Читать книгу Две жизни Пинхаса Рутенберга - Пётр Азарэль - Страница 35

Рутенберг в начале февраля нелегально проживал в Москве, спасаясь там от полицейского преследования, возобновившегося после укрепления позиций министра внутренних дел и его «силового блока». От Савинкова ему было известно о подготовке Боевой организацией покушения на Дурново.

Появление у него на квартире Гапона удивления не вызвало: Ольга Николаевна, знавшая об особых отношениях между ними и доверявшая ему, рассказала, как его найти. Рутенберг следил в последнее время за его травлей в прессе и даже сочувствовал другу, попавшему в жесткий и умело управляемый сверху переплёт. Добротный костюм на нём находился в явном конфликте с его бросающимся в глаза состоянием – Гапон был подавлен и угрюм.

– Сегодня утром приехал из Петербурга повидаться с тобой, – начал он разговор. – Хочу сообщить тебе нечто очень важное.

– Я тебя внимательно слушаю, Георгий.

– Нет, вечером поедем в «Яр», там и поговорим, – заявил Гапон.

– Но там нас выследят и арестуют. Любой сыщик тебя узнает и меня из-за тебя раскроет.

– Верь мне, Пётр. Никто нас не арестует. Кроме того, я уже пригласил в ресторан хозяйку твоей квартиры и моего ученика-семинариста с женой.

– Я не желаю туда ехать, – произнёс Рутенберг. – Да и при гостях поговорить мы не сможем.

Гапон был взволнован и удручён, искоса поглядывал на него и избегал встретиться с ним взглядом. Договорились, что они встретятся сегодня вечером ещё раз.

– Мы всё-таки поедем в «Яр», Пётр. Ты же видишь, настроение у меня хуже некуда. Хочется хоть немного развлечься. И перед людьми неудобно, я ведь их уже пригласил.

– Ладно, там будет видно.

В девять часов вечера Гапон появился у него на квартире снова. Он уже успел немного успокоиться и настроиться на трудный для него разговор.

– Из всех твоих товарищей я ценю только тебя одного, – сказал Гапон. – Они на всё смотрят слишком узким взглядом. Поклянись, что всё, что будет сказано, останется между нами.

– Я обещаю, – произнёс Рутенберг.

Он не ожидал подвоха. Он ещё не знал, что ему откроется ящик Пандоры и что новые обстоятельства вызовут драматические последствия, которые оставят глубокий след в его судьбе.

Гапон начал свой рассказ с переговоров, которые вёл через Мануйлова в ноябре, окончившихся его отъездом из страны. Вернулся он раньше оговоренного срока из-за усиленной слежки, которой подвергся в Париже, и недобрых известий из России. Оказалось, что отделы «Собрания» закрыты и выплачено только 7000 рублей, обещанных Витте. Выяснилось, что много хлопотавший по его делам журналист-либерал Матюшенский скрылся, увезя с собой оставшиеся 23000 рублей. Гапон продолжал встречаться с Мануйловым, пытаясь вновь добиться открытия отделов профсоюза.

– Когда Витте потребовал от Дурново снять запрет, тот пригрозил отставкой, – сказал Гапон. – Его влияние в кабинете весьма велико. И вот на очередной встрече Мануйлов мне заявил, что со мной хочет поговорить Рачковский, доверенный человек министра.

Эта фамилия показалась Рутенбергу знакомой. Он вспомнил, что однажды в разговоре его товарищ упомянул о нём, как об инициаторе и участнике создания знаменитых «Протоколов Сионских мудрецов».

– На тебя, Георгий, крупная рыба клюёт. Был Зубатов, теперь эта акула, вице-директор Департамента полиции, – произнёс Рутенберг. – И что ты ему ответил?

– Я согласился. Мне важно любой ценой достучаться до Дурново, хоть через сатану. Свидание было в отдельной комнате ресторана. Пётр Иванович выразил большую радость оттого, что увидел меня. Он считает меня талантливым человеком. Трепов и Дурново тоже, но опасаются, что я опять устрою им революцию. Я стал объяснять, что мои взгляды на рабочее движение изменились, и я сожалею о своих прежних призывах.

– Полицейский чиновник так тебя расхвалил, наверное, неспроста, – заметил Рутенберг. – Что он хотел от тебя?

– Рачковский заявил, что верит мне, но нужно убедить в этом хозяина, правительство желает получить от меня гарантии. Он предложил мне написать Дурново письмо.

– Ты согласился?

– Я отказался, – произнёс Гапон. – Тогда он заявляет, что без такого письма нечего даже надеяться на открытие отделов. На государя мои прокламации навели такой ужас, что во всём происходящем в России он винит меня. Поэтому для доклада царю по моему делу Дурново необходимо такое письмо. Пётр, мне пришлось согласиться. Я написал ему.

– Прижали тебя сильно, Георгий. Это очень умные и опасные люди. У тебя черновик остался?

– Да, он в гостинице.

– Покажи мне его завтра.

– Конечно, – подтвердил Гапон. – И тут, к концу нашего разговора Рачковский просит разрешения прийти на следующее свидание с весьма интересным человеком Герасимовым.

– Ого, он начальник Петербургского охранного отделения, – заметил Рутенберг. – Ещё одна акула.

– Пётр, что мне оставалось делать? Пришлось дать добро.

Было поздно, и синий вечер уже опустился на Москву. Гости, которых Гапон пригласил в ресторан, были в сборе и время от времени стучали в дверь. Рутенберг вначале ехать отказался. Гапон обиженно настаивал, и он понимал, что Георгий что-то недоговаривает, а ему очень нужно было во всём разобраться. «Почему ему так нужно, чтобы я поехал?» – подумал Рутенберг.

Сели на тройку и покатили в «Яр». Ехали через Пресню среди разрухи и пепелищ. По обеим сторонам дороги высились остовы домов без крыш и окон, от которых остались обломки продырявленных пушечными ядрами стен. Попутчики рассказывали, откуда стреляли пушки, где было больше всего убитых. Рутенберга пронзила нервная дрожь. Он слушал и смотрел на молчавшего, много курящего и унылого Гапона, которого постоянно пытались растормошить дамы.

В ресторане он предложил пойти в зал, но Рутенберг запротестовал. В кабинете посидели несколько минут, и Гапон снова стал настаивать на своём, заявив, что в зале музыка, женщины и веселье. Такое заявление заинтересовало Рутенберга и, махнув рукой на конспирацию и филеров, он согласился. В общем зале они расположились справа от входной двери около оркестра. Гапон был удручён, часто клал голову на руки, разложенные на столе, потом одевал пенсне и вглядывался в зал. Рутенберг понял, что он видел там не только «женщин», но и кого-то ещё.

– Ничего, Мартын, всё будет хорошо, – вдруг говорил он, а затем обращался к сидящей рядом даме, – Александра Михайловна, пожалейте меня.

Рутенберг всеми силами пытался скрыть всё более овладевающие им отвращение и раздражение к человеку, который был ещё недавно его другом. Причины такой неожиданной метаморфозы были ему пока непонятны.