Читать книгу Неуловимый корсар - Поль Д'Ивуа - Страница 5

«Его превосходительству господину начальнику тихоокеанской полиции сэру Тоби Оллсмайну.

Мы, нижеподписавшиеся, Арман Лаваред, парижский репортер и хроникер, побивший рекорд кругосветного путешествия (имея в кармане два с половиной пенса, я за год обогнул весь земной шар), жена моя Оретт Лаваред, урожденная Мирлитон, и мисс Лотия Хадор, имеем честь довести до сведения вашего превосходительства нижеследующее:

Вам, разумеется, небезызвестно, какие затруднения встречает в Египте британское влияние. В стране образовалась партия так называемых новоегиптян, имеющая целью восстановление независимости долины Нила. Соперничество двух знатных фамилий Танис и Хадор в течение долгих лет мешало египтянам объединиться. Наконец, последний из Хадоров принес в жертву отечеству вековую ненависть и решил выдать свою единственную дочь Лотию за последнего представителя семьи Танис. Таким образом вражде мог быть положен конец; и все египтяне могли воссоединиться под одним знаменем.

Танис жил в Париже под наблюдением английского правительства, которое выдавало ему солидное содержание. Предупрежденный посланцем Хадора, которого звали Ниари, молодой человек, привыкший к свободной жизни, испугался предстоящей борьбы и передал все сведения в английское посольство.

В адмиралтействе пришли к выводу, что даже и при официальном отказе Таниса от участия в предстоящем восстании оно все равно вспыхнет и повлечет за собой кровопролитную и дорогостоящую войну, которой следовало бы избежать.

Было решено, что Танис притворно согласится на сделанное ему предложение, но только отсрочит исполнение, а тем временем подыщут человека, обстоятельства рождения которого позволяли бы выдать его за настоящего Таниса. Ниари, слепо преданный молодому египтянину, должен был содействовать этой подмене. В дальнейшем лже-Таниса планировалось арестовать в Египте и депортировать. Таким образом, заговор, лишенный своего вождя, сам по себе потерпел бы неудачу, а истинный Танис получил бы возможность продолжать в Париже свое праздное и веселое существование.

Все было подстроено очень искусно. Выбор египтянина пал на Робера Лавареда, уроженца Южного Алжира, выросшего на одной из ферм в пятидесяти километрах от Уаргла. Сирота, не имеющий никаких родственников, кроме меня, своего двоюродного брата, которого он никогда не видел, он как нельзя более соответствовал требованиям адмиралтейства.

Все произошло так, как было предусмотрено. Робер был внезапно схвачен, замешан, сам ничего не понимая, в египетский заговор и стал женихом мисс Лотии Хадор. Затем арестован английской полицией и отправлен в Западную Австралию. Отсюда ему удалось бежать благодаря обстоятельствам, слишком сложным, чтобы говорить о них здесь. Он убил Таниса на дуэли и вернулся во Францию.

Робер намеревался жениться на мисс Лотии, к которой успел привязаться и которая отвечала ему взаимностью. Он мечтал зажить спокойной жизнью простого гражданина. Как же! Его несчастья только начинались!

Англии для обеспечения спокойствия в Египте, необходим был Танис собственной персоной. Британскому правительству удалось добиться от правительства Франции, чтобы молодого человека вычеркнули из списка французских граждан, якобы «являвшегося ошибочно записанным в них египетским подданным».

Таким образом, Робер сразу же потерял и имя и национальность. Ему нужно было изображать из себя живого изменника, которого он сам же справедливо наказал. Ваше превосходительство понимает, что это невозможно. Ни один порядочный человек не согласился бы носить чужое имя, в особенности имя изменника.

Чтобы жениться на своей невесте, ему необходимо было вновь вернуть свое честное имя и национальность. Но все наши попытки в этом направлении разбивались об ловкость и влияние английских агентов.

День ото дня Робер становился все мрачнее. Он начал упрекать себя в том, что своей бесплодной борьбой разбивает жизнь мисс Лотии. Все мои попытки ободрить его оставались без результата. Однажды ночью он уехал тайком из дома, где мы жили, оставив нам письмо следующего содержания:

«Кузен, и вы все, кого я люблю! Все кончено! Глаза мои открылись. Я на себя взял задачу, которая выше моих сил. Одному человеку не совладать с целым народом. Оставаясь с вами, я только смущаю ваш покой и мешаю счастью вашего очага. Я обременяю и Лотию, слишком добрую, чтобы взять назад свои слова. Мой долг – освободить ее от данного обязательства. Пусть она позабудет несчастного, пишущего эти строки, и не пытается его отыскать. В эту минуту я буду уже далеко от вас, и с каждой минутой расстояние между нами все увеличивается. Мой долг тяжел, но, исполняя его, я жертвую собою для тех, кого люблю, и это дает мне цель в жизни. С полными слез глазами я говорю вам: прощайте, прощайте навсегда! Подписано: “Тот, у кого нет больше имени”».

Рыдание Лотии прервало чтеца.

Она закрыла лицо руками, плечи ее конвульсивно вздрагивали. Оретт обняла несчастную девушку, пытаясь смягчить страдания словами надежды.

Волнение передалось и журналисту. Арман, до этого спокойно читавший рапорт, встал со своего места и тихо проговорил:

– Ободритесь, Лотия. Я не для того посвятил вас в мой доклад, чтобы вы плакали. Теперь мы в лучшем положении, чем во время чтения письма Робера. Свет надежды разгорается все сильнее. Мы найдем его.

– Я верю, но ведь положение дел остается прежним. Из уважения к памяти отца он захочет вернуть свое имя, из любви к отечеству – свою национальность.

Арман улыбнулся.

– Вот в этом-то вы и ошибаетесь. Когда я вышел на австралийский берег, – продолжал он, отвечая на вопросительный взгляд обеих женщин, – у меня появилась мысль, настолько простая, что я удивляюсь, как она раньше не пришла мне в голову. Ведь, уехав из страны вместе с вами и настоящим Танисом, Робер оставил Ниари, знакомого с той интригой, жертвой которой сделался мой кузен. Когда Робер будет с нами, мы отыщем этого молодца и по его и вашему свидетельству установим официальным актом тождественность моего кузена и вашего жениха с без вести пропавшим Робером Лаваредом, и тогда он снова займет свое место в рядах французских избирателей.

Выслушав это заявление, Оретт и Лотия радостно улыбнулись. Однако сомнения молодой девушки еще не совсем рассеялись.

– Но согласится ли Ниари? – спросила она.

– Конечно, согласится. Ведь его интересы вполне совпадают с нашими.

– Вы думаете?

– Это ясно как день. Прежде всего, Ниари египетский патриот. Раз глава заговора умер, то в его интересах, чтобы этот факт был признан и чтобы сторонники независимости Египта могли выбрать себе нового вождя для исполнения своих замыслов.

– Это верно, – проговорила невеста Робера, горячо пожимая руку парижанина. – Робер вас хорошо знал, он говорил: «Если Армана запрут в ящик, связав ему руки и ноги, ящик зальют в бетонную глыбу, а глыбу зароют в землю, то и тогда он может оттуда выбраться».

– Вы преувеличиваете, или, вернее, Робер преувеличивал. Вот уж настоящий южанин! Видно, что он родился в Алжире! По счастью, тут нет ящика из бетона, и я думаю, что нашел верное решение задачи. Я продолжаю чтение, – прибавил он свойственным ему ироническим тоном. – К тому же я не задержу вас, осталось совсем чуть-чуть. Итак… «Мы отправились на поиски беглеца. Наведя справки, как это умеют делать репортеры, эти полисмены прессы, которым репортеры правосудия – господа полисмены, зачастую помогают и умеют воздать должное, я узнал, что Робер Лаваред сел в Бриндизи на сиднейский пароход “Ботани” и не сходил с него ни в одном из промежуточных пунктов. Следовательно, он должен был прибыть в Сидней еще в июне…»

Арман умолк.

Обе молодые женщины нашли, что указания, сделанные в докладе, были достаточно понятными и могли облегчить поиски полиции. Спрятав бумагу в чемодан, Лаваред веселым тоном объявил:

– Ну, на сегодня довольно серьезных дел! Пора подумать об обеде, я прикажу подать его сюда.

Он встал и направился к телефону, но едва взгляд парижанина упал на столик у телефонного аппарата, как у него вырвалось удивленное восклицание. Там лежал свернутый листок бумаги, на котором черным карандашом было написано: «Арману Лавареду, эсквайру. Очень важно».

– Записка? Мне? – пробормотал журналист и, развернув ее, прочитал следующие строки:

«Джентльмен!

Сэр Тоби Оллсмайн, главный директор тихоокеанской полиции, весьма неохотно принимает иностранцев. Но тем не менее, если вам будет угодно завтра в шесть часов утра отправиться в парк, что у Фарм-Коув, то вы найдете сэра в кустах, окружающих статую Кука. Там вы будете иметь возможность изложить сэру Тоби ваше дело».

Несколько минут путешественники хранили молчание. Они не могли понять, как могло сюда попасть это указание, столь необходимое им в данную минуту.

– Что вы думаете делать, Арман? – спросила наконец Оретт.

– Пойти на эту встречу. В конце концов чем я рискую? Стать жертвой какого-нибудь розыгрыша? Ба! Но ведь я – парижанин, я первым посмеюсь над этой шуткой. Но сначала нужно допросить прислугу.

Сказано – сделано. Заработали электрические звонки, и вскоре вся прислуга отеля собралась в комнате, во главе с почтенным хозяином отеля, мистером Литлтингом. Но никто не мог объяснить этой тайны, и Литлтинг рассыпался в извинениях. Он был просто в отчаянии, что такой случай произошел в его отеле, всегда пользовавшемся такой безупречной репутацией. Он вышел, пообещав, что заявит в полицию о случившемся.

Однако это происшествие не помешало путешественникам пообедать с большим аппетитом. Часов около девяти они разошлись по своим комнатам и вскоре уснули.