Читать книгу Джованна I. Пути провидения - Рамази Митаишвили - Страница 6

Ниже будут описаны события, которые никоим образом не влияют на наше повествование, но настолько интересны, что заслуживают особой главы.

Первый год правления герцога Калабрии прошёл без каких-либо важных событий, заслуживающих внимания, за исключением нескольких кровопролитных битв с Кастракани, не приведших к какому-либо результату ни для одной из сторон. Разве только одно сражение запомнилось забавным случаем. И хотя история этого сражения не является предметом нашего рассказа, как и сам имперский полководец, мы остановимся на одном эпизоде, опустив малозначащие подробности.

Дело в том, что накануне сражения Каструччо сильно захворал и не смог участвовать в нём. Он потребовал, чтобы его отнесли на носилках на возвышение рядом с сигнальщиком. Сам военачальник не мог видеть сражения, поскольку у него не было сил подняться с носилок, поэтому его единственным ориентиром был этот служивый, который информировал хозяина о ситуации на поле боя. Так вот, в какой-то момент, почти в самом начале сражения, сигнальщик начал кричать и подавать знаки.

Полководец поинтересовался:

– Что ты делаешь, сигнальщик?

– Ваше сиятельство, я пытаюсь остановить войско! – с ужасом ответил солдат.

– О Господи… Как сможешь ты остановить моих бесстрашных рыцарей во время атаки? Да и зачем?

– Ваше сиятельство, осмелюсь сказать… Они бегут в сторону, противоположную атаке!

Второй год правления Карла запомнился ужасной смертью знаменитого грамматика и астролога Чекко д’Асколи, раннего наставника Петрарки. Астрологи пользовались большой популярностью, и знать всегда прислушивалась к советам мудрецов, способных проникнуть в тайну небесных светил, при любом немаловажном событии – будь то война, стихийное бедствие или рождение ребёнка. Считалось, что наука о светилах могла показать связь между человеком и провидением.

Чекко д’Асколи, наделённый этим священным даром, занимал должность астролога при флорентийском дворе герцога Калабрии и недурно справлялся со своим ремеслом. Но на втором году правления Карла он был уволен епископом Аверским, исповедником герцога, как еретик.

Стоит отметить, что многоопытный астролог на старости лет потерял деликатность в выражении своих прогнозов. То есть, конечно, все понимали, что его предсказания не всегда показывают счастливый или благоприятный исход событий, но форма преподнесения этих прогнозов стала грубой, а порой даже оскорбительной. Направо и налево он стал раздавать точные даты смерти господ, заказывающих гороскопы, сроки завоевания их владений и смерти близких. Однажды Чекко д’Асколи был приглашён для составления гороскопа новорождённой. Начертив гороскоп, он вывел прогноз, в котором говорилось, что невинная девочка и её известная своим благочестием и целомудрием мать в недалёком будущем получат всемирную известность и войдут в историю из-за своего неуёмного распутства. Этим «добрым предсказанием» он возбудил такое негодование, что не осталось оскорблений, какими бы ни осыпала его несчастная мамаша. Естественно, что после такого заказчики прогоняли Чекко из своих домов, ведь искренность хороша, но до известного предела.

Проблемы несчастного Чекко стали нарастать буквально с космической скоростью: он стал терять друзей и приобретать врагов. Но несчастный астролог всё же не мог сдержаться от прогнозов, высказанных в оскорбительной форме. Известный врач Дино в тот период, когда Чекко ещё был популярным, начал терять пациентов среди знатных флорентийцев, которые предпочитали выяснять подробности своих болезней у Чекко. Дино же был человеком во всех отношениях весьма учёным, осведомлённым обо всех тайнах Вселенной, и обладал такими же астрологическими, медицинскими и другими познаниями, как и Чекко, но имел над последним несомненный перевес: у него были несравненно более могущественные покровители и значительные материальные возможности.

Итак, Дино стал терять популярность, а астролог её набирал. Естественно, Дино не мог смириться с этим и не сидел сложа руки, ожидая удобного момента, приближение которого ускорил, кстати, сам Чекко д’Асколи, благодаря своему языку наживший многих врагов. Завистливый врач написал статью, опубликовав её в одном из научных журналов, где обвинил астролога в службе дьяволу и ереси. В той же работе он упомянул, что ради успеха в своей практике Чекко применяет колдовство и чёрную магию. Про несчастного астролога поползли тёмные слухи о том, что он колдун и чревовещатель, давно отрёкшийся от Бога и поклоняющийся самому дьяволу. При этом недальновидный астролог в тот период, когда жизнь его висела на волоске, написал глупую сатирическую поэму против почитаемого всеми Данте и других известных людей.

После изгнания Чекко со двора герцога Калабрии Дино в приступе «человеколюбия» доставил инквизиции материалы против астролога с обвинениями того в ереси и магии. Кроме всего прочего, во время обыска в доме старика обнаружили кучу гороскопов с довольно-таки обидной астрологической характеристикой на самого Христа.

Обвинение в ереси в конечном итоге оказалось фатальным для потерявшего корректность и деловитость Чекко: злосчастный астролог, ставший жертвой подлого доноса, был заживо сожжён 16 сентября 1327 года за грехи перед церковью и Дино. Огромная толпа, преисполненная любопытства, собралась на казнь, чтобы увидеть, как демоны будут уносить Чекко из огня. Случилось ли такое – неизвестно, в истории на этот счёт записи отсутствуют. Зато правдивыми наблюдателями было засвидетельствовано, что сильный ветер дважды тушил факел палача, а когда пламя всё-таки разгорелось, столб дыма взмыл невероятно высоко – прямо к небесным светилам, столь нежно любимым Чекко, отдавая последние почести мастеру. Люди, конечно, всякое болтают, сами знаете, но очевидцы уверяли, что в тот самый момент одна слепая женщина прозрела, а к девяностолетнему вернулась мужская сила… Эти истории ещё некоторое время обсуждались с трепетом и страхом, а затем были преданы забвению, при этом многие всё же признавали истинность свершённых исцелений.

Для каждого сословия существуют различные специфические зрелища и развлечения, услаждающие взор и разум. Просвещённые люди для подпитки возвышенного самосознания, отличающего наш род от животных, нуждаются в искусстве. Люди же верующие, попадая в церковь и видя зримую роскошь храмов, ощущают себя в нирване Царства Небесного. Но публичная казнь является зрелищем, объединяющим все сословия в экстазе радостного блаженства. Такое всенародное счастье сваливается, конечно, нечасто. Казалось бы, отвращение человека к подобному зрелищу должно быть естественным, если, конечно, он не палач, а казнь не является средством прокормить себя и семью благородным трудом. Но народная масса своеобразна – её ничем не удовлетворить, кроме как кровью. Софоклу, Еврипиду и Эсхилу воздвигали памятники, да и потомки чтут их. Но люди, чьё искусство умерщвления собирает столь огромное количество зрителей и насыщает многих обезумевших и утончённых ценителей, несправедливо теряются в истории. Их имена не помнят, а разговоров о них ведётся не больше, чем, скажем, о непогоде. Хотя, быть может, наслаждение от жестокости и есть тот самый памятник, который выражает всю могучую силу народного чувства. К сожалению, человечество использует палачей и обагряет руки кровью в филантропическом желании защитить наследие того Бога, который и сам был убит ими. А разве не этот Бог учил смирению и кротости?

Надо признаться, провидение – странная штука, непостижимая для смертных. Был ли Чекко грешником? Не нам судить. Но Бог покарал клеветника: Дино умер от лихорадки после нескольких суток тяжёлой агонии – через пятнадцать дней после казни астролога. Навряд ли Дино изведал раскаяние, так что с его прибытием в аду стала собираться интересная компания. Хотя, кто его знает. Может, он и вознёсся к небесам – ведь не нам судить…

* * *

Будучи не в состоянии подавить в себе опасные наклонности к изъявлению мыслей, которые не всегда соответствуют отвлечённым правилам религии, но всегда умещаются в общепринятые рамки нравственности, приведу некоторые рассуждения, чтобы философы последующих поколений могли почерпнуть для себя полезные знания, позволяющие избежать наказания в день Страшного суда.

…Так вот, когда мы слышим слово «ересь», нам оно кажется чем-то очень плохим и не менее страшным, чем убийство. В действительности же, слово это происходит от греческого «хайрезис» и означает всего лишь «выбор». То есть человек, обвинённый в ереси, просто имеет другое мнение. Но ему не даётся право на собственное мнение, потому как любой, кто имеет его, может быть обвинён в ереси. При этом опровержения еретических толкований, которые пишутся церковными догматиками, гораздо объёмнее самого толкования. В античные времена ни в Греции, ни в Риме не преследовали людей за вольнодумство, разве что за исключением Сократа (и кстати, обвиняли его не только в этом). Ни Цицерон, отрицающий ад, ни Плиний, отрицающий самого Бога, ни многие другие наказаны не были.

Можно также спекулировать гонениями христиан в Риме, но изучение материалов того времени позволяет кощунственно усомниться в такой точке зрения. Римлянам не было дела до чужих богов. Когда иудеи привели Павла к римскому судье Фесту с требованием казнить его, этот страж правосудия, считавший Павла умалишённым, заявил, что у римлян нет закона, позволяющего казнить человека без возможности защитить себя. Разве Иакова, брата Иисуса Христа, закидывали камнями римляне? Христиане считались в Риме иудейской сектой, а иудеям разрешалось иметь в Риме синагоги, вести торговлю со времён Пунических войн, даже получать государственные должности… Можно спросить: а что же Нерон? Да, христиане и иудеи были казнены, но не потому, что они были христианами и иудеями.

Всё в мире – ход небесных светил и течение рек, биение сердца и дыхание человека – происходит согласно Божьей воле. В то же время движения шеи, ног и рук могут быть осуществлены самими людьми, но тоже с согласия Творца, поделившегося с нами ответственностью, чтобы приучить к каждодневному труду. Поэтому церковь, как проводник Божественного волеизъявления в мирской жизни, может справедливо устанавливать законы регулирования человеческих систем. Одним из основных компонентов, кроме потоотделения, поддерживающих жизнедеятельность человека, является дыхание. Но поскольку дыхание осуществляется согласно Его воле, огромное значение имеет установление правил, позволяющих жить и дышать в соответствии с Высшим повелением. Дыхание же преимущественно состоит из двух фаз – вдоха и выдоха, причём вдох должен сопровождаться расширением грудной клетки, выдох – её сжатием. Таким образом, естественно, что вдох при сжатии груди – это не просто ересь, а действие, которое может быть осуществлено только по нашёптыванию Сатаны… Хотя, пожалуй, я незаметно уклонился в сторону, заглянув в глубины своих личных размышлений, которые не имеют никакой связи с нашим повествованием. Но умозаключение, почёрпнутое из них, имеет большое значение и может быть смело внесено в сокровищницу мировой мудрости: «Прежде чем вдохнуть, хорошо подумайте».

* * *

Герцог Калабрии мудро управлял государством и отражал атаки Каструччо Кастракани в течение полутора лет. Но в конце 1327 года король Роберт был вынужден отозвать его из Флоренции для защиты собственного королевства, которому угрожало вторжение Людовика Баварского, императора Германии и преемника Цезарей, который объявил о своём намерении свергнуть правителя Неаполя и завоевать его земли.

Поэтому в середине декабря герцог собрал знать и муниципалитет Флоренции и объяснил им причины, по которым должен оставить этот гостеприимный город до решения проблем в своей стране. Назначив губернаторов на время своего отсутствия, он пообещал сохранить почти всю военную силу для защиты Флоренции. Это обстоятельство весьма обрадовало горожан, так как договор предусматривал сохранение лишь четырёхсот копьеносцев – Карл же оставлял им тысячу.

Флорентийцы искренне переживали из-за отъезда герцога, поскольку своим мудрым и добросовестным управлением, кроме защиты города, он обеспечил мир внутри него и подавил все внутренние гражданские разногласия, что привело к подъёму благосостояния людей. Это, безусловно, оправдывало высокую плату: четыреста тысяч флоринов золотом за семнадцать месяцев правления, которое в итоге принесло флорентийцам значительную выгоду.

Спокойствие граждан обуславливалось ещё и тем, что неожиданно умер один из вождей гибеллинов – Каструччо Кастракани. С позволения читателей, вкратце опишу это происшествие.

После тяжёлого сражения, в котором флорентийцы потерпели сокрушительное поражение (в основном из-за тактических хитростей Каструччо), он, промокший от пота и утомлённый боем, стоял около ворот Фучеккио, не обращая внимания на сильный ветер. Военачальник хотел лично поздравить с победой своих солдат и подготовить резерв, потому что герцог Калабрии, Микеланджело Фалькони и Таддео дельи Альбицци после сражения были вынуждены отойти в Эмполи, чтобы перегруппироваться, и могли в любой момент атаковать.

Каструччо всегда придерживался мнения, что хороший полководец должен первым садиться на коня и последним сходить с него. В общем, тогда он сильно продрог. На следующий день началась лихорадка, его состояние начало резко ухудшаться… Он скончался 3 сентября 1328 года.

Погребение было совершено с величайшими почестями, а похоронен он был в церкви Сан-Франческо в Лукке. Перед смертью Каструччо, завещав своему воспитаннику Паголо Гуиниджи всё то, чем владел, включая города Пизу, Лукку и Пистойю, сожалел лишь об одном: если бы он знал, что умрёт так рано, воевал бы меньше, а дружил бы со своими достойными противниками больше.

* * *

Отъезд королевских особ флорентийцы отметили масштабными празднествами. На Рождество герцог устроил блестящий банкет для флорентийской знати, затем был дан бал для герцогини и придворных дам.

28 декабря герцог, сопровождаемый отрядом в полторы тысячи конных рыцарей, отправился в Неаполь. На некоторое время они останавливались в Сиене, Перудже и Риете, а 16 января прибыли в Акилу на границе Неаполя, где и была собрана армия Роберта для ведения приближающейся кампании против Людовика Баварского.

Совместные действия отца и сына в нелёгкой схватке, которая последовала вскоре, увенчались полным успехом. После этого император Баварии был изгнан из Рима, а правительство признало короля Неаполя. Смерть великого полководца Каструччо Кастракани практически обезглавила императора в Италии, а потому он отошёл в Германию и больше никогда не пересекал Альпы. Отречение же антипапы Николаса V, который подчинился Иоанну XXII, поставило финальную точку в авантюрах Людовика.

* * *

Стоит упомянуть, что первая жена герцога Калабрии, Екатерина Австрийская, не принесла ему детей, единственный же отпрыск мужского пола от Марии Валуа умер сразу после появления на свет. А потому, когда после возвращения из Флоренции герцогиня Калабрии стала матерью ребёнка, чья здоровая конституция обещала долгие дни, радость Карла была безграничной. Этот прекрасный младенец, созданный по образу и подобию ангела, принёсшего правителю радость отцовства, и был знаменитой Джованной, которой посвящено сие повествование. Родилась она в начале 1328 года.

Роберт же, казалось, был на вершине общественной славы и личного счастья и в знак благодарности небесам с готовностью присоединился к проекту сына, основавшего знаменитый монастырь Сан-Мартино, что на середине большой королевской дороги, соединяющей Неаполь с замком Святого Эльмо[5].

Эта идея возникла у Карла, благочестивого отца Джованны, когда он, совершая поездку по неким делам, проезжал по дороге, ведущей в Неаполь. Перед ним внезапно открылась необыкновенная картина. Было пасмурное утро, небо облепили чёрные облака, которые придавали голубовато-сиреневый цвет таинственным горным вершинам. На небольшой поляне в сказочно красивом лесу среди высокой травы стоял одинокий дуб, всё вокруг окутывала молочно-голубая дымка. Вдруг тяжёлую тучу прорвал розовый луч солнца, осветивший одно лишь дерево, а туман вокруг него взвился, приобретая форму улетающих ангелов. Карл и вся его свита в изумлении остановились.

Спрыгнув с коня, герцог воскликнул:

– О ангелы и Силы Небесные!

Затем, передав поводья слуге и не отводя зачарованного взгляда от необычайной красоты, он упал на колени и стал молиться:

– О Боже, основатель всего, что окружает нас, Отец наш, Иисус из Назарета, прошу тебя всем своим смиренным сердцем, услышь мою молитву. О Иисус Христос, благословенный Отец всех верующих и всех созданий, чтобы так же, как ты взял истинную мирскую плоть от благословенной Марии, так истинно и я мог бы получить то, что ищу от тебя. В руки твои передаю судьбу моей дочери, Джованны. Отец наш, убереги её от врагов, воспитай согласно воле твоей, укрепи и научи управлять нашим королевством по твоим законам и твоему желанию. Отец наш! Молю, убереги мою маленькую принцессу и наши земли от бед и напастей, сохрани род наш, Отец Небесный. Я увидел от тебя знамение и построю в этом Божественном месте монастырь. Слава тебе, Отец мой! Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь!

В 1328 году был заложен фундамент Сан-Мартино. Он был достроен Робертом, Джованна же впоследствии всегда передавала монастырю богатые дары.

* * *

В один из первых дней августа чувство беспокойства преследовало короля Роберта с самого утра. За окном моросил дождь, не приносящий прохлады в душный летний день. Густые тёмные тучи, наслаиваясь друг на друга, не позволяли разглядеть привычный пейзаж на горизонте.

Король Роберт подошёл к окну, то ли всматриваясь вдаль, то ли разглядывая собственное отражение в стекле. Он был сравнительно небольшого роста, на редкость подтянутый и худой, с аристократически бледной кожей. Высокий лоб обрамляли рыжеватые, аккуратно уложенные волосы. Небольшие светло-карие глаза отличались огненным блеском, а сжатый рот, обрамлённый тонкими губами со слегка опущенными уголками, и прямой нос придавали его лицу волевое и мужественное выражение.

Наконец сквозь тучи прорвались солнечные лучи, расчертив показавшиеся вдалеке холмы розовато-золотистыми полосами. Правитель пытливо всматривался в даль. И чаще всего его взор устремлялся к тяжёлым крепостным воротам, у которых стояли королевские стражники. Над небольшой поляной за воротами дворца появились два ястреба, которые высматривали добычу, периодически зависая на небольшой высоте и описывая в небе круги. Стайки мелких птиц в панике взлетали с деревьев, рассыпаясь в разные стороны. Внезапно один из хищников резко развернулся и спланировал в сторону, а второй будто замер на мгновенье, после чего спикировал к потерявшей ориентацию птице. Роберт, внимательно наблюдавший за этим, опустил глаза, когда расчётливый разбойник схватил летящую навстречу ему жертву…

Король прекрасно понимал, что успех любой охоты зависит от правильно выбранной стратегии и вовремя нанесённого смертельного удара. Он унаследовал инстинкт и чутьё своих королевских предков, а с возрастом приобрёл опыт и навыки, называемые мудростью, которые помогали ему выходить победителем в многочисленных сражениях и дворцовых интригах.

Весь день Роберт не находил себе места, да и ночью не сомкнул глаз. Первые лучи восходящего солнца просочились сквозь тяжёлые шторы, коснувшись вспухших от бессонной ночи век короля, – и он уснул. Уже с закрытыми глазами правителю померещилось, что кто-то смотрит на него…

Коленопреклонённый, он стоял на покинутом всеми поле битвы, у ног лежал окровавленный меч. Больше вокруг никого не было – ни живых, ни мёртвых. Посмотрев вверх, Роберт увидел в небе своего отца, короля Карла II, голова которого была скорбно опущена к груди. Тот протянул руку к сыну и откинул накидку – его лицо оказалось более бледным и худым, чем при жизни.

Как и всегда, испросив взглядом разрешения высказаться, Роберт произнёс:

– Что Вы здесь делаете, господин мой?

– Я пришёл, чтобы просветить тебя и выполнить отцовский долг.

– Но Вы же почили и должны были оказаться на небесах!

– Нет, моей душе, как и душам всех усопших, освободившихся от земных страданий, позволено свободно парить и наблюдать за вами. Иногда мы являемся во снах, иногда появляемся наяву, но не можем ни постичь, ни изменить предначертания Господа нашего. Я познал две непростительные ошибки, которые мы совершаем при жизни, но которых можем легко избежать, потому что природа их известна и постижима. Первая ошибка – мы не задумываясь даём клятвы и обеты, но легко нарушаем их, объясняя это легкомыслием. Мы не задумываемся и над тем, что так совершаем грех. Вторая ошибка – мы не помним о Боге, и тем более не благодарим его, когда всё складывается удачно. Но стоит нам споткнуться на жизненном пути, стоит дереву закачаться от порыва ветра или камню упасть от землетрясения, мы не понимаем, за что были посланы эти беды, и бежим в церковь просить милости у Всевышнего. И ещё: мы всегда просим, будь то здоровье или флорины, но редко благодарим. Совершив же проступок, мы просим прощения только тогда, когда наказаны, до этого же ничто нас не останавливает. Но мы забываем, что терпению Отца тоже есть предел. Так что мы должны видеть суть вещей такой, какая она есть, а не какой она нам представляется. Только в этом случае люди смогут увидеть верный путь и познать через него Божью волю.

– Отец, неужели Вы явились ко мне лишь для того, чтобы напомнить эти прописные истины… Вы пришли за мной?

– Сын, природа твоя не извращена, ты не предаёшься пороку и воздерживается от причинения вреда другим. Нет, я пришёл не за тобой, – грустно ответил Карл. – Ты видишь – рядом с тобой меч. На нём – кровь нашей династии, кровь Анжу. Это знак провидения, символ кончины моего внука – твоего сына Карла. Смерть страшит вас, мирян, но она является всего лишь завершением земной жизни и приходит ни как кара Господня, ни как награда…

Роберт с ужасом проснулся и долго не мог понять, был ли это сон или же отец действительно посетил его. Сердце билось так часто, что, казалось, выскакивало из груди… Он вспомнил, что Карл на соколиной охоте.

Хотя человек, а тем более могущественный монарх, и есть властелин природы, земли и людей, именно королевская кровь делает его уязвимым и смертным. Роберт с тяжёлым чувством встал, подошёл к окну. В первый раз за всю жизнь им овладел панический страх потерять сына.

За окном всё было привычным, как и вчера, как и год назад – по-прежнему сияло солнце, по небу плыли лёгкие облака, дворцовая прислуга занималась привычным делом: камергер давал распоряжения, садовники обрезали кусты роз и подравнивали ветки деревьев, горничные чистили ковры… Так наступило 3 августа 1328 года.

Подобрав край бархатной портьеры, Роберт вытер со лба холодные капельки пота. Ясное утро немного успокоило его, но чувство тревоги не только не покидало его, но перерастало в откровенный страх. Ужасное видение впечаталось в душу и теперь преследовало его.

Присев на край кровати, король позвал привратника и велел привести стюарда Генриха, его друга детства, служившего у Роберта уже более двадцати лет. Это был единственный человек, посвящённый в личные дела короля. Лишь перед ним правитель мог дать волю своему волнению, которое никогда не показывал на людях.

Генрих, как всегда, полный достоинства, явился и слегка кашлянул в дверях, чтобы обратить на себя внимание. Роберт замер и, по-прежнему глядя в окно, спросил:

– Друг мой, есть ли вести от Карло? Ты же помнишь, я предупреждал его, чтобы он не ходил на охоту… Думаю, надо послать кого-нибудь за ним. Пусть немедленно возвращается домой, – сказал король, продолжая мрачно ходить по комнате, избегая взгляда Генриха.

Карл был искренне увлечён охотой. У него были лучшие соколы во всей округе, а свободное время он любил проводить с друзьями в полях и лесах, предпочитая это утехам и пирушкам.

Генрих хотел было что-то сказать, но не решился. Не вымолвив ни единого слова, поклонившись, он с тяжёлым сердцем удалился из комнаты. Немного погодя крайне встревоженный стюард приказал позвать главу стражи и прошептал ему на ухо, чтобы тот усилил охрану дворца и ни на секунду не оставлял короля без присмотра. Генрих знал, что у Роберта необыкновенная интуиция, которая всегда позволяла ему заранее просчитывать любые ходы, так что чувство тревоги мастера служило для него сигналом о возможной опасности. Спустя некоторое время он вновь вызвал начальника стражи и спросил, знает ли он лично всех часовых. Охранник был высокого роста, рубцы от бессчётных сражений придавали его некрасивому лицу мужественность, а наблюдательные чёрные глаза подозрительно всматривались в любую деталь.

– Всех стражников я знаю лично, мой господин. Трое новых, но, похоже, что надёжные люди, – сказал он.

– У дверей в покои правителя поставь самых проверенных и опытных. Да, и периодически проверяй посты… Нет, ничего не случилось, – улыбнувшись кусочком рта, сказал Генрих, увидев настороженность в глазах собеседника.

Караульный поклонился и тотчас принял все меры предосторожности.

К полудню у дворцовых ворот собралось немало людей, но Генрих отменил все аудиенции. Народ неспешно разошёлся. Даже строители и архитекторы новой церковной библиотеки, одного из новых и серьёзных проектов короля, не были приняты в тот день.

Роберт решительно отказался от еды и продолжал стоять у окна, скрестив руки за спиной, – в той же позе, что и ранним утром. Чуть позже полудня лицо его побледнело: схватившись обеими руками за подоконник, он с ужасом наблюдал, как лунный диск медленно закрывает солнце. Затмение всегда рассматривалось им как вестник трагических событий, ночное же явление покойного отца придало этому двойную трагическую силу и вызвало мучительное предчувствие.

– Привратник, позови Генриха! – крикнул монарх.

Но тот уже стоял за дверью, ожидая вызова, а потому, услышав эти слова, почти в ту же секунду постучал.

Король молча смотрел на друга и ждал ответа.

– Мой господин, я отправил четырёх посланцев к Карло, они едут разными путями, – ответил тот, прочитав вопрос во взгляде своего мастера.

После Генрих ещё несколько раз заглядывал в королевские покои и видел, что Роберт всё так же стоит у окна, не сменив положения.

* * *

Солнце медленно выползало из тени. Наконец его лучи позолотили верхушки деревьев, а затем и всё, что можно было охватить взглядом. К тому времени светило уже спустилось к горизонту и медленно опускалось всё ниже и ниже, зависая над далёкими холмами.

Едва угомонившиеся вдалеке собаки вновь яростно залаяли, раздалось ржание лошадей, и группа всадников с шумом подъехала к дворцу. Усталые охотники не спеша слезали с коней, бросая поводья прислуге. Лица у всех были довольные и весёлые. Среди них был и Карл.

Услышав конский топот, король тут же подошёл к окну. Заслонив рукой глаза от всё ещё яркого солнца, он внимательно смотрел на приехавших с охоты Карла и его друзей.

Генрих прошёлся мимо замученных лошадей и охотников, громко переговаривавшихся между собою. Он весело улыбался, глядя вокруг, похлопал коня по крупу, перекинулся парой слов с Карлом. Убедившись, что всё в порядке, Генрих поднял голову, встретившись взглядом со своим другом, и кивнул королю, который стоял в безмолвной тревоге. И Роберт, прекрасно знавший его, понял, что волноваться не стоит.

– Хм, не знаю даже, с чего у меня возник этот страх… В сражениях такого чувства не было, а тут… Наверное, из-за того сна. Да нет же, я никак не мог уснуть! Пойду-ка встречу Карло… Спасибо тебе, Господи! – с облегчением думал он.

* * *

К ночи Карла начало знобить, но герцог не обратил на это внимания, решив, что продрог на охоте. Вскоре поднялся жар, состояние стало резко ухудшаться. Глаза мужчины потухли, он бредил, произносил какие-то бессвязные слова, а со временем стал совершенно безучастным, впал в беспамятство и больше в себя не приходил. Приглашённые медики делали всё так, как надо, – пускали кровь, заворачивали тело в мокрые простыни… Но ничего не помогало. Врачи вышли из покоев больного, опустив голову. Самый пожилой из них, увидев Роберта, молча пожал плечами и сочувственно развёл руки.

Король не отходил от постели сына ни днём ни ночью. Он отказывался принимать пищу и неустанно следил за развитием симптомов, пытаясь использовать весь свой врачебный опыт, чтобы хоть как-то помочь. Но снадобья, приготовленные им, не работали.

Жизнь Карла угасала. Роберт не терял надежды: он не мог смириться с мыслью, что его дитя может умереть. Герцог лежал в постели без движения, лишь иногда бессильный вздох срывался с его губ. Правитель не знал, как удержать эту хрупкую жизнь, родную душу, отлетавшую прочь с каждым судорожным подъёмом груди. Он держал безжизненную руку Карла, целовал её и нежно промакивал капельки пота с его лба.

– Карло, сынок, ты слышишь меня? Сын мой! Ты не должен уйти, не должен… Ты не можешь уйти! Всемогущий Отец мой, мне нужна твоя помощь… Забери меня вместо него! Отец, услышь мои молитвы, помилуй, дай ему силы, забери меня…

Наступило 6 августа 1328 года. Как врач, Роберт понимал, что Карл умирает, но отцовское сердце мешало ему смириться с этим, так что он гнал эти мысли: «Нет, всё будет хорошо, Карл просто не может уйти…»

Тело Карла стало охлаждаться, дыхание было поверхностным. Роберт приказал согреть одеяло и сделал всё, чтобы восстановить кровообращение, но сын оставался холодным… Он массировал его ноги и руки, пытаясь пробудить в них жизнь, но всё было тщетно. На секунду Карл приоткрыл глаза, обвёл взглядом комнату и посмотрел на отца, стоящего перед ним на коленях. Выдохнув, больной издал слабый стон, затем смежил веки и впал в прежнюю неподвижность.

У короля появилась надежда, что Бог услышал его молитвы… Но, переведя взгляд на грудь Карла, Роберт понял, что тот не дышит, – лишь время от времени из его груди вырывался лёгкий звук проходящего сквозь сомкнутые губы воздуха, но вдоха уже не было. Жизнь покинула недвижное тело.

В отчаянии правитель зарыдал… Карл лежал с приоткрытыми глазами, но Роберт продолжал горько плакать, уткнувшись лицом в грудь покойного. Затем, поняв, что туман, в котором он пребывает, и есть реальность и что его сына уже нет, он медленно приподнялся с колен, не отрывая взгляда от усопшего в смутной надежде, что, быть может, ему просто показалось, а Карл всё ещё жив… Несколько минут он ходил по комнате, вновь и вновь высматривая признаки жизни в своём несчастном ребёнке, а затем, приоткрыв дверь, позвал испуганную прислугу.