Читать книгу Сиреневое счастье - Регина Хайруллова - Страница 9

Мария Петровна и Василий Фёдорович приехали в Симбирск, чтобы обвенчаться. Мари говорила: «Мне думается, что так мы будем счастливее, ведь это город, где мы оба появились на свет божий, он сделает наш брак robuste et fort4». Она действительно так думала, однако не менее важной причиной была холера, подступавшая всё ближе к Москве, в которой они жили. Именно поэтому оба приехали сразу же, как получили приглашение Льва Васильевича Киндякова, дядюшки Мари, который звал их, чтобы они позабыли тоску, нашедшую после смерти Петра Васильевича, папеньки Мари.

Мария Петровна горевала три года, однако слёзы ничуть не убавили её красоты, и она по-прежнему очаровывала мужчин грациозной кошачьей походкой, изящной фигурой и необычайным свечением глаз, которые лучились добротой, искренностью и силой духа. К тому же после смерти папеньки она заново открыла свой талант и теперь не расставалась с акварелью. Именно в это время она познакомилась с Василием Фёдоровичем, богатым и красивым офицером. Они влюбились, обручились и прибыли в Симбирск.

Здесь они увидели городок над могучей Волгой, гордые зелёные холмы, поросшие садами с сиренью, они окунулись в то беззаботное время, когда были детьми и жили в Симбирске, увидели все красоты, восхитились богатством природы и вскоре заскучали. Возвышенная поэзия Симбирска обернулась сухой прозой провинции. Город ничуть не изменился за те долгие десять лет, что Мария Петровна провела в Москве, и вскоре Симбирск стал поблекшим и скучным. Мари посещала скромные провинциальные балы, беседовала с дядюшкой, отвергала назойливых местных женихов и рисовала, чтобы хоть как-то занять себя. Даже начала собственный портрет, который увенчал бы коллекцию созданных ею картин. Выбираясь из мастерской, она вместе с женихом прогуливалась по роще, прилегавшей к поместью Киндяковых, чтобы занять себя до назначенного дня свадьбы, после которого они покинут ленивый городок и отправятся куда-нибудь ещё.

Сегодня они хотели посетить старый масонский храм, а после погулять по холму над обрывом.

Этот храм построил предок Марии Петровны, дед по линии отца. Мари видела это громадное каменное сооружение ещё в детстве, потому оно ничуть не впечатляло её теперь.

– Взгляните, Мария Петровна: кто-то написал стихи прямо на храме. Ваш oncle5 не обрадуется.

Мари подошла ближе и увидела знакомые строки:

Не узнавай, куда я пусть склонила,

В какой предел из мира перешла…

– Это ведь Жуковский. Он читал эти стихи, когда бывал у нас в доме в Москве, когда папенька был жив. И Пушкин с ним приходил, и они всё говорили, и всё читали. Не думала, что встречу здесь его poèmes mignons6.

– Отчего вы зовёте его стихи милыми?

Мари улыбнулась и прочла дальше:

…О друг, я все земное совершила;

Я на земле любила и жила.

– Вы чувствуете? Сколько трагизма, романтизма, сколько силы! Только не смейтесь, Василий Фёдорович. Вы не любите романтику, я знаю, но… mon âme7 требует прекрасного, я люблю поэзию, звёздное небо, живопись. Я не могу без них.

– Потому-то я и полюбил вас, Мария Петровна, – сказал Василий Фёдорович и взял её за руку, но Мари осторожно высвободила руку и поглядела на него своими лучистыми глазами.

– Как здесь ни скучно, всё-таки я рада, что мы приехали в Симбирск. Здесь всё такое родное. Я иногда думаю, что этой рощи и старого дома нам бы хватило для счастья.

– Если захотите остаться после свадьбы, я не стану возражать, Мария Петровна. Вы знаете, что я сделаю всё, чтобы вы были счастливы. Я могу даже выслать из Симбирска того Башмакова. Но пойдёмте к холму, вы любите смотреть на Волгу.

С высоты перед Марией Петровной открывалась сказочная картина, которую так хотелось зарисовать, но на которую не хватило бы никакого таланта: ленивые сиреневые облака, время от времени подгоняемые слабым ветром, крик чаек, рассекающих своими хвостами покойное небо, а ниже – сирень, растущая по обрыву, тёмные ели, окаймляющие реку, синяя Волга с судами и зеленеющие леса другого берега, гордые и почти не тронутые рукой человека. Воздух пропитан цветами, весной и умиротворением, и кажется, будто человек тоже часть природы, будто Адама и Еву так и не изгнали из рая, а всё земное – сказочный сон в Эдемском саду.

Мария Петровна глубоко вдохнула и закачалась. Сирень совершенно одурманила её.

– Не упадите, – Василий Фёдорович придержал невесту и сказал: – Quel paysage!8 Знаю одно poème, должно быть, его писали как раз на этом месте. Я не мастер в чтении стихов, но всё же послушайте и больше не говорите, что я не романтик:

Ах, вид какой на Волгу!

Взирать её подолгу —

Мечтание поэта,

Поющего про лето,

Про свет, любовь и счастье,

Сотрущие ненастье,

Какое в душу лезет.

Река разли́лась песней,

Всех вод она прелестней.

Как мать голубит землю.

Её словам я внемлю,

Шептанье волн запомню,

И шелест ели тёмной

Навеки унесу я.

– Как хорошо здесь, Василий Фёдорович, – прошептала она, помолчав с минуту. – Не напрасно мы приехали. А знаете, ежели мне вдруг суждено умереть в этом городе, похороните меня прямо здесь, на холме, чтобы я вечно видела эти места.

– Мария Петровна! – опешил он. – Упаси вас бог, зачем же умирать? Мы с вами только жить начали. Да и как христианку хоронить на холме?

– А как же солдаты, погибшие и на холмах, и под ними? Некоторые, говорят, бродят по этому свету, неприкаянные, всеми позабытые. Представляете, каково им?

– Любите вы об этом говорить, mademoiselle, – вздохнул он. – Вам, мне думается, понравилась бы одна старушка… Она только и делает, что говорит о призраках и неприкаянных душах.

– Что за старушка? – лениво спросила Мария Петровна, почти не слушая.

– Живёт в вашей деревне, я её ещё мальчиком узнал. Если хотите, сходим к ней, всё равно нам нечем заняться.

Мария молчала, снова отдаваясь своим мыслям. Странное чувство обуревало её на этом месте, словно весь мир вливался в её душу, ещё немного, и она станет едина с каждой травинкой, с каждым кустом сирени, с каждым деревом в этом лесу.

– Вам дурно?

– Нет, je me sens bien9, – медленно ответила она и улыбнулась. Так Мари надеялась стереть с лица отпечаток туманного предчувствия, который, должно быть, пугал Василия Фёдоровича. – Пойдёмте к той старушке. Хочу её послушать.