Читать книгу Ludi мысли. Сборник людологических сочинений (доклады и статьи) - Р. П. Чернов - Страница 5

И философия, и наука, несмотря на различие в методологии, имеют своим предметом одно и то же явление, имя которому человеческое. Что такое человеческое? Это тот «круг», вне которого мы не можем себе мыслить бытие чего-либо. Действительно, можем ли мы знать то, что не может быть понято нами по своей природе? То, что лежит вне нас самих? Ведь мы ощущаем только то, что возможно чувствовать, знаем только то, что уже знали другие, то, что было известно до нас, то есть то, что может быть воспринято нами на основе подобия тем, кто воспринимал это до нас. Существует для нас только то, о чем мы знаем. Ведь какой-либо человек, который вам не известен, для вас и не существует. Все существует в форме определенной уверенности, продуцируемой общественным, в форме знания; или знания о незнании (неизвестности, существование которой есть условие, возможность, для будущего бытия).

Трагедия человеческого состоит в том, что оно определяет себя, исходя из самого себя, навязанного ему общественными нормами. Это все равно, что находиться внутри большого круга – никогда не узнаешь, что имеешь дело именно с кругом, так как необходимо будешь наталкиваться на линию, убегающую в бесконечность…

Надо понимать, что мы можем видеть только то, что заложено в нас, только то, что было до нас… Только в этом случае возможно правильное понимание платоновского «знание есть припоминание». Человек существует только как идея, которая находит свое подтверждение в каждом, кто знает о ней. Проведите эксперимент: возьмите сотню младенцев и вместо слова человек употребляйте на протяжении всего их роста и воспитания слово «бамбук»; как вы думаете кем они будут, когда вырастут? Кем они будут себя осознавать?

Человеческое всегда стремилось к тому, чтобы сохранять форму знания, ибо именно эта форма есть залог бытия человека вообще. Каждый, кто выходил за эту форму непосредственно угрожал самому понятию человека вообще, ставил под сомнение (а значит дестабилизировал) те или иные сферы жизни или человека в целом; именно поэтому общество всегда с ненавистью воспринимало таких людей, уничтожая их (так было с Сократом, Аристотелем, Бруно, Галилеем, Ницше…

Мир бытия человека представляет собой двойственность бытия: в «возможности» и в «действительности». «Возможность» – это бытие мысли, это декартовское cogito ergo sum. И действительно: нет ничего в области чувственного, что не имело бы своего названия, не отражалось в мышлении. Когда мы сталкиваемся с ощущением, которое не можем объяснить себе мы неизменно испытываем беспокойство, доходящее порой до откровенной фрустрации. Так, например, люди говорят о любви только тогда, когда уже исчерпаны все другие понятия, и «любовь» остается последним рубежом обороны разума перед чувственным. Сущность психоанализа состоит в том, чтобы объяснить, назвать человеку то, что он сам не может интерпретировать на уровне своего сознания, то есть сформулировать его бытие в возможности, точнее устранить то, что мешает ему формироваться естественным путем по принципу зеркальности – «вижу» только то, что «знаю». Данные знания, как мы уже отмечали, приобретаются нами в процессе воспитания (в самом широком смысле этого слова) на основе инстинкта подражания.

«Возможность» охватывает любое мыслимое, человек предстает как понятие, имманентно присущие качества которого определяются в зависимости от объема мыслимого вообще, от степени познанности окружающего. Так, в архаичных культурах то, что мы сейчас называем человеком было представлено в форме имени – той суммы должных и возможных действий, которые определяли существование его носителя на протяжении всей жизни, тем самым стабилизируя его бытие среди себе подобных, которые знали о нем, о том, что он может и должен делать, и что делать ему запрещено, через восприятие его имени (М. К. Петров). В дальнейшем имя трансформируется (по мере расширения «возможности») в профессию, общие понятия (например, гражданин), и, наконец, в Человека (не путать с К. Ясперсом, теория Осевого времени).

Бытие в возможности в основном не осознается человеком, ибо является ему имманентно присущим – даже Аристотель, родоначальник данного деления бытия, усматривал в «возможности» предшествие действительности, говоря о возможности как о существовании материи. Так, например, мрамор, по Аристотелю, – это материя, статуя – форма. Но задумаемся, что есть мрамор? Без моего знания о том, что это мрамор? Он не будет существовать, как для ребенка не существует старости, пока он не узнал о ней, пока ему не назвали старость, не показали ее. Пока что-либо не может быть воспринято людьми -этого нет, это если угодно «вещь в себе». Понятие «мрамор» есть бытие в возможности, действительность которого представлена стабильным предметом (то есть таким, чувственное восприятие которого остается неизменным). Стабильностью является то состояние, когда определенная часть нестабильности вообще принимается в качестве основания постоянства, противостоящего в дальнейшем всему, что в него не входит (не – стабильному). Многообразие языковых форм объясняется прежде всего различием в чувственном восприятии. Если вспомнить архаичную культуру с ее пониманием языка как средства дающего власть над так называемой «неживой природой» – посредством «заклятий», то мы необходимо приходим к выводу о том, что «возможность» родилась из необходимости стабилизировать отношения между людьми на основе идентичного восприятия окружающего – так рождается язык, который, как раз и является тем самым восприятием, не терпящим никакой двойственности и многозначности, неизменно однозначно детерминирующий значения.

Язык – это возможность, реализация которой построена на символическом, на автоматизме и именно поэтому часто не воспринимается нами, ускользая в сферу привычного и естественного.

Таким образом, материя о которой говорит Аристотель есть бытие мысли, которая неразрывно связана с действительностью, неизменно обнаруживает себя в чувственном…

В дальнейшем человечество стремится к стабилизации мысли, ибо сущностью «возможности» является наличие неразрешимых противоречий. В области мысли мы не можем определить, как именно будет существовать то или иное явление, мы неизменно будем упираться в равенство бытия и небытия. Именно поэтому «противоположности – тождественны» (Гегель), именно поэтому Кант выделяет категории, которые, с одной стороны, существуют, а, с другой, существовать не могут: пространство, время и прочее…

Изначально дифференциация мысли есть производное от чувственного восприятия, разница условий восприятия (а она существует до тех пор, пока человек не окружает себя «стеной» цивилизации) порождает противоречия в ориентировании в окружающем мире, которые снимаются посредством совместного существования (стадный фактор). Когда условия восприятия, чувственного восприятия, приобретают форму единобытия, выражающего себя в однородной многократности для всех и вся, чувственное получает единственно возможное отражение в сознании. Данное «отражение» при условии наличия способа, позволяющего корреспондировать его себе подобным, и есть мысль. Изначально мысль есть действительное автоматическое восприятие, мысль есть символ, то есть равенство идеального и реального; мысль существует только в области чувственного и носит производный характер, выполняющий функцию щита перед окружающим миром. Затем мысль приобретает свойство находить себя не в символах, а в способе своего выражения – языке. Здесь человек впервые становится на стезю индивидуальности, так как получает возможность чувствовать благодаря мысли, получать ощущения из самой мысли, реализованной в действительности не в виде какого-либо «предмета», а в форме процесса выражения. Это ключевой момент человеческого вообще, ибо именно здесь человек впадает в иллюзию того, что он независим от общества, что он сам может существовать, ибо самостоятельно формирует «возможность», которая в дальнейшем детерминирует его чувственное восприятие. Ошибка данного положения заключается в том, что «способ выражения» продуцируется общественным, принадлежит ему. Можно «выпрыгнуть» за рамки своего времени, но невозможно за пределы человеческого, то есть той суммы понятий, значение которых предопределено их восприятием на том этапе, когда человек еще не способен мыслить вообще (младенчество).

Однако именно индивидуализм мысли послужил основой развития того, что мы называем сейчас философией, наукой… Их появление вызвано необходимостью сжимать противоречия между индивидуальным и общественным не непосредственным механическим воздействием, сопряженным с ликвидацией субъекта, продуцирующего данное противоречие, а способом, позволяющим структурировать мысль человека, не воздействуя при этом на него физически, то есть с помощью убеждения. Убеждение есть формирование бытия в возможности человека желательным для субъекта убеждения образом. Первыми этим стали заниматься софисты, которые, однако, приносили больше хаоса нежели стабильности, так как «забывали» формировать должное, необходимое, бытие в возможности, вследствие чего антагонизм между общественным и индивидуальным только усиливался, приобретая при этом форму снятия противоречий в виде насилия – тирании. Аристотель первым дал систему должного бытия в возможности, выделив способы и формы мысли. Таким образом, хаос чувственного теперь не получал своего подтверждения в хаосе мысли через личную «доблесть» интеллекта, а упорядочивался системой, в соответствии с которой что-то имело право на существование (истина, корректные умозаключения), а что-то – нет (некорректные, ложные умозаключения). Это было новой эпохой человеческого, так как теперь стабилизация окружающего осуществлялась не на основе однотипного бытия в действительности, наличие которого исключало противоречия в возможности, а на снятии противоречий «возможности» в самой возможности, до того, как она будет реализована в действительное. Логика и явилась способом формирования однотипного бытия в возможности, бытия мысли. Логика стала выполнять ту функцию, которую раньше выполняла сама природа, логика стала структурировать человеческое… Теперь человек мог сознательно творить мир, расширять границы «круга человека», вырвав у случая рок. Он это и сделал …, правда, забыв при этом, что человеческое есть продукт общественного, духом которого является конституирование изначально удачного частного в догму для всех. Таким образом, мы получаем парадокс: пытаемся определить человеческое, предполагая при этом, что способ, которым оно продуцируется позволит нам очертить его границы с тем, чтобы определить что есть человек…

Все противоречия философии, которые нам так щедро демонстрирует история есть противоречия «возможности», которые приобрели истинность вследствие того, что их создатели находили одно из противоречий возможности достаточно приемлемым для своего эмпирического восприятия. Первым, кто обратил на это внимание был Ф. Ницше. Именно он научил многих понимать философию именно как личное, которое благодаря воле своего создателя становится общим12