Читать книгу Картонные стены - Полина Елизарова - Страница 19

– Михалыч, у вас перекур-то намечается?

Восседавшая на лавке Жанка, демонстрируя неожиданную гибкость полноватого, только на первый взгляд потерявшего форму тела, высоко и соблазнительно закинула ногу на ногу. Она была в ярко-зеленых лосинах, выставлявших напоказ все ее сочные прелести, само собой, курила, а на бригаду рабочих смотрела взглядом мультяшной, в нарядных бусах наседки, которую мамаша из соседнего загона попросила присмотреть за своими цыплятами. Варвара Сергеевна сдержанно улыбалась плоским, но бойким шуткам, которыми вот уже битых полчаса время от времени перебрасывались с Жанкой рабочие.

Распоряжайка, как накануне выяснила Самоварова, была южанкой, родом из Ростова-на-Дону.

Еще не барыня, уже не девка (все-таки в ее распоряжении отдельная комната большого дома), не совсем хозяйка, но и не обслуга, не юная дурочка, но далеко не старуха, Жанна бесспорно бередила не только мысли, но и плоть одичавших в мужском коллективе рабочих.

В ее же явно завышенном внимании прослеживался интерес к кому-то конкретному. Интерес совсем не такой, как к прорабу Ливрееву, – грузный, суетливый, с невысказанными претензиями и зудящей надеждой. Здесь скорее чисто бабское пустое кокетство: без смысла и цели, стервозное, но в своем роде очаровательное.

Варвара Сергеевна, следя глазами за стремительно перемещавшимся по участку Пресли, выжидала удобного момента для знакомства с бригадой. Валерий Павлович, все в том же дурном состоянии духа, остался в домике, сославшись на то, что ему нужно готовить какой-то доклад.

Наконец Михалыч, который с первого взгляда распознавался старшим в этой группе, гаркнул и сделал некий жест рукой, отмашку к перекуру.

Маленький кривоногий рабочий слез со строительных лесов, а сам Михалыч и еще один, молодой тощий парень, оторвались от своей работы – укладки камня на отмостку.

С любопытством покосившись в сторону летней курилки, где сидели Самоварова с Жанной, они развернулись и направились в сторону недостроенной террасы.

– Ребят! У нас вообще-то гостья! Неплохо бы подойти и поздороваться, – начальственным тоном закричала им в спины распоряжайка.

Михалыч остановился и, что-то прикинув про себя, не слишком охотно двинулся на зов. Двое других поплелись следом.

– Добрый день! – Самоварова привстала с лавочки.

– Варвара Сергеевна, да вы сидите, сидите! – тут же вставила свои «три копейки» Жанка и, как драгоценную тетушку, любовно погладила по руке, этим жестом словно усаживая ее обратно.

– Да насиделась уже, аж ноги затекли, – и Самоварова с улыбкой обвела глазами мужчин, в растерянности застывших у столика. – Давайте знакомиться, – обратилась она к ним.

– Иван Михалыч.

– Николай.

– Иван.

Последний, маленький и кривоногий, тот, что стоял на лесах, произнес свое имя тихо и скомканно, а затем быстро отошел за спины товарищей – вроде бы его тут и нет.

– Варвара Сергеевна – наша гостья… – с пафосом начала было Жанна, но вдруг осеклась и замолчала, не зная, как надлежит представить необычную гостью простому люду.

– Мы уже поняли, – с легкой усмешкой хмыкнул бригадир. – Добро пожаловать!

Усмешка, как поняла Самоварова, предназначалась распоряжайке.

– Ну че встали как неродные, курите, раз перекур! – И Жанка уселась обратно на лавку.

– Жанна Борисовна, мы уж лучше где привыкли, – подал голос молодой (Колян, как звали его товарищи) и махнул рукой в сторону террасы. – Там у нас и чайничек, и сигаретки.

Распоряжайка пожала плечами и взглянула на гостью – та ни на чем не настаивала.

Когда рабочие гуськом двинулись в сторону террасы, Жанна с едкой иронией бросила им вслед:

– Лучше им там… Ничего-ничего, прикрою я скоро эту лавочку! Терраса хозяйская, у Алинки на нее большие планы были, а эти все никак ее не доделают: типа некогда, типа в последнюю очередь. Распустила их Алинка! Где это видано, чтобы работяги, при живущих в доме хозяевах, чаи в принадлежащем им помещении гоняли!

– Вероятно, больше негде, – предположила Варвара Сергеевна.

«Ее бесит, что кто-то из этих трех отказался ей подыгрывать», – поняла она.

В этой короткой дурацкой сценке строители в грязной одежде выказали куда больше такта, чем претендующая на роль хозяйки распоряжайка.

– Что значит – негде? Шли бы в свой вагончик!

– А где он, кстати? – поинтересовалась Самоварова.

– А… В начале поселка бытовка стоит. Управляющий пока разрешает на ничейной территории, у леса, ставить бытовки для рабочих. А Алинка, представляете, им столы здесь по праздникам накрывала! – И Жанна раздраженно постучала наманикюренным пальчиком о чугунный стол.

– И Андрей это одобрял?

– Пф… Он же дома почти не бывает! Нет, эти посиделки проходили в его отсутствие.

– И для чего она это делала?

– Откуда я знаю? – пожала плечами Жанна. – По доброте души, имхо…

– Но вы ведь принимали в этом участие?

– Я?! А мне не надо ходить к народу. Я и есть народ! – театрально воскликнула Жанка и картинно насупилась.

«То ли она в детстве в школьном театре переиграла, то ли действительно считает, что так жеманно и неестественно должна вести себя хозяйка большого дома…»

– Но если вы отождествляете себя с народом, отчего ж вы с ним так разговариваете?

– Что вы имеете в виду? – вскинула свои густые черные брови распоряжайка.

– Я имею в виду, что вы не представили им меня, не сказали, кто я и зачем я здесь, – устало вздохнула Самоварова. Этот местечковый цирк стал уже надоедать. Видимо, прав Валерий Павлович: поездка сюда была ошибкой, и делать им здесь совершенно нечего. Только вот очень жаль хрупкую, с большими грустными глазами Алину. Варваре Сергеевне вспомнился портрет на стене и вдруг дико захотелось увидеть его вновь, в оригинале, а не на фото в своем айфоне.

– Я бы хотела сегодня же переговорить с вашими рабочими об Алине, – безучастным тоном продолжила Самоварова. – А вечером Андрей принесет… – с трудом подобрала она формулировку, – официальную историю своей жены.

– А моим словам вы, значит, не доверяете! – обильно накрашенное лицо Жанны, кажется, демонстрировало теперь обиду.

– Мне нечему пока доверять, – спокойно парировала Самоварова. – Вы дали мне очень мало информации.

Вчера распоряжайка сунула ей в руки записанный на клочке бумаги пароль от вайфая, который, с ее слов, она с трудом отыскала в большом доме, и после утреннего разговора с Валерием Павловичем Самоварова наконец подключила мобильный к высокоскоростному местному инету (билайновский в этой зоне постоянно зависал) и тут же глянула расписание ближайших «Сапсанов».

Будто считав, о чем она думает, Жанна в своей обычной манере резко сменила тон и, перестав выделываться, глубоко вздохнула:

– Варвара Сергеевна, миленькая вы моя, – заговорила она и впрямь как с любимой тетушкой, хватая Самоварову за плечо. В ее голосе сквозил неподдельный испуг:

– Мы же с вами хотим одного и того же… чтобы она нашлась. Вы спрашивайте, а я отвечу, если смогу. Просто Алинка действительно такая… Словно одна ее часть существует здесь и сейчас, а другая – в каком-то ином мире. При этом она, в отличие от меня и своего мужа, собранна и уравновешенна. Часто, при смене погоды, ее беспокоили скачки давления, в эти дни она могла подолгу лежать у себя. Но даже в такие моменты – а ведь от этого чертового давления каждый второй в этом сраном климате страдает! – мне казалось, что она врет…

– Она только здесь такая стала? – решив пока не отступать от выбранной тактики, равнодушно уточнила Самоварова.

– Нет. Я замечала и раньше.

– Раньше – это до Андрея?

– Да. Какое-то время мы вместе снимали квартиру. Но в последние дни в Алине появилось то, чего раньше в помине не было.

– И что же?

– Высокомерие! – не скрывая засевшей в ней обиды, взвизгнула Жанка. – Я вам говорила, она со мной в молчанку играла с вечера пятницы, а в воскресенье вообще меня послала!

– Погодите… Возможно, то, что вы приняли за высомерие, было связано с внутренней напряженной работой мысли.

Самоваровой необходимо было перво-наперво узнать подробную биографию пропавшей, а не опускаться до бабьих разборок из-за пропавших заколок и прочего житейского вздора.

– Когда вы снимали квартиру?

– Да какая разница! Пять лет мы вместе прожили, целых пять лет… А потом появился он, и мне пришлось съехать.

– Об этом позже. Как вы с ней жили?

– Хорошо, – Жанна теребила длинную веревочку-завязку от капюшона своего черного худи. – Случалось, у нас даже любовники были общие.

– Одномоментно?

– Конечно, нет! – глухо хохотнула распоряжайка. – Но… вы же понимаете, две молодые симпатичные девушки в большом и жадном городе… В тот период нам приходилось выживать. Это были мужчины ради…

Она явно не могла подобрать подходящий, по ее мнению, для ушей Самоваровой эвфемизм. Конец веревки уже дошел до колен, и она безжалостно за него дернула.

– Денег? – подсказала Варвара Сергеевна.

– Не совсем… Вы только не подумайте, проституцией мы не занимались! Ради поддержки, иногда просто ради фана.

От Валерия Павловича, который часто общался с сыном, Варвара Сергеевна переняла кучу молодежных словечек, и ей это нравилось.

Но слово «фан» ей прежде не встречалось.

– Не совсем понимаю, что это.

– Фан? Это молодость. А молодости свойственно особо не париться.

– И в этом ее преимущество.

Веревка вылезла из капюшона и оказалась в руках распоряжайки. С мольбой во взгляде Жанка покосилась на собеседницу.

И Самоварова ей подыграла:

– Представьте, я тоже была молода, а опрометчивые поступки совершаю и по сей день, – с иронией произнесла она. – Расслабьтесь, Жанна, не в моих правилах осуждать людей. Меня пригласили сюда, чтобы помочь, а не разоблачать ваше общее прошлое.

– Но вы же сажали людей в тюрьму?! – как будто внезапно опомнилась распоряжайка.

– Не я сажала, суд. Но вовсе не за фан.

– А за что?

– За нарушения закона, перечисленные в уголовном кодексе Российской Федерации.

– Ясно… А вы совсем не похожи на следователя. Я бы подумала, что вы из творческой интеллигенции – какой-нибудь ответственный редактор, решающий судьбы рукописей.

– В каком-то смысле мы все решаем чьи-то судьбы. А что касаемо меня, то я уже давно не следователь, а расследователь. – И Варвара Сергеевна улыбнулась своей коронной рассеянно-задумчивой улыбкой. – А сейчас вот пытаюсь писать роман.

– Вы очень интересный человек, – после паузы продолжила Жанна. Теперь она явно старалась подольститься, закрепиться в снова пойманной тональности общения. – Кстати, может, по кофейку, для связки слов в предложении? А еще лучше – по коньячку?

– Для коньяка рановато, а от кофе не откажусь.

– Тогда пойдемте в дом!

– Но у меня тоже кофе есть, а сегодня, благодаря вам, есть уже и чашки.

– Там ваш Валерий Павлович, и я ему явно не нравлюсь. Не обижайтесь, но у он у вас больно заумный. Ни слова, как говорится, в простоте… Мне сложно с такими людьми.

– Глупости. Хотя, как скажете, можно и в большой дом.

Этого Самоварова и хотела.

Жанна повела ее через террасу, на которой рабочие, допивая кофе, что-то негромко обсуждали.

На сей раз даже не взглянув в их сторону, распоряжайка приоткрыла дверь.

Отуда-то из глубины, видимо, со стороны центрального входа, послышался разговор.

– Я буду ждать маму здесь! – раздался тоненький упрямый голосок.

Ему что-то совсем тихо, так, что было не разобрать, отвечали.

– Нет! Я хочу здесь! Я не хочу наверх!

Жанна замешкалась на пороге.

– Что-то мало они сегодня погуляли, – оправдывающимся голосом обратилась она к Самоваровой, но лицо ее при этом потемнело.

По мере приближения вошедших голос мальчика становился все громче и истеричнее:

– Я тебя ненавижу! Я хочу ждать маму здесь!

И тут за спинами Варвары Сергеевны и Жанны, застывших у открытой двери на террасе, послышался жуткий грохот.

Маленький кривоногий дядя Ваня лежал на бетонном полу, похожий на пойманного в банку паука, и бился в конвульсиях. Лицо его исказила судорога, изо рта шла пена.

Михалыч схватил со стола ложку и ловкими опытными руками разжал товарищу маленький, неестественно красный рот.