Читать книгу Обеспечение обязательств (залог, поручительство, гарантия) - Р. С. Бевзенко - Страница 17

Акцессорность возникновения. Из определений залога, которые содержатся в ст. 334 ГК РФ и в ст. 1 Федерального закона от 16 июля 1998 г. № 102-ФЗ «Об ипотеке (залоге недвижимости)»[112] (далее – Федеральный закон об ипотеке), можно сделать вывод о том, что залог рассматривается отечественным законодателем prima facie как акцессорный способ обеспечения обязательств. На эту мысль наводит выражение закона о том, что залог служит для кредитора-залогодержателя средством получить причитающееся ему по обеспеченному обязательству из стоимости заложенного имущества преимущественно перед другими кредиторами.

Из ст. 339 ГК РФ и ст. 9 Федерального закона об ипотеке следует, что условие об обеспеченном залогом обязательстве (причем с указанием его существа, суммы и срока) является существенным для договора залога. Буквальное применение этих норм может привести к мысли о том, что при невозможности выполнения этого требования закона (например, когда требование еще не возникло и поэтому указать его характеристики невозможно) договор залога не может считаться заключенным, а права залогодержателя – возникшими.

В ст. 341 ГК РФ возникновение права залога связывается с моментом заключения договора о залоге и только для случаев заклада – с моментом передачи имущества залогодержателю; иное может быть установлено договором залога. Из этой нормы теоретически можно сделать вывод о том, что обеспеченное требование должно непременно наличествовать в момент заключения договора, ведь без него залог в принципе не может существовать. Однако ст. 337 ГК РФ, которая посвящена регулированию того, в какой части основное требование считается обеспеченным залогом, является диспозитивной: в ней прямо допускается установление иных правил, чем предусмотрено в ней самой. Фактически это означает, что залог может обеспечивать, например, только требование о возврате аванса при расторжении договора, обеспеченного залогом, т. е. и будущее требование[113]. Совершенно очевидно, что в момент заключения договора залога такого требования еще нет – оно лишь может возникнуть в будущем, однако сочетание положений ст. 337 и 341 ГК РФ будет неизбежно свидетельствовать о том, что право залога возникло, хотя основного обязательства еще нет. При этом, несмотря на то что залоговое право следует считать возникшим с момента заключения договора залога, до наступления conditio iuris – просрочки должника – его, по всей видимости, необходимо рассматривать как находящееся в «подвешенном» состоянии.

Такое толкование положений Кодекса свидетельствует о том, что отечественный законодатель в ГК РФ в качестве модели обеспечения залогом будущих требований[114] выбрал первый из подходов, разобранных мною выше (см. § 2.1 настоящей монографии), т. е. конструкцию, при которой обеспечительная сделка считается заключенной с момента достижения сторонами в требуемой форме согласия по ее существенным условиям; при этом непременного наличия основного долга, для того чтобы залог считался состоявшимся, не требуется. В этой конструкции нет ничего, что ущемляло бы интересы должника, залогодателя или третьих лиц, ведь до наступления просрочки должника залогодержатель не может реализовывать свои обеспечительные права. Однако в силу того, что договор залога уже считается заключенным, а право залога на вещь – возникшим, и все связанные с существованием обременения обязанности залогодателя (например, обязанность согласовать распоряжение предметом залога; обязанность допускать залогодержателя к осмотру заложенного имущества; обязанность застраховать предмет залога и т. п.) следует считать возникшими именно с этого момента.

Однако этот подход к залогу будущих требований реализован отечественным законодателем непоследовательно. Так, в соответствии с положениями п. 3 ст. 11 Федерального закона об ипотеке, если обязательство, обеспечиваемое ипотекой, возникло после внесения в ЕГРП записи об ипотеке, права залогодержателя возникают с момента возникновения этого обязательства. В чем отличия этой нормы от положений ст. 341 ГК РФ?

Во-первых, ею (в отличие от ГК РФ) прямо допускается обеспечение ипотекой будущих требований (что, впрочем, довольно резко расходится с требованием п. 4 ст. 9 Федерального закона об ипотеке, устанавливающим стандарт описания обеспеченного обязательства в договоре ипотеки). Во-вторых, законодатель явно разделяет момент заключения договора ипотеки (т. е. момент внесения в ЕГРП записи о сделке) и собственно момент возникновения прав залогодержателя[115].

Таким образом, в Федеральном залоге об ипотеке реализован второй из обозначенных мною выше (§ 2.1 настоящей монографии) подходов к обеспечению будущих требований залогом: с момента заключения договора залога само залоговое право не возникает, но заключенный сторонами договор залога является фундаментом для того, чтобы в момент возникновения того требования, которое стороны намеревались считать обеспеченным, оно уже рассматривалось как обеспеченное залогом. Разумеется, дополнительные обязанности залогодателя (страхование, обязанность претерпевать инспекцию залогодержателя и т. п.) возникают с момента заключения договора залога.

Особых различий в последствиях двух обозначенных концепций нет: обе они позволяют положительно ответить на вопрос о возможности использования действующего российского права для обеспечения залогом будущих обязательств. Однако подобная несогласованность законодательных решений для одной и той же ситуации не может не вызывать недоумения. Понятно, что решение отечественного законодателя относительно момента возникновения ипотеки по будущему требованию связано с необходимостью примирить, с одной стороны, принцип публичной достоверности реестра и, с другой стороны, принцип акцессорности. Однако в итоге получилось, что нерегистрируемый в реестре залог движимости имеет более ослабленную акцессорность (по ГК РФ такой залог возникает с момента заключения договора залога, даже если требования еще нет), чем регистрируемый залог (по Федеральному закону об ипотеке залог возникает в момент возникновения обеспеченного требования), что довольно странно… И тем не менее любое из этих решений наносит серьезный удар по идее строгой акцессорности возникновения залоговых прав.

Действующий закон совершенно игнорирует отношения покрытия, объясняющие залоговую конструкцию с участием третьего лица. Иными словами, сам факт наличия юридических или экономических отношений, объясняющих, почему одно лицо предоставляет залог за другое лицо по долгам последнего, является (с точки зрения законодателя) юридически иррелевантным. Следовательно, отпадение этих отношений также не должно хоть как-то сказываться на силе залога. С этой точки зрения залог вообще является абстрактным по отношению к договору должника и залогодателя об обременении залогом имущества залогодателя по долгу должника и не зависит от наличия и действительности этих отношений.

Таким образом, общий вывод, к которому следует прийти в результате обсуждения положений ГК РФ, регулирующих вопрос акцессорности возникновения залога, заключается в следующем. Отечественный законодатель, во-первых, устанавливает довольно жесткий стандарт описания существа обеспеченного обязательства в договоре залога. Однако при этом, во-вторых, он допускает обеспечение залогом обязательств, которые возникнут в будущем, причем путем установления двух обеспечительных конструкций (возникновение залога в момент заключения договора залога, но до возникновения обеспеченного требования; разделение договора залога и момента возникновения залогового права, которое обусловлено возникновением обеспеченного требования). Все эти соображения свидетельствуют о том, что идея строгой акцессорности возникновения залога российским правом не поддерживается.

Акцессорность объема требования. В ст. 337 ГК РФ принцип акцессорности объема требования в отношении залога выражен следующим образом: залог обеспечивает требование, в том числе проценты, неустойку и т. п., в том объеме, какой оно имеет к моменту удовлетворения. Любопытно, что эта норма сформулирована законодателем как диспозитивная, однако не вполне ясно, как работает эта диспозитивность: могут ли стороны установить, что залог будет обеспечивать долг в определенной сумме вне зависимости от того, сколько должен должник? Или же слова «если иное не предусмотрено договором» следует рассматривать только как возможность сторон договора залога исключить из числа обеспеченных требований, к примеру, неустойку или убытки, которые понес кредитор?

Понятно, что первый вариант толкования этой оговорки полностью устраняет акцессорность объема требования, исключая возможность залогодателя ссылаться на то, что требование, предъявленное залогодержателем, по своему объему превышает сумму актуального долга должника перед кредитором. Но мне представляется, что действующий закон все же не дает возможности понимать диспозитивность ст. 337 ГК РФ таким широким образом. В частности, в п. 4 ст. 350 ГК РФ установлено, что если сумма, вырученная при реализации заложенного имущества, превышает размер обеспеченного залогом требования залогодержателя, то разница возвращается залогодателю. Причем эта норма (в отличие от ст. 337 ГК РФ) оговорку о возможности установить договором залога иное уже не содержит. Это правило – возвращение положительной разницы между суммой долга и суммой, вырученной при продаже предмета залога, – рассматривается как принципиальное и потому императивное положение залогового права, направленное на защиту интересов залогодателя. Таким образом, в данном случае принцип акцессорности объема требования соблюдается законодателем довольно строго. Однако это вовсе не означает, что закон требует от сторон договора залога непременного указания точной суммы долга, которая обеспечена залогом. Напротив, сама формулировка ст. 337 ГК РФ в части указания на то, что залогом обеспечиваются также и требования по уплате неустойки и возмещению убытков[116], означает, что российский законодатель довольно гибок в ответе на вопрос о необходимости указания точных сумм, уплата которых обеспечена залогом: этого закон не требует. Дополнительным доказательством служат, на мой взгляд, положения уже цитировавшегося мною п. 4 ст. 9 Федерального закона об ипотеке о том, что «если сумма обеспечиваемого ипотекой обязательства подлежит определению в будущем, в договоре об ипотеке должны быть указаны порядок и другие необходимые условия ее определения».

Следует согласиться с И.В. Дедковским в том, что допущение российским Федеральным законом об ипотеке так называемой ипотеки с предельной твердой суммой (ср. п. 3 ст. 4 Федерального закона об ипотеке[117]), при которой залогодержатель не может претендовать на удовлетворение своих требований к должнику в сумме, превышающей установленную в договоре ипотеки, также является ослаблением принципа акцессорности объема[118].

И наконец, очень интересное правило, связанное с акцессорностью объема, установлено в абз. 2 п. 1 ст. 50 Федерального закона об ипотеке. Оно посвящено ситуации, когда описание обеспеченного обязательства в договоре ипотеки и в обеспеченном договоре расходятся (например, не совпадают суммы долга или размер процентов и т. п.). В этом случае законодатель устанавливает, что объем обеспеченного требования определяется в соответствии с условиями договора ипотеки, игнорируя тем самым принцип акцессорности объема залогового права. Целесообразность установления такого регулирования может дискутироваться[119], но нельзя отрицать то, что эта норма наносит еще один довольно чувствительный удар по идее строгой акцессорности современного российского залога…

Таким образом, принцип акцессорности объема залогового права российским законодательством проводится, но законодатель это делает довольно мягко, допуская как обеспечение требований, денежное выражение которых в момент установления ипотеки неизвестно, так и позволяя сторонам устанавливать ипотеку с предельной суммой, разрывая тем самым строгую связь между основным долгом и обеспечительным правом. Однако на этапе реализации предмета залога принцип акцессорности объема требования срабатывает как императивное требование закона, не позволяющее кредитору получить больше, чем ему причитается по обеспеченному обязательству.

Акцессорность следования за главным требованием. Это проявление акцессорности соблюдается российским законодателем строже всего. Из ст. 355 ГК РФ следует, что, во-первых, при уступке долга обеспечивающий его залог по умолчанию переходит к цессионарию и, во-вторых, переход права залогодержателя без одновременной передачи обеспеченного права не допускается. Таким образом, российский законодатель не допускает изолированную уступку залогового права.

И.В. Дедковский видит возможность изолированной уступки в положениях абз. 2 п. 2 ст. 47 Федерального закона об ипотеке, в соответствии с которым «если не доказано иное, уступка прав по договору об ипотеке означает и уступку прав по обеспеченному ипотекой обязательству (основному обязательству)». По его мнению, при доказанности иного считается, что залог перешел к лицу, которое не является кредитором по основному обязательству[120].

Однако мне такой вывод (при всей его содержательной привлекательности) представляется ошибочным. Дело в том, что аналогичная норма имеется и в ст. 355 ГК РФ (абз. 3), однако ее необходимо понимать в совокупности с нормой абз. 2 этой же статьи, которая в весьма энергичных выражениях связывает действительность уступки права залога с одновременной передачей новому залогодержателю прав кредитора по обеспеченному долгу. Таким образом, доказательство того, что новому залогодержателю не были переданы права кредитора по обеспеченному обязательству, влечет (вопреки мнению И.В. Дедковского) не изолированную уступку залогового права, а недействительность передачи залога.

К сожалению, интересный и сложный вопрос о соотношении принципа акцессорности следования залога недвижимости и регистрационной системы в действующем законе не решен вообще. А ведь именно через регистрационную систему в залоговое право традиционно проникают элементы, ослабляющие акцессорность залога…

Кроме того, в действующем законе совершенно не представлен[121] еще один элемент, который ослабляет акцессорность следования, – я имею в виду возможность совершения сделок со старшинством (см. подробнее § 2.3 настоящей монографии).

Таким образом, выходит, что акцессорность следования является принципиальным свойством современного российского залога и она (в отличие от других, уже рассмотренных проявлений акцессорности) существует в своем самом строгом, неослабленном виде.

Акцессорность прекращения. Принцип акцессорности прекращения залога ярче всего проявляет себя в положениях п. 3 ст. 329 ГК РФ, в соответствии с которым недействительность основного обязательства влечет за собой недействительность обеспечивающего обязательства[122].

Обращает на себя внимание оговорка, которая есть в п. 3 ст. 329 ГК РФ: «если иное не предусмотрено законом». Это означает, что, во-первых, законодатель оставил за собой право вводить обеспечительные конструкции, которые будут «выживать» при недействительности обеспеченного договора; во-вторых, законодатель не оставляет самим сторонам обеспечительной сделки возможности разорвать связь между основным и обеспечительным договорами, сделав последний действительным и при недействительности первого.

Кроме того, п. 3 ст. 329 ГК РФ не охватывает случай, когда основной договор является не недействительным, а незаключенным. В такой ситуации, с одной стороны, эту норму можно было бы применить по аналогии и признать, что обеспечение также не может считаться существующим[123]. Однако, с другой стороны, следует все же различать два случая, когда договор (по действующему закону) может быть признан незаключенным: во-первых, это случай, когда неясно, о чем же хотели договориться стороны, т. е. в договоре отсутствуют существенные условия, без согласования которых договор не может считаться заключенным; во-вторых, это ситуация, когда договор подлежал государственной регистрации, но не был зарегистрирован.

В отношении первой из описанных ситуаций у меня нет сомнений в том, что несуществование основного долга означает и несуществование обеспечения. Однако картина довольно резко меняется, если стороны впоследствии исполнили такой договор и тем самым «излечили» отсутствие в тексте договора соглашения о его условиях (например, был отгружен товар со ссылкой на договор, покупатель его принял без возражений). В таком случае договор должен считаться заключенным, а если он был обеспечен залогом, то и залог сохраняет силу.

Намного более интересным является второй случай (незаключенность по причине отсутствия регистрации). В этой ситуации изначально понятно, какие долги согласились принять на себя стороны договора; единственным его пороком является то, что он не прошел государственную регистрацию. На мой взгляд, в таком случае договор все равно должен считаться состоявшимся между сторонами, а обязательства по нему – возникшими. Негативным же последствием для сторон незарегистрированного договора должна стать непротивопоставимость прав, порожденных им, добросовестным третьим лицам, т. е. тем, кто не знал и не мог знать о факте заключения такого договора. Понятно, что залогодатель – третье лицо к их числу не относится. Поэтому и такой договор должен считаться заключенным (в отношениях между его сторонами), а обеспечивающий его договор залога не может считаться невозникшим на основании п. 3 ст. 329 ГК РФ; напротив, он должен рассматриваться как действительная сделка, породившая правовые последствия для залогодателя.

Однако отечественный законодатель не пошел еще дальше по пути ослабления акцессорности прекращения залога. Так, в действующем законе отсутствует правило о том, что при погашении обеспеченного долга залоговое старшинство переходит к собственнику заложенной вещи[124], равно как и отсутствуют вообще какие-либо специальные правила о соотношении оснований для прекращения залога и юридической силы записи в реестре.

Таким образом, закон не вполне жестко связывает действительность основного договора и действительность обеспечительной сделки, ограничивая эту связь лишь случаем недействительности основной сделки. О случае незаключенности основного договора закон молчит, что позволяет в подавляющем большинстве случаев признать залог существующим и обеспечивающим требования сторон такого договора.

Акцессорность в части возможности принудительного осуществления. Это проявление акцессорности залога заметнее всего выражено в п. 1 ст. 348 ГК РФ, в соответствии с которым взыскание на заложенное имущество может быть обращено судом, в случае если должник допустил просрочку по обязательству. Причем эта норма сформулирована императивно и потому не может быть изменена договором залога.

Несмотря на то что законодатель не установил в § 3 гл. 23 ГК РФ правил, аналогичных тем, что содержатся в ст. 364 ГК РФ (посвященной возражениям поручителя), акцессорность принудительного осуществления предполагает, что залогодатель может противопоставлять требованию залогодержателя любые возражения, которые свидетельствуют о том, что основной долг не может быть осуществлен принудительно. Причем любопытно и то, что отсутствие в залоговом праве нормы, аналогичной ст. 364 ГК РФ, делает невозможным и договорное ограничение возражений залогодателя против требования залогодержателя, т. е. установления договорного неакцессорного залога.

Другим примером проявления акцессорности принудительного исполнения является положение ст. 207 ГК РФ о том, что с истечением срока исковой давности по главному требованию истекает срок исковой давности и по дополнительным требованиям, в том числе и по залогу. И.В. Дедковский высказывает любопытные соображения, которые, по его мнению, должны привести к выводу о том, что возможны ситуации, когда исковая давность по залогу начнет течь позднее исковой давности по основному требованию (например, когда право на обращение взыскания на предмет залога возникло не в день просрочки основного долга, а позднее, например, в связи с тем, что взыскание не могло быть обращено по причине малозначительности требования). По мысли автора, эти примеры должны свидетельствовать в пользу того, что допустим период времени, в котором основное требование является задавненным, а требование залогодержателя – нет. Однако несмотря на изящность этих построений я не могу с ними согласиться: все-таки текст ст. 207 ГК РФ, который имеет в своей основе жесткую акцессорность принудительной реализации обеспечительного права, не знает исключений: задавнивание основного долга должно неизбежно влечь и задавнивание требования по акцессорному отношению.

И наконец, последний вопрос. Российское ипотечное право предусматривает возможность инкорпорации залогового права и требования, им обеспеченного, в особую ценную бумагу, именуемую закладной. Спрашивается, изменяется ли акцессорная природа ипотеки оттого, что соответствующие права существуют в виде оборотоспособного и публично достоверного инструмента?

Как мне представляется, Федеральный закон об ипотеке не дает оснований считать, что акцессорность залога (в любом из его проявлений) хоть как-то изменяется оттого, что залоговое право выражено не в договоре ипотеки, а в ценной бумаге. Единственным намеком на ослабление акцессорности ипотеки, выраженной в закладной, является, на первый взгляд, положение последнего абзаца п. 6 ст. 17 Федерального закона об ипотеке, в соответствии с которым обязанное по закладной лицо не вправе приводить против требований законного владельца закладной об осуществлении прав по ней никаких возражений, не основанных на закладной. Однако при внимательном прочтении оказывается, что здесь речь идет не столько о залоге, сколько о самом обеспеченном требовании, которому через инкорпорацию в ценную бумагу придается качество публичной достоверности, и ограничении именно по нему (а не по залоговому праву!) личных возражений должника. По большому счету только этим (а также удобством циркуляции прав, удостоверенных закладными[125]) и исчерпывается полезный эффект закладной. В деле ослабления акцессорности ипотеки она оказывается бесполезной, так как отечественный законодатель сконструировал закладную не по подобию известных европейским правопорядкам ипотечных оборотоспособных документов, удостоверяющих неакцессорное залоговое право, а через соединение в ней и обеспеченного обязательства, и прав по обеспечительной сделке, тем самым не разъединив, а, напротив, еще крепче спаяв их.

Таким образом, краткий обзор проявлений принципа акцессорности на уровне догмы российского залогового права свидетельствует, на мой взгляд, о следующем.

Принципиально неверно считать, что российское право основывается на принципе строгой акцессорности залога. Напротив, в отдельных проявлениях акцессорности (возникновения, прекращения, объема) оно довольно гибкое и потому позволяет сторонам договора залога «настраивать» залог под их конкретные задачи, обеспечивая будущие требования, требования с неопределенной суммой и т. п. Тем не менее в части акцессорности следования за главным требованием и акцессорности возможности принудительной реализации действующее залоговое право, напротив, довольно принципиально стоит на началах строгой акцессорности, во-первых, не позволяя разъединять залоговое право и обеспеченный долг и, во-вторых, не допуская возможность получения залогодержателем из сумм, вырученных от продажи предмета залога, большего, чем ему причитается по обеспеченному обязательству.

Конечно, в законе есть резервы для дальнейшего ослабления акцессорности залога (подробнее об этом пойдет речь далее), с тем чтобы приспособить его не только для нужд кредитных сделок, но и для целей рефинансирования выдаваемых банками кредитов. Кроме того, ряд очень острых вопросов акцессорности залога (что происходит с залогом при изменении обязательства, расторжении договора, ликвидации должника и залогодателе – третьем лице и т. п.) не решены сегодня в действующем законе. Суды, действуя в условиях таких серьезных пробелов, заняли крайне консервативные позиции по обозначенным вопросам, и исправление этих ошибок осуществлялось путем формирования правовых позиций ВАС РФ (см. об этом разд. 5 данной монографии).