Читать книгу Картонные стены - Полина Елизарова - Страница 17

– Валер, что молчишь, рассказывай…

Небольшой столик в гостевой хибаре был давно накрыт для завтрака: яичница в сковородке под крышкой, кофе во френч-прессе и квадратные, из долго хранящегося и невкусного хлеба бутерброды с сыром.

Продукты, ворох разномастной посуды, гель для душа и даже шампунь с кондиционером для волос час назад милостиво доставила сюда распоряжайка в большой плетеной корзине.

Проснулся Валерий Павлович снова поздно, около десяти.

Накануне Варвара Сергеевна, простившись с Жанной в летней курилке, решила больше не возвращаться в большой дом, безошибочно почувствовав, что в мужской беседе один на один, да еще подвыпив, Андрей, возможно, скажет Валерию Павловичу то, что не скажет в ее и Жаннином присутствии.

Приняв перед сном целых две таблетки «Новопассита» и не став дожидаться доктора, она, чувствуя только пустую усталость, моментально заснула.

Снилась всякая жутковатая бессмыслица: что Алину отравили Жанка с Андреем и закопали где-то в саду, но она воскресла и выбралась из ямы, а потом исчезла за калиткой в густом сизом тумане. Еще снилась белесая Галина, жена убитого в мае прошлого года кубинца, – их провальное дело с полковником Никитиным: убийцу за год так и не нашли, а Галина сначала сошла с ума, а всего через полгода (если фейсбук не врет) стала помощником руководителя крупной логистической компании.

Варвара Сергеевна допивала уже вторую чашку кофе. Встала она в восемь и к этому часу успела многое: принять душ, сделать легкую зарядку, прогуляться по участку, коротко переговорить с заметно оттаявшей после вчерашних бесед распоряжайкой, увидеть издали бригаду рабочих, сегодня трудившихся на фасаде, ублажить и покормить скандально требовавшего ее внимания Пресли и приготовить завтрак.

Наскоро ополоснув лицо под кухонным краном, доктор присел за стол. Выглядел он странно, так, будто его тоже мучили дурные сны, но он все еще не мог отпустить их, прогнать обратно в то зыбкое, но цепкое эмоциональное пространство, из которого они берутся.

Безо всякого аппетита пожевав бутерброд и съев немного яичницы, Валерий Павлович наконец заговорил:

– Варь, если хочешь, мы сегодня же отсюда уедем… – В голосе сквозила несвойственная ему неуверенность.

– Так, Валерий Павлович… Признайся честно, у тебя похмелье?

Доктор неопределенно мотнул головой. По всему было видно, что беспокоит его не только с непривычки гудевшая голова, а что-то еще, существенное, такое, что сложно выразить в простых словах. И это его мучило.

– Как там Пресли? Не нравится ему здесь?

– Привыкает. Носится по участку, охотится за птичками… Валер, приехать сюда была твоя инициатива… Если что-то поменялось, будь любезен, говори прямо. А то я и в самом деле ощущаю себя так, будто квест какой прохожу. Найдите девушку, не знаем, где, не знаем, как, не знаем, зачем.

Валерий Павлович с силой потер виски.

– Да прямо, боюсь, не получится…

– В смысле?

– Варь… Тебе когда-нибудь доводилось неожиданно встречать людей из прошлого?

– Не так уж редко, – кивнула Самоварова. – Но прошлое прошлому рознь. Я своих бывших подследственных встречала в автобусе, в метро, один раз, представь, в музее! Но узнали меня только раз, да и то это была невиновная женщина, которую вскоре отпустили. Люди, в том числе преступившие черту, в жизни совсем не такие, как в кино, где какой-нибудь разобиженный жулик, отмотавший пятерку в колонии, только и думает, как отомстить тем, кто его засадил. Это просто люди… И они стараются стереть из своей памяти негатив.

– Нет, Варь, я имел в виду людей из ближнего круга. Из того общего прошлого, где вас связывали добрые воспоминания.

Варвара Сергеевна задумалась.

Единственным существенным для нее человеком из прошлого был полковник Никитин, бывший начальник и бывший любовник.

Но глубоко личные, то нестерпимо ранящие, то заряжавшие энергией отношения она прервала с ним задолго до того, как они расстались буквально. К счастью, обоим хватило душевных сил остаться добрыми друзьями. Никитина она не видела чуть больше года. Но разве для прошлого это срок?

Сейчас она любила Валеру. С ним было спокойно, хотя и щекотно от взаимных колкостей и пикировок, уютно в постели и обременительно в быту – слишком правильными были его десятилетиями складывавшиеся холостяцкие привычки, в противовес ее привычкам, таким же холостяцким, но неправильным.

– Варь… Ты, я смотрю, о чем-то серьезно задумалась, а я всего лишь хотел сказать, что… Не тот это Андрюха, которого я помнил и любил!

– Конечно не тот, сколько лет не виделись! Вырос давно твой мальчик.

– Нет, дело не в этом. Оболочка меняется, но сущность у некоторых остается прежней. Нет-нет, я понимаю, виной всему образы, которые продолжают жить в нас и зачастую давно не соответствуют реальности. Но раньше в нем будто зернышко какое проклевывалось. И я, глядючи на него, думал: вырасти из зернышка деревце, это деревце мир способно изменить! Не весь мир, конечно, а его собственный.

– В юности почти все мы оптимисты и максималисты, разве нет?

– Совершенно верно. Но я не об этом.

– Тогда я тебя не понимаю.

– Я и сам не могу понять… Но тот, с кем я пил вчера до двух ночи, уже без зернышка.

– С тяжелым камушком?

– Даже без камушка.

– Тогда что там?

– В том-то и дело: не нашел я ничего. Ни любви, ни ненависти. Одна глухая стена из стереотипов да собственного эгоизма.

– Печально.

– Его эго, конечно, встревожено и напугано не на шутку. Но только эго… Варь, я не почувствовал в нем ни одной понятной мне эмоции по отношению к пропавшей жене. Одни определения.

– Какие?

– Если выкинуть лишние слова – в остатке получится только горечь от когда-то сделанного выбора. Он ни разу не сказал так прямо, но именно это сквозило в его скупых рассказах об их жизни… Помнится, лет десять назад сын показывал мне фотку Андрея с Алиной, которую Андрюха прислал ему на почту. В самых восторженных, бьющих через край жизнью словах сын говорил мне, что «Веснушкин», так мы еще с детства называли Андрюху, наконец остепенится, потому что нашел себе офигенную девушку. Сын никогда бы не смог придумать за друга такие эмоции, он ретранслировал то, что почувствовал в нем сам… С тех пор я о молодых почти ничего не слышал. Если и спрашивал Лешку между делом, тот отвечал, что у Андрюхи все ок, живут, должно быть, счастливо. Родился сын, и Андрей, как это чаще всего случается у людей семейных, стал от нас отдаляться, к тому же расстояния – я уже говорил, что больше десяти лет назад он переехал в Москву. Дела житейские, карьера, быт – в общем, обычная история. А вчера… я услышал лишь перечисление фактов, почувствовал лишь раздражение и страх неизвестности.

– За годы службы в органах мне чаще приходилось сталкиваться с обратным: людей переполняли эмоции, которые искажали факты. Находясь во власти гнева, боли люди путаются даже в простых вещах, они, например, не в состоянии оценить размеры предметов или дальность расстояния.

– Больные – тоже… Но, знаешь, он даже внешность ее описал как судмедэксперт: рост, вес, размер груди и бедер.

– Погоди… Вероятно, он так защищается. Тебе должно быть хорошо известно, что проявление шока всегда сугубо индивидуально.

– От меня-то зачем защищаться? Сам позвал… И сыну не раз повторил, что надеется разобраться в ситуации без огласки, не прибегая к помощи официальных инстанций…

– Что он успел предпринять?

– Как мы и предполагали, пробил через знакомых больницы и морги. Там, слава богу, ничего.

– Документы у нее при себе были?

– Только паспорт. Бумажника в доме нет, но водительское, которое носила в бумажнике, она почему-то вынула, оставила на столе. Ее машина, как ты знаешь, в гараже. Загранпаспорт тоже остался дома.

– Вообще-то обычный паспорт всегда берут с собой, особенно если уходят без водительского. Типа, на всякий случай.

– А если… если допустить, что она не хотела уходить?

Валерий Павлович наконец сказал это вслух.

И вопрос этот, не требовавший дальнейших уточнений, упал в пространство и завис такой же глухой тяжестью, какой успел насквозь пропитаться большой дом.

К концу завтрака доктор стал еще более понурым.

Он словно ждал именно от Варвары Сергеевны, ради которой, как он прекрасно понимал, его сюда и зазвали, какого-то импульса, который бы помог принять решение: сегодня же уехать или остаться.

Но Самоварова, тяжело задумавшись, молчала. Потом все так же молча встала и принялась прибирать со стола. Не желая изучать кнопки на посудомойке, принялась машинально мыть посуду.

Во время разговора она ощущала себя так, словно в далеком диком лесу при свете синюшной, в венозных прожилках луны, ловила огромных ночных бабочек, и одна из них, неожиданно залетев в сачок, поймалась сама.

Варвара Сергеевна почувствовала необъяснимую, тошнотворную горечь. И еще страх.

Только это были не ее ощущения.

Она точно знала: то были ощущения пропавшей.

– Давай горячку пороть не будем. Мне, поди, не двадцать, чтобы, не успев распаковать вещи, подхватываться и бросаться на вокзал, – вытирая руки о кухонное, доставленное распоряжайкой полотенце, предложила Самоварова.

– Давай, – не слишком уверенно согласился Валерий Павлович. – К вечеру Андрей обещал подготовить для нас подробную справку о жене.

Сегодня этот Андрей не нравился Самоваровой так же, как и вчера, а Жанна, если и вызывала какие-то чувства, то лишь легкую жалость.

Но что-то внутри нее упрямо подсказывало: уехать они успеют, а пока, хотя бы сегодня-завтра, лучше остаться.