Читать книгу Потерянная Афродита - Полина Ма - Страница 5

Так и живу среди крыс и инопланетян. Кроме Саквояжа появился студент-музыкант, единственная приличная находка с сайта знакомств. Я убавила, а он прибавил себе пять лет и мы встретились. Он был высок, строен, мил и воспитан, учился на дирижёра и пел в церковном хоре мужского монастыря. Будущий Дирижёр заходил ко мне иногда, всегда приносил красную розу и спрашивал, что мне купить. Я просила принести детское фруктовое пюре. Такие вопросы умиляли меня, Саквояж всегда приходил с одним пенисом.

На свидание к нему я ходила без трусов. Есть в этом что-то беззаботное. Только рядом с Саквояжем я ощущала себя божественно красивой, шествуя с ним за руку по вечерней Москве в развевающемся атласном платье телесного цвета. Благодаря его любовным истязаниям, сама стала истязательницей. Эпиляторша, огромная тётка за пятьдесят, в роговых очках и белом халате, вела меня к себе. Мы шли долго, сначала по широкому светлому коридору, потом по узкому тёмному. Уставившись на её макушку с накрученным на ней пучком и широкую, почти мужскую спину, я думала, что она точь-в-точь мой классный руководитель, редкостная сука. По-моему ненавидеть человека только за то, что он молодой – это низко и не достойно учителя. Чего хочет добиться взрослый человек, снижая подростку оценку за отсутствие школьного фартука или поливая его при всём классе водой из бутылки? Она ждала уважения, ко всему прочему она была еще и тупой.

Когда мы подошли к лестнице и спустились вниз, я дико ненавидела эту тётку. Увидев кресло, похожее на гинекологическое, на которое мне было предложено лечь, и услышав щелчок дверного замка, передо мной из недр памяти возникли тётки-гинекологи, настоящие садистки. Одна такая, перед осмотром зачем-то сказала снять всю одежду. Мне было четырнадцать, и я до сих пор помню какое это ужасное чувство – стоять голой при ярком солнечном свете, когда тебя осматривают с ног до головы, словно ты корова на базаре. После унизительного стоячего осмотра она положила меня на кресло и, увидев, что я была с мужчиной, сжала рот и засунула в меня огромное зеркало с такой силой, что я закричала. Не обращая на это внимания и с наслаждением приговаривая: «Что кричишь? Не нравится? С мужиком-то хорошо было?» погрузила мне в живот руку в перчатке и перевернула там все вверх дном. С тех пор я уверена, женщины – ужасные существа. Не только гинекологи, все женщины. Женщины гораздо хуже мужчин, так как в них совсем нет сострадания. Они злые и любят унижать тех, кто не может им ответить. Химичка говорила, что мы все дебилы. Классная руководительница за то, что я была выше всех ростом, смотрела ей прямо в глаза и не боялась говорить своё мнение, назвала меня главаре м банды, расписавшей плохими словами ее подъезд. Первое место в это рейтинге занимала врач комиссии по преждевременным родам, куда меня отправили, чтобы я не смела рожать. Она настаивала на выскребании и ей, представительнице самой гуманной профессии, было не стыдно говорить мне в лицо: «Возможно ты останешься бесплодной, но так тебе и надо, будешь знать в следующий раз». Другой врач, мужчина, старался меня поддержать и даже предполагал, что можно оставить ребенка. Мужчины добрее. Это была унизительная процедура, в результате которой мне было выдано разрешение на прерывание четырехмесячной беременности. Выйдя на улицу, мы с мамой заплакали, потом стояли, обнявшись несколько минут и выбросили это долбаное разрешение.

Я разделась и легла. Мне казалось, что в этой тётке сошлись воедино все эти неудовлетворенные злые суки. Их время прошло, и теперь они хватаются за любую тоненькую соломинку в надежде получить то, чего у них никогда не было. Эта мысль жутко возбудила меня. Я подумала: «А что, если эта овца высосет мою матку? Я унижу её насколько это возможно, пусть доставляет мне удовольствие. Это моя месть!»

В этот момент она приблизилась и дотронулась до меня. Я была на взводе, а в таком состоянии от меня не уходил никто и никогда. Тётка была не исключением, она это почуяла и, будто того требовала процедура, со знанием дела стала внимательно меня рассматривать, практически уткнувшись в меня носом, а потом её палец случайно соскользнул внутрь. Я ойкнула для приличия, а она заглядывала в меня то правым, то левым глазом, и напоминала состарившуюся девочку, которой показали сверкающий калейдоскоп. От ее любования и бурлившей во мне мести, я была готова на все. После посещения этого кабинета во мне была абсолютная пустота. Вакуум. Мне захотелось выйти на Красную площадь и показать себя всему миру. Голова и все пространство под кожей были совершенно пусты.

Саквояж мучил меня, а я мучила Юлю. Я звонила и писала ей. Я завалила её письмами и звонками. Она была единственным человеком, кто мог хоть как-то облегчить мое состояние. Я просила, я умоляла её ответить. Я даже обращалась к ней в стиле восемнадцатого века: «Дорогая, Юля! Очень прошу тебя ответить, если конечно ты можешь читать длинные письма». Это была не издёвка. Без неё я не знала, как мне жить дальше.

Этот кошмар продолжался даже во сне. Каждую ночь меня сжимают чьи-то руки. Я вырываюсь, но у меня не получается, кто-то неизвестный и невидимый крепко держит меня. Я бьюсь в оргиастических судорогах, а он не выпускает и шепчет в ухо: «Ш-ш-ш-ш-ш… Тише-е-е-е-е…». В диком ужасе и холодном поту я просыпаюсь и дни, не имеющие никакого значения проносятся мимо. Положив голову на подушку, тоска о подруге вновь охватывает всё моё существо, я вижу ее светлые шёлковые волосы, уложенные в сложную прическу, на которую льется мягкий лунный свет. В восхищении скольжу взглядом по хитросплетению множества прядей, косичек и руликов, блестящих серебром. Вдруг одна прядка выпала и сверкнула золотом. Юля повернулась, и мне стало страшно. На ней было чужое лицо.

И этим лицом стала другая Каратистка с чёрным поясом. Я чувствовала людей, излучающих карате, как недоступную высоту владения собой, которую мне бессознательно хотелось покорить. Как физическую силу, вызывающую тревогу и оцепенение, которой напротив хотелось покориться. Став их половинкой, приобретало форму моё мягкое туманное сознание. Оно их тоже влекло, как нечто непонятное, рождающее неведомые чувства и поэтому манящее. Она говорила, что влюблена в мою личность. В таком признании, было что-то бестелесное, холодное, почти неживое. Влюблена не в меня, не в тело, хотя бесконечное множество раз, сидя за рулем, она отвлекалась от дороги, смотря на мои руки, а потом говорила, наконец, что у меня красивые маленькие руки и нежная кожа ребёнка. Произнесенные вслух слова успокаивали её, и дальше она вела спокойно. А я пыталась понять, что это значит – влюбиться в личность, и какой её частью она очарована, потому что многое во мне её злило, что она не пыталась скрывать. Она решила, что я нуждаюсь в серьезной опеке. Так оно и было. Наши отношения, почти семейные, стали смесью наслаждения и истязания. Она как бы стала моим отцом, я её жутко боялась. Это и есть любовь. Страх.

В ее голове сидел идеальный образ меня и, отклонение от него хоть на градус превращало ее в фурию: «Ты почему так кривишь рот? Твоя куртка линяет, мне надоело чистить машину! Ты совратила бедного маленького музыканта! У тебя болит нога? Ты ее потянула, когда трахалась!»

Но даже в этих мучениях есть смысл. Зайдя в мою квартиру, она спросила, почему у меня такая плохая кровать? Я не знала, что ответить, потому что это была вообще не кровать, а место моего беспорядочного наслаждения. Но я впервые задумалась, почему я так не люблю себя? Ведь я спокойно могу купить себе хорошую кровать и даже переехать в другой дом без крыс и инопланетян. Она настояла на покупке, и мы это сделали. С тех пор место моих удовольствий обрело роскошное дубовое основание, обтянутое светлой кожей, а Каратистка №2 как бы получила меня в личную собственность. Моя личность стала уже не моя, а её. Она указывала, что делать, катала на машине и покупала мороженое. А я не могла без нее и шагу ступить, так как очень боялась даже во сне. Я лежу на спине, вдавленная в пол ее тяжёлым телом и чувствую на своем животе её гигантский каменный член. Это чудовище простирается от лобка до самых грудей. Мне страшно и больно, как в кабинете у гинеколога, я догадываюсь, что сейчас будет.

Из приятных новостей. От неё я узнала, что во время отпуска люди отдыхают, забрасывают дела и уезжают в другие страны или другие города, там где горы, вода и песок. Было так странно осознать, что в тридцать три года я никогда не ездила в отпуск и ни разу не видела моря. В нашей семье в это время было принято делать ремонт, глобально и везде. Раз в год обдирались обои, клеились другие, красились окна и полы. В квартире царил хаос, отец без конца орал на мать, что она тупая дура и всё делает неправильно.

В конце лета мы вернулись из Барселоны. Там мне снилось, что мы летим на самолете. Он был деревянный, а мы сидели на крыле, сметая звезды волосами и оставляя млечный путь.

В самолетах и поездах я возбуждаюсь. Так было по пути в Испанию. Это очень нравилось моей подруге, но никак не укладывались в её голове, чётко расчерченной на квадраты. Испания возбуждала меня, будто я была мужчиной, а Барселона – девушкой, которая со всеми спала. Куда бы я ни зашла, в парк, кафе, музей, везде находила наслаждение. Если бы Каратистка была Уранисткой, она могла бы не мучиться, занимаясь моим словесным воспитанием, а просто хорошенько отделала меня своим каменным членом. И тогда все пошло бы по-другому, но она была закоренелой Сатурнианкой.

Саквояж не приехал меня встречать и в аэропорту у меня случился нервный срыв, от которого подруга пришла в недоумение и пристыдила меня. Взрослой женщине не пристало плакать на людях по такой ерунде. Но была ли я взрослой, не смотря на свои тридцать с хвостиком? Я рыдала вовсе не от его отсутствия, это было знакомое ощущение, просто в мою голову первый раз закралась мысль, что ему на меня наплевать. В Москве всё пошло по-прежнему. Мне снится моя комната, моя кровать, моё спящее на ней тело. Я просыпаюсь во сне, подношу к носу одеяло и чувствую запах мочи. Потом прыгаю в воду. Плыву в лодке бурном потоке мутной воды. Муть накрывает меня с головой, я ищу берег и выхожу на сушу. Оказавшись у подножия горы, поднимаюсь по лестнице вверх, потом иду куда-то, разговариваю с встречающимися людьми, спрашиваю, на чьей лодке я плыла. Понимаю, что плавать – это не моё. Смотрю в небо. Какие-то люди летят на параплане. Это семья – мужчина, женщина и трое детей сопротивляются ветру, который колышет их одежды. Руки привязаны к частям параплана. Кажется, если один из них отпустит свою деталь, то всё разрушится. Светит солнце, дует ветер, параплан летит где-то внизу. Я смотрю на него с немыслимой вышины и вижу, как они счастливы.

Первый месяц нового года. Вот о чем я мечтаю: купить очередной деловой костюм, кресло для занятий сексом – упругое и без подлокотников, выйти замуж, сделать еще одну обнаженную фотосессию и уехать в Париж. А пока моя жизнь превратилась в цирк – самое грустное место на свете. Я стала игрушкой своей подружки и выполняю все её команды. Что делать если всё идет не так как хочется?

Сегодня полнолуние. В этот день особенно тяжело, словно кто-то выпил из меня силу. Беспомощность и одиночество. По пути к дому я плачу. Иду по улице, смотрю на Луну и рыдаю. Хорошо, что меня никто не видит. Мне хочется поговорить по душам, но не с кем. Лишь на следующий день я поняла, почему мне было так плохо. Дело не в Луне, это выходят наружу мои нереализованные желания.

Я вбежала в комнату, с шумом распахнув дверь. «Мама! Мама! Меня приняли в бальные танцы!» – и стояла в дверном проёме, смотря на материнскую спину в окне и раздуваясь от радости и гордости. Мама мыла раму. «Денег нет», – рявкнула она, не оборачиваясь. Было очевидно, что дальнейший разговор невозможен. Я поплелась в свою комнату, размышляя почему у моих родителей нет денег, ведь они работают. И откуда они берутся у других? Вскоре я нашла успокоение – у меня некрасивые ноги. Я бы все равно не смогла надеть бальные платья, ведь при поворотах они обнажают бедра, а они у меня жирные. Это был серьезный аргумент, и я смирилась.

Мой Дирижер, появляется, когда мне совсем плохо. Он как бы приходит на помощь. Стоит ему только позвонить, как во мне начинается жизнь. Саквояж тоже наведывается, открывая глубинные тайны человеческих взаимоотношений. Говорят, что у мужчины в жизни может быть только одна любимая женщина. Это правда! И эта женщина – его мать. Сегодня встретил меня с работы, мы легли в постель, но позвонила его мама, накричала в трубку, и он поехал домой. Если мужчина достает из меня пенис, чтобы последовать указанию матери, значит всё гораздо серьезнее, чем я думала. Раньше я бы разозлилась, стала возмущаться, удерживать его, просить. А сегодня я спокойно его отпустила, я поняла, что здесь я бессильна. Он стоял как огромный ребенок, и мне было его жаль. Он пошел домой, к маме.

Я все пишу и пишу Юле, она по-прежнему молчит. Ниже вы увидите моё письмо, привожу его с одной целью – показать, что я потихоньку сходила с ума, если вы до сих пор этого не поняли.

«Юля, привет! Я очень по тебе скучаю. Если у тебя есть желание прочитать длинное письмо, прочитай. Мне так интересно твое мнение. Надеюсь, ты не подумаешь, что я свихнулась.  Пишу под впечатлением. Я осознала, как сильно на меня влияет Луна. Можно сказать, что я шокирована. Теперь буду вести таблицу, чтобы записывать события жизни по датам и лунным дням, чтобы потом анализировать и использовать как дополнительную информацию. Так вот! Сначала напишу, что произошло, а потом приведу сопоставление с Луной.

Вчера появляется Дирижер. Говорит, только что вернулся с гастролей, хочет меня увидеть прямо сегодня. Я удивляюсь, но приглашаю в гости, быстренько навожу марафет в квартире и на себе. Проходит полтора часа. Вылезаю из душа, параллельно болтаю с новым мужиком с сайта, слышу, прорываются звонки, трезвонят без конца пять раз подряд. Но бросать разговор неудобно, не отвечаю. Потом смотрю смс от Дирижера, говорит, не может дозвониться, сожалеет, но сегодня не придет, так как внезапно пригласили выступить, с костюмом тащиться ко мне не хочет. Предлагает перенести на завтра. Соглашаюсь.

Сегодня звонит днем, уточняет, встретимся ли сегодня. Подтверждаю. Говорит, что позвонит в восемь вечера. Еду домой, принимаю душ. Вылезаю из душа, звонок. Спрашивает, как мое настроение и говорит, что уборку затеял генеральную и предлагает опять перенести на завтра. Я удивляюсь нешуточно. Говорю ему так спокойно-спокойно, что не приемлю никаких форм принуждения, мол понимаю, что всякое может быть, но то, что человек два дня подряд так делает, наводит на смутные сомнения. Он соглашается, что мол, да, действительно наводит на сомнения. И если я настаиваю, то он конечно приедет. Я давить его не стала и дала понять, что встреча может быть только при желании обеих сторон. Заявляет, что позвонит завтра. Становится понятно, что по неведомым причинам сегодня генеральная уборка для него важнее секса.

Кладу трубку. Поднимаю брови. К своему удивлению остаюсь спокойна. Лишь удивляюсь нешуточно в мыслях, думаю, что это за хрень такая. Ну и конечно, решаю посмотреть, а что же мне скажет лунный календарь и оказывается вот что.

Вчера – 28 лунный день, когда он появился, напросился и тут же отказался. Символы – Карма и Лотос. В этот день нам дается возможность познать и обрести цель жизни, но не рекомендуется рвать и дарить цветы. А без цветов он ко мне не приходит. Вот, получил сигнал из космоса «раз нельзя, значит нельзя».

Сегодня – 29 лунный день, когда он отказался от секса в пользу уборки дома. Символы – Майя, Спрут и Гидра. Здесь собирается «чернуха» всего лунного месяца перед тем, как быть сожженной в момент новолуния. В этот день создается и защита от сатанизма. День борьбы со злом. Рекомендуется пост, воздержание и очищение помещений. Получил еще один сигнал, главный по тарелочкам

И, соответственно, завтра, когда он ко мне собрался, будет два лунных дня: 30-й, символ Золотой Лебедь, день прощения и любви. Чакра этого дня – сердечная. Вот так то! Кстати, как только поговорила с Дирижером, опять позвонил тот новый мужик с сайта. И предложил встретиться раньше, то есть завтра, а не в выходные как договаривались. То есть в день Золотого Лебедя. Представляешь, все лебедя завтра! В общем, сейчас намажу лоб маслом, открывающим третий глаз, и отдамся во власть Луны и своих внутренних ощущений. Тут логика явно не подходит.

В общем, продолжаю далее. Я тебе ведь говорила, что мы с Каратисткой поругались конкретно. И не разговаривали месяц. Недавно, она позвонила и пошла на контакт. Попросила помощи, хотела поговорить. В общем, мы начали общаться. Так вот и ссора, и примирение произошли в 22 лунные сутки. Называется «Слон Ганеша с обломанным клыком» – день обретения мудрости и тайного знания. В 22-й лунный день можете почувствовать, что для вас хорошо, а что плохо. Надо передавать опыт, который вы накопили, и использовать ту мудрость, которую приобретаем в этот день. Я предполагаю, что мы с ней Тени друг друга, воплощаем невостребованные части наших личностей. Если упрощенно, то у меня не реализована карьера, у нее с этим все зашибись. И она меня реально растормошила на действия и осознание того, что мне это надо. А у нее проблема с Сатурном (ну ты знаешь), вот не может человек себе позволить делать то, что он хочет для личного счастья. А у меня с этим все хорошо. И она страдает, я это знаю. Ей тяжело. Мне кажется, что она так ко мне привязана именно из-за этого, что ей жизненно необходим пример того, что можно делать то, что хочешь, даже если этого не хотят мама и папа.

Ну и последнее, оно не такое ошарашивающее, но все же. Был такой день, когда мне было так плохо, что хоть на Луну вой. Помню, иду домой и как будто бы реально захотелось повыть. Поднимаю голову и вижу полную Луну. Смотрю на нее и вою. Названия этого дня – «Огненный змей» и «Шакал с крыльями». Когда свободную душу испытывают в плотских искушениях. В этот день надо практиковать любые виды аскезы, побеждать свою плоть. Вот, что со мной происходит. Что же будет завтра? Что бы ни было, но теперь, я без Луны родимой, никуда »

Саквояж меня достал. Чтобы заняться с ним сексом, приходилось тратить слишком много душевных сил. Свингер-клуб показался мне интересной и не изматывающей альтернативой. Минимум эмоциональных и денежных затрат – приходишь, платишь сто рублей (специальная цена для женщин), смотришь на мужиков, если никто не нравится, уходишь, в качестве бонуса можно посмотреть развлекательную программу и помыться в бане. Идеально!

На входе огромный охранник изъял у меня средства связи и запер их в шкафчике. Я прошла в фойе, похожее на предбанник – в нем раздевались несколько женщин. Они были очень разные – молодые и не очень, тонкие и заплывшие жирком, но было видно, что все они завсегдатаи этого заведения. По виду они напоминали то ли продавщиц овощных ларьков, то ли женщин легкого поведения. Воздух от сигаретного дыма был совершенно сер. Женщины посмотрели на меня удивленно, будто я здесь не к месту. Я чувствовала себя инородным предметом, словно пришла в офисном костюме на нудистский пляж.

«Вы у нас первый раз? – ко мне подбежала девушка-администратор. Я кивнула. – Тогда вам лучше пройти в раздевалку». Она повела меня за собой, приговаривая: «Вообще-то у нас все женщины раздеваются в общем зале, но раз вы новенькая вам лучше сюда, – она вела меня под локоток к двери в углу, – если вы очень смелая, то можете раздеться полностью, если не очень – оставайтесь в нижнем белье или полотенце». Она открыла передо мной дверь раздевалки, я вошла, открыла шкафчик и начала раздеваться. «Отдыхайте, развлекательная программа начнется через полчаса», – сказала девушка и скрылась. Я думала, почему она меня сюда завела? Если фойе, где раздеваются дамы, что-то типа витрины в магазине, и каждый входящий мужчина может сразу при входе увидеть продукцию, то почему меня на нее не положили?

Вдруг дверь открылась, и в раздевалку вошел мужчина в белом полотенце на бедрах. Его шкафчик был рядом с моим, и он его открыл. Если не считать того, что мы были разного пола, то картина напоминала сцену в бассейне, я только пришла на сеанс, а мужчина уже поплавал. Мы посмотрели друг на друга.

«Вообще-то это мужская раздевалка», – сказал он улыбаясь. А потом протянул мне руку. Это был интеллигентный мужчина лет сорока. Он был совершенно не похож на человека, которого могло занести в это место. В его взгляде были доброта, ум, романтика. Я стояла в лифчике и чулках, держа в руках снятое платье. Он что-то взял из шкафчика и ушёл.

Я обернулась в полотенце и вышла в фойе. Дамы сидели вокруг стола в трусах и лифчиках. Они о чем-то говорили, сопровождая речь активными телодвижениями. Их руки и головы плавали в густых клубах табачного дыма. Я взяла стакан сока и села радом. Юная полуголая негритянка с грудью, похожей на яблоки, целовала в засос только что вошедшего мужчину средних лет в кашемировом пальто с портфелем. Поджарая женщина немного за тридцать с узким задом и сигаретой в зубах показывала присутствующим новую татуировку на лобке, отогнув до самой промежности черные спортивные трусики отличного качества. Вновь пришедшие дамы раздевались. Одна, сняв все, кроме трусов, нагнулась всем телом вниз, чтобы застегнуть ремни на босоножках, ее широкая задница в красных кружевных трусах, напоминала сердце, которое вот-вот должна пронзить стрела Амура. В общем, здесь были все свои.

«Господи, скажи, что я здесь делаю?» – думала я. И хотела было уйти, но, чтобы не мучиться потом в догадках неизвестности, решила досмотреть этот спектакль до конца. Нас пригласили в зал для развлекательной программы. В центре – шест, по периметру диваны. Я увидела моего знакомого из раздевалки и села рядом. Программу вела взрослая высокая дама в черном бархате и блестках. Она предложила присутствующим познакомиться и сыграть в игру: «Пусть каждый по кругу скажет кто он». Когда подошла моя очередь, я сказала, что я космонавт. У шеста пыжилась вялая малолетняя стриптизерша, танец которой мог возбудить только подростка. Я расстроилась, мои надежды на интересный вечер почти растаяли.

«Ну, все! Я улетаю на свою планету», – сказала я своему новому знакомому, собираясь на выход. «Может, вы останетесь? – ответил он, – после танца я хотел предложить вам кальян и шампанское. У меня сегодня юбилей».

Я так удивилась, что осталась. Это был мой первый романтичный вечер с мужчиной. Мы сидели на полу в полотенцах у открытого окна, пили шампанское и курили кальян. Слева от нас, за окном стоял теплый осенний вечер и тишина старого Московского двора, погружающегося в сон. Справа – полуголые люди, ждавшие своей очереди, чтобы совокупиться в единственной уединенной комнате. Мужчина оказался генным инженером, любителем театра и человеком с фантазией. В этот день ему исполнилось сорок лет, и, согласитесь, не каждому придет в голову встретить его таким образом. Я рассказала про свой любимый театр в Москве и «Бред вдвоем», который я обожаю. Он пообещал пригласить меня в театр. Мы попивали, покуривали, посматривали в открытое окно, смеялись, и я совсем забыла, зачем сюда пришла. Не знаю, что случилось, но эта романтика стала тем ключиком, который на сегодня запер вход в мое влагалище. Да и тупое совокупление в уединенной комнате было бы слишком примитивным, а я не хотела портить такой необычный вечер банальностями. Генный инженер оказался человеком тонким и понимающим, словно прочитав мои мысли, он попросил в подарок на день рождения мое тело для массажа. «Только массаж, не более. – сказал он, – Это будет для меня лучшим подарком».

В совокупительную комнату стояла очередь. Боже, как печально, что люди лишены фантазии и так зажаты. Прийти в такое место и ждать пока освободится кровать за закрытой дверью, когда вокруг столько свободного места. Не проще ли снять комнату в отеле? Мне понравилась идея стать подарком на юбилей. Она дала полет моей фантазии, усиленной шампанским и очередью из стеснительных развратников.

Я встала, забыв про полотенце. Десяток глаз уставились на нас, а Генный инженер чмокнул меня в родинку на животе. Раздались аплодисменты. Я почувствовала себя на сцене, где я была всем сразу – сценаристом, актером, конферансье и декорациями. Я отодвинула от себя именинника и вышла в центр комнаты.

– Ты в порядке? – крикнул мне вслед виновник торжества.

– Я? В полном! – я прошла мимо глазеющей очереди. Взяла лежащие в углу, неизвестно чьи, босоножки в стразах и надела на себя. В центр зала я возвращалась, чеканя шаг острыми каблуками.

– Ого! – Выкрикнул двухметровый лысый мужик. Он стоял в очереди первым, но сразу забыл, зачем.

– Э! Ты куда смотришь, – заорала его спутница, грудастая блондинка в розовом белье.

– Господа! – я похлопала в ладоши, – Кто-нибудь из вас знает, что такое любовь?

– Любовь или влюблённость? – крикнул неизвестно откуда взявшийся умник.

– Да какая к чёрту разница? – раздался второй голос. – Бред всё это!

– Тише-е-е-е! – скомандовала я, подняла вверх ногу и покрутила в воздухе сверкающей босоножкой. – Любовь и влюбленность – это огромная разница.

Опустив одну ногу, я тут же подняла вторую ногу и крутанула ей в воздухе. Стразы сверкали в свете уличного фонаря.

– Вы что, онемели? Говорите, раз начали! – лысый схватил нашу бутылку шампанского и глотнул.

– Влюблённость… Хм! Это импрессионизм.

– Ты рехнулась? Совсем мозги прогуляла?

– А ты смешной! – я притопнула ногой, впилась в лысого взглядом и подняла перед собой ладонь, как будто держала в ней бокал шампанского. – Представь! Я вижу мужчину, – бокал сделал круг перед его лицом. – Он мне безумно нравится. Безумно! Я его почти не знаю, но это не важно. Не имеет никакого значения! – я провела указательным пальцем по бедру, доставая воображаемую кисть. – Я беру краски и начинаю рисовать! la impresión! Ты меня понимаешь?

– Нет! – покачал головой лысый как под гипнозом.

– Я рисую мужчину! – я сделала пальцем-кистью несколько мазков в воздухе. – Он лишь моё впечатление. Выдумка! Какой он на самом деле меня не интересует. Я наслаждаюсь! Понимаете? Наслаждаюсь! – я покрутила в воздухе пальцами в красном маникюре. – Пульсирующие вибрации, искрящиеся чувства, лучики света не его коже. – Легкость! Едва заметная улыбка! И никакой глубины, никаких проблем. Только пастель! Нежный и сладкий зефир, – я замолчала и уставилась на лысого.

– Ну-ну… А любовь – значит реализм? Ведь так? – он прищурился и показал, что раскусил меня.

– Конечно, нет! – я расхохоталась и резко стала серьезной. – Это было бы безнадёжно скучно. Потом покрутила головой, щёлкнула пальцами и добавила, что любовь не может быть скучной! – Хватит умничать, говори уже! – вспылил он.

– В ней всё перемешано! Это модерн! И ещё чёрт знает, что!

Очередь глубоко вздохнула, а лысый отвернулся к окну и сделал вид, что ему надоело это представление.

– Смотрите же! – крикнула я и села на шпагат. Он подпрыгнул, его голова выехала вперед и застыла. Я продолжала, сверля его взглядом.

– Мужчина! Сильный. Властный. Широкий лоб, мощные скулы. Уже объелся зефира, – я хмыкнула. – У него своё представление о женщине. Он лепит любимую на свой вкус. Берет её тело и выгибает так, что её нос упирается в её же задницу. Меняет местами руки и ноги! Рука становится ногой, нога – рукой и так далее. Вот так! – я выпрыгнула из шпагата, опрокинулась в лихой мостик, выкинула ногу вверх, а руку – в сторону.

– Дорогая, тебе же неудобно? – подбежал ко мне потрясённый именинник.

– Конечно, неудобно! – проговорила я с той внятностью, с какой позволяло моё положение. – А ты думаешь, его это волнует? – я ловко поднялась, ноги снова раздвинулись в шпагате. – Или так! Женщина! Любит! Страстно! Она хочет слиться с любимым полностью. Без остатка. Поглотить! Её рот раскрывается, губы становятся влажными и тают. И растут, растут! И вот мужчина по сравнению с ними кажется ма-а-а-аленьким, – я прищурилась и показала пальцами его размер. – Маленьким и очень сладким. Я беру свою любовь и несу к тающей пропасти. А-а-ам! – я облизнулась и бросила воображаемого мужчину в свой красный рот.

Лысый провел рукой по влажному виску и пошел в сторону раздевалки.

Когда мы с Генным инженером вышли на улицу, была почти ночь. Мы зашли в метро и договорились на следующей неделе выпить кофе. На текущий момент это было самое необычное знакомство в моей жизни. У всех мужчин после знакомства со мной дела обычно катились вниз – одного уволили, другого лишили наследства, а бывший муж вообще заболел раком крови. Через неделю после знакомства мы выпили кофе, еще через две сходили в кино, потом в ресторан и я решила больше не встречаться с ним. Он был такой милый, слишком хороший для того, чтобы лететь в пропасть.

Наступила зима. Решив сделать себе новогодний подарок, я купила чёрные лаковые танцевальные туфли на шпильке, резиновые сапоги, расписанные под хохлому, и улетела в Амстердам на фестиваль аргентинского танго. Они для меня символ свободы на целых две недели. Я на грани усталости и мне плевать на любимую работу. Свобода на целых две недели!

Кроме известных достопримечательностей – каналов, плавучих домов, велосипедов, мельниц, красных фонарей и магазинов для взрослых, этот город запомнился двумя моментами: полным отсутствием дождей, космическими пирожками и Генным инженером №2. Он пригласил меня на танец со всеми вытекающими из него последствиями. Здесь грех не вспомнить Ноев ковчег, где каждой твари по паре. Мужчины появлялись в моей жизни парами. Ведь и музыкантов у меня было двое – до Дирижера был еще Барабанщик, просто воспоминания о нём полностью стерлись из моей памяти.

В перерывах между танцами мы слонялись по Амстердаму. Блуждая по переулочкам старого города, не избежали искушения попробовать местные космические пирожки. Это было мое первое и последнее знакомство с наркотиками. Более омерзительного состояния у меня не бывало – иду по городу со стеклянными глазами, всё понимаю, но сделать ничего не могу, просто иду-иду-иду как полное ничтожество. Очухавшись, и сравнив себя с наркозависимым и впервые в жизни почувствовала себя гармоничной личностью. Это как же надо себя ненавидеть, чтобы по доброй воле принять эту дрянь? Вернулась в Москву. В тридцатых числах декабря позвонил Генный инженер №1, я не сняла трубку. Он написал сообщение с приглашением на каток и совместную встречу Нового года. Я не ответила.

Вовочка №2 написал, что послал мне на день Святого Валентина красное сердце, а отправилось почему-то чёрное. Я искала его в почте, но не нашла. Мы опять разговорились. Вот так просто, ни о чём, будто мы добрые друзья и все хорошо. Болтовня. Я спрашиваю, шутя, делает ли он жертвоприношения на алтарь приличий. Он отвечает, что ведёт крайне спокойный и благопристойный образ жизни. Спросил, есть ли у меня мужчина. Я что-то наплела ему, но на самом деле мне было не до мужчин. В прошлом году меня перевели в другую практику и повысили. Я работала, то есть пахала, как лошадь и на данный момент была выжата как лимон.

Я сидела на кровати и перебирала в памяти события ушедшего года и кроме аргентинского танго ничего радостного не могла вспомнить. Я хорошо зарабатывала, но все деньги спускала на костюмы, рубашки, косметику, профессиональную литературу и аренду дорогой квартиры. Курсировала в дорогих туфлях от офиса домой, еженедельно заворачивая в салон красоты, чтобы восстановить измученное работой тело, потом моя голова опускалась на подушку и засыпала без памяти. Мне ничего не снилось, меня покинули даже змеи, крысы и инопланетяне. И так повторялось снова и снова. Это повторение красивое, точное. Но если оно бесконечно наступает и бесконечно проходит, то чувствуешь себя белкой в колесе, и хочется из него срочно выпрыгнуть и поскакать по разным деревьям, высоким и низким, с листьями, ягодами, иголками и шишками, прыгнуть в кусты, на траву и может полежать на ней, почесав за ушком. И это разнообразие невероятно интересно. А бегать по замкнутому кругу, даже если по пути можно есть бесконечно вкусные орешки – это надоедает, да и вспомнить в итоге нечего.

Несколько лет такой жизни высосали из меня всё, оставив внутри темно-синего костюма абсолютную пустоту.

Сегодня я как обычно опустила голову на подушку и поняла, что сплю в своей комнате, на своей кровати, только передо мной на расстоянии полуметра между полками моего белого стеллажа появляется женщина в чёрном. Её торс висит в воздухе, она смотрит на меня и говорит: «Ну!» И подбородком помогает, как бы впечатывая это слово мне в мозг, а мои руки засасывает в неё. Я испугалась, но не сильно для такого случая, стала открывать глаза и будто открыла их. Мои руки взлетели над кроватью и тянулись к её чёрным одеждам сквозь белые стеллажные полки. А левая рука исчезала в чёрном бурлящем составе, похожем на смолу. Она кипела, двигаясь от кончиков пальцев по ладони, и остановилась на запястье. Там, где она прошла, рука испарилась, а выше моя обычная рука в шёлковой пижаме. Я открываю глаза. Белая полка, на полке – предложение. Три слова розовые и сделаны из зефира. Я их читаю и улыбаюсь. Кажется это мои мечты.

Утром я решительно шла к кабинету своего начальника.

– Знаешь, что, Дима? – Стеклянная дверь распахнулась от моего лёгкого удара коленом. – Ты опять за своё? Хочешь, чтобы я одна переделала всю работу этого мира?

Высокий красавец средних лет в идеально скроенном синем костюме посмотрел на меня с интересом.

– Если бы у меня сейчас были тухлые помидоры, знаешь, что бы я сделала?

– Что? – Густые брови владельца кабинета взлетели вверх, лацкан пиджака возмутительно вздрогнул.

– Я бы закидала ими весь твой кабинет! – Я взвесила в правой руке воображаемый овощ и сделала несколько размашистых бросков, подражая метателю ядра. Дима оцепенел. Несколько моих сотрудников развернулись и уставились на нас сквозь стеклянную перегородку офиса. Я доставала из карманов воображаемые помидоры, целилась, бросала и с упоением наблюдала, как они шлёпаются о стены, стекая вниз бурой вонючей слизью.

Дима первый раз видел такой трюк в исполнении ведущего менеджера. Не успел он опомниться, как я положила перед ним заявление на увольнение. Душное офисное пространство наполнилось свежим воздухом настоящей жизни. Я вдруг поняла, что прожила свою жизнь в тени синих костюмов и актов выполненных работ и теперь хочу стать другим человеком. Я развернулась, переступила порог, и стеклянные двери офиса захлопнулись за моей спиной.

Иду по асфальту, такому чистому, словно его мыли шампунем и поливали из шланга. Из витрин на меня смотрят костюмы и платья без людей. Тишина. Я больше не чувствую боли. Я захожу в шкаф и брожу среди одежды, которую я не знаю. Вот легкое белое платье, но я стесняюсь даже мыслей о нем. Пышногрудая пластиковая продавщица смеется, широко раскрыв надутый рот. Это не от радости, просто у нее такой имидж. Пока она хохотала, я схватила платье и бросилась бежать. Я неслась прочь от этой жизни, от сухих синих костюмов по мокрому асфальту, душистому и свежему как после дождя, от шаблонов и презентаций, от актов выполненных работ. Передо мной мелькали страницы неизвестного или забытого мною мира. Небо. Солнце. Море. Пышная белая пена. Точно такая была на папиных щеках, когда он брился. Передо мной снова и снова вставало это видение, не в силах оторваться от его лёгкости, свежести от его пены я заглядываю в дверную щель. Его торс, его песенка, его квадратные скулы. Белая пена на моих щеках и любовь, которой у меня никогда не было. Я бегу в другую жизнь. Я очень хочу услышать три слова, сделанные из розового зефира.

Я открываю чемодан, кладу в него новое платье и лечу в Ялту. Иду по белой набережной, море пенится в предвкушении праздника как шампанское. Брожу туда-сюда. Почти ночь. Высокий незнакомец заметил взмах шелковой юбки и пошёл следом.

– Девушка, почему вы ночью одна?

Я рассказала ему о своей работе, а он рассказал о своей.

– И все же! Почему вы одна? – У него в голове что-то не складывалось.

На террасе русского ресторана заиграла слезоточивая песня. Он пригласил меня на танец. Сердце бешено колотилось, я провела пальцем по его спине. Мы сели за столик. Стало прохладно, и мы выпили.

– Можем пойти ко мне, – неожиданно сказал мой голос.

– Так вот почему ты ходила одна, – на его лице мелькнуло озарение. Такое бывает у людей, которые долго ничего не понимали, а потом вдруг всё поняли.

Я вопросительно взмахнула ресницами.

– Ясно… Ты проститутка?

Сначала я хотела встать, плеснуть ему в лицо водки и уйти, не оборачиваясь. Но потом решила, что устаревшие образы «Я» надо снимать и выбрасывать как платья, которые вышли из моды.

– Да, – ответила я.

Из Ялты я шагнула в новый мир, наполненный новой работой, Идеальным начальником, аргентинским танго, кино, театрами, имиджелогией и круассанами.

Выйдя из салона с новой стрижкой в туфлях от Марка Джейкобса, я решила пройтись от Лубянки до Чеховской. На Тверской мне встретился невысокий молодой мужчина с портфелем. Наши взгляды и улыбки встретились и тут же разошлись. Через минуту он уже держал меня за левый локоть и говорил, что у меня очень красивые туфли, что ему тридцать шесть лет и он не женат. Через три минуты я шла с ним в обратном направлении. Он поцеловал мне руку, и это было не формальное чмоканье. Это был культ Прекрасной дамы. Мы зашли в кафе с названием «Счастье».

В кафе он не выпускал из рук мою ладонь. Потом также под локоть подвел к Audi TT, цвета красного вулканического жемчуга, распахнул дверь, усадил, поцеловал, закрыл дверь. Проезжая Петровский бульвар, он попросил меня положить ноги на капот, я удивилась и замешкалась. Тогда он остановил машину, выскочил из неё, обежал вокруг, открыл мою дверь и распахнул перед моими удивленными глазами свой паспорт, который оказал на меня успокаивающее действие, словно это была справка о благонадежности контрагента, и я сразу выполнила просьбу. Правой рукой он рулил, а левой гладил мои голени, приговаривая: «Боже! Боже! Как это красиво». Сочетание предъявленного паспорта и ног на капоте сработало как возбуждающая магия.