использование литературного языка возможно всегда. Не правда ли, отношения между диалектом и литературным языком не симметричны: одному позволено всё, а другому достается только ограниченная область применения? Лингвисты так часто и называют это явление – функциональная асимметричность (то есть неравноправие функций, сфер применения).

Итак, чтобы речь жителей какой-то местности называлась, например, диалектом немецкого языка, нужно, чтобы она:

– была ближайшим образом родственна литературному немецкому языку (а это, кстати, совсем не значит, как вы помните, что она всегда будет очень похожа на немецкий язык!);

– использовалась только как речь «среди своих», а в остальных случаях уступала место литературному немецкому.

Обычно говорящие хорошо осознают такое положение дел. И поэтому, например, баварцы на вопрос о том, на каком, собственно, языке они говорят, без колебаний ответят: конечно, на немецком. Это последняя, но очень важная особенность диалекта: говорящие на нем часто как бы «не замечают», что их диалект не совпадает с литературным языком. Жители Баварии считают себя немцами, хотя речь жителей Баварии отличается от речи жителей Берлина куда больше, чем речь норвежца от речи датчанина. Но норвежцы не считают себя датчанами, и норвежский язык используется в Норвегии абсолютно везде – от книг и газет до школьных дворов.

Это очень важная разница: что люди думают о своем языке, как они его оценивают. И лингвисты, употребляя термин диалект, стремятся эту разницу учитывать. Поэтому таким запутанным кажется на первый взгляд отношение между языками и диалектами в разных странах.