Читать книгу Скетчбук - Полина Долотказина - Страница 2

Тима ощущал себя уже совсем взрослым. Он сам мог приготовить себе завтрак, выгуливал собаку, возвращался домой из садика и даже знал несколько матерных слов – на «п», «х» и «б». Он мог подолгу «занимать себя чем-нибудь полезным», а самое главное – понимал взрослую фразу «такая ситуация». Наверное, именно поэтому его отправили на лето к бабуле. Мама так и сказала: «Ты уже взрослый, а бабуля совсем старенькая, ей нужно помогать».

Если честно, бабуля совсем не походила на старушек с клюкой, которые, кажется, вот-вот упадут и рассыпятся на косточки. Она была скорее как женщины из передачи по «Первому», которые много кричат, всегда чем-то недовольны и всех вокруг обвиняют. Она с утра до вечера копалась в огороде, и Тиму тоже заставляла, и непременно в панамке как малыша. Вечером она звала соседку попить крепкий чай (темное-претемное вино из бутылки с верхней полки, разлитое в некрасивые дачные чашки с отбитыми ручками) и посмотреть маленький пузатый телевизор (мама говорит, раньше у всех такие телевизоры были. Тима еще удивлялся, куда же они тогда делись, но потом понял, что они просто уехали на дачу помогать бабушкам). А когда соседка уходила, бабуля ругалась на нее и говорила, что той лишь бы телевизор посмотреть на чужом электричестве. Нет, старушки так себя точно не ведут.

Но Тима исправно помогал бабушке. И вот сейчас, опуская пластиковый баллон в ледяную воду родничка, он испытывал гордость. Принесет его домой, скрипнет доской крылечка, чтобы бабуля сразу поняла, что он возвращается. Они разогреют воду, заварят чай – обычный, не «крепкий» – бабуля достанет печенье и они сядут за стол, покрытый голубой пленкой в горох. Всё-таки хорошо, когда уютно. Вот только бы мама поскорее приехала.

Баллон наполнился, Тима закрутил его, а потом снял панамку, наклонился и попил воды – такой ледяной, что даже голова закружилась. Бабуля бы за такое наругала и всю дорогу рассказывала бы ему об ужасных случаях смерти от ангины.

Родник был в овраге, из которого вела вверх длинная железная лестница с гремучими ступенями. «Раз, вернее, один, два, три, четыре, – считал про себя Тима, – пять, шесть…» Что там бабуля говорит, что он не готов в школе? Очень даже готов. Она все рассказывает, что раньше в его возрасте уже уравнения решали. А потом начинает говорить про каких-то жуликов, которые украли всё образование. Поскольку начало реплики касалось конкретно Тимы, ему и дальше казалось, что обвиняют его. Как будто это из-за него тот министр пришел и всё испортил, чтобы он, Тима, без труда мог пойти в школу.

Голова Тимы уже была на уровне выше оврага, и он видел лучи закатного солнца между редких берез, среди которых начинался их дачный поселок. И тут он спохватился – забыл панамку на трубе около родника. Вот блин! И он побежал вниз, отсчитывая обратно тридцать четыре ступеньки. Но когда панамка была в руках, и он собирался снова подниматься (уже быстрее, в овраге становилось сумрачно и… нет, не страшно, просто неприятно), его вдруг окликнули: «Эй, мальчик!»

В нескольких шагах от него стояла пожилая женщина в дачном платье и с шалью на плечах. Взгляд у нее был какой-то недобрый, но Тима не обратил на это внимания. Такой взгляд часто встречается у женщин возраста его бабули.

– Здравствуйте, – вежливо отозвался он.

– Здрасьте-здрасьте, – она как будто застукала его, когда он таскал малину с ее куста, – ты прям помощник мамин, как я погляжу. А у меня вот нет внуков. Был один, да… – она горестно махнула рукой. Тима напряженно молчал. Невежливо уходить, когда с тобой разговаривают старшие. А женщина, посмотрев куда-то в сторону, продолжила:

– Мне вот некому помочь. Будь другом, донеси, а? – она без видимого труда вытянула вперед руки с полными баллонами воды. Тима обрадовался, что всё становится понятнее.

– Конечно, но я только один баллон могу взять. У меня свой, вот, видите? Но вам же так всё равно будет проще. Пойдемте? – и он посмотрел в сторону лестницы.

– Ой, нет, мне не в «Березку», мне в «Лесной» – и она указала головой вдоль оврага, в котором продолжал сгущаться вечерний туман.

– Нет, я не могу, – нерешительно отозвался Тима, – меня бабуля ждет.

– Нет, вы посмотрите на него, бабуля его ждет, – голос женщины сходу взвился, превратился почти в визг, Тима даже вздрогнул, и внутри у него всё сжалось. А женщина продолжала, увлеченно, с удовольствием, как будто только этого ответа она и ждала:

– Эгоисты выросли, воды донести не помогут, хоть умри тут у него на глазах, минуты не найдется, ведь его, видите ли, бабушка ждет…

Темп ее ругани ускорялся, женщина совсем не выглядела нормальной, Тиме стало по-настоящему страшно, как никогда, как будто вылез монстр из трубы в ванной, как будто зомби из Майнкрафта ночью зарычал в темном углу его комнаты. Тима на миг отвернулся к лестнице, и тут же почувствовал, как его схватили за рукав футболки. Как так, ведь она стояла далеко? Но нет, вот она, тут, глаза сумасшедшие, дышит ему прямо в лицо, и уже повторяет нудным, ноющим голосом как заведенная: «Помоги донестиии, помоги донестиии, помогиии…»

Тима бросился в противоположную сторону оврага не оглядываясь. Кажется, он кричал, но громче слышалось шлепанье дачных тапочек по босым пяткам. По коже бежали мурашки – от страха и влажного холода, в голове стучало. Между пальцев попалась палка, он упал и быстро перевернулся на спину, потому что чувствовал, как в любой момент его сзади может схватить рука: «Помогиии…»

Но женщины не было. Тима был в незнакомой местности, куда раньше не забирался даже в самых смелых своих приключениях. Смеркалось, сверху оврага с двух сторон был виден хмурый хвойный лес. Тима отдышался, стараясь пыхтеть как можно тише. Если он теперь поднимется наверх по склону, то женщина его уже точно не найдет. Главное, потом найти дорогу к даче. Но он же сможет сориентироваться, он сможет. Правда, овраг тут глубже, а склоны круче, но это ничего.

Тима стал карабкаться наверх, пытаясь поглубже цепляться за мшистую землю. Из-под рук то и дело выбегали какие-то лесные насекомые, многоножки и пауки. Он чувствовал, как земля набивается под ногти и видел, как безнадежно пачкается любимая желтая футболка с логотипом «Адидас» как у взрослого. У самого верха он сорвался и на животе съехал почти на дно оврага. Тима заплакал – от страха, от того, что футболку уже не спасти, и мама будет ругаться, хотя ему самому еще больше обидно. И бабуля уже волнуется, а значит, тоже отчитает или даже не будет разговаривать с ним несколько дней. А это тяжелее всего. Ведь когда она не разговаривает – она же всё время не разговаривает. То есть может она просто молчит потому, что думает или смотрит телевизор, но, кажется, что она именно на Тиму молчит… И тут по лесу пронесся отчетливый волчий вой.

Тима выбрался и теперь стоял сверху не зная, куда ему смотреть. И темный овраг, и незнакомый вечерний лес пугали одинаково – ни туда, ни туда не хотелось поворачиваться спиной. Вой раскатился и затих где-то в дали. Тима знал, что волков у них в краях нет. Но он уже отчетливо чувствовал, что он совсем не в «своих краях». Лес был другой, и пахло совсем иначе, да и стемнеть так быстро не могло. Он все-таки побрел, стараясь топать как можно тише, туда, где по его мнению должны были начаться дачные участки.

Он брел уже довольно долго, когда сквозь деревья показался просвет. Тима не бросился к нему, его детская интуиция подсказывала, что это не принесет радостного облегчения, не увидит он там знакомые заборы, а над ними старенькие крыши дачных домов. Так и получилось – когда он подошел к просвету, чуть дальше уже виднелся новый ряд тех же полуживых сосен. На поляне мелькала чья-то красная одежда.

Что угодно ожидал там увидеть Тима, но не это. Маленькая девочка в красном платьице, наверное, ровесница Тимы, сидела посреди поляны прямо на земле. Перед ней сидела старая кукла, какие еще можно найти в детских садах, и лежала открытая азбука. Один глаз у куклы был закрытым, волос не доставало, и платье на ней было самодельное, из пакета. Девочка, напротив, была очень аккуратно причесана и платье на ней было выглажено. Она отчитывала куклу тихим, но серьезным голосом: «Читай, «за-яц», я же тебе объясняла, Элис!»

– Привет, – Тима медленно подошел к девочке и сел рядом. Та недовольно посмотрела на него и что-то буркнула в ответ. Тима сглотнул и продолжил:

– Почему ты здесь одна? Тебе не холодно?

Молчание.

– Слушай, я кажется заблудился.

Девочка чуть закатила глаза, правдоподобно изображая взрослое выражение лица «кто бы сомневался».

Тима смутился. Будь они во дворе, он бы просто не стал с ней общаться. Не очень-то и хотелось, видел он таких. Но кроме нее здесь никого не было, а значит…

– Кто ты? – уж на этот вопрос она должна ответить. И действительно, девочка оторвалась от своих занятий, посмотрела на него и сказала:

– Я? Белочка, – и в доказательство стала совершать движения руками, как лапками, такие танцы ставили и у Тимы в детском саду, – Когда вырасту, стану лисичкой. А ты медвежонок.

Это был не вопрос, и Тима не стал спорить.

Руки девочки продолжали совершать механические движения, но сама она смотрела на него, как будто чего-то ожидая.

– А почему ты хочешь стать лисичкой? – разговор надо было продолжать.

– Нууу, – протянула она, – лисичка хитрая, у нее красивая шубка. Она волков не боится.

– А ты что, боишься волков?

– А ты не боишься, что тебя съедят? – усмехнулась она, – А ведь тебя точно съедят. Уже скоро придут за тобой.

– Мне бы не хотелось, чтобы меня съели.

Девочка снова закатила глаза, показывая всем своим видом, что у белочки есть более важные дела, чем такие глупые разговоры.

– Слушай, Белочка, как мне отсюда выбраться, ты знаешь?

Она раздраженно цокнула и пренебрежительно бросила:

– Совсем глупый? Хочешь найти дорогу – иди за Большой Медведицей.

Белочка взяла в руки азбуку, показывая, что разговор окончен, и Тима побрел, сам не зная куда. Тапочка порвалась и только мешала идти. Ночная сырость оседала на коже и щипала ссадины. Очень хотелось направляться куда-то, а не просто так. И тут Тима отчетливо понял, что идти за Большой Медведицей – самое верное решение. Там спасение, защита, тепло. Он так обрадовался, что ускорил шаг и даже стал с любопытством оглядываться по сторонам. Правда, вид этих мрачных деревьев, шорохи и стуки, для которых, казалось, не было никакой причины, снова навеяли страхи. Вдруг совсем рядом раздался низкий хриплый крик вороны, «испуганный крик», подумал Тима, а в следующее мгновение она сорвалась и полетела прочь. Следом за ней улетели еще несколько птиц, повеяло холодом, и совсем рядом раздался волчий вой.

Тима снова бросился бежать, уже понимая, что не успеет. Он уже чувствовал стаю, всё его тело неприятно, мерзко ежилось, потому что волки идут с единственной целью – напугать, сделать больно, унизить. Они не чувствуют жалости, главное их удовольствие – чужой страх, и самое страшное, что у волков – сила.

Легкий бег, голоса за спиной, и вдруг совсем рядом – силуэт вожака: «Кто это у нас тут? Ребят, все сюда, смотрите, кого нашел! Не, вы посмотрите только, он в панамке!» Тима ощутил свою беспомощность всем телом и уже готов был сдаться, когда увидел старое поваленное дерево, а под ним берлогу. Да, там его ждала Большая Медведица. Теперь он под защитой, теперь все будет хорошо. Он кубарем вкатился в берлогу, и волчьи голоса сразу стихли, как и все звуки леса, как и его страх.

В берлоге было очень темно. Медведица была тут, Тима слышал ее дыхание, но почему она не выходит к нему на встречу? Глаза привыкали к темноте, и он разглядел в глубине большую лежащую фигуру. Впрочем, не такую уж и большую – он ожидал увидеть что-то более внушительное, а у Медведицы, казалось, даже ребра торчали прямо из-под толстого меха.

– В каком ты виде! – возмутилась Медведица, – что с одеждой?

– Здравствуй, Медведица, одежда… – он все еще не отдышался, и говорить было сложно, – там… волки…

– Ты можешь сначала отдышаться, потом все нормально рассказать, – грубое хриплое рычание.

– Да, конечно, извини. В общем, там волки, они хотят меня обидеть.

– Боже, да нет там никаких волков!

– Нет, я их только что видел…

– Да что я, в лесу не была? Ты придумываешь… не обижайся, конечно, ты не придумываешь, просто у тебя хорошая фантазия.

Медведица встала, и Тима отчетливо разглядел, что лапы у нее грязные, к ним прилипли какие-то обрывки скотча, и цветные стикеры, да и вообще выглядела она очень утомленной. Медведица заговорила чуть мягче:

– Ну, допустим, там волчата. Ну разве ты не сможешь с ними сам разобраться? Ты же взрослый.

– Я думал, ты мне поможешь.

– Помогу? – вдруг голос ее стал резким и очень грустным, – разве я могу помочь, посмотри на меня.

Она встала и сделала шаг к Тиме. Он увидел, что Медведица еле держится на ногах. Она была худая и больная, эта Большая Медведица.

– Скажи, куда мне идти, чтобы выбраться домой, – попросил Тима совсем тихо.

– Направление норд-ост.

– Что?

– Да господи, я же тебе объясняла, что такое норд-ост! Нет, точно объясняла. Ты что, забыл?

– Нет, – ответил Тима, хотя ничего он не помнил. Просто переспрашивать было неудобно, и, если честно, немного страшно. Вдруг она разозлится и будет рычать. Он развернулся и нагнулся, чтобы пробраться наружу, но его остановил медвежий голос, который снова стал более мягким:

– Подожди, тебе же холодно. Возьми мою шкуру, – и она запустила когти в шерсть на своей груди.

– Да нет, мне совсем не холодно.

– А я говорю, постой.

– Нет, нет! – Тима в ужасе уставился на эту картину, уже видя, как в темноте среди меха на груди поблескивают струйки крови, – мне не нужно, нет!

Он снова бросился бежать, его ноги, «недостаточно сформированные» по словам бабули, мамы, врача, кого там еще, мелькали среди серых стволов, среди совсем уже навалившейся темноты, и он даже не плакал. Кажется, волки были не так страшны, как кровь этой усталой, слабой, бесполезной Медведицы. «Норд-ост», «нарост», «насквозь», и почему он не спросил! Что теперь делать, куда теперь идти?

Тима оказался прямо перед ними. Шесть пар злобных глаз, сильные лапы, уверенная стойка. На какой-то момент Тима подумал, что хотел бы быть таким же, быть одним из них, и ничего не бояться. Вожак снова первым подал голос:

– О, смотри-ка, кто объявился. Ну ты и грязный. В дерьме валялся?

– Точно, в дерьме! – заржали остальные.

– Что, Медведица не помыла?

– Точно, возвращайся, скажи, чтоб искупала тебя!

– Да ей самой помыться не помешает, этой старой грязной…

У Тима перехватило горло. Он вспомнил когти, разрывающие шкуру на груди. Как он сейчас злился на нее, но как ему было ее жаль. Эта болезненная жалость перевесили остальные чувства, и он крикнул так уверенно, насколько мог:

– Заткнитесь, идиоты!

– Как ты нас назвал?… – вожак как будто ждал этого. Волки обошли Тиму кольцом, один из них подло сзади прыгнул ему на спину, схватил за футболку и потянул на землю. Тима упал, и теперь снизу вверх смотрел на оскаленные морды, склоненные над ним. Ему было стыдно, что он такой слабый, что не может прямо сейчас встать и разметать их. Но от этого сил не прибавлялось. Наоборот, он чувствовал, что волки в своем праве. Он всё-таки попытался пнуть ногой наглую морду проходящего мимо крупного самца, но попал вскользь по плечу, и волки только снова заржали.

– Ты тряпка, ну посмотри на себя. Тебя даже бить противно.

Тима вдруг охватила жалость к себе – наверное, самое неподходящее сейчас чувство. Он представил себя, брошенного всеми, маленького, без защиты, без любимой футболки, с ссадинами по всему телу. Хотелось звать Медведицу, но они и ее обидят, никто не сможет защитить его. Тима заплакал, и, видимо, на языке волков это был знак: «бейте меня». В лицо кто-то бросил горсть мокрой земли, удары и укусы посыпались один за одним.

Вдруг в воздухе четко раздались хлопки огромных крыльев. Невероятно большой филин мягко опустился на поляну, заслоняя своими крыльями маленького мальчика. Волки нехотя разбежались, а Тима свернулся калачиком под этими крыльями и плакал навзрыд, как будто он совсем-совсем маленький, не умеет «занять себя», не знает матерных слов, не понимает фразы «такая ситуация».

– Тише, тише, – успокаивал его Филин, – это не беда, не конец света. Не бойся, я тебе все расскажу, всему научу.

Спасибо тебе, добрый Филин. Значит, теперь все скоро закончится, и он вернется домой.

Филин перепрыгивал с дерева на дерево, кружил рядом с Тимой, который уже пришел в себя, хотя его еще и мучал невыносимый стыд. Правда, Филин болтал без умолку и отвлекал его от неприятных мыслей:

– Волки, они же такие, все это знают. Только стаей и могут охотится, да. Ходят по ночам, шумят на всю округу. По отдельности с каждым поговорить можно, вроде, не глупые. Мечты какие-то у них, цели. А как собьются в стаю – все про дерьмо да самок разговоры. Стая, одним словом. А вот ты не такой, сразу видно, да. Ты одинокий. Ну, в хорошем смысле. Самобытный что ли. Наверное, маме помогаешь, в школе хочешь быть отличником. Тебя волки к себе не возьмут. Тяжело тебе конечно придется, но может и выйдет из тебя чего-нибудь дельное.

– Хорошо, хорошо, Филин, я понял. Но скажи, пожалуйста, когда мы уже придем домой?

– Домой? – от удивления брови Филина поднялись еще выше, – а мне почем знать?

– Но ты же все знаешь, про меня, про волков.

– Да, но где здесь хоть слово про «домой»? – с этими словами Филин спикировал в кусты рядом с Тимом, а когда снова поднялся, в клюве его была пищащая мышь, которую он с тошнотворным усердием перемалывал своим хищным крючком, даже не удосужившись отвернуться.

– Так куда мы идем все это время? Куда ты меня ведешь? – в сердце Тима снова закрались страх и отчаяние.

– Веду? Да черт его знает, куда глаза глядят. Люблю, знаешь ли, поболтать с молодежью. Вы же теперь совсем другие, не то, что мы…

Тима устало остановился, закрыл лицо руками, тяжело выдохнул и уселся прямо на землю где стоял.

– Ну что, опять слезы? Знаешь, мне это уже надоело. Ну, бывай! – и Филин, расправив свои огромные крылья, улетел.

Не нужно было за ним идти! Ну почему он, Тима, такой глупый? С чего он решил, что Филин ему поможет, что он знает дорогу? Нельзя же верить любому, кто поступил с тобой по-доброму. Он побрел по пушистому мху, понимая, что такая влажная земля может быть только около болота. Он вспомнил книгу, которую читала ему мать, про страшную топь, где стоит шагнуть не туда, и ты уже не выберешься без помощи умелого человека. Ну и ладно, и пускай. Может, если он утонет, его наконец-то хоть кто-то пожалеет. Им будет стыдно, что они не проводили его – и дуре-Медведице, и Филину…

Ноги были уже по щиколотку в воде, когда из горла Тима вырвался тихий стон. На небольшой поляне он увидел множество разбросанных вещей, и каждая из них была ему знакома. Здесь была фигурка из желудей и пластилина. Диплом за победу в эстафете. Книга «Волшебник изумрудного города», которую ему читала мама. Тима вспомнил, как она заворачивала его после ванны и укладывала в теплую свежую постель, а потом ложилась рядом, обнимала и читала ему при свете торшера таким мягким голосом. Куда потом пропал этот голос? Вот его первые плавки, в которых он ходил в бассейн. Он так гордился ими, черные, а не цветные как у малышни. Рисунки, поделки, игрушки. А вот фигурка из конструктора, которую он когда-то собрал маме на День рождения. Она тогда была очень расстроена и даже не рассмотрела ее. А вот… У Тимы перехватило горло. Он же дома, в шкафу – пингвиненок Леля, его любимая игрушка, с которой он никак не мог расстаться. Он уже не укладывал Лелю с собой, но и не выкинул, не отдал. Леля жил на нижней полке его шкафа, был его стыдной тайной.

Тима поднял и прижал к себе пингвиненка, а потом сел с ним у дерева и стал листать книгу, разглядывая снова такие знакомые картинки. Его любимым персонажем всегда был Храбрый Лев. Да, Тима уже в детстве знал, чего ему не хватает. Расплакался при них, тряпка. А вдруг он снова их встретит? Что бы на его месте делал Храбрый Лев? Тима вдруг понял, что ищет источник вдохновения не в фильмах Марвел, не в любимых спортсменах, а в детской книжке. Совсем он не такой как все. Он маленький и слабый, и совсем не крутой. Такая ситуация.

Уходить с поляны хотелось меньше всего. Эта поляна казалась ему большей частью его, единственным родным местом. Но ведь, наверное, у всех есть такая поляна, и люди не сидят на ней всю жизнь. Даже у волков есть… Что они сделали, чтобы не возвращаться к ней? Порвали рисунки, оторвали головы своим игрушкам? Тима крепко взял страницу, на которой Храбрый Лев готовился кинуться на саблезубого тигра, и потянул, но потом остановился. Вместо этого он бережно закрыл книгу и положил у дерева. Сюда же в стопку он собрал рисунки и дипломы. Усадил роботов так, что они словно вели дружескую беседу. Отремонтировал подаренную матери фигурку и посадил в центр круга роботов. Все вещи, каждая мелочь были собраны под деревом. Так аккуратно даже в его комнате никогда не было. Потом он взял Лелю. Нет, не хотел он оставлять его здесь. Леля пойдет с ним, решено. Что скажут волки, когда увидят его с игрушкой? Да все равно, хуже уже не будет. Тима в последний раз окинул поляну взглядом, а затем развернулся и пошел обратно.

Он шел к Медведице, чтобы спросить, что такое норд-ост. Конечно, он помнит дорогу. А если и забудет, то снова найдет. Шел спокойно, не торопился, но и не медлил. Над лесом взошла луна, но холодно не было. Его не пугали шорохи в кустах, он уже очень долго боялся, и теперь его «боялка» сломалась. Он, побитый волками, плакса с пингвиненком в грязных руках, чего ему терять?

Он уже узнавал эти места, берлога должна была быть где-то рядом, и тут он услышал тупой лай. Волки столпились у входа в берлогу и по очереди кидали в нее камни. Из берлоги слышались сердитые, и вместе с тем жалобные и болезненные рыки. Бедная глупая Медведица! Если Филин прав, и волки сильны лишь стаей, то расправляться с ними надо поодиночке. Уж на одного-то у него сил точно хватит.

Тима не стал изображать из себя героя, как в фильмах. Поздно, никто не поверит. Он выбрал самый некрасивый и смешной прием – выбежал на поляну, и, пока стая не успела опомниться, схватил ближайшего волка за хвост. Он дернул сильно, насколько это было возможно. Было неприятно, мерзко рвать кому-то тело, сознательно делать больно, но выхода не было. Волк взвизгнул, растерялся, и Тима перехватил его за уши. Хрящи хрустели в руках, и теперь уже Тима боялся, что, наоборот, не сможет остановиться. Какой-то его части нравилось чувствовать, как больно и обидно волку, слышать скулящие звуки. Волки опомнились, вожак грязно выругался (наверное, эти слова надо добавить в копилку), и стая стала наступать. Тима отбросил потрепанного и поднял с земли камень.

– Ну, подходите, – заорал он глупым истеричным голосом, – мне плевать, хоть убейте потом, но первому я прям в морду кину, так, что у него, у него…

В детскую голову не приходили достаточно сильные слова, но это было и не нужно. Видимо, у него был такой сумасшедший взгляд, что этого оказалось достаточно.

– Мы за тобой вернемся, – объявил вожак, – а пока у нас дела поважнее есть.

Он сказал это «поважнее» таким тоном, что вся стая заухмылялась и закивала. Тиму уже охватил азарт, он вдруг почувствовал себя сильным и смелым, и вместо того, чтобы закончить ссору, выкрикнул вожаку:

– А чего потом-то? Давай сейчас, выходи раз на раз!

В этот момент кто-то обошел его сзади и подсек ноги прямо под коленки. Тима упал на спину, но на этот раз страх был не таким большим, и он не совсем растерялся. Он стал махать своим камнем и кричать, задел того, кто его уронил, а потом быстро вскочил на ноги. Но никого уже не было, стая ушла.

Тима хотел было спуститься к Медведице, но вдруг его осенило: дела поважнее! А ведь Белочка сидит на поляне совсем одна со своей глупой куклой. Он повернулся к темному логову: потратить пару минут и спросить? Ему представилось, как волки окружают глупую девчонку в красном платьице. Она только думает, что что-то знает, а на самом деле ничегошеньки она не понимает. Никакая она не лисичка.

Тима побежал по памяти к поляне, и вдруг почувствовал, что бежать уже гораздо легче. Конечно, столько сегодня тренировался! Но нет, дело было не только в этом. Он вдруг понял, что бежит на четырех лапах, а сквозь царапанную-перецарапанную кожу пробивается жесткая бурая шерсть. Он бежал, рассекая воздух, и уже не чувствовал, как его цепляют ветки или как ноги царапают шишки. Он влетел на поляну, где в окружении зверей сидела напуганная девочка и обнимала куклу.

– Отойдите от нее, не смейте обижать!

Все уставились на Тиму, нет, уже не на Тиму. На Медвежонка, не крупного, не такого сильного, какой ему когда-то представлялась Большая Медведица, но все-таки на Медвежонка. Волки не торопились пасовать.

– Что у тебя за базар-то, говоришь, как ссаный детеныш.

Но Тима всем своим телом чувствовал толстую шерсть, чувствовал свою силу. Ему больше даже не надо было громко кричать, он низко спокойно прорычал:

– Алё, мне семь. Конечно, я детеныш. Смотри, это Леля, мой пингвиненок. – непонятно откуда в складках шерсти нашелся потрепанный комок голубого меха с желтым шарфиком и глазами-пуговками, – Я по крайней мере не стесняюсь, мне всё равно, что вы там думаете. И я не ссаный. Это вы сами ссаные, вот.

Вожак молчал, и было понятно, что он растерялся, что авторитет его уже не тот, что был. Другой волк решил занять пошатнувшийся трон и сделал было шаг вперед. Тима вышел в центр, закрывая собой Белочку, и низко зарычал:

– А теперь мы уходим, понятно? Это ваш лес, вы можете делать в нем все, что хотите, но нас не вздумайте тронуть, и к Медведице не подходите. Иначе… иначе укушу.

Он взял за руку девочку уже своей обычной мальчишеской рукой и повел прочь. Волки смотрели вслед с какой-то растерянной тоской.

Они шли вдоль по оврагу туда, где должен быть родник.

– А нам стоит туда идти? – спрашивала Белочка.

– Конечно, стоит.

– А что там?

– Там? Родители, если тебе с ними хорошо. Там фильмы, интересные, смешные и страшные. Там кафе, где можно оставить немного мелочи, чтобы официант купил себе чай. Там школа…

– Школа – это сложно?

– Вообще-то да. Но если все делать правильно, то даже весело.

– А потом? Я стану лисичкой?

– Если захочешь, станешь кем угодно. Но мне белочки больше нравятся, если честно.

– Тогда я пойду туда. Ну, увидимся в школе! – она улыбнулась и легко вскарабкалась по оврагу вверх.

Тима вышел к роднику. Здесь был вечер, и всё было приятно – и холодок, и как вода журчит в роднике. У лестницы всё еще стояла женщина со своими баллонами, но, казалось, она не узнает Тиму.

– Сынок, помоги донести воду. Я ведь одинокая, мне некому помочь…

– Извините, но мне в другую сторону.