Читать книгу Изгнанник - Reigon Nort - Страница 2

Вспоминая родной город (или село) наше воображение осторожно преподносит нам картины, где мы: играем с друзьями, братьями или сёстрами; заботливо обнимаем мать; не очень внимательно слушаем жизненные уроки отца, готовящего нас к взрослой жизни. И старательно прячет печальные холсты, на которых мы: разбиваем нос; ломаем руку; дерёмся за самую красивую девушку. Всё плохое всегда скрывается где-то в глубинах нашего сознания, оберегая от ненужной грусти и печали, интересно, а осознано ли мы делаем подобное или это защитный механизм нашего подсознания. Но как бы там ни было – ностальгия по былым временам и старым местам частенько одолевает всех нас, даже если там и тогда мы больше страдали, чем радовались. И тяжёлая тоска накрывает унылыми вечерами, заставляя бесцельно смотреть в окно или потолок.

– Мой любимый, столь близкий сердцу город! Кажется, я не был здесь целую вечность. – Альберион произнёс эти слова с радостью, поддавшись той самой ностальгии, казалось бы, здесь его хотели когда-то казнить (и до сих пор хотят), но эйфория бурлила, кипела, словно долго стояла в чаше на жарком огне.

И то же самое творилось и в его сердце, которое разрывалось от счастья, ведь он снова увидит семью, но при этом сдавливалось болью, поскольку самая вероятная причина его приезда сюда это публичная казнь.

– Здесь абсолютно ничего не поменялось за последние годы. – Немного по-дружески произнёс Гарет, это тот стражник, что был старше и худее.

За те полгода, что они ехали от тюрьмы до столицы, узник успел с ними познакомиться и даже немного сблизиться. Друзьями они конечно не стали, но убить его они уже хотели меньше, но всё равно хотели.

Карета, немного подпрыгнув на подъёмном мосту, минула крепостную стену, завозя внутрь самого опасного и самого презираемого предателя короны, который с упоением смотрел в окно дверцы, жадно изучая улицы.

В государстве, которое постоянно с кем-то воюет, а когда не воюет, то активно готовится к войне, высокого уровня жизни ждать глупо. Ещё до заточения Альбериона, в стране процветала нищета и болезни, на улицах было грязно – голодным людям не до гигиены. Но только не в столице, тут всегда царила чистота (специальные служащие с телегой дважды в день обходили все дома и забирали помои, которые потом вывозили в ямы за чертой города, и такое практиковалось во всех городах с населением больше сорока тысяч). А все горожане если не утопали в роскоши, то постоянно баловали себя излишками. Не умея, и даже не думая экономить хоть на чём-нибудь.

В этом городе не было: ни кузнецов, ни ремесленников, ни мануфактур – здесь вообще не было рабочих и работающих. Все товары в этом городе привозились со всей страны, и привозились, разумеется, с избытком. Здесь можно было найти абсолютно всё, что продавалось благодаря: бесконечным лавкам, прилавкам, рынкам и торговым площадкам – город торгашей готовых продать даже себя и покупателей, не знающих, куда девать деньги.

Сам же город был настоящей жемчужиной полностью построенный из необычного камня, цвет которого менялся в течение дня: на рассвете город был нежного бледно-синего цвета, в полдень он был абсолютно белый, ну и на закате его оттенок становился изумрудно-зелёным, а ночью в свете факелов камни становились молочно-красными, но не розовыми.

Из-за этого люди приезжавшие сода всего лишь раз, да и то на несколько часов, называли этот город по-разному. Кто-то называл его голубым городом, кто-то белокаменной крепостью, ну а кто-то изумрудной жемчужиной. Но настоящее имя города – Вирган, столица всего королевства, обиталище людей держащих у себя все деньги мира и власть, столь пьянящую для многих дворян.

Восхитительные роскошные дома построенные всё из того же, что и сам город, камня, возвышались над мощёными дорогами и улочками. Между ними блистали своей невероятной красотой сады и парки, состоящие сплошь и рядом из маленьких фонтанчиков и величественных деревьев на которых росли неправдоподобно яркие зелёные листья, будто каждую ночь их раскрашивали дорогой глянцевой краской.

Многочисленные цветастые клумбы перед входом в каждый дом, резные, но при этом очень крепкие двери из редчайших пород древесины, на которых непременно красовались, вырезанные лобзиком и трудолюбивыми руками, животные, а над входом всегда висел фамильный герб.

– Да-а, я как будто и не уезжал. – Ностальгически протянул приговорённый.

– А вот и главная площадь и дворец короля. – Немного тихо пробубнил Вергонт, он всегда очень тихо говорил, словно плохо владел речью – зато мечом владел искусно. Пока они добирались он каждый вечер, пару часов перед сном, упражнялся в фехтовании.

Карета остановилась. Через её стеклянное окно лица различить было невозможно. Но и слепой бы ощутил, что на площади многолюдно.

Более старший стражник, открыв дверь транспорта, вышел, через пару шагов он встал смирно, придерживая дверцу. Затем, на воздух полез его младший товарищ, и в такой же позе застыл напротив него. Мгновение спустя они оба кивком указали конвоируемому в сторону площади.

Пора было выходить. Бывший генерал никогда не любил мешкать, потому быстро оказался снаружи.

Яркое южное солнце ударило в глаза, он непроизвольно сощурился, в висках прокатилась боль, в уголках век появились слёзы. Вирган не был самым южным городом королевства, на другом берегу залива Стриктаб стояли ещё города, а так же мыс Юдар – самая южная точка материка. Но столица возведена на территории, где субтропический климат начинал перетекать в тропический, поэтому тепло и солнечно здесь было даже в Ноябре.

Глаза довольно быстро стали привыкать к свету и Альберион смог лучше разглядеть черты приближающегося к нему силуэта. Он конечно очень давно не видел Джермейна, они распрощались ещё до того как его упекли в темницу, но всё-таки это лицо ему не забыть никогда: серые глаза и русые волосы, широкая челюсть и не большой нос. Да, за это время он вырос на целый метр и в плечах стал шире раза в три, но всё равно мимолётного взгляда хватило, чтобы узнать в приближающейся фигуре Джермейна – его единственного, а потому невероятно сильно любимого брата, который был младше узника на четыре года.

– С возвращением домой брат! – Он явно репетировал эту речь, неоднократно представляя себе этот момент. Его широкая улыбка ярко засияла, но ещё ярче сияла корона на его голове.

Младший брат развёл руки стремясь обнять старшего брата.

– Джермейн, братишка я тебя вечность не видел, с радостью тебя обнял бы, но… – Мятежник поднял свои руки, показывая, что они в кандалах, и немного виновато улыбнулся.

В глазах брата воспылала ярость, казалось, что он сейчас готов убить кого-то. Но вот кого?

– Вы что?! Всё это время везли его скованным?! – Гневно, но, не теряя самообладания, и достоинства, прорычал он сквозь зубы. – А ну снимите эту срань с него немедленно!

Вергонт торопливо достал ключ из кармана и принялся освобождать заключённого, он спешил, как мог, отчего получалось только медленнее. Но вот оковы спали, и стражник, звеня цепями, отошёл в сторону.

– Я так рад видеть тебя живым! – Сказал монарх, крепко обнимая брата. – Как много у тебя седых волос! – Продолжил он, оглядывая новоприбывшего с ног до головы. Объятия их закончились, но они продолжали держать друг друга за плечи и с улыбкой смотреть друг другу в глаза.

– Это всё возраст и недостаток солнечного света, я думаю, у тебя уже тоже начала появляться седина. – Альберион смущённо улыбнулся, он всё ещё чувствовал себя неуверенно, не понимая для чего его сюда привезли.

– Будем надеяться, что это делает нас только краше, а иначе с такими волосами ты и не женишься ни когда. – Джермейн рассмеялся.

– Я смотрю, ты теперь король, значит отец… – Ему не хватило сил закончить фразу, невесть откуда взявшийся ком подкатил к его горлу, закрыв проход словам.

– Он умер год назад, теперь я правитель. И первым же указом я приказал тебя освободить. Так что не будь таким угрюмым, ты здесь не для того чтобы расстаться с головой. Пойдём со мной, я тебя провожу.

Они отправились в сторону от дворца, по белой выложенной из каменных плит дорожке ведущей дальше в небольшой лес. Стража хотела пойти сними, но он приказал тем оставаться на месте.

***

В стране Фендал мёртвых хоронили в земле, ставя над могилами мраморные или хотя бы гранитные бюсты, дабы легче было вспоминать образы давно ушедших, но всё ещё горячо любимых близких сердцу людей.

Но так «вечную память» устраивали для бедных или безродных людей.

Семьи же отмеченные королём за особые заслуги перед отчизной, а именно такие становились знатью, хоронили близких родственников в фамильных склепах уходящих глубоко под землю. Стены, пол и потолок таких мемориалов обкладывали серыми камнями, обтёсанными до прямоугольной формы и гладкой поверхности. А площадь этих помещений не уступала самым большим дворцам королевства. У входа же, в специальных углублениях, всегда лежали пару десятков факелов и масляных светильников. Сами же покойные находились в каменных саркофагах, у изголовья которых и стояли бюсты с изображениями умерших. Богатые знатные семьи помимо мёртвых в склепах предпочитали прятать ещё и различные ценности: золотые тарелки; кувшины; вазы из фарфора или хрусталя, а так же редкие украшения. Скрывались такие богатства не в самих каменных гробах, а в предварительно выкопанных потайных местах заложенных камнями. И только члены семьи знали, где эти схроны.

Королевская семья в своём склепе держала только своих предков, ни какого золота тут не было, исключительно мёртвые: дедушки, бабушки, прабабушки, прадедушки и непосредственно родители Альбериона – все сплошь представители главной линии королевской династии за все три тысячи лет.

Стоя у саркофага матери, он беззвучно плакал. Его лицо всегда слабо отображало эмоции, царившие внутри: поджатые губы, наморщенный лоб и полуприкрытые веки – всё, что указывало на грусть, в которой пребывал его разум, ну ещё плохо различимые в темноте слёзы на щеках. Ему не хватало смелости поднять голову и посмотреть на статую с её изображением.

– После того как отец отправил тебя в Осор мать замкнулась в себе, она перестала разговаривать и за пару месяцев постарела лет на десять, а через три года умерла. Она очень сильно любила тебя, сильнее, чем кого-либо. – Джермейн стоял справа от брата, положив левую кисть на его плечо.

– Любила, а я её подвёл, пойдя против семьи. Она умерла из-за меня, какой же я ужасный сын! – Чувство вины давило на него, он уже готов был рухнуть на колени под этой тяжестью.

– Не говори так! – Успокаивающе произнёс его младший брат. – Ты поступил, так как счёл необходимым. Отец был горд тобой, когда ты открыто, бросил ему вызов, сказав, что не согласен с его политикой. Он ходил по дворцу довольный, говоря, что воспитал настоящего мужчину, не боящегося высказать своё мнение даже наперекор королю.

Бывший принц повернул голову немножечко левее, переведя взгляд туда, где стоял саркофаг отца.

– Что-то такое он мне и сказал при нашей последней встрече. Я был уверен, что он прикажет отрубить мне голову, начнёт обвинять меня, кричать, что я подлый предатель и неблагодарный сын, но нет, он сел напротив меня и начал говорить, как он мной гордиться. Странная мы семья. – Он слегка улыбнулся.

– Других семей и не бывает. – Ответил нынешний король Фендала.

– Наверное, ты прав. – Альберион посмотрел на брата.

Тот посмотрел в ответ с удивлением; вытаращил глаза, будто вспомнил что-то важное и ухватился за голову.

– Точно! Я же тебя со своими не познакомил, у меня же жена и сын. Ему пока шестнадцать, но он уже лучший фехтовальщик королевства. Идём, я тебя им, представлю. – Голос Джермейна дрожал и скакал в интонациях, выдавая неподдельную радость (такую, которую можно было спутать с волнением).

– Дай мне ещё минутку брат.

– Хорошо, оставлю тебя одного…. Буду ждать наверху.

***

Альберион сидел в украшенной золотом фарфоровой ванне, края которой были округлые словно перила, а ножки исполнены в виде массивных львиных лап. Тёплая вода с добавлением специальных ароматизирующих и смягчающих банных масел приятно расслабляла тело и унимала ломящие кости.

Конечно, и в темнице Осор за гигиеной заключённых следили: раз в неделю приходила пара охранников, приказывала узнику раздеться и обливала того из ведра, а затем уходила, оставив на койке полотенце. К их чести надо отметить, что жидкость в ведре каждый раз была тёплой и далеко не всегда пахла мочой. Но всё равно это мало походило на полноценную помывку.

Поэтому сейчас брат короля наслаждался ванной, как поцелуем любимой. И даже если бы ему оставалось всего десять минут до казни, это всё равно бы не испортило столь долгожданного удовольствия.

Слуги выбрили и подстригли его ещё двадцать минут назад, и уже ждали на примерке костюма. Но впервые в жизни он, некогда прославившийся своей решительностью, не хотел спешить.

В дверь вновь постучала прислуга, настойчиво напоминая о том, что светский раут организованный самим королём в его честь вот-вот начнётся, и все окажутся в неловком положении, если виновник сего празднества опоздает.

Отец считал, что любимое занятие его старшего сына – война, но это было не так. Альберион больше всего любил балы. Слушать красивую музыку кружась с обаятельной девушкой в медленном вальсе, для него самое приятное занятие на свете. Поэтому на бал он, конечно же, пойдёт, и будет там вовремя.

Он нехотя вылез из ванной, взял сразу пару белых полотенец с тумбочки, выполненной из граба покрытого несчётными слоями багрового лака, и начал не спеша ими вытираться.

В дверь начинали стучать всё настойчивей.

Не утруждая себя излишней скромностью, он открыл. Вид его полностью голого тела никого не смутил. В помещение стали входить слуги, держа различные мужские платья. А последний внёс расчёску и сливочное масло.

Нет, масло никто есть не собирался, им нужно было смазать волосы, перед тем как расчёсываться. Пахли они после такого ужасно, но зато приобретали роскошный блеск.

***

Даже в те дремучие времена, когда королевство Фендал занимало одну шестнадцатую часть материка, а не три четверти как сейчас, а знать и близко не обладала такими богатствами, какими распоряжалась теперь, высшее дворянство часто устраивало балы. В благородном обществе считалось моветоном, если семья, хотя бы раз за год не потратилась на званый ужин с изобилием деликатесов на столах и изящной музыкой в исполнении лучших музыкантов материка. Шестьдесят лет назад менестрели приезжали сюда из других стран, а теперь на всём материке осталось всего две страны. И почти все музыканты предпочитали жить по западную сторону от Кемад (горного хребта полностью пересекающего материк по долготе). Так что недостатка музыкантов в королевстве не было, как и кулинарных шедевров.

С каждой захваченной страной разнообразие блюд в рационе богатеев росло. Да и дворцы становились всё роскошней, а костюмы изысканней, потому и празднования в честь своей изобильной жизни превращались во всё более захватывающее и волшебное зрелище. Все пытались похвастаться друг перед другом своими деньгами, но, конечно же, никто не мог превзойти королевские балы. Они всегда для всей знати были главным событием года или времени года, если у королевской четы хватало поводов для нескольких пиршеств.

Для бала Альберион выбрал расшитый серебряными нитями двубортный суконный камзол любимого тёмно-красного цвета. (Во времена службы у своего отца и доспех, и клинок принца имели полностью бордовый цвет, даже конь был чересчур рыжим. Воины других стран, не без страха, звали его кровавым генералом, хотя особой жестокостью наследник трона не отличался, скорее наоборот тщательно старался избегать не нужных жертв. Что порой приводило только к ещё большему кровопролитию, так что, сам того не желая своё прозвище юный принц частенько оправдывал.)

Однако, не смотря на свой фаворитизм в цветах, штаны он выбрал из нежно-голубого репса с вышитыми золотом цветами по бокам, и белой шёлковой подкладкой. Также, из белого шёлка была и его рубашка с чересчур выпирающим жабо, приобретающим под разными ракурсами то синий, то серебристый цвет.

Обер-церемониймейстер, одетый в бирюзовую ливрею, объявлял каждую прибывшую на бал семью. По традиции сначала он называл имена, фамилии, и титулы самых низкородных представителей знати, затем он оглашал стоящих в благородной касте на ступень выше. И так, по нарастающей, до самого короля и его супруги. Каждая семья, даже королевская могла войти в бальный зал только после того как их прибытие огласит обер-церемониймейстер, на время званого ужина он был главным в стране. И по той же традиции все уже находившиеся в праздном зале должны были кланяться вошедшим, в знак уважения перед их статусом. И эти порядки бережно чтили на протяжении тысячелетий.

Альберион стоял в холле перед залом, совершенно один. Поскольку всех приглашённых уже огласили, остались только он и королевская семья, но та войдёт через другой проход. Дожидаясь, когда произнесут его имя, бывший принц, вспоминал, как он также стоял перед началом бала рядом со своим отцом и матерью, в своём любимом красном костюме, мать часто говорила что тот ему очень к лицу. Их появление всегда было главным событием, юные красавицы выстраивались в очередь, чтобы потанцевать с наследником трона, и каждая надеялась, что именно её он выберет своей принцессой.

Охваченный волнительными воспоминаниями виновник бала не сразу расслышал своё имя. Лишь когда широкие окрашенные в молочно-белый цвет позолоченные двери отворились, до него дошло, что пора выходить.

Более двух тысяч человек в изысканных нарядах и самых дорогих украшениях, общались друг с другом в просторном зале, освещённом десятью тысячами свечей. Деревянные столы, облагороженные резьбой и накрытые скатертями из дамасской ткани, стояли вдоль стен, дабы не мешать танцевать людям в центре зала.

За почти два десятка лет заключения, много чего забылось из боевых навыков, но вот дворцовый этикет отложился в памяти надёжней. И он вошёл в зал роскошеств и излишеств так как подобает благородному человеку. Но никто не ответил на это любезностью.

Из присутствующих ни один, не склонил голову в вежливом поклоне, не посмотрел ему в глаза, они вообще не смотрели на него. Демонстративно выражая своё призрение к нему, все окружающие повернулись спиной. Идя по залу, он видел только затылки.

И вот теперь в голове вспышкой молнии пронеслась мысль:

(Обер-церемониймейстер не назвал его фамилии! Произнесли только его имя, но не фамилию. А значит он всё ещё преступник, освобождённый, помилованный, но преступник, изменник, предавший свою семью и государство. Безродная челядь, в глазах привилегированной знати.)

Отец лишил его всех титулов, права наследовать трон, и фамилии, он отрёкся от него, узнав о его намерении поднять восстание.

(Ты мне больше не сын, ты больше не принц, ты больше никто! Ни один человек не вступит в армию такого безродного выродка как ты!)

Так он кричал в тот вечер, брызгая в гневе слюной будучи при этом изрядно пьяным. И слово своё сдержал, подписав на следующий же день указ о лишении своего старшего сына всех привилегий и званий. Превратив его в безродного человека, у которого теперь даже родителей не было.

Таким он и остался по сей день. Его освободили да, но он всё ещё человек без статуса: ни дворянин, ни князь, ни лорд и даже не пастух. Просто освобождённый узник, которому так и не простили предательства.

А для этих людей, если ты не являешься представителем знати, то ты и не человек вовсе. Да теперь у их лошадей родословная длиннее, чем у него, да и слуги в кастовой цепочке стоят выше него.

И тут Альбериона впервые в жизни охватила ярость, исказившая его взор. Всё вокруг поплыло, как на свежей картине оставленной под дождём. Люди, стены, долбаные свечи – всё начало искривляться и смешиваться. Дыхание сильно участилось, сердце забилось с такой частотой, что могло загореться. Но закалённый в боях характер помог ему собраться и вернуть своё состояние в норму, только челюсти он не смог разжать, они сомкнулись так крепко, что зубы начинали скрипеть.

(Сборище лицемерных ничтожеств! Если бы я только выиграл ту войну, вы бы все сейчас по полу ползали, говоря о том, какой я великий король!)

Он продолжал размеренно идти по начищенному до блеска мраморному полу.

(Но я проиграл, получив навек клеймо изменника! И потому вы готовы меня в грязь втоптать, лишь бы покрасоваться перед окружающими своим лицемерным благочестием!)

(Глядите, как я уел этого предателя.)

(Поделом ему! Пусть бы и дальше гнил в темнице!)

Разносились воображаемые голоса несуществующей толпы в голове Альбериона, когда тот брал бокал с вином. В самом же зале по-прежнему царила надменная тишина, словно в любительском театре, где артисты настолько бездарно играли пьесу, что всем зрителям было скучно, но каждый из них страшился издать хотя бы звук, ибо мог прослыть бескультурным плебеем в глазах окружающих.

(Ничего. Я не привык отступать. Я ещё заставлю всех этих лордов и князей мне сапоги лизать, да так что они будут блестеть ярче, чем этот пол. Я их заставлю меня уважать.)

– Его высочество Джермейн Двэйн, её высочество Люсиль Двэйн и его светлость Киллиан Двэйн. – Гордо произнёс обер-церемониймейстер. Перечисляя всю королевскую семью, он сделал свою выправку ещё строже, хотя казалось, что шире плечи и ровнее позвоночник сделать уже невозможно. Затем он развернулся и удалился в ту самую дверь, через которую все вошли.

Сама же королевская чета, появилась на широком лазурном балконе, возвышавшимся над всем помещением, (выше были только люстры).

Конечно же, перед балом младший брат познакомил его со всей своей семьёй. И они ему понравились. Королева была хороша собой и воспитана как настоящая леди. А племянник был непогодам умён, обладал такими же серыми глазами, как и его дедушка, отец и дядя, это было их семейной чертой, а вот цветом волос он пошёл в свою мать, тёмные как уголь и прямые как стрелы.

В то время как у Джермейна и его старшего брата, а также их отца Кэривульфа и деда Дрэнга волосы были русые и немного вились, образуя на голове застывшую волну.

Все в зале, в том числе и Альберион, поклонились.

Король чуть подался вперёд, отпустив руку сына, теперь его держала только мать. Парню явно не нравилось, что его вывели к публике за руки как маленького, его дядя этого тоже не одобрил, принцу через пару лет предстояло жениться на какой-нибудь знатной девушке, а его, у всех на глазах, родители держат за руки.

– Сегодня у меня великий день! – Громко заговорил правитель. – Ко мне после двадцатиоднолетнего отсутствия вернулся брат. Этот пир я устроил в его честь. Я так этому рад, что не могу справиться с этим чувством в одиночку, а потому прошу вас всех разделить со мной мою радость. Да начнётся музыка и веселье!!!

Уже закисшие от ожидания музыканты, встрепенулись как воробьи на ветке при виде кошки. И принялись играть медленную, но раскатистую мелодию, усиливающуюся с каждым отражением от стен заполняя собой зал со скоростью лавины, и накрывая скучающих людей неизведанным волшебством музыки.

Король и его королева спускались с балкона по широкой белой лестнице, на которой был постелен фиолетовый ковёр, держась, рука об руку, переплетёнными в районе локтя, их сын медленно спускался позади, грустно смотря под ноги. Видно балы он любил ещё меньше чем его дедушка.

***

Пиршество подходило к концу, и ночь уже готовилась перевоплотиться в утро. От пары тысяч гостей теперь осталось меньше сотни. Люди мелкими цветастыми тучками переплывали от одного стола к другому, издавая тихие звуки – уже изрядно уставшие от общения, они всё же продолжали соблюдать этикет, ведя лаконичные беседы. Симфонический оркестр, ещё несколько часов назад отыграв весь требуемый репертуар, снегом в тёплой ванной растворился во мраке закулисного коридора, мелодично позвякивая инструментами.

За всю эту ночь к Альбериону (кроме брата) так никто и не подошёл.

Всё ещё предатель и мятежник в глазах светского общества, он весь бал тихо стоял в стороне, медленно попивая спиртное. Сейчас изгой держал в руке свой четвёртый или пятый бокал.

В свои пятнадцать на праздниках, тогда ещё принц, выпивал в разы больше, но сегодня напиваться не хотелось. Хотелось поговорить! Хоть с кем то. Также, от чрезмерного употребления алкоголя, его сдерживало опасение в пьяном гневе сжечь весь фамильный дворец. Ему ведь доводилось разрушать до основания целые города, так что уж тут какое-то здание.

Поблизости звонко отчеканивались шаги: медленно идущий низкорослый человек приближался явно к нему. Его внешность можно было легко описать двумя словами – типичный эндоморф: короткая шея и руки, широкие плечи и кисти, круглое лицо, большое количество лишнего веса. Одет был во всё зелёное, видимо так было принято на его родине, здесь зелёный был не в моде – цвет свинопасов и крестьян. Гладковыбритое лицо и неуместно смотрящиеся светло-золотистые волосы на голове, подходящие больше светской даме, чем мужчине.

Наверняка за время этого ужина многие женщины пытались выведать у него секрет столь ухоженных волос.

– Здравствуйте милорд Альберион. – Невысокий мужчина дружелюбно улыбнулся. Такие манеры легко пускали туман в глаза многим людям, заставляя их рассказывать свои самые сокровенные тайны. Но бывший наследник престола не доверял подобным вещам: его слишком часто предавали, чтобы он мог позволить себе верить людям на слово.

– Я не лорд, ни князь, ни граф, ни герцог и даже не рыцарь. У меня нет титулов. Я просто Альберион. – Тихо и равнодушно проговорил он, всё также медленно попивая вино. На собеседника отщепенец даже не взглянул.

– А вот это как раз таки и не справедливо. Вы человек, которого с самого детства готовили в короли. Доблестно проявили себя как воин, зарекомендовали себя как талантливый военный стратег. Со всех сторон показали себя человеком чести и совести. Даже не побоялись публично выступить против отца, которого боялось всё королевство. А чего добились эти лизоблюды… – Мужчина в зелёном сделал драматическую паузу, будто играл в театре.

И чума его забери, он действительно играл спектакль, и бывший наследник трона даже знал какой. А потому не стал ждать, пока тот продолжит.

– Тем не менее, в обществе эти люди выше меня. – Невозмутимо ответил мятежник, отставляя бокал в сторону, и медленно переводя взгляд на собеседника. Их разговор стал ему любопытен и личность иностранца тоже.

– Вот видите это-то и несправедливо. Вы делали все, что могли для благополучия своего народа, а что в итоге? – Пухлый человек приподнял тонкую бровь, и слегка развёл руки, очень правдоподобно изображая удивление.

Но Альберион всё равно ему не верил, на его взгляд речь казалось заученной, как и демонстрируемые эмоции. Их разговор был полностью фальшивым. И потому он с интересом продолжил:

– В итоге я проиграл, и оказался в темнице на двадцать один год. И теперь меня все ненавидят и считают предателем. А какова ваша история, вы же не из нашей страны? – Его бровь немного приподнялась, а глаза слегка сощурились. Альберион тоже мог убедительно играть эмоции.

– Простите меня, я напрочь забыл о манерах и не представился. Я Люциан Матейн посол из королевства Ошида. – Чиновник низко поклонился, слегка отводя левую руку в сторону. Ещё одна вещь, выдававшая в нём иностранца – здесь не принято кланяться так низко. А потому Альберион ответил ему тем поклоном, которому был обучен с детства: коротким, но учтивым. В Фендале так кланялись все, даже крестьяне.

– Это королевство на самом востоке, за горным хребтом Кемады? И что же вы тут делаете Люциан? – Он ненадолго отвёл взгляд от собеседника, продумывая свои следующие шаги. К чему ведёт беседу посол, было понятно, но что может из этого разговора вытянуть для себя он сам. Словесная рыбалка начиналась, иностранный гость вот-вот бросит ему наживку и будет смотреть, как бывший принц её заглотит, и естественно умный человек сделает вид, что проглотил рыбку, но какую приманку бросить в ответ. Это требовало раздумий.

– Вас видимо не ввели в нынешнюю политическую обстановку. – Простодушно и снисходительно вбросил собеседник.

– Да, как то не удосужились. – Ответ прозвучал немного грубовато, но это вышло не нарочно. За столько лет проведённых в каменном мешке, мозг отвык быстро работать. И сейчас приходилось буквально скрипеть извилинами, чтобы выдавать из себя хоть какие-то годные мысли.

– Дело в том, что наши страны воюют. Но ваш брат. Ваш король… – Он явно сделал акцент на фразе «ваш король», этим словосочетанием пытаясь выбить собеседника из состояния комфорта. Внимательно осмотрев, подействовала ли речь или нет, Люциан продолжил: – очень хочет мира, и потому лично пригласил меня для переговоров.

– И ваш правитель вас отпустил?! – Мысли очень плохо текли в голове, словно застревали между воображаемыми камнями.

(За что же мне тебя подловить? Давайте господин посол, покажите мне свои жабры, я в ту же секунду ухвачусь за них, голыми руками.)

– В данный момент на войне затишье, сражения прекратились, а обе стороны заняли выжидательную позицию. И мой король решил воспользоваться сложившейся паузой для урегулирования нашего конфликта. Мой правитель такой же миротворец, как и ваш. – Гость снова дружелюбно улыбнулся и поклонился.

– Но раз мира до сих пор нет, значит не такие уж и миролюбивые наши правители. – Альберион улыбнулся ещё более дружелюбно, эту игру в вежливость проигрывать было нельзя.

– Любой правитель должен прислушиваться к знати, а та убеждена, что сможет в разы увеличить своё состояние, если их армия выиграет эту войну. Поэтому его величество Далион сейчас убеждает наших лордов и герцогов подумать о людях, а не о богатстве. И ваш брат занимается тем же.

– Эту чушь вы должны вешать на уши ему, мне то вы для чего всё это говорите? – Бывший наследник с детства рос среди таких ушлых людей, и прекрасно знал, что они ничего не делают просто так. Каждый их поступок, каждое слово, даже движение брови преследовало какую-нибудь цель.

– То, что я говорю не чушь, а истинная, правда. И я излагаю её вам, потому что знаю, что вы в состоянии помочь прийти к миру на всём материке. Вы великий человек, который почти всего добился уже к пятнадцати годам своей жизни. И вы глубоко ошибаетесь думая, что вас никто не уважает. Здесь в столице вы предатель, но за её пределами вы герой! Почтеннейший человек, вступившийся за благосостояние простого народа. – Посол пристально рассматривал лицо стоящего напротив, пытаясь разглядеть шевеление каждой мышцы, каждой вены.

Старший сын Кэривульфа чувствовал что наживка, заготовленная специально для него уже близка, нужно только подыграть.

(Что же ты хочешь от меня услышать мерзкий слизняк?)

Мозг потихоньку начинал работать, как вросшей в траву телеге за годы бездействия необходима раскачка, чтобы сдвинуться с места, так и его голове нужны были усилия для запуска своих шестерней. Небольшое раздумье и правильный вопрос пришёл в голову:

– По вашим словам выходит, что в королевстве меня уважают сильнее моего младшего брата, но я не приложу ума, за что можно презирать нынешнего короля? – Теперь пришла его очередь следить за движением губ и глаз собеседника. Отвык он от таких игр, сильно отвык.

– Вам, по крайней мере, хватило мужества и чести в открытую бросить вызов своему отцу. – Нарочито медленно проговорил Люциан.

– К чему вы клоните. – Торопливо проговорил предатель, на мгновение он потерял терпение и контроль. (Но лишь на мгновение.)

– Вы знаете, не смотря на почтенный возраст вашего отца, его здоровье оставалось безукоризненным. И смерть короля стала трагичным сюрпризом для всех дворцовых лекарей. Вот так резко, вчера ещё был здоров и вдруг раз и мёртв. А самое подозрительное, что к его телу, по приказу вашего брата, никого не подпускали до самых похорон, также все слуги, которые видели вашего отца в последний миг его жизни, бесследно исчезли. А когда на погребальной церемонии нынешний король подошёл к телу вашего отца, из носа покойного пошла кровь. Я не знаю, какие поверья у вас, но в нашей стране считают, что так покойники указывают на своих убийц.

Глаза ошарашенного подобным заявлением Альбериона округлились, тело сковало, словно его пронзили током, и сердце охватил леденящий огонь. Вот уж наживка так наживка – такую и захочешь, не выплюнешь.

Что ж эту словесную битву он проиграл, подобную карту ему было крыть нечем. Но всё равно свою партию следовало разыграть до конца, из этого тоже могло что-то выйти.

(Так просто этот бой я не проиграю! Пусть у меня нет такой крупной наживки, но я закину несколько помельче. И ты их заглотишь, сука!)

Альберион сделал свой голос максимально трагичным и угрюмым для произнесения следующей речи:

– Вы знаете, когда я поднял восстание против своего отца, моей целью было отстранить его от власти, но ни как не убить. Отцеубийство худшее из преступлений на мой взгляд. Непростительное я считаю! – Он мимолётно отвёл взгляд от пола, но не повернул головы, лишь искоса посмотрел на посла. Тот левым краем губ выдал самодовольную улыбку.

(Вот первая наживка! И, кажется, он на неё клюнул. Но всё равно это было сказано как-то в лоб. Продолжишь так и дальше, он поймёт, что ты играешь с ним в игры, и всё сорвётся. Тоньше действуй, тоньше, не будь таким прямолинейным. Больше двусмысленности.)

– Полностью с вами согласен господин. – Собеседник снова вернул над собой контроль, теперь его лицо ничего не выражало.

– Рад, что вы меня поддерживаете. Мне очень не хватало хорошего друга в последние годы. – Теперь падший принц выдал всю фальшивую искренность, на которую был способен. Такого дружелюбия он ещё не выказывал никогда.

(Так главное не переигрывать, не то сорвётся рыбка. Ну а теперь давай задавай свой вопрос. Ты так сильно этого хочешь. Вы так долго и аккуратно меня к нему подводили господин посол. Мы ведь теперь почти друзья, а между друзьями нет секретов.)

– Почту за честь стать вашим другом! И если мне будет дозволено задать вам один очень личный вопрос. Возможно, вам он покажется бесцеремонным, если вы не захотите на него отвечать я пойму, и перестану вам докучать. – Теперь Люциан был изворотлив как змея на горячих камнях.

(Да задавай уже!)

– Конечно, вы можете спрашивать всё что захотите. – Мужчина в багровом дублоне стал самим воплощением любезности и галантности.

– Вы когда-нибудь жалели о своём восстании? – Как канатоходцы осторожно отмеряют каждый свой шаг, так и посол робко вымерял каждое своё слово.

(Именно этого вопроса я и ждал, с того момента как ты подошёл. И у меня уже давно готов ответ. И так дамы и господа узрите приманку номер два.)

– Вы знаете, у меня было много времени, чтобы об этом подумать, и мне кажется, что борьба за материальное благополучие простого народа, а так же за их свободу было простым прикрытием. Я всего лишь жаждал власти, и, несомненно, если мне представится шанс вновь побороться за трон, я непременно уцеплюсь за эту возможность. – Альберион задумчиво поднял глаза к потолку; от большого количества ярких люстр они заслезились.

(Это блюдо я подал не совсем грациозно, но тоже сойдёт. Э-эх, пропали мои прошлые навыки. Теперь мне нужно нанести грубый словесный удар, чтобы он не думал что дело сделано.)

– Но если кто-то решил, будто я могу предать своего младшего брата ради престола, то он глубоко заблуждается. Моя любовь к нему сильнее, чем к отцу или матери. Я буду на его стороне до тех пор, пока не увижу неопровержимых доказательств того, что он сотворил, что-то по-настоящему ужасное. – На этих словах бывший заключённый подошёл вплотную к чужестранцу, склонил голову, и, глядя ему в глаза, ледяным тоном, даже немного угрожающе, сказал. – Приятного вам вечера господин посол.

– И вам приятного вечера. И поздравляю вас с долгожданным возвращением домой. Надеюсь после стольких лет отсутствия, вы всё ещё сможете назвать это место своим домом. – Подданный другого короля вновь поклонился, как это принято у них на родине и поспешно удалился из зала.

(Что ж, битву я, конечно, проиграл, но сделал достаточно, чтобы иметь шанс выиграть войну. Если он поверил моим словам, то его попытки подбить меня на мятеж будут всё активнее. И если играть убедительно и не допускать ошибок, то со временем я смогу раскрыть всю сеть его информаторов. Люциан точно работает не в одиночку, у него здесь есть шпионы и сподвижники, в том числе и среди генералов и дворцовой знати. Кто-то из них точно работает на посла Ошиды, за деньги или под шантажом они предоставляют ему секретную информацию. А если ему удастся принести доказательства убийства отца моим братом, то потянув за эту ниточку у меня появиться возможность распутать не малый клубок. И тогда можно будет манипулировать всеми этими предателями для того, чтобы неведомо для всех использовать Люциана против самой Ошиды.)

(Или же для того чтобы снять с Джермейна корону!)

Вспышкой света в голове Альбериона возник другой внутренний голос. Он никогда раньше не давал о себе знать, а теперь возник, будто выпрыгнул со дна колодца подсознания (словно в нём только что родилась вторая личность). Звучал этот голос низко, грубо, он шипел где-то внутри, будто змея отравляющая мысли обидой и завистью. Сам же бывший принц не припоминал, что бы хоть раз говорил таким голосом, но он точно принадлежал ему. Только это была какая-то другая часть него, скрывавшаяся раньше.

(Я лишь играю роль, чтобы разоблачить шпиона пытающегося навредить моей стране. Я не собираюсь предавать брата, ибо это бесчестие!)

(А разве кланяться ему это почётно? Это ТЫ должен быть КОРОЛЁМ, а не он! Тебя к этому готовили с самого детства, тебя учили управлять и повелевать, манипулировать, выстраивать политику, тактически мыслить, разделять и властвовать. А чему учили его? Он никудышный король и ты это прекрасно знаешь, он слабохарактерный, глупый и наивный, недальновидный, прямолинейный, твой братец развалит всю страну. Отец не хотел бы видеть его на троне. ТОЛЬКО ТЫ ДОСТОИН ЭТОГО!)

– О чём ты разговаривал с человеком из Ошиды?

Застывший в раздумьях Альберион не заметил, как к нему подошёл коренастый немолодой человек в военном мундире. Не многим старше него, он уже обзавёлся блестящей лысиной. Рыжие усы на лице, незаметно переходили в бакенбарды, его небольшие уши были плотно прижаты к голове, а широкий нос, слегка темнее остального лица, был задран так высоко, что сразу становилось понятно: на освобождённого преступника он смотрит с ещё большим презрением, чем все остальные собравшиеся.

– Я рассказывал послу, как живётся в самой суровой тюрьме материка. – Презрительно бросил предатель. Смотря на собеседника абсолютно пустыми глазами, словно глядел сквозь него.

– Так долго? – Его недоверие возросло, казалось он, прямо сейчас вытащит свой меч и воткнёт его в живот мятежнику.

– Ну, так я и пробыл там не мало. – Самодовольная улыбка растянулась по лицу Альбериона.

– Я тебе не верю. – Надменно произнёс лысый мужчина.

– Мне всё равно кому вы верите. Лучше скажите, что вы тут делаете? Неужели начальника королевской стражи стали приглашать на балы? – Падший принц изобразил поддельный интерес. Этим вопросом он просто хотел позлить собеседника. Обсудить с ним он собирался кое-что другое.

– Меня не приглашали, присутствие на балу прямая обязанность королевской стражи. – Мужчина сжал кулаки.

– Короля нужно охранять и на балу?! – Теперь удивление было настоящим.

– Приказ твоего брата. – Презрение в его глазах смешалось с ненавистью.

– А как долго вы убеждали нашего короля не освобождать меня? – Альберион выпрямился, он оказался выше начальника стражи, и подошёл к нему вплотную.

– Тебе его королевское величество рассказал? – Невозмутимо переспросил собеседник, пряча кулаки за спиной.

– Нет, просто за конвой отвечал ты, и не мог не знать, что те двое потеряли родственников из-за меня. А значит, ты надеялся, что за полгода обратного пути в столицу их нервы не выдержат и они меня убьют.

Скулы начальника королевской стражи гневно дёрнулись.

– Не стоит так на них злиться. – Продолжил человек королевских кровей. – Они очень сильно хотели меня убить, но честь не позволила им ослушаться приказа. Я так понимаю, вы их уже разжаловали и отправили чистить конюшни. Или ещё чего похуже.

– Это не твоё дело! – Военный продолжал оставаться хладнокровным.

– Я хочу тебя попросить вернуть их на службу. Ты же понимаешь, что в охране моего брата нужны подобные люди, таких нельзя подкупить или шантажировать, они всегда будут беспрекословно выполнять приказы. Забудь про злость, вспомни о долге. Защита жизни моего брата главное для нас обоих, и эти люди помогут нам в этом. – Брат короля положил руку на плечо начальника королевской стражи.

Тот наклонился, чтобы быть ближе к его лицу, и, сдерживая гнев прошипел:

– Не указывай, что мне делать предатель. – Он сбросил руку и отправился дальше выполнять свои обязанности.

Люди уже почти разошлись. Решив, что с него достаточно церемоний Альберион вознамерился отправиться в свои покои – в ту самую комнату принадлежавшую ему в прошлом. Давно он не спал на чистой мягкой кровати. Даже было интересно, как на это отреагируют кости. Ванной они были очень довольны. Но сладкий сон пришлось отложить, ибо к нему подошёл сам король.

– Брат мой, я снова хочу поговорить с тобой. Это даже к лучшему, что все разбрелись, не будут подслушивать. Давай присядем за стол. – Несмотря на долгий банкет Джермейн был трезв. Он мило улыбался, держа брата за плечо.

Слегка приобнимая друг друга они подошли к столу, возле которого слуги уже поставили два стула. На балах стулья были непредусмотренны, там все должны были стоять, а лучше танцевать. Но светский раут уже завершён и никто бы не счёл моветоном распоряжение короля принести им стулья.

– Ты уж прости, что я так поспешил с балом. Надо было дать тебе больше времени подготовиться, рассказать, что происходит в мире. А уж потом… Мне просто сильно хотелось отпраздновать твоё возвращение, тем более я помню, как ты любишь подобные светские церемонии, вот и получилось что я тебя из омута да на костёр. – Король абсолютно искренне чувствовал вину и переживал за брата, на его лице это читалось.

– Всё хорошо! Мне действительно понравился приём! Таких шикарных церемоний я никогда не видел. Последние двадцать лет так уж точно!

Братья оба громко рассмеялись, резонируя и раскатывая волны, пустой зал многократно усилил их звук. Они чокнулись бокалами вина, осушив те залпом.

– Чего ты хочешь Альберион? – Он всё ещё был дружелюбен, но вопрос прозвучал всё равно как-то резко, будто бросок копья.

– Не совсем понимаю, о чём ты? – Вопрос застал его врасплох.

– Я мог бы даровать тебе землю, много земли, крестьян, слуг, придворных. Приказал бы построить тебе большой дворец, замок, поместье или усадьбу. Женили бы тебя на знатной даме. – Король вновь наполнил их кубки вином, а его чувство вины сменилась состраданием.

– Очень щедрое предложение. – Альберион отпил, задумчиво постукивая пальцами по столу, поглядывая на монарха.

– Я просто хочу, чтобы ты ну хоть немного пожил, как подобает человеку. Ведь как только тебе исполнилось двенадцать отец забрал тебя на войну. И больше мы с матерью тебя не видели, поскольку после окончания одной войны он тут же развязывал другую. В пятнадцать ты поднял своё восстание, что привело к морю сражений и крови. А затем тебя на двадцать один год заперли в темнице. Ты же ведь жизни-то не видел, ничего кроме битв и убийств у тебя не было, и серых стен казематов. – Сострадание смешалось с горечью. Он снова залпом осушил бокал.

– Ты же понимаешь, что человек с моими способностями мог бы легко сбежать из Осора. Но я оставался всё это время там и знаешь почему? – Альберион отставил кубок в сторону, и посмотрел в глаза собеседнику. Тот не придал этому особого значения.

– Этот вопрос всегда тревожил отца. Он был уверен в твоём побеге, даже в конвой назначил самых бесполезных солдат от них и хромой убежал бы. И сильно взбесился, когда те вернулись обратно с докладом об успешном выполнении приказа. Отец тогда весь свой кабинет раскурочил от злости. – Эти воспоминания в голове Джермейна явно были из категории грустных, он сгорбился и поник, извлекая их из своей головы.

– А куда бы я пошёл после побега? Возделывал бы поля в какой-нибудь деревне? Продавал бы целебные травы в городе? Для меня это всё равно, что тюрьма! Только этот дворец является моим домом. Три тысячи лет назад наши предки построили на этом месте свой дом, объединили вокруг себя людей, создали деревню, город, а затем и государство. У нас с тобой нет другого дома. – Невесело подытожил бывший принц.

– Ты совершенно прав. Хочешь остаться здесь, оставайся, я буду этому только рад. Это место действительно твой дом и всегда им будет, хоть ты больше и не носишь нашу фамилию. Прости и за это брат, я хоть и помиловал тебя, но оправдать не могу. – Он досадно улыбнулся.

– Я понимаю. – Безразлично ответил собеседник.

– Вернуть тебе право носить нашу фамилию, означало бы восстановить тебя в первенстве на престол. А я корону отдавать ни кому не намерен, уж больно она мне идёт. Красив я в ней, да и блеснуть теперь могу не только интеллектом.

Они снова громко рассмеялись, веселье было искренним и длилось долго.

– Я слышал, ты ведёшь войну? – Резко прервал смех Альберион.

– Её начал не я, а наш отец. Четыре года назад он объявил войну Ошиде, но так и не выиграл ни одного сражения. Обе армии все эти годы бодаются в горном перевале, единственном месте сообщения между нашими странами. Никто и пяди земли не уступил. Когда я стал королём, они согласились на переговоры, их посол здесь уже два месяца, а прогресса никакого.

– Они верят в свою победу.

– Думаешь, я совсем идиот. Разумеется, пока мы не нанесём им несколько крупных поражений, ни на какой мир они не согласятся. Просто эта передышка нам тоже на руку, да и твоё освобождение меня занимало больше. Не хотел, чтобы ты просидел в тюрьме до конца жизни.

– Разреши мне принять участие в этой войне. – Сухо произнёс бывший генерал, в его голосе так же звучала уверенность и непоколебимая решимость.

– О! Узнаю в тебе отца. Здравствуйте папа. Никак не можешь ты без войны. – С грустью заявил Джермейн.

– Ты хочешь мира для нашего народа и я тоже. Сам же сказал, что без побед переговоры бессмысленны. А я был самым гениальным командиром в армии отца. И не забывай я самый сильный маг за последнее столетие. Со мной победа станет вероятней. Ты спросил, чего я хочу? Я хочу помочь тебе заключить мир. Я не могу стоять в стороне, пока наши солдаты гибнут. – На этих словах он поднял кубок, будто произнёс тост.

– Что ж, я сделаю, как ты просишь. Но у меня не получится назначить тебя сразу же генералом. Слишком многие воспротивятся. – Лицо короля скривилось, словно он только что разжевал целый лимон.

– Да мне хоть солдатом, только бы не оставаться в тылу. – Счастье буквально в мгновение расцвело на лице волшебника.

– Солдатом это уже перебор, дадим тебе небольшой отряд в подчинение. – Печаль на лице правителя рисовалась всё более тёмными красками.

– Я немедленно займусь тренировками, надо вернуть свои прежние навыки, если это ещё возможно. – С небольшой тоской заключил воин.

– Ну, немедленно это перебор, ты выспись сперва, а на войну отправишься, когда я прикажу. Не раньше! Мне, пожалуй, тоже пора на боковую, засиделись мы с тобой, уже рассвет скоро. Рад, что ты жив брат.

– Спасибо что освободил меня брат.

Они вновь ударились бокалами, одним глотком выпили вино и оправились каждый в свои покои.