Читать книгу My Dubai – 2. Из дневника Алисы - Полина Ракитина - Страница 2

Прошла неделя с того дня, как я вернулась домой из Дубая. Все это время я ни с кем не общалась и никому не звонила, кроме родителей. Они были в порядке и рады моему возвращению. Я же дожидалась, когда все следы побоев сойдут с моего тела, чтобы навестить их. Это было томительно, так как я реально очень соскучилась и просто мечтала о том, как скоро смогу окунуться в атмосферу родительского дома, почувствовать их тепло и заботу, в конце концов, набраться сил и забыть все как страшный сон.

Мне кажется, что дом, в котором ты родился, всегда обладает определенной энергией, помогающей пережить все трудности и невзгоды. А их у меня за последние две недели поднакопилось…

Каждый день я просыпалась с болью. Мне было трудно дышать, спать, ходить и иногда даже есть, к тому же я не могла долго сидеть или лежать, не говоря уже о том, чтобы стоять, но в больницу я так и не пошла. Конечно, среди моих немногих знакомых есть врачи, но мне, если честно, не хотелось никому ничего объяснять. Уж слишком много могло бы возникнуть вопросов у них, на которые я бы не смогла ответить. Я спряталась и ждала заживления всех ран, как физических, так и душевных.

Если тело еще как-то с каждым новым днем реагировало позитивно, то душа – терзалась, мучилась и надрывалась в каких-то непрекращающихся судорогах вины. Как бы я не бодрилась, но меня до сих пор преследует ночь с Юрием. Надеюсь, однажды это исчезнет…

Я старалась верить изо всех сил во что-то светлое и хорошее, поэтому нашла Библию в интернете и стала читать молитвы. Каждый вечер по одной. Но даже это не помогало. Безуспешно я пыталась найти лекарство или хоть какую-то надежду на исцеление, чтобы вернуться к жизни, может быть даже к той, которая была до…

Единственное, за чем я выходила из дома пару раз – покупка продуктов: кофе, хлеб, крупа и яйца. Минимальный набор самых простых продуктов.

Все свои дни я проводила практически лежа: читала и смотрела телевизор, неспособная на что-то большее, даже вынести мусор, который скапливался уже вторым рядом на балконе.

Мое состояние было ужасным, но это не так сильно беспокоило меня. Мою голову не покидала мысль об Анне. Уже прошла неделя, а от нее нет вестей: ни звонков, ни смс, даже инста зависла на том дне, когда мы только прилетели в Дубай.

Я отправила ей уже, наверное, кучу сообщений со своего нового номера, ожидая каждую минуту, каждый час ответа, потому и не выпускала телефон из рук. Так же периодически проверяла ее социальные сети, но все остановилось на первом дне в Дубае.

Почему она не пишет? Неужели Юрий ее тоже избил или… сделал что-то похуже с ней? Неужели все те угрозы, что он адресовал мне, ударили по Анне? Рационально рассуждая, я верила, что на ХУДШЕЕ он пойти не сможет. Иначе я точно могу обратиться в полицию, тем более я – журналист, вероятно, он прекрасно понимает, что меня могут послушать и поверить в мои слова. Но, с другой стороны, если у тебя есть деньги, то исчезновение одного человека в мире – невелика потеря. А моя подруга именно исчезла, пропала где-то там…

Чтобы как-то отвлечься от плохих сценариев в моей голове, я стала перечитывать в третий раз «Анну Каренину». Почему я вновь взялась за этот роман? Моя мама говорит, чтобы обрести мудрость или знания из произведения, нужно его перечитывать хотя бы раз в пять лет: «Тогда тебе будут открываться новые стороны, потому что твоя жизнь меняется, твои чувства к миру зреют. Ты познаешь себя и других постоянно, а человек намного глубже и лучше ощущает мир с годами…»

Моя мама – умная женщина…

Первый раз я читала Толстого в пятнадцать, и сказать, что я что-то там поняла из этого романа, – ничего не сказать. Он был всего лишь пятеркой по литературе за экзамен в выпускном классе. Пять лет назад я снова перечитала эту книгу, и мне открылся удивительный мир слога. Я оценила технику написания произведения, сложность его сюжета, но героев до конца так и не почувствовала. Тогда мне Левин казался занудным помещиком, Вронский эдаким молодым повесой, а Анна самой несчастной женщиной, которую погубили все ее мужики. Сейчас… Не знаю, что на меня так подействовало, но отношение к героям поменялось кардинально, на все 180 градусов.

Мне вполне понятны переживания и размышления Левина, его любовь к земле, к физическому труду и к простой жизни. Мне нравится здравость суждений в отношении ведения хозяйства, а еще его любовь – она такая чистая и идеализированная, такая смелая и нежная, как у всех у нас бывает только в первый раз. Вронский был уже не пошлецом, а скорее парнем, который взял слишком большие обязательства на свою голову и просто не потянул, как говорит народная мудрость: «Бери ношу по себе, чтобы не падать при ходьбе». Но парень достоин уважения хотя бы потому, что старался найти решение всему и до конца. Анна же – простая женщина, которая из-за того, что вышла слишком рано замуж за человека намного старше себя и не испытывая к нему ничего большего, кроме уважения и благодарности за хлеб и статус, вдруг неожиданно расцвела гормонами к молодому парню. С кем не бывает?.. Но возвышенное сердце и честность измучили ее до состояния нервных болезней. Основная причина гибели неверной супруги старика Каренина – она просто не смогла простить себе свою измену и любовь. Так бывает, когда гордость, разум и злость играют с вашими слабостями, грехами, основанными на порывах страсти, но весь этот непростой букет и делает нашу жизнь прекрасной…

Тут мои размышления прервал звонок в дверь.

Я никого не ждала и никому не говорила, что приехала, только родителям, но они никак не общаются с моими друзьями и знакомыми, это две разные планеты. Где-то внутри я почувствовала укол стыда и вины, что так разграничиваю свою жизнь. Наверное, – это уж слишком, но на это у меня есть свои причины…

Закинув ноги в свои розовые мягкие зайки-тапочки, я поплелась к двери. Нельзя было так резко вставать, даже если это пожар или цунами за дверью, потому что в животе взорвался огненный шар, от которого у меня потемнело в глазах и перехватило дыхание. Молниеносно все это напомнило мне события в отеле Дубая. Я выждала секунду, давая, себе немного времени для передышки, чтобы начать снова дышать. Звонок все трезвонил без конца и без края. Кто-то очень хотел видеть меня…

Как все российские люди из глубинки, я так и не приобрела привычку смотреть в глазок двери, прежде чем открывать ее. Доверчивая и наивная страна с надежным и беззаботным детством без угроз и насилия – вот откуда я родом. Я с ходу отодвигая щеколду, а затем и замок, распахнула дверь.

На пороге стоял мальчик. Нет! Не мальчик, а парень лет четырнадцати или пятнадцати на стадии взросления. На нем был черный спортивный костюм а-ля «Адидас» с белыми полосками, который прилично обтягивал его пухлые формы. Хотя он не был толстым или полным, просто таким крепышом. На голове у него была шапка черного цвета, тоже с лого известной марки спортивной одежды. В моем детстве подобный модный аксессуар назывался соседкой бабой Люсей – пендюрка. Обычно монолог Люси при виде нас в таких шапочках звучал так:

– И шо вы це такэ нацепили? Нацепили пендюрку и ходют тут, а уши-то все равно мэрзнут, ща отвалятся при наших-то морозах – минус двадцать сегодня, охламоны!

И чем мы ей не угодили своим появлением на свет, никто не понимал. Она придиралась постоянно: когда я первый раз в жизни надела мини-юбку, то тоже выслушала веселую речь: «И че ты это нацепила? Пендюрку нацепила и ходит тут, важная фифа. Ноги голи, руки голи, тьфу, красоты не понимаешь». На чем именно базировалась красота для одинокой Люськи, мы не знали, но Люську знали все. Мои родители почему-то ее очень уважали, и папа постоянно что-то ей чинил в квартире совершенно бесплатно

Но сейчас было не до соседки из моего чудесного детства. Первое, что пришло в мою голову, когда увидела я паренька – больше дверь так запросто не открывать. Это может быть опасно.

Я слегка съежилась, но меня смутил взгляд парня – казалось, он не меньше меня удивлен моему появлению. Его зрачки расширились и быстро забегали. Незнакомец явно ждал увидеть кого-то другого, ища своим растерянным взглядом что-то или кого-то позади меня.

Я обернулась, но так ничего и не увидела у себя за спиной.

Я, было дело, уже насторожилась, как кошка, увидав незнакомую собаку, волоски на теле встали в защитную реакцию: мне захотелось фыркнуть и скрыться за дверью, но любопытство и воспитание не позволили мне этого сделать.

– Привет! – заговорила я первой.

– Мм… мне… мне… – парень с трудом разжал губы.

– Да? – удивилась я такому красноречию со стороны гостя.

– М-мне-е н-н-нужна… моя сестра… – незнакомец еле выговорил полностью часть предложения. Ему явно было тяжело и сложно произносить каждое слово, да и звуки в целом.

Я пристально, при этом напрягая все зрительные и до кучи слуховые каналы, посмотрела на мальчика. И не сразу разобрала значение его слов, но спустя минуту – до меня дошло, кто этот нежданный гость.

Ну как же я сразу не разглядела эти знакомые серые глаза, полные отчаяния и слез? Они точно такие же, как у нее. Неужели это у них семейное?! Мигом пронеслось в моей голове.

– Тебе Аня нужна? Ты Вадик? – с облегчением выдохнула и сказала я своему страху: «Прощай!» – это свой парень, грабить никто не будет.

– Д-даа… Она н-не-е-е-е п-п-п-п-пишет м-н-н-не… – вид его был более чем взволнованный, вернее встревоженный и обеспокоенный, но он быстро успокоился и обрадовался тому, что я знаю его сестру и его тоже.

– Проходи, – я отошла в сторону, пропуская его вперед.

У меня была пара минут, чтобы спокойно оценить внешний вид парня.

Вадик был среднего роста, для подростка его возраста, примерно около метра шестидесяти пяти – вполне высокий. Я не думаю, что он занимался каким-то спортом, хоть на нем и был спортивный костюм, так как походка у него была неуверенной и в раскорячку, я с подобной походкой представляла матросов, когда папа читал мне книги о пиратах и морских путешествиях. Глаза пацана, как я уже упоминала, были огромные и серые, а волосы оказались темно-русые, Вадик снял вежливо шапку при входе в квартиру.

Его неловкие и несмелые движения выдавали все его внутреннее волнение. Он неустанно перекладывал и вертел в руках «пендюрку», не зная, что с ней делать дальше, пока не сел на диван, на который я ему указала. Тогда Вадик положил ее рядом с собой как какую-то важную и надежную вещь.

Анна говорила, что он заикается и сильно, поэтому в школе у него большие проблемы с ровесниками и учителями. Последние даже рекомендовали ему домашнее обучение, но Вадик отказался, обосновывая тем – я не дурак, просто у меня проблемы с речью. Кстати, это показывает, что он вполне разумный парень. Не многие взрослые на такое способны.

– Г-где-е-е-е… о-она? – натянутым голосом спросил парень и опустил глаза. Видимо, он стеснялся и боялся смотреть на меня.

И тут уже я тоже занервничала. Зачем-то встала, подошла к окну и посмотрела вниз.

– Она улетела в Дубай, – я не хотела врать ему, но правду говорить тоже не смогла бы из… понятных чувств только мне.

Я не уверена, что он понял или вообще знал, что такое Дубай, потому что взгляд его был пустым и озадаченным, почти как у меня, когда со мной говорили о том, что я никогда не видела и не слышала.

– Ее пригласили по работе, и она полетела, – пояснила я, скрещивая руки на груди и нащупывая попой подоконник, чтобы опереться.

– П-по-о-олетела?

– Да, Дубай это… – я не могла подобрать точные слова, чтобы коротко описать весь статус Дубая, да и не хотела мучить человека долгими рассказами о неизвестном ему городе. – Сейчас покажу.

Взяв планшет со стола, я ввела в поиске Дубай. И протянула ему.

Вадик начал рассматривать фото сайта о «чудо-городе». Его лицо было очень подвижно: то выражало беспокойство, то загоралось и сверкало от ярких картинок. В итоге все это ему понравилось, и он со счастливой и гордой улыбкой посмотрел на меня.

Если честно, на месте парня я бы тоже имела подобную реакцию. Если бы, конечно, не знала ВСЕЙ правды.

– К-к-о-огда… она в-в-е-ернется? – тут резко он вспомнил о той причине, что заставила приехать его в город и нарушить мой покой.

Я замялась и снова посмотрела вниз. Какая-то белая машина проехала мимо нашего подъезда…

– Точно не знаю… – запнулась я, потому что пыталась быстро состряпать красивую историю о его сестре.

Я пристально посмотрела на Вадика, его глаза сразу потухли. Тут явно что-то случилось, и серьезное, подсказала мне интуиция. Вадик пришел не просто так.

– Вадик, что произошло? – заботливо спросила я, присев рядом с ним.

Он молчал, пристально изучая пол моей квартиры. Я видела, как он никак не мог решиться сказать мне что-то. Только нервно заламывал пальцы, хруст которых нарушал мертвую тишину в трешке.

Затем на выдохе произнес:

– М-м-а-а-мка… у-умерла… о-о-о-от во-о-одки… – он быстро-быстро заморгал, а потом из его глаз брызнула вода. Слезы с бешеной скоростью стекали вниз, делая влажными и глянцевитыми пухлые детские щечки, которые уже имели первые признаки взросления – прыщи. Лицо мгновенно покраснело и заблестело от слез.

Меня охватил шок. В голове стало пусто. Какой-то звон заполнил мой слух, а нос почему-то уловил запах чего-то несвежего, противного и мерзкого, словно кто-то в соседней квартире варит гремучую смесь. Я сделала гримасу, но вовремя одернулась. В голову стали приходить вопросы: «Что делать? Что мне делать? Что делать вообще?»

По правде, я не особо была удивлена сообщением, что-то подобное ожидала и Анна, но все же это было ужасно. Я вспомнила о своей подруге. Анна! Ей надо срочно сообщить! Но как? Анна где-то там и не отвечает, а я не знаю, что делать и как помочь ее брату.

Я смотрела на Вадика как завороженная.

– Когда? – еле выговорила я, поборов чувство неприязни и страха.

– С-сегодня… О-он-н-а-а в морге… Мне н-н-у-у-ужна Аня, – выговорив имя сестры, он закрыл лицо руками, не в силах больше сдерживаться. Боль и отчаяние взяли свою власть над чувствами Вадика.

Все его существо было теперь одиноко в этом городе, в этой стране, которая никогда не подарит ему тепло и заботу, которая так нужна детям.

Такой ужас, такая трагедия, и он – этот 15-летний пацан – должен сам, без сестры, хоронить мать.

Он еще ребенок, а дети не должны жить как взрослые, не должны вот так плакать и страдать, не должны решать вопросы: что делать, когда твои родители умерли! Ему надо гонять в футбол и таскать цветы девчонкам, лопать конфеты, ну или совершать свои первые эксперименты подросткового возраста, чтобы почувствовать себя частью взрослого мира, который его еще удивит… Но это еще в далеком будущем, сейчас же мальчик пришел в надежде на сестру, которая должна была помочь ему, взяв все взрослые обязательства на себя. А ее нет…

Я была в полной растерянности и тоже стала заламывать пальцы рук. Меня охватили досада, злость и огромное чувство вины перед Вадиком. Ведь это я помогла его сестре улететь в Дубай, из которого она может и не вернуться.

Мальчик продолжал плакать и всхлипывать, упираясь локтями в колени и прикрывая лицо. Его судорожные содрогания напоминали волны на море, то приподнимая, то опуская его плечи.

– М-м-е-еня д-дед в-в-ы-ы-ыгнал из дома! – задыхаясь отчаянием, проговорил Вадик срывающимся голосом. – Го-говорит, ч-что это не-не мой д-дом!

Теперь уже у меня было плохо с дыханием. От злости я сжала руки в кулак и захотела что-то ударить, сломать, но только не стоять или сидеть как статуя, наблюдая, как маленький мальчик бьется в шторм, сидя один в дырявой лодке, которая вот-вот еще чуть-чуть – и перевернется и утащит его на дно холодной и темной бездны. Я, не в силах сдерживать свои эмоции, прикусила до крови губу. Боль вернула меня в реальность.

– О боже! Да что за семья у вас такая! – взмолилась я, так и не удержав порыв эмоций.

В моей голове всплыли воспоминания из рассказа подруги – дом по факту принадлежал Анне, так как его построил ее отец. А Вадик – плод любви ее матери с другим мужиком, который сбежал, прихватив все деньги семьи.

– Мне ну-у-у-ужна-а Аня, – он все плакал и плакал, слезы лились нескончаемым горьким потоком. – П-п-о-о-озвон-и-и-те ей, п-п-пожалуйста! П-пусть она п-приедет! – взмолился он, поднимая на меня свои красные опухшие глаза.

Мое сердце разрывалось на части. Его мама умерла, да, хоть и таким особенным способом, но все же… Сестра непонятно где, и неизвестно, что с ней. И почему ей, дуре, лень написать даже родному брату. Ладно уж мне не пишет, но семье… А что за дед? Дед, который выгоняет ребенка из дома. Вадик остался один и на улице. Какой позор и ужас! Я металась по комнате, не в силах придумать сейчас что-то дельное. Первая мысль – немедленно написать Анне. Я схватила телефон с этим желанием.

Остановилась, уставившись на мобильник в руках. А смысл? Я миллион раз уже звонила и писала, но результат ноль. Что же делать?

Я посмотрела на Вадика – хорошо, что Анна дала брату наш адрес и ему есть где пожить. «Он, наверное, голодный», – вдруг пришло мне в голову.

Я решила больше ничего не спрашивать и не о чем плохом не говорить с ним, пока хотя бы он не поест. Собрав весь свой боевой дух и разум, я успокоила свои чувствительные нервы, навела порядок с дыханием и эмоциями.

– Так. Сейчас… Все решим… Иди за мной.

Я подождала, пока Вадик встанет.

– Пошли, я покажу тебе твою комнату.

Мы отправились в комнату Анны. Она уже неделю пустовала, а за квартиру мы платили пополам, поэтому честно и справедливо, если мальчик здесь поживет до ее возвращения. «Если она вообще вернется», – пронеслось у меня в голове. Если… «Вернется, я заставлю! – утвердительно сказала я сама себе. – Сама отправила, сама и верну, хотя бы ради брата». Четкое решение проблемы пришло мне прямо оттуда, где под моими белыми волосами, – а именно под черепной коробкой, – природой был дарован мне на что – то полезное, вероятно, мой глупый мозговой центр.

Вадик вошел в комнату следом за мной. Он сразу определил по вещам, чья она и успокоился.

– Так, располагайся пока здесь. Все принадлежит твоей сестре, поэтому имеешь полное право пользоваться и трогать, думаю, что Анна не будет против. А я пойду вниз и что-нибудь куплю на ужин. Извини, но мой холодильник пока пуст, – на этих словах я как-то резко и неудачно повернулась, чем вызвала пронзительную боль в боку. Я застонала. Вадик испуганно посмотрел на меня и попытался помочь, схватив за локоть.

Я круто согнулась пополам.

После полученных ударов я так могла делать по несколько раз в день, и это меня ни капли не удивило. Обезболивающие помогали, но ненадолго, на них я и держалась все эти дни.

Парень забеспокоился и засуетился.

– Я ва-ам по-о-омо-огу… – и почему-то добавил: – М-м-о-о-огу к-картошку пожарить!

«Какой умный и добрый парень, – промелькнуло в моей голове. Кстати, я давно такое не ела, и мне жутко захотелось жареной картошки – вредной, но такой вкусной». Я медленно и несмело выпрямилась – боль немного отпустила.

– Надо за мороженым сходить, – простонала я, выходя из комнаты и направляясь прямо в кухню, чтобы точно узнать, какими запасами я все же располагаю сегодня к ужину.

Мне захотелось сделать что-то хорошее для моего гостя. Я всей душой понимала, что ему нужна поддержка и надежда на лучшее. А мне нужно о ком-то позаботиться кроме себя, потому самоедство и критика – любимые мои занятия – уже поднадоели, измучив меня не хуже приступов боли, подобных этому.

Вы думаете, меня хоть на минуту за эти дни покидала мысль, что я сделала что-то страшное со своей жизнью и жизнью своей подруги? Нет! Чувство вины во мне росло, и я знала, что скоро наступит час расплаты. И вот он пришел – нежданный гость со своим горем, болью и полной потерей семьи. Но я понимала, что это только начало большой цепочки событий, что будет еще и еще… надо крепиться.

Ну а пока другие проблемы не заявили о себе, мне надо было помочь Вадику. А мороженое всегда всех сближает, не пить же мне с ним шампанское, хотя оно тоже всех сближает.

В то время как я переодевалась, я с большим трудом натянула джинсы, это было не самое лучшее и умное мое решение, потому что они причинили мне намного больше боли, чем комфорта. Сверху я напялила первый выпавший из шкафа свитер темно-зеленого цвета – самый любимый. Он когда-то мне очень нравился, но сейчас он напомнил мне о Питере и Дубае. Взглянув на себя в зеркало, я поняла – вид у меня не самый прекрасный, но как говорит моя мама, посылая меня за хлебом: «Да кто на тебя там смотреть будет? Ты же не в музей идешь?»

– Пойдет, не в музей же иду, а всего лишь за мороженым вниз, – подбодрила я себя, сооружая на голове гульку типичной домашней бабы.

Пока я там наряжалась, Вадик успел найти картошку и уже смело чистил ее. Вот за этим занятием я его и застала. Меня немного поразило это действие. И я замерла…

Не знаю, как вы чистите картошку, ну я очень странно это делаю, у меня почему-то всегда срезается толстая кожура и короткими штрихами, в итоге я получаю ровно половину того шарика, что должна иметь, если бы нормально умела чистить картошку.

У мальчика же выходила из-под ножа ровная, тонюсенькая, непрерывная спираль, такая довольно искусная и красивая. И это все обычным ножом, а не овощечисткой!

– Ого! Как ты так можешь? – искренне восхитилась я мастерством.

– М-м-а-ама-а н-научи-ила, она у нас в с-столо-о-о-вой работала, я ей п-помо-о-огал, – так просто и ясно сказал парень, как будто так, как он, все могут делать.

Мне показалось, что Вадику были приятны мои искренние похвалы и он понемногу оттаивал и переставал меня бояться. И это очень хорошо! Так как я еще не придумала план помощи ему, но все мои серые клеточки только и были заняты этим вопросом.

– Это здорово! Я так не умею, – пожав плечами, пожаловалась я. – Меня, кстати, никто не учил готовить, поэтому делаю я это плохо… но об этом потом. Все, ушла в магазин. Я быстро. Не скучай!

Уходя, я включила телевизор и оставила музыкальный канал, чтобы в квартире не было так тихо и страшно.

В магазине я минут десять крутилась и решала, какое же мороженое предпочитает мой гость. Я-то по привычке люблю белое в стаканчике, а вот он?.. Вдруг меня кто-то ударил по плечу. И я от испуга вскрикнула и выронила мороженое. Весь магазин бросил суровый, полный презрения взгляд в мою сторону.

– Ты что орешь? – встревоженно прошипел мне мужской голос, подбирая с пола мое добро.

Я опустила взгляд и увидела оранжевую широкую полоску на стриженой мужской голове. Не понимая, кто это мог быть, я в растерянности стояла и быстро выбирала правильный ответ: остаться или сбежать?

Но мужчина живо поднялся, и я увидела перед собой Германа. Я выдохнула с облегчением – это мой бывший парень, а не бандит. В последнее время я очень многого боялась, даже выходить на улицу мне было страшно, надеюсь, вы догадываетесь, по каким причинам. Бентли…

Сегодня он как-то странно выглядел, за восемь лет знакомства я его ни разу не видела таким. На нем была черная новая куртка от «Армани», что явно на него не похоже, так как Герман никогда в жизни не покупал вещи из-за бренда, но даже не это так сильно поразило меня.

Я обалдела от цвета его волос. С волосами он явно переборщил, так как посередине голова была выкрашена в ядреный оранжевый цвет. Это был полный… ну, полный… пиздец! Картина Репина «Не ждали» – в сорок с хвостиком перекрашиваться в оранжевый.

Если кратко описать жизнь моего бывшего, то стоит начать историю собственно с рождения Германа.

В одной обеспеченной по советским меркам семье, где папа – потомственный военный офицер, а мама – научный сотрудник химлаборатории, родился симпатичный и долгожданный мальчик. С самого первого дня жизни все его любили и пылинки сдували. А бабули не могли налюбоваться на крепыша-малыша и баловали, как могли. Единственный человек в семье, который из Германа планировал сделать человека – умного, зрелого и успешного, кому доверяли и подчинялись все, включая папу-офицера, – была МАМА. Я думаю, такое явление присутствует во многих семьях. Так вот, наш парень, то есть мой бывший, рос под четким женским руководством – тихо, без шума, грязи и порванных штанов. Кошек не мучил, с мальчишками не дрался, потому что мама хорошо следила за ребенком.

Но если бы мама знала, чем эта тишина обернется для нее в будущем, то явно предпочла бы, чтобы мальчик умел драться, как любой нормальный мужчина, ведь это порой необходимо. Нет, не думайте, что Герман имел позже проблемы с наркотиками или алкоголем. Вовсе нет! Он страдал другой болезнью – инфантильностью, зачем рисковать, зачем рвать на себе одежду или пачкаться, если за тебя это могут сделать другие, или жизнь по любому хороша, а зачем тогда напрягаться?! И так было во всем. Даже в школе – тройка тоже хорошая оценка, а вот двойка всегда под маминым руководством превращалась в журнале в тройку, потому что Ирина Александровна обладала очень нужным талантом – носить конверты педагогам.

Она из тех женщин, что сразу понимают, где и кому, как надо подмаслить. В итоге пока Герман учился в школе, в шоколаде была не только классная руководительница, но и половина школы, включая директора. В таком же стиле были обработаны и все преподаватели университета.

Я бы сказала, что в университете чаще была мама, чем сынок. Сын в это время увлекся самой правильной вещью тех времен – коммерцией жвачки. И все у него получалось хорошо, только вот однажды его накрыли другие коммерсанты по торговле жвачкой. В итоге был приобретен важный урок – драться тоже надо, ибо легко все потерять, и взятки кое-кому носить нужно уметь не только маме. Но это моего Германа не расстроило, ведь кормушка-то была дома бездонная. Папа и мама работали до-о-о-олго, надежно удерживая места в своих руках.

В двадцать лет парню отвалили машину деда, в двадцать пять ему купили квартиру рядом с родителями. Ребенок должен быть на глазах у матери, а вдруг что-то случится. В тридцать – решили его женить, но не вышло. Свадьбу жених расстроил за пять дней до торжества. Почему? Все молчали.

Я пришла в жизнь Германа в тридцать пять. И пробыла там пять лет, пока не поняла, что дружить с ним лучше, чем жить. Расстались мы хорошо, без обид и ссор. Просто я в одно прекрасное субботнее утро съехала, и он мне даже помог перевезти чемодан с книгами.

Потом периодически мы пили кофе вместе, параллельно сетуя на жизнь, как старые добрые знакомые. Разочарованная жизнью с Германом, я не искала больше отношений.

Сейчас, стоя в магазине, я припомнила, мы виделись месяц назад. Тогда он был без куртки и с нормальными волосами. А я не знала, что такое Дубай…

И что же с ним случилось? Почему мой скромный, одомашненный Герман превратился в какого-то сорокатрехлетнего панка…

Вероятно, я очень долго молчала, потому что он решил меня ущипнуть и попал прямо в самое больное место между ребер.

– О-о-ой… Ты что… Больно же! – вскрикнула я и скорчилась.

Мда, в последнее время мужчины очень полюбили причинять мне боль.

– Почему это больно? Я же только слегка прикоснулся! Ты что, упала? – его голос был уже взволнованным. Он явно просек, что со мной что-то не так. Да любой бы просек на его месте.

Его карие глаза пристально сверлили меня, изучая каждый сантиметр моего тела, словно рентген, пытаясь понять или прощупать, что у меня под таким объемным и нелепым свитером.

– Ты опять толстеешь? – сомнительным и неуверенным голосом произнес мужчина.

Я посмотрела на него как на придурка, идиота и самого плохого человека в мире, нет, – во всей Вселенной. Даже маньяк не получил бы от меня такого яростного и гневного взгляда, какой в эту минуту получил Герман, который произнес запретное слово для каждой девушки «ТОЛСТЕЕШЬ»…

– Герман, так нельзя… – прошипела я сквозь зубы и стукнула его слегка по плечу. – Я просто в депрессии…

– Ты??? И депрессия? Такое бывает? – ирония озарила его лицо. Мужчина расплылся в улыбке от моих слов.

Я сменила свой гнев на милость и отвела взгляд в сторону, изучая этикетки каких-то тушенок с коровьими головами.

– Я ушла из редакции, – пробурчала я, решив, что надо чем-то пожертвовать, какой-то частью правды, и мой выбор пал на редакцию. «Спихнуть всю вину надо на это удручающее заведение», – вот мое решение.

– Ого… А что так? Им больше бесплатные рабы не нужны?

Или нашли рабов посговорчивее?

Я уловила насмешку в его голосе, но не разделяла ее. Во мне снова росло напряжение, которое я живо утихомирила.

Все же, если разумно подумать, мой друг в какой-то мере прав.

– Так… не сошлись характерами… – пора заканчивать эту болтовню, решила я, а то мороженое в моих руках быстро превратится в молоко.

Герман не унимался и не отступал, буквально не давая мне с места сдвинуться.

– И ты теперь обедаешь и ужинаешь только мороженым? Я помню, как ты разом съела пятнадцать пачек, и ни фига тебе плохо не было, до сих пор в шоке, как можно настолько любить мороженое?

Мда… Мой экс-бой явно хорошо знал все мои прегрешения с молочными продуктами. Про пятнадцать пачек он прав. Как-то раз я прочитала, что если объесться до невозможного своим любимым продуктом, так чтобы аж тошнило и выворачивало наизнанку, то это помогает исключить его из списка употребляемых вредных продуктов навсегда. Кстати, это был совет моего любимого доктора Андрея Курпатова. В какой-то передаче он рассказывал, как помог кому-то из известных людей сбросить вес таким образом.

Я выбрала мороженое, так как оно лечило меня от всего, даже от ангины. В общем, от съеденных пятнадцать пачек мне точно было нехорошо, даже хреново, но утром я проснулась с желанием съесть еще одну порцию. Вывод из эксперимента: мне такой способ похудения не помогает.

Зато Герман теперь всем рассказывает, как Алиса может съесть пятнадцать пачек мороженого за сорок минут. Откуда он взял время – без понятия, я правда не помню, чтобы мы засекали продолжительность эксперимента. К слову, он всегда пользовался этой моей слабостью: если опаздывал, если поздно приходил домой или где-то тусил без меня, то в холодильнике у нас всегда лежало мороженое, поэтому ему очень многое сходило с рук. Ну, впрочем, как и мне, при виде перебитого семейного фарфора на первом году совместной жизни. Д-да-а-а… Высокие у нас тогда были отношения. С тонкой душевной организацией – я бы сказала!

– Герман, а ты что здесь делаешь? – набросилась я на него, пытаясь отвлечь его от рассуждений моего проблемного тела.

– Понимаешь, я мотоцикл купил, и тут рядом мотоклуб. Забежал купить что-нибудь перекусить.

У меня округлились глаза, я резко позабыла о боли и о Вадике…

– Что? МОТОЦИКЛ?!

Все ясно. У мужчины начался переходный возраст третьего периода. Ну, знаете, первый – это в 15—16 лет, второй за 30, когда их так и прет к свободе и самореализации, а третий – это когда переваливает за 40. В этот период мужчина хочет обратно вернуть свои 15 и доделать то, что там не успел. У Германа не было мотоцикла, вот он решил все исправить.

– А что ты так удивилась? – забеспокоился он и тут же смутился.

– Да ничего. Это же опасно, а я тебя знаю: физический риск – не твоя цель в этой жизни.

Если вам еще непонятен образ Германа, то этот человек от царапины или от любого прыща умирает, как от большой кровопотери или от рака. И я не шучу сейчас. Когда он звонит мне в четыре утра с паникой в голосе: «Я порезался, что мне делать?» – я серьезно отвечаю: «Значит так, твое время подошло к концу, и пора умирать. Скоро вся твоя кровь, все твои пять литров вытекут, и ты зальешь соседей, которые позже подадут на твое мертвое, бездыханное тело, которое уже к тому времени будет предано сырой земле – в суд, потому что они там, внизу, поклеили новые обои и им совсем не нужны кровавые потеки на стенах». Вот так примерно происходит ночной диалог, а нечего по ночам хлеб резать, как все говорят обычно мне – жрать надо меньше, и проблем будет тоже меньше. Хорошо, что он никогда не обижается на меня, даже не знаю почему. Я бы обиделась – серьезно.

– Да не, это круто, – начал было возражать мой бывший. – Мы тут с Димасиком по городу катаемся, – он перевел взгляд на мои руки. – Давай помогу, а то мороженое уже растаяло! Зачем столько?

Я засомневалась, но все же согласилась на его помощь.

– У меня гости, – пробормотала я, направляясь к кассе.

– У тебя дети в гостях? – серьезно спросил Герман.

– Да. Брат Ани приехал. У них там… проблемы, – я не хотела посвящать бывшего парня во все детали свалившихся на мою голову обстоятельств, но он всем видом дал понять мне, что не отступит.

– Что за проблемы? – спросил он.

– Мама у них умерла, – резко, со злостью бросила я и осеклась, сжав губы в замок. Может, зря я это сказала.

– И ты вот решила утешить брата Ани мороженым?! Сколько ему лет?

– А что, нельзя? Не знаю, может, 14, может быть, 15. Вадик картошку чистит, это на десерт.

– Я зайду?

– Зачем? – искренне удивилась я, испуганно глядя на него.

– Ну вам же помощь нужна, наверное. Могу всех завтра отвезти, куда там надо. Твоя подруга дома?

– Какая?

Герман оторопел и добавил:

– Аня… Она же с тобой живет?

Приплыли.

– А… Да… Нет ее сейчас.

До меня стало доходить, что реально нам нужна помощь, и вообще я же понятия не имею, какой должен быть план в таких обстоятельствах.

– А где она? – всерьез спросил Герман.

Я не хотела даже произносить название города в этом тесном маленьком магазинчике, где именно была сейчас моя соседка по квартире, ибо это было бы… И быстро предложила:

– Давай оплатим, и я тебе расскажу. Это долгий разговор, – я стала доставать из кармана деньги, но мужчина быстрым движением руки протянул кассиру свою кредитную карту. И так же быстро стал укладывать продукты в пакет. Все сам.

«Идеальное воспитание с небольшими минусами самостоятельности», – усмехнулась я про себя, делая критический анализ жизни моего бывшего.

Мы вышли из магазина.