Читать книгу Лизол и розы. Крымская сага - Райнхард фон Лоэнграмм - Страница 5

От Симферополя до нужной нам станции Прибрежная электричка тащилась почти полтора часа.

Пейзаж, повторяю, нагонял адскую тоску и уныние.

После привычной мне августовской тайги за насыпью мне эти места казались просто краем помойки и отстойника.

Как видите, иссхошая глина с чахлым бессмертником и ужасным высохшим осотом ничего другого не может навеять.

А вот к чему я привык и не мыслил лета без него…

КБЖД, объект любования и вожделения столичных мажоров.

Южный берег Байкала, мечты романтиков вся Руси…

И вот в этот крымский забытый Богом пустырь меня привезли для того чтоб угробить мой 15й ДР?

Всё это вгоняло меня в уныние и на редкость успешно.

За пустой платформой перрона оказалось пустынное в ранний утренний час шоссе, которое мы перешли чтоб увидеть кислые белесые ворота похожей на вот эту конструкции…

Но здесь гораздо лучше ажурная конструкция решёток и сама стена выглядит воздушной по сравнению с тем позором, что ожидал нас. Мазанные белой штукатуркой стены до сих пор вызывают у меня омерзение, после той поездки – но пока они просто показались мне памятником унынию. К счастью, тащить чемоданы, рюкзаки и сумку было не очень далеко.

Хрен Вы сейчас попадёте в то место, куда меня привезла мать, хотя там ничего не изменилось с того времени за 36 лет… Потому что сейчас пансионат захапало ФСБ, и теперь он закрытое режимное предприятие.

Вот этот придурок тогда был крашен серебрянкой, вот и всё отличие. Да, и поменяли дверь главного входа – тогда она была справа, с торца дома. Приёмщица – именно так и следовало назвать администраторшу – тоскливо посмотела на нас так, будто мы лично у неё сожгли родную хату, и процедила с пренебрежением, заполняя бумаги:

– Что-то понаехало нынче сибиряков, не к добру это, они обычно в мае…

– И что Вы, сударыня, изволите иметь против сибиряков? – негромко отреагировал я, начиная цинично мерить взглядом её бедные стриженые кудряшки, молочного цвета кожу с асфальтового тона глазками и пухлое тело под ситцевым платьем.

Я уже знал особенность родного говора Середины Земли – мы никогда не растягивали слова, предпочитая ими выстреливать, и потому составляли адский контраст с кем угодно. В помещении находились ещё штуки четыре коровы неопределённого возраста лет до 60, отличавшиеся от моей собеседницы иными расцветками цветочков на платье и прочими незначительными деталями внешности. Разумеется, эффект от моих слов был похож на разрыв вакуумной бомбы – все особы женского пола резко ощутили нехватку дыхания и начали беззвучно хлопать губами, надеясь её таким образом возместить.

– На Вашем месте, знаете ли, я бы поостерёгся делать заявления, достойные невежды, – продолжал я тем временем, словно вызванный к доске с указкой. – Вы даже железную дорогу к себе без сибиряков бы не построили. 62 и 64 дивизии, решившие судьбу Сталинграда, состояли полностью из наших парней. Да и Москва без наших к осени 41 года была бы сдана без боя. Или у Вас что-либо личное, в стиле поматросил-и-бросил?

– Юноша, Вы меня не так поняли, – каким-то севшим голосом проговорила приёмщица, замерев и округлив глаза. – Я не хотела никого обидеть…

– Однако сделали это не задумываясь, – невозмутимо пожал плечами я. – Не соблаговолите пояснить причину?

В этом момент в помещение впорхнула ладная загорелая тётка возраста моей матери, двигалась она словно кабарга на откорме, была загорелой и мне до подбородка, а я уже тогда вымахал почти во все свои шесть футов шесть дюймов от поверхности планеты. Через три года я увидел её типаж в главной роли фильма «Акселератка» – но эта была с косой до середины спины и шатенка… Похоже, под медицинским халатом у неё был только купальник, и толком не просохший.

– Андреевна, твоего полку прибыло, – с ходу затараторила на неё приёмщица, – проводишь до места, тебе всё равно к себе по пути? – и демонстративно игнорируя моё присутствие, она проставила что-то в наших бумажках и вручила их матери.

– Не вопрос, – отзовалась та ровным тоном, – тоже ёбургские что ль?

– Ещё дальше, – с заметной горечью было ей сказано. – Байкальские.

– Ну так правильно, купальный сезон приехали свой продолжить, – прокомментировала Андреевна, плавным движением подхватывая с пола пару наших чемоданов, которые я оставил стоять когда вошёл. – Идёмте со мной, я всё покажу Вам.

Не очень довольный тем что разговор закончился, я от души засвистел первый куплет «Зелёного поезда», а выйдя из помещения, уже взялся напевать припев…

Слепой закат догорел и замер,

и вновь, худобу кляня свою,

зеленый поезд виляет задом,

а я с моста на него плюю.

Ему – на север, а мне – налево,

и чертыхаюсь я каждый день,

что держит дома меня холера,

а может, дело, а может, лень.

На этих словах тётка развернулась ко мне слишком резко, чтоб это могло быть случайностью, и уставившись на меня с упорным вниманием, оборвала меня чётко, хотя и совсем не грубо:

– Ну нашёл время и песню, парень, не каркай, пожалуйста.

Тут я и вовсе почувствовал неясную тревогу – как будто некое дуновение нематериальной опасности коснулось моего хайера…

– А в чём дело? – поинтересовался я доброжелательно и деловито, продолжая шагать уже рядом с ней.

– У нас карантин, – холодно пожала плечами врачиха, как оказалось, её процедурка была в соседнем с нами корпусе. – Поэтому экскурсии на материк и южный берег под запретом. Все передвижения только в пределах пансионата и его пляжа. Честно, дальше Евпатории не выдвигайтесь никуда, и не покупайте еду у местных – они будут привозить к воротам всё равно что попало, но это нельзя есть пока не пройдёте акклиматизацию.

Я даже прорычал что-то невнятное и вряд ли цензурное… ведь ещё в Симферополе наслушался советов куда нужно съездить да и дома навёл справки о достопримечательностях, которые, правда, находятся не здесь… Это значит не полазить даже по Ласточиному Гнезду? На кой чёрт было сюда вообще ехать! Лучше бы я сидел сейчас где-нибудь на южном берегу Байкала и лопал копчёный омуль, в перерывах между сбором черники!

– Это что, в Ялту не выехать теперь что ли? – поинтересовалась мать обиженным тоном.

– Особенно – туда, не советую, – сочувственно отозвалась собеседница. – У Вас ребёнок, гражданка, ему ещё жить.

Корпуса пансионата также навевали глубокое уныние:

Эти площадки нещадно пылили – на любом открытом пространстве становился заметен ветер.

И это мне ужасно не нравилось.

Комната. Вода из крана воняет сероводородом – даже умываться ей на редкость проблематично и неприятно. Чай на ней омерзителен – любой. Тогдашние веники грузинского производства сами были никакого качества. После Иркутской чаеразвесочной фабрики это был очень неприятный сюрприз, индийского чая в этой местности не было вообще. Не говоря уже о Кяхтинском. Здесь до сих пор нельзя включить автоматический чайник – розетки времён СССР не коннектятся с вилками современной техники. А также могут вырубить свет во всём корпусе такие техновинки.

В комнате сыро – и на балконе также можно найти наползших улиток о чём я уже говорил. Бельё могло сутками не сохнуть в этой дыре, несмотря на ветерок.

Примерно так выглядели аллеи, по которым я старался гулять в сумерках. Прогулки сильно портили трескучие местные цикады.

Если Вы думаете, наивные, что море там было такое, то вынужден разочаровать.

И вот это – ни хрена не красиво, сейчас поймёте почему. Вон те тёмные пятна в воде – это сгустки сероводорода, которые и дали морю название. Во время волнения оно поднимается к поверхности и в состоянии отравить всё до чего доберётся. А на заднем плане – Сакское озеро, вот это:

Мало того, что на карте оно обозначено как солёное, на самом деле воняет оно отнюдь не солью йодированной… НПО «Йодобром» выпускало странную продукцию, которой пользовались всякие закрытые институты. Также химический завод г. Саки был режимным предприятием со странными функциями. Проще говоря, зоной – что это такое нам, сибирякам, объяснять было не нужно, мы видели это издалека и сразу по стилю строений…

Также важно тут то, что Вы видите полное отсутствие зелени – а заметные «озёра» справа синего цвета на самом деле есть химический и канализационный отстойники…

Море собственно – слева, правее – то самое Сакское озеро… полное неизвестного неорганического яда, возможно, брома.

Вот откуда тут «целебные пары йода».

Так что вся зелень, которую я видел, фактически сводилась к этой… Что ещё сильно угнетало – это постоянный степной ветер, он шумит в ушах постоянно и реально сводит с ума, гураны из Забайкалья сбегали к нам от такого пачками под предлогом учёбы в вузах. Тогда даже крыш от солнца тут не было, но песок под ногами хрустел и иногда мешал дышать. Море кстати не всегда было таким как видите, очень часто вот таким, изжелта-помоечным…

От него реально хочется блевать даже сейчас, видя только на экране монитора.

А вот – та самая чернота, сероводородная… Она напоминала облик всадника чёрного, хотя я тогда ещё не был знаком с Откровением Иоанна Богослова…

Теперь о Прибрежном посёлке – где я конечно отметился и где ещё видны слева от моря те самые корпуса пансионата… Вы сейчас увидите болота, на которых плодились малярийные комары? Вечерами они атаковали всё, что найдут. Репелленты? Нет, не слышали тут о них тогда.

Отдельно доставили в селе Прибрежном основные жилища местных. Делались они так. Мерзкая родная глина этой местности, поля которой Вы видите на роликах с квадрокоптеров, была пересушенной отчаянно – против наших таёжных суглинков, вечно сочившихся влагой, и дабы она не рассыпалась, в неё искуственно добавляли жиры. А точнее – человеческое дерьмо из отхожих мест. Замешивалось это вручную, точнее, ногами. Из мусора кое-как сколачивалась основа, на которую намазывалась эта масса, по высыхании её белили извёсткой сверху. Кое-где даже остались замазанные этим соломенные крыши якобы прошлого века – хотя так мне объяснили, все постройки не старше 1944 года, просто их делали так всегда, и за 40 лет ничего не изменилось – частники так и строят. Я был сильно впечатлён после наших бревенчатых изб и домов из строевого бруса и прошипел только «жизнь в говне в прямом смысле слова».

И оказался в итоге прав.

Слепой закат догорел и замер

И вновь худобу кляня свою

Зеленый поезд виляет задом,

А я с моста на него плюю.

Чего мне мало, куда мне надо,

В какие северные края.

Зеленый поезд виляет задом,

Плетясь, как дура, судьба моя.