Читать книгу Возвращение ниндзя - Порей Поргонтов - Страница 2

В Павлодаре стоял октябрьский погожий денёк. Горожане вывалили в Центральный парк поглазеть на последние дни бабьего лета перед занудной всепроникающей зимой. Бродили без дела, трепались на лавочках, щурились на солнце, лузгали семечки. Меж людей сновали сонные упитанные голуби и вынимали мусор из трещин в асфальте.

Пятидесятилетний философ Вмержов взял в окошке летней рюмочной две кружки пива и пошёл к высокому одноногому столику, где его ждала разукрашенная, молодая, но уже порядком подтасканная барышня. Вмержов засаленным рукавом свитера смахнул листву со стола и разместил на щелястой поверхности мокрые от пены кружки.

– Поэтому экзистенцьялизм, – продолжая ранее начатый диалог, сказал Вмержов, – это вам, Катенька, не тюрю в лоханку накрошить. Здесь, я извиняюсь, яйца нужны, – он поднял кружку, чтобы чокнуться. – Ну, давайте… Вот так встреча…

Чокнулись. Помолчали.

– Какие ж тут яйца, если сплошной страх? – скептически поинтересовалась разукрашенная Катенька.

– Ну да чего вы, душечка? – снисходительно засмеялся Вмержов, отхлёбывая пива и утирая образовавшиеся от пены усы. – Страх отнюдь есть не слабость. Страх есть головокружение свободы. Так сказал великий Киркегард. Экзистенцьялист истинно свободен и, в конечном счете, не боится вообще ничего.

Катенька закурила и томно поглядела из-под густых ресниц на лысеющего уже Вмержова.

– Так вы, стало быть, экзистенцьялист? – спросила она, произнеся последнее слово на манер собеседника.

– Экзистенцьялист ли я? – удивился Вмержов и пожал плечами. – Ну почему нет? Всякий честный человек, по-моему, экзистенцьялист.

Попили ещё пива. Катенька курила, переминалась на высоких своих каблуках и пустым взором оглядывала прохожих. Вмержов смотрел на неё с плохо скрываемым вожделением. Из привязанной к дереву колонки, дребезжа, разлетался по окрестностям хриплый шансон.

– Мне жить негде, – призналась Катенька, потупив взор. – Если бы вы, Леонид Павлович, мне в какой-то мере могли…

Вмержов поперхнулся пивом.

– У меня жилплощадь занята, – смущённо пробормотал он, – но я могу арендовать вам номер в какой-нибудь гостинице.

– Ах, ну нет, это ведь такие траты, – из вежливости не соглашалась Катенька. – Я как-то ночевала в зале ожидания, так что ничего страшного. А наутро у меня поезд.

– Нет, нет, даже не думайте! – решительно сказал Вмержов. Он вынул старый бумажник, как будто ещё советского покрою и дрожащими пальцами отсчитал несколько купюр. – Возьмите, возьмите, это меньшее, что я могу для вас сделать. Вы были лучшей ученицей на потоке, вы подавали надежды…

Катенька, покраснев, взяла деньги, убрала в сумочку. Её лицо мгновенно одеревенело и подёрнулось патиной безучастности ко всему происходящему. Она отпила ещё пива, а затем с насмешкою поглядела на Вмержова.

– Так, стало быть, вы теперь женаты?

– Нет, – ответил Вмержов.

– Аа, с мамой живёте? Как и десять лет назад, – недобро хихикнула Катенька. – Хорош же вы экзистенцьялист!

– Нуу… – пробасил Вмержов, тушуясь, – строго говоря, вся эта внешняя атрибутика не имеет прямого отношения к философии. Можно…

– Строго говоря! – перебила его захмелевшая Катенька. – Вы мне эти ваши философские изыскания бросьте! Заливали в уши четыре года: мир как воля, бытие и ничто. А там, на улице – она потыкала в воздух указательным пальцем с плохим маникюром, – другая жизнь!.. Другая! Вы даже не представляете! – она разрыдалась.

Вмержов полез к Катеньке через стол, попытался её обнять. Она вырвалась. Закричала:

– Да что вы знаете о жизни? Живёте себе по наезженной, хоть бы что изменилось, – она с презрением обвела глазами летнюю площадку с её редкими посетителями. – У вас даже вон свитер тот же, что десять лет назад! Вы его хоть стирали раз?

– Стирал…

– Стирали! Обложились своими книгами и думаете, что всё знаете, – размазывала тушь по лицу Катенька. – Наверное, и похоронят вас в этом свитере.

Вмержов молчал. Катенька свирепела от этого.

– Ну, что молчите? Спросите меня, чего это я, Катенька Глушкова, красавица, гордость потока, клянчу у вас деньги. Чего это у меня лицо измятое, как портянка. Любопытно небось? Спросите, чем я там в столице занимаюсь. Чай, не докторскую диссертацию пишу.

– Не докторскую… – наконец отозвался Вмержов.

– Давайте выпьем водки? – предложила Катенька, вдруг успокаиваясь. – И ну её в жопу, вашу философию.

Опорожнив графин водки, они отправились гулять. Без мудрых сентенций, к которым Вмержов привык за двадцать пять лет практики, разговор всё никак уже не клеился. Подвыпившему Вмержову особенно хотелось блеснуть академическими знаниями, но Катенька ловко пресекала любые попытки поумничать.

Вдруг на вершине замершей карусели объявился человек и стал громко угрожать самоубийством. Люди достали телефоны. Катенька испуганно глядела вверх. Она была прекрасна. Вмержов залюбовался.

«Вот сейчас самое время проявить отвагу, – подумал Вмержов, облизывая губы, – освободиться через героическое действие».

Примерещилось на миг, как он с проворством обезьяны вскарабкивается на карусель и тянет одуревшего юношу в вагонетку.

Подъехала полиция, спасатели с подъёмным краном и за несколько минут сняли суицидника. Катенька плакала.

– Поедемте со мной? – попросила она. – Говорите хоть о философии, хоть о чём угодно, только не оставляйте меня одну.

Вмержов отошёл от восхищённого оцепенения. День по-летнему пахнул душной предвечерней затхлостью и тугим нудным комком навалился на сердце.

Набрали разливного пива и сняли Катеньке квартиру. И там Вмержов, уже не останавливаясь, почти до самого утра нёс какой-то вздор – о «Матрице» и симулякрах, о вечном мифе воскресающего бога, об истинном значении фразы «красота спасёт мир». Потому что так привык и ничего другого не умел. Катенька спала в кресле и, по мнению Вмержова, походила на Пенелопу, что преданно и смиренно ждёт своего Улисса.

Наутро был День учителя. Он посадил её на поезд, а сам отправился принимать неискренние поздравления от глупых студентов.

Жизнь всё длилась, натянутая над бездной. И, глядя на свою обрюзгшую фигуру, отражавшуюся в магазинной витрине, Вмержов вдруг с кристальной ясностью понял, что это – отнюдь не канат между животным и сверхчеловеком. Скорее жизнь походила на ржавый закопчённый состав, наподобие того, в котором ехала сейчас Катенька, – состав, ползущий от дурацких надежд и идеалов юности к вечному могильному мраку. Нечем было гордиться и нечего, в сущности, было терять, и страх не окрылял.

«Почему я на неё не залез?» – тоскливо подумал Вмержов.