Читать книгу Апокриф. Давид из Назарета - Рене Манзор - Страница 8

Дворец прокуратора, Иерусалим, Иудея

Это было высокое сводчатое здание, которое освещалось десятками небольших масляных ламп, вставленных в выемки в стене.

Каифа пересек просторный атриум, уставленный величественными статуями, которые, казалось, провожали его взглядами, когда он проходил мимо них по мраморным плитам пола. Он уже и ранее бывал в бывшем дворце царя Ирода. Первое время он отказывался заходить туда, чтобы не осквернять себя, но должность первосвященника вынуждала его поддерживать контакты с прокуратором Иудеи. После каждого такого посещения он совершал ритуальное омовение.

Вся обстановка этой твердыни подчеркивала римское могущество и бесчисленные привилегии, роскошь, которую позволяли себе военные, что говорило о дурном вкусе.

Интересно, что от меня могло понадобиться Пилату, раз он послал за мной в столь поздний час? – задавался он вопросом.

Идя на эту встречу, он надел парадную одежду: красный тюрбан, расшитый золотом, длинную просторную тунику, тоже красного цвета, и соответствующие его должности регалии, инкрустированные драгоценными камнями.

Он спустился по ступенькам и пошел вдоль бесконечной колоннады над садами, расположенными террасами. С хасмонейских валов открывался один из лучших видов на Иерусалим.

– Я не знаю, в самом ли деле твой город священный, но нет сомнений, что от него воняет дерьмом, – заявил прокуратор.

За беседкой, увитой виноградными лозами, при свете луны отчетливо вырисовывался силуэт Пилата. Опираясь на мраморный стол, он был поглощен игрой в сенет[11], переставляя попеременно то белые, то черные фигуры.

Низко поклонившись, Каифа произнес:

– Ты посылал за мной, прокуратор?

Пилат лишь окинул его взглядом, не удосуживаясь ответить.

– Насколько я понял, – продолжал первосвященник, – ты хотел провести переговоры о выводе своих солдат за стены, окружающие Храм, на время Пасхи?

– Ты неправильно понял.

– Что-что?

– Рим не ведет переговоры со своими подданными.

Каифа с трудом сдержал бурлящую в нем злобу.

– В таком случае зачем было выдергивать меня из постели посреди ночи?

– Потому что это в моей власти, – ответил прокуратор, передвигая фигуру по игровой доске.

И пока он спокойно раздумывал над последствиями этого хода, Каифа не выдержал и снова спросил:

– Если твои солдаты будут находиться возле Храма, это будет расцениваться как провокация. Пасха – символ нашей независимости. А присутствие оккупантов…

– Оккупантов? Каких это оккупантов? В Иерусалиме нет оккупантов, как их нет и в Риме. Иудея является частью империи, неужели я должен тебе об этом напоминать? Роль, которую мне отвел император, заключается в обеспечении безопасности этой провинции. А твоя, Каифа, – в том, чтобы мы сосуществовали как братья. Ты в состоянии справиться со своей ролью или я должен тебя заменить?

– Ты слишком нуждаешься во мне, чтобы заменить меня, Пилат. Кто еще будет поддерживать твою политику в синедрионе? А вот что касается «братского сосуществования», как ты это назвал, так оно может не получиться из-за постоянного давления, которое ты оказываешь, используя своих солдат. Гнев переполняет людей, прокуратор. И я не думаю, что очередное восстание, даже если его потопят в крови, будет говорить в твою пользу.

– Восстание? Скажи на милость! И кто же будет восставать? Назаряне?

– Нет, – фыркнул Каифа, передергивая плечами. – Эти несчастные безобидны.

– Хм, а когда ты умолял меня распять их «Мессию», ты говорил по-другому.

– Обезглавленная змея перестает быть ядовитой.

– Змея – да, а вот гидра – нет. Отруби ей одну голову, и у нее вырастает две. Этих назарян становится все больше и больше. Как мне доносят, твой Савл преследует их с остервенением… необъяснимым. Ты знаешь, в чем причина этого?

– Он усердствует, это правда, но наша стража должна защищать интересы Храма. Именно против нас выступают назаряне, не против римлян. Когда я говорю о восстании, я имею в виду зелотов, сикариев[12]. Их преступления против империи множатся. Повсеместное присутствие твоих солдат может привести в их ряды даже самых миролюбивых. Иудея отличается от других провинций, прокуратор. Вавилоняне сломали об нее зубы. Персы и греки также. Рано или поздно Рим смирится с этим.

Пилат поднялся и, сделав несколько шагов, проговорил:

– Ты меня убедил.

Каифа кивнул с чувством признательности и облегчения. Но прокуратор уточнил свою мысль:

– Я удвою количество солдат на подступах к Храму на эти три дня. Рим ни с чем не смиряется. А теперь можешь возвращаться в постель, тебе нужно хорошо отдохнуть, если ты хочешь обеспечить мирное сосуществование на время Пасхи.

Расстроенный, первосвященник развернулся и направился к выходу.

– А знаешь, что нас с тобой отличает? – бросил ему вдогонку прокуратор, следуя за ним.

Каифа замер на месте и обернулся, чтобы ответить:

– Ты имеешь в виду помимо национальности, языка и религии?

Пилат продолжал идти к нему, вынуждая первосвященника отступать.

– Я из низов. Мои родители были плебеями, в отличие от твоих. И в детстве я видел, как их притесняли. Различие между мной и тобой заключается в том, что я достиг своего высокого положения на поле боя, глядя смерти в глаза. И сегодня мои солдаты именно за это меня уважают. А ты… ты никто. Просто выскочка, первосвященник, потому что им был твой тесть. Никто не уважает тебя в Иерусалиме, поскольку у тебя нет никакой власти. И представитель императора, коим являюсь я, может убрать тебя одним движением головы.

Загнанному в тупик Каифе больше некуда было отступать. Тогда Пилат резко развернул его к себе спиной и припечатал к стене. Сам он прижался к первосвященнику сзади, заставив его принять постыдную позу, и похотливо прошептал ему на ухо:

– Все, на что ты можешь рассчитывать, – так это подставлять свою задницу таким людям, как я. Людям, обладающим реальной властью.

Каифа резко оттолкнул его и поспешил покинуть залу.

Пилат криво усмехнулся, наблюдая за тем, как тот уносит ноги. Затем вернулся к мраморному столу и снова занялся своей игрой. Черные пешки полностью окружили белые. И тут лицо прокуратора посветлело. Ему в голову пришла идея.