Читать книгу Созревшие нивы. Жизнь в Церкви - Протоиерей Андрей Ткачев - Страница 10

Жестокость мира – от демонов. Разврат мира – оттого что весь человек стал плотью, и только плотью. И радость мира – шумная и надрывная радость, от которой тяжело, как с похмелья, это лишь декорация: аналог репродукции картины на стене, висящей только для того, чтобы закрыть дыру в обоях.

До начала мир пуст. После грехопадения он пуст, как барабан; пуст, как опустошенный вором кошелек. Оттуда, из чрева пустоты, выползает медленная и звенящая тоска – та самая, с которой если кто не знаком, то не сможет понять и ощутить сердцем, чему можно радоваться в Рождество.

Пустой мир – и человек, сдувшийся как шарик. И если надо дальше жить, даже если и не хочется, но придется, то нужно «развеселить себя» чем-то.

Пустота – от грехопадения. Суета и шум – от невозможности сидеть на месте и в тишине. Разврат – от угасания духа, от тотальной власти плоти и невозможности этой власти сопротивляться. А уже злоба – от демонов. В особенности – лукавая злоба, в которой улыбаются и держат паузу. В которой вынашивают замысел и строят планы. В которой жестокость не порывистая, а осмысленная, санкционированная, идеологическая. Что еще есть вокруг, что ускользнуло из списка? Чего не назвали?..

И вот на землю, подпадающую под наше описание, пришел Христос. На развратную от отчаяния землю – пришел Сын Девы, не имевший в Себе греха. На поглупевшую землю пришла Премудрость Божия: туда, где пустота, пришел Тот, в Котором полнота. И поскольку земля из-за демонов стала лукава и жестока, милосердного Христа ждали на земле сети словесных уловок, крики распинателей и плетки солдат претории. Он это знал и все же Он пришел. Не отрекся. Не отказался. Прими благодарный поклон, Спаситель мой и Благодетель.

Пустота – от грехопадения. Суета и шум – от невозможности сидеть на месте и в тишине. Разврат – от угасания духа, от тотальной власти плоти и невозможности этой власти сопротивляться. А уже злоба – от демонов. В особенности – лукавая злоба, в которой улыбаются и держат паузу.

Мы празднуем Рождество, господа! Рождество, говорю, празднуем, товарищи! Братья и сестры, мадам и месье, Воплощение Сына Божия торжествуем!

Нам праздники даны не для воспоминаний о событиях, а для сердечного участия в них – в этих самых празднуемых событиях. По замыслу и в идеале мы не «вспоминаем» и едим, а соучаствуем и веселимся. И если праздник способен приобщить человека к радости пастухов, слышавших ангельский хор, и волхвов, принесших дары, то Рождество способно заострить также и ту тоску дохристианского мира, от которой в томлении издыхало человечество.

Не издыхает ли оно вновь, только уже не как ждущее Искупителя, а как отрекшееся от Него, и, следовательно, более виновное? Предпраздничная тоска. Непонятная пустота, день за днем сосущая сердце. Смутное недовольство всем вообще и ничем конкретно: шуба не греет, покупка не тешит, анекдот не смешит; новости страшат, разговоры утомляют, – знакомо? Если нет, то чему вы радуетесь в Рождество?

Книге нужен переплет и картине – рама. Так и для радости нужен печальный контраст, потому что и сама радость – это ответ Бога на печаль мира. Конкретный ответ на конкретную печаль. Речь не о личной печали, которая у всех своя, а о печали вселенской, которой дышат все без исключения. И благодать, та, что обрезает не крайнюю плоть, но сердце, делает человека внутренне чувствительным не только к движениям Духа, но и к тонкой печали века сего.

Эта печаль погибающего человечества, печаль, мало кем осознанная, но несомненная, свела с Небес Сына Божия. Это Он сжалился, глядя на нашу бедность, на наше угасание, на наше бесплодное ползание в пыли. Он ведь с Отцом и Духом не для того нас создал, чтобы мы жили вот так, как живем обычно. Пропасть лежит между тем, какими мы быть должны и какими стали. И дело нужно было исправить, но не человеческой рукой – слаба она. Дело нужно было исправить рукой Божественной. Рукой, на первых порах – младенческой. Это и есть Рождество.

Чувствуя странную, нездешнюю радость от того, что Он пришел, мы вполне обязаны обрезанным сердцем чувствовать и вкус той трагедии, которая привела к Воплощению, а затем к Крестному страданию Иисуса и Его воскресению. Нечувствие радости есть точный диагноз неверия. И излишний праздничный шум – это лишь звуковая завеса. Рождество хочет тишины. Тишины и простоты. Тишины, простоты и слез. Слез в тишине и радостного ужаса: ужас прогоняет тоску и приносит смысл. Ибо если и есть что-то подлинно ужасное (в смысле не бытовом, но библейском), то это Истина, завитая в пеленки, которую вдруг распеленали.

Пропасть лежит между тем, какими мы быть должны и какими стали. И дело нужно было исправить, но не человеческой рукой – слаба она. Дело нужно было исправить рукой Божественной.

Говорить можно много, и если разговорился, то уже и хочется говорить дальше… Но надо ли? Что скажет человек, когда ангелы поют, да и не поодиночке, а хором! Такое привычное, но совершенно неизвестное празднование. Морозное, елочное, в шарах и лентах, измучившее приближением, оглушающее приходом. Рождество пришло. Пришло Рождество. Пришло…