Читать книгу Механизмы радости (сборник) - Рэй Брэдбери - Страница 2

Отец Брайан решил пока не спускаться к завтраку, поскольку ему показалось, что он слышит там, внизу, смех отца Витторини. Витторини, как всегда, трапезовал в одиночестве. Тогда с кем бы он там мог смеяться – или над кем?

«Над нами, – подумал отец Брайан, – вот над кем».

Он снова прислушался.

В своей комнате, которая располагалась в другом конце зала, был погружен в молитвенное созерцание, а точнее сказать, прятался отец Келли.

Они никогда не допускали, чтобы Витторини закончил завтрак, о нет! Они всегда умудрялись присоединиться к нему как раз в тот момент, когда он дожевывал последний кусочек тоста. В противном случае чувство вины не давало бы им покоя весь день.

Тем не менее внизу явственно раздавался смех – или послышалось? Отец Витторини, видно, откопал что-то в утренней «Таймс». А то, чего доброго, он сидел полночи, пребывая в скверном расположении духа и потворствуя собственным причудам, перед этим нечистым демоном – телевизором, стоящим у двери, словно непрошеный гость. И теперь, наверное, в его голове, промытой электронным чудовищем, беззвучно крутились шестеренки и вызревали планы какой-то новой дьявольской каверзы, и он сидел, намеренно постясь и надеясь распалить любопытство соседей звуками своего итальянского веселья и выманить их вниз.

– О Господи! – Отец Брайан вздохнул и повертел в пальцах конверт, который приготовил вчера вечером. Он сунул его под рясу в качестве орудия обороны, если все же решится вручить его пастору Шелдону. Сумеет ли отец Витторини обнаружить конверт сквозь ткань с помощью своих черных, быстрых рентгеновских глаз?

Отец Брайан крепко провел ладонью по груди, чтобы разгладить малейшие складки, которые могли бы выдать его прошение о переводе в другой приход.

– Что ж, пошли! – И, шепча про себя молитву, отец Брайан стал спускаться по лестнице.

– А! Отец Брайан! – Витторини поднял взгляд от полной тарелки с завтраком. Негодник даже еще не удосужился посыпать сахаром свои кукурузные хлопья.

У отца Брайана было такое ощущение, будто он шагнул в пустую шахту лифта. Чтобы спастись, он инстинктивно выставил вперед руку и коснулся телевизора. Тот был еще теплым.

– Вы что же, провели здесь всю ночь?

– Я бодрствовал у телевизора, да.

– Ну конечно, бодрствовали! – фыркнул отец Брайан. – Бодрствуют у одра болящего или усопшего, не так ли? Мне довелось кое-что повидать в жизни, но более безмозглой штуки, чем эта, я не встречал. – Он отвернулся от электронного кретина и внимательно посмотрел на Витторини. – И вы слышали далекие крики и завывания духов на этом, как его?.. Канаверал?

– Запуск отменили в три часа утра.

– И вот вы сейчас сидите здесь, свеженький как огурчик… – Отец Брайан прошел вперед, покачав головой. – Да, мы живем не в самом справедливом мире.

Витторини налил в тарелку молока и тщательно размешивал в нем хлопья.

– А вы, отец Брайан, напротив, выглядите так, словно побывали нынешней ночью на экскурсии в преисподней.

К счастью, в этот момент вошел отец Келли. Увидев, как мало отец Витторини продвинулся со своим завтраком, он будто примерз к полу. Скороговоркой поприветствовал обоих священников, уселся за стол и поглядел на взволнованного отца Брайана.

– Действительно, Уильям, вид у вас весьма неважный. Бессонница?

– Что-то вроде этого.

Отец Келли, склонив голову несколько набок, внимательно оглядел обоих мужчин.

– Что происходит? Может, что-нибудь случилось в мое отсутствие здесь вчера вечером?

– У нас была небольшая дискуссия, – ответил отец Брайан, поигрывая ложкой в тарелке с размокшими хлопьями.

– Небольшая дискуссия! – подхватил отец Витторини. Он чуть было не рассмеялся, однако сдержал себя и сказал просто: – Дело в том, что ирландского священника беспокоит поведение итальянского Папы.

– Полноте, отец Витторини, – сказал Келли.

– Пусть продолжает, – пробурчал отец Брайан.

– Чрезвычайно признателен за ваше любезное разрешение, – очень вежливо ответил Витторини, дружелюбно кивнув ему. – Папа Римский, видите ли, являет собой постоянный источник благочестивого раздражения если не для всех, то по крайней мере для некоторых ирландских священнослужителей. Почему Папу зовут не Нолан? Отчего бы ему не носить зеленую шапочку вместо красной? Почему бы, если уж на то пошло, не перенести собор Святого Петра в Корк или Дублин в двадцать пятом веке?

– Надеюсь, на самом деле никто не говорил именно так? – спросил отец Келли.

– Мне недостает смирения, – произнес отец Брайан. – В своей гордыне я, возможно, и сделал подобное предположение.

– При чем здесь гордыня? И что за предположение?

– Вы слышали, что он только что сказал про двадцать пятый век? – спросил отец Брайан. – Так вот, это когда Флэш Гордон и Бак Роджерс влетают в баптистерий через оконный проем и верующие бросаются к выходу.

Отец Келли вздохнул:

– Ах, господи, опять та самая шутка?

Отец Брайан почувствовал, что кровь прилила к его щекам и они вспыхнули, поэтому он изо всех сил постарался, чтобы она отхлынула к более холодным областям его тела.

– Шутка? Это выходит далеко за рамки простой шутки. Вот уже целый месяц только и слышишь повсюду: «Канаверал то, Канаверал се, траектории, астронавты». Можно подумать, что это Четвертое июля, он по полночи не спит из-за этих ракет! Я, собственно, хочу сказать: ну что это за жизнь теперь, что за карусель каждую ночь с этой машиной-Горгоной, которая стоит у дверей и начисто отшибает у вас все мозги, стоит только взглянуть на нее? Я совершенно не могу спать, потому что чувствую, что вот-вот все в приходе пойдет прахом.

– Да-да, – согласился отец Келли. – А все-таки что это вы там говорили насчет Папы?

– Это не о новом, о предпоследнем, – устало ответил Брайан. – Покажите ему вырезку, отец Витторини.

Витторини замялся.

– Покажите, – настаивал Брайан.

Отец Витторини вынул маленькую газетную вырезку и положил ее на стол.

Даже не переворачивая, отец Брайан прочитал плохие новости:

«ПАПА БЛАГОСЛОВЛЯЕТ ШТУРМ

КОСМИЧЕСКОГО ПРОСТРАНСТВА».

Отец Келли вытянул палец и осторожно дотронулся до заметки. Потом взял ее и вполголоса, с выражением прочитал, подчеркивая ногтем каждое слово:

– «ЗАМОК ГАНДОЛЬФО, ИТАЛИЯ, 20 СЕНТЯБРЯ. Сегодня Папа Пий XII дал свое благословение усилиям человечества, направленным на завоевание космического пространства. В выступлении перед делегатами Международного конгресса по космическим полетам понтифик сказал: «Господь не намерен ограничивать человека в его попытках покорить космос».

Четыреста делегатов конгресса, посланцы двадцати двух стран, были приняты Папой в его летней резиденции.

«Этот конгресс, посвященный космическим полетам, имеет огромное значение для нашего времени – начавшейся эпохи исследования человеком космического пространства, – сказал Папа. – Он затрагивает интересы всего человечества….Человеку необходимо приложить немалые усилия, чтобы установить новые отношения с Богом и Его Вселенной».

Отец Келли читал все медленнее и наконец остановился.

– Когда была напечатана эта заметка?

– В тысяча девятьсот пятьдесят шестом году.

– Неужели так давно? – Отец Келли отложил ее в сторону. – Никогда ее не читал.

– Похоже, – сказал отец Брайан, – что вы и я, отец, вообще читаем не очень много.

– Каждый мог пропустить ее, – ответил Келли, – это совсем крохотная заметка.

– Но в ней заложена очень большая идея, – добавил отец Витторини, всем своим видом демонстрируя хорошее настроение.

– Дело в том, что…

– Дело в том, что, – перебил Витторини, – когда я впервые заявил об этом, правдивость моих слов была подвергнута очень серьезным сомнениям. Теперь мы видим, что я говорил истинную правду.

– Разумеется, – поспешно сказал отец Брай-ан. – Однако, как заметил наш поэт Уильям Блейк: «Коль правду ты во зло употребил – гнусней лжеца любого поступил».

– Безусловно. – Витторини продолжал излучать дружелюбие. – Но разве не Блейк написал также:

– Весьма убедительно, – добавил священник-итальянец, – и очень подходит для космической эры.

Отец Брайан уставился на возмутительного спорщика:

– Я был бы вам бесконечно благодарен, если бы вы не цитировали нам нашего Блейка.

– Вашего Блейка? – спросил стройный бледный мужчина с волнистыми темными волосами. – Странно. Я всегда был убежден, что он англичанин.

– Поэзию Блейка, – сказал отец Брайан, – очень любила моя мать. И именно она рассказывала мне, что у него была ирландская кровь по материнской линии.

– Искренне признателен вам за столь ценные для меня сведения, – поблагодарил отец Витторини. – Однако же вернемся к газетной заметке. Теперь, когда мы ее наконец разыскали, не пора ли нам поподробнее ознакомиться с энцикликой Пия Двенадцатого?

Отец Брайан, осторожность которого была его второй натурой, недоверчиво спросил:

– Что же это за энциклика?

– Позвольте, та самая – о космических путешествиях.

– Он не мог написать этого!

– Тем не менее написал.

– О космических полетах! Специальная энциклика?

– Совершенно верно, специальная.

Оба священника-ирландца чуть было не попадали с кресел – настолько сильным оказался для них этот удар.

Отец Витторини делал движения, как человек, приводящий в порядок свой костюм после взрыва: сощелкнул пылинку с рукава, стряхнул волосок, подобрал две-три хлебные крошки со скатерти.

– Неужели недостаточно было того, – проговорил отец Брайан упавшим голосом, – что он пожал руки этой шайке астронавтов, сказал им, дескать, молодцы, ребята, и все такое, но ему показалось мало, и он обо всем этом еще и написал?

– Этого было недостаточно, – подтвердил отец Витторини. – Он, как я слышал, пожелал подробно изложить свои взгляды относительно проблем жизни на других планетах и влияния этого феномена на христианский образ мышления.

После каждого из этих слов, произнесенных очень отчетливо, двое других мужчин все дальше откидывались назад в своих креслах.

– Вы слышали? – прошептал отец Брайан. – А вы сами это еще не читали?

– Еще нет, но я намереваюсь…

– Вы много вещей намереваетесь сделать, и отнюдь не самых лучших. Иногда, отец Витторини, – и мне крайне неприятно говорить это, – ваши речи звучат совершенно неподобающим для священнослужителя католической церкви образом.

– Я говорю, – парировал Витторини, – как итальянский священник, пытающийся сохранить поверхностное натяжение церковного болота, где я по воле Божьей оказался в окружении огромного стада клерикалов по имени Шонесси, и Налти, и Фланнери, значительно превосходящих меня по численности, которые начинают панически метаться по кругу, словно карибу или бизоны, стоит мне лишь шепнуть: «Папская булла».

– Теперь я уже нисколько не сомневаюсь, – тут отец Брайан скосил глаза в ту сторону, где, по его представлению, должен располагаться Ватикан, – что вы собственнолично, окажись вы там, втянули бы святого отца во все это дуракаваляние с космическими путешествиями.

– Я?

– Вы! Разве не вы – не мы же, в конце концов, – натащили сюда целый грузовик журналов с космическими кораблями на глянцевых обложках и нечистыми зелеными шестиглазыми чудовищами о семнадцати манипуляторах, которые гоняются за полураздетыми девицами на какой-то там луне? Это вы – я своими ушами слышал – вместе со своим бесовским телевизором среди ночи ведете отсчет: десять, девять, восемь – и до единицы. А мы лежим и трясемся от страха так, что у нас пломбы из зубов вылетают. Вы, два итальянца – один здесь, а другой в замке Гандольфо – прости меня, Господи! – умудрились парализовать все ирландское духовенство!

– Успокойтесь! – сказал наконец отец Келли. – Вы оба.

– Успокоюсь. Так или иначе, но я обрету покой, – сказал отец Брайан, доставая из кармана конверт.

– Уберите, – приказал отец Келли, предчувствуя, что может там содержаться.

– Пожалуйста, передайте это от моего имени пастору Шелдону.

Отец Брайан тяжело поднялся и обвел глазами комнату, отыскивая дверь, чтобы уйти. И быстро вышел.

– Вот, полюбуйтесь, что вы наделали, – сказал отец Келли.

Отец Витторини, искренне потрясенный, перестал есть.

– Но, святой отец, я все время полагал, что это не более чем дружеская дискуссия: он выдвигал свои аргументы, а я – свои, он горячился, я же возражал со всей возможной мягкостью.

– Видите ли, ваша перепалка слишком затянулась, и забавный словесный поединок принял серьезный оборот, – сказал Келли. – Ах, вы не знаете Уильяма так, как его знаю я. Вы ведь и впрямь глубоко ранили его.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы загладить…

– Лучше брюки свои погладьте! И не путайтесь под ногами, я сам все постараюсь устроить. – Отец Келли схватил со стола конверт и посмотрел через него на свет. – Рентген скорбящей души. Ах ты господи.

Он поспешно поднялся наверх.

– Отец Брайан? – позвал он. Немного помедлив, постучал в дверь. – Отец? Уильям?

Отец Витторини, снова оказавшийся один в столовой, вспомнил о нескольких последних хлопьях, так и оставшихся у него во рту. Они были совершенно безвкусными. И ему понадобилось довольно много времени, чтобы их проглотить.

Только после ланча отцу Келли удалось в маленьком садике за домом загнать в угол отца Брайана и всунуть ему обратно в руки конверт.

– Уилли, я хочу, чтобы ты порвал это. Я не позволю тебе уйти с поля в середине игры. Сколько времени все это между вами продолжается?

Отец Брайан вздохнул и взял конверт, однако не порвал его.

– Все подкралось к нам как-то незаметно. Поначалу я ему читал ирландских писателей, а он пел мне итальянские оперы. Потом я рассказывал ему о Евангелии Келлза в Дублине, а он просвещал меня насчет Ренессанса. Слава Богу, что он раньше ничего не говорил о папской энциклике, посвященной этим – будь они прокляты – космическим полетам, а не то я бы ушел в монастырь, где отцы по обету хранят молчание. Только я боюсь, что даже туда он бы за мною последовал и стал бы жестами отсчитывать время до старта на Канаверале. Из этого человека получился бы великолепный «адвокат дьявола»!

– Отец!

– Потом я наложу на себя епитимью. Все дело в том, что он настоящий акробат, жонглер, он играет догматами церкви, как цветными мячиками. Конечно, это очень интересное зрелище, но я настаиваю на том, чтобы не смешивать скомороха с истинно верующими, как вы и я! Простите меня за гордыню, отец, однако же мне представляется, что основная тема должна иметь различные вариации, когда ее исполняют на пикколо или, как мы, на арфе. Вы согласны со мной?

– Сие есть таинство, Уилл. И мы, служители церкви, должны являть мирянам пример того, как тут следует поступать.

– Интересно, а отцу Витторини кто-нибудь это говорил? Давайте смотреть правде в лицо: ведь итальянцы – это ротарианский клуб церкви. Нипочем не поверю, что хоть один из них мог бы остаться трезвым во время Тайной Вечери.

– Любопытно, а ирландец смог бы? – пробормотал отец Келли.

– По крайней мере, мы дождались бы, пока она закончится.

– Ну вот что, мы священники или кто? Что мы здесь стоим и толкуем о каких-то пустяках? Не лучше ли попробовать отбрить Витторини его же собственной бритвой? Уильям, у вас нет никакого плана?

– Может, пригласить сюда баптиста в качестве посредника?

– Да ну вас с вашим баптистом! Вы проштудировали энциклику?

– Энциклику?

– Вы что же, после завтрака так и стояли соляным столпом? И никуда не ходили!.. Давайте-ка почитаем этот эдикт о космических полетах! Как следует изучим его, выучим назубок, а потом контратакуем поборника ракет на его же собственной стартовой площадке! Так что идемте в библиотеку. Как там кричит современная молодежь? Пять, четыре, три, два, один, пуск! Так, что ли?

– Более или менее так.

– Ну, тогда за мной!

При входе в библиотеку они столкнулись с пастором Шелдоном, который оттуда выходил.

– Бесполезно, – сказал, улыбаясь, пастор, когда увидел их разгоряченные лица. – Вы ее там не найдете.

– Чего мы там не найдем? – Отец Брайан заметил, что пастор смотрит на письмо, которое он все еще сжимал в руке, и быстро спрятал его. – Не найдем чего, сэр?

– Ракетный корабль несколько великоват для нашей скромной обители, – ответил пастор, делая не очень-то удачную попытку говорить загадками.

– Неужели итальянец уже успел нажаловаться? – воскликнул в смятении отец Келли.

– Отнюдь нет, однако в здешних местах слухи имеют свойство очень быстро распространяться. Я приходил сюда, чтобы кое-что проверить лично.

– В таком случае, – с облегчением вздохнул Брайан, – вы на нашей стороне?

Глаза пастора Шелдона как-то погрустнели:

– А в данном вопросе существуют какие-нибудь стороны, святые отцы?

Втроем они вошли в маленькую комнату библиотеки, где отец Брайан и отец Келли в неловких позах пристроились на краешках жестких стульев. Пастор Шелдон, видя, как им неудобно, остался стоять.

– Итак. Почему вы боитесь отца Витторини?

– Боимся? – Отец Брайан изобразил удивление и мягко воскликнул: – Правильнее было бы сказать, что мы сердимся!

– Одно влечет за собой другое, – признал Келли и продолжал: – Видите ли, пастор, дело главным образом заключается в том, что какой-то тосканский городишко мечет камни в Мейнут, который, как вам известно, всего в нескольких милях от Дублина.

– Я – ирландец, – терпеливо сказал пастор.

– Да, это так, пастор. И тем больше у нас оснований недоумевать, почему вы храните столь великое спокойствие среди этого бедствия? – сказал отец Брайан.

– Я – калифорнийский ирландец, – ответил пастор.

Он подождал, пока они проглотят его слова. Когда наконец до них дошел их смысл, отец Брайан с несчастным видом пробормотал:

– Ах да. Мы совершенно забыли.

Он посмотрел на пастора и увидел смуглое, покрытое свежим загаром лицо человека, который даже здесь, в Чикаго, всегда ходил с поднятой к небу, словно подсолнечник, головой, чтобы получить как можно больше света и тепла, столь необходимых его организму. Перед ним стоял мужчина, под рясой которого все еще угадывалась фигура теннисиста, его длинные сильные руки выдавали мастера по гандболу. А когда на кафедре во время проповеди он взмахивал руками, то очень легко можно было представить себе, как он, рассекая волны, плывет под горячим калифорнийским небом.

У отца Келли вырвался смешок.

– Ох, неисповедимы пути Господни. Отец Брайан, да вот же он, ваш баптист!

– Баптист? – удивился пастор Шелдон.

– Не обижайтесь, пастор. Просто мы отправились было искать посредника и встретили вас, ирландца из Калифорнии, который еще настолько не освоился с зимней стужей Иллинойса, что, глядя на вас, невольно думаешь о подстриженных кортах и январском солнцепеке. Мы-то сами родились и выросли на холодных камнях Корка и Килкока, пастор. И не оттаем, прожив двадцать лет в Голливуде. А теперь послушайте, ведь говорят – разве не так? – что Калифорния очень… – он сделал паузу, – похожа на Италию?

– Я вижу, куда вы клоните, – проговорил отец Брайан.

Пастор Шелдон кивнул, на лице у него по-явилось теплое и одновременно грустное выражение. Он сказал:

– Во мне течет та же кровь, что и в вас. Но климат, в котором я сформировался, похож на климат Рима. Так что видите, отец Брайан, спрашивая, есть ли здесь какие-нибудь стороны, я говорил то, что мне подсказывало сердце.

– Ирландец и в то же время не ирландец, – прошептал отец Брайан. – Почти что итальянец, но не совсем. Ох, ну и шутки же играет с нашей плотью этот мир.

– Только с нашего позволения, Уильям, Патрик.

Оба священника были несколько удивлены, услышав свои имена.

– Вы все же так и не ответили: почему вы боитесь?

Руки отца Брайана начали беспокойно мять одна другую.

– Понимаете ли, это из-за того, что в то самое время, когда на Земле все более или менее устроилось, когда, похоже, победа уже не за горами, когда святая церковь утвердилась на надежном основании, – вдруг появляется отец Витторини…

– Простите меня, отец, – перебил его пастор. – Появляется реальность. Появляются пространство, время, энтропия, прогресс, появляется еще миллион вещей, и так всегда. Отец Витторини не изобретал космических полетов.

– Нет, конечно. Но он радуется этому. Благодаря ему «все начинается с мистики, а кончается политикой». Ну да ладно. Я готов спрятать свою боевую палицу, если он уберет свои ракеты.

– Нет, пусть и то, и другое останется на виду, – возразил пастор. – Лучше не скрывать ни оружия, ни особых средств передвижения. Лучше с ними работать. Почему бы нам не залезть в эту ракету и не научиться чему-нибудь новому?

– Чему научиться? Что бо́льшая часть из того, о чем мы в прошлом проповедовали на Земле, не подходит ни для Марса, ни для Венеры – или я уж не знаю, куда там, к дьяволу, Витторини нас запустит? Изгнать Адама и Еву из какого-нибудь нового Эдема, скажем, на Юпитере, с помощью пламени наших собственных ракет? Или, еще лучше, выяснить, что не существует ни рая, ни Адама, ни Евы, ни проклятого яблока, ни змия, ни грехопадения, ни первородного греха, ни благовещения, ни непорочного зачатия, ни Сына – можете сами продолжать список, – нет вообще ничего, только погибающие миры сменяют друг друга? Это и есть то, чему мы должны научиться, пастор?

– Если в том возникнет необходимость, то да, – ответил пастор Шелдон. – Это Божья Вселенная и Господни миры во Вселенной, отец. Не следует пытаться взять с собой наши храмы, если все, что нам нужно, – дорожный саквояж. Церковь можно уложить в ларец, где будет лишь потребное для отправления мессы – ковчежец не больший, чем в состоянии унести эти руки. И оставьте это отцу Витторини – народы южных широт давным-давно научились строить из воска, который тает и принимает формы, соответствующие побуждениям и потребностям человека. Уильям, Уильям, ежели вы настаиваете на том, чтобы строить из твердого льда, то возведенное рассыплется, когда мы преодолеем звуковой барьер, или растает, не оставив и следа, в пламени ракетных двигателей.

– Этому, – сказал отец Брайан, – нелегко учиться в пятьдесят лет, пастор.

– Однако надо, и я знаю, у вас это получится. – Пастор тронул его за плечо. – Даю вам поручение: помиритесь с итальянским священником. Найдите сегодня же вечером какой-нибудь способ для взаимного понимания. Приложите все свои силы, отец. А когда исполните это, поскольку наша библиотека уж очень мала, поохотьтесь и разыщите космическую энциклику, чтобы мы хотя бы знали, из-за чего разгорелся весь сыр-бор.

И пастор тут же ушел.

Отец Брайан прислушался к удаляющимся шагам быстрых ног – словно белый мяч высоко взмыл в нежно-голубое небо и пастор кинулся, чтобы в изящном броске перехватить его.

– Ирландец – и в то же время не ирландец, – задумчиво сказал он. – Почти, но не совсем итальянец. Ну а мы-то с тобой кто, Патрик?

– Я что-то начал сомневаться, – ответил тот.

И они направились в более фундаментальное книгохранилище, где могли таиться глобальные воззрения Папы относительно большей Вселенной.

Намного позже ужина, в сущности, совсем незадолго до того времени, когда пора отходить ко сну, из библиотеки вернулся отец Келли. Он ходил по дому, открывал двери и что-то шептал.

Около десяти часов отец Витторини спустился вниз и застыл с открытым от удивления ртом.

У нерастопленного камина стоял отец Брай-ан и грелся около маленького газового обогревателя. Некоторое время священник не оборачивался.

Комната была прибрана, а ненавистный телевизор переместился вперед и стоял в окружении четырех кресел и двух табуретов, на которые Брайан водрузил две бутылки и четыре стакана. Все это он сделал сам, не разрешив Келли помогать ему. Сейчас он повернулся, потому что в комнату входили Келли и пастор Шелдон.

Пастор стоял у входа и осматривал комнату.

– Великолепно, – констатировал он. Потом, несколько помедлив, добавил: – Дайте-ка мне подумать… – Он прочитал этикетку на одной из бутылок. – Отец Витторини будет сидеть здесь.

– Около «Айриш Мосс»? – спросил Витторини.

– Я тоже, – сказал отец Брайан.

Витторини с очень довольным видом уселся в кресло.

– Ну а мы расположимся поблизости от «Лакрима Христа». Нет возражений? – сказал пастор.

– Это итальянское вино, пастор.

– Сдается мне, что я о нем кое-что слышал, – сказал пастор и сел.

– Вот так. – Отец Брайан торопливо привстал и, не глядя на Витторини, щедро плеснул себе в стакан «Айриш Мосс». – Ирландское возлияние.

– Позвольте мне. – Витторини кивнул в знак благодарности и поднялся, чтобы налить присутствующим напитки. – Слезы Христа и солнце Италии… А сейчас, прежде чем мы выпьем, мне хотелось бы кое-что сказать.

Присутствующие в ожидании глядели на него.

– Папской энциклики о космических полетах, – наконец произнес он, – не существует.

– Мы обнаружили это, – вставил Келли, – несколько часов назад.

– Простите меня, святые отцы, – продолжал Витторини. – Я похож на рыболова, сидящего на берегу. Когда он видит рыбу, то кидает в воду приманку. Я все время подозревал, что энциклики нет. Но всякий раз, когда этот вопрос всплывал и обсуждался в городе, я постоянно слышал, как священники из Дублина отрицают ее существование. И я подумал: она должна быть! Ведь они не пойдут проверять, так это или нет, потому что боятся обнаружить ее. Я же, в гордыне своей, не буду исследовать этот вопрос, поскольку боюсь, что ее нет. Так что в чем, собственно, разница между римской гордыней и гордыней Корка?.. Я намерен отступиться и буду хранить молчание целую неделю. Пастор, прошу наложить епитимью.

– Хорошо, отец, хорошо. – Пастор Шелдон встал. – А теперь и я хочу сделать заявление. В следующем месяце сюда приезжает новый священник. Я долго размышлял над этим. Он итальянец, родился и вырос в Монреале.

Витторини прищурил один глаз и попытался представить себе прибывающего.

– Церковь – это полнота всех вещей для всех людей, – продолжал пастор, – и меня очень занимает мысль, каким может быть человек с горячей кровью, выросший в холодном климате, как наш новый итальянец. Впрочем, этот случай так же интересен, как и мой собственный: холодная кровь, воспитанная в Калифорнии. Нам тут не помешал бы еще один итальянец, чтобы растормошить здешнюю публику; и этот латинянин, похоже, из таких, кто может встряхнуть даже отца Витторини. Ну а теперь кто-нибудь хочет предложить тост?

– Пастор, разрешите мне, – снова встал отец Витторини. Он добродушно улыбался и переводил сверкающий взгляд по очереди на всех присутствующих. – Не Блейк ли говорил где-то о механизмах радости? Другими словами, разве не Господь создал окружающую среду, затем ограничил Силы Природы, дав возможность развиться плоти, возникнуть мужчинам и женщинам – крохотным куколкам, каковыми мы все являемся? И затем в неизреченной всеблагости и премудрости своей послал нас вперед к мирным и прекрасным пределам. Так разве мы не Господни механизмы радости?

– Если Блейк такое говорил, – сказал отец Брайан, – то я забираю свои слова назад. Он никогда не жил в Дублине!

Все рассмеялись.

Витторини пил «Айриш Мосс» и был, соответственно, весьма немногословен. Остальные пили итальянское вино и преисполнялись добродушия, а отец Брайан в приступе сердечности воскликнул:

– Витторини, а почему бы вам не включить, хоть это и не по-божески, этого демона?

– Девятый канал?

– Именно девятый!

И пока Витторини крутил ручки, отец Брай-ан, задумчиво глядя поверх своего стакана, спрашивал:

– Неужели Блейк действительно говорил такое?

– Важно то, святой отец, – отвечал ему Витторини, склонившись к призракам, мелькавшим на экране, – что он вполне мог так сказать, если бы жил сегодня. А это я сочинил сам сегодня ночью.

Все посмотрели на итальянца чуть ли не с благоговением. Тут телевизор кашлянул, и изображение стало четким; на экране где-то вдалеке возникла ракета, готовая к старту.

– Механизмы радости, – сказал отец Брай-ан. – А вот этот, который вы сейчас настраиваете? И тот, другой, вон там – ракета на стартовой площадке?

– Они вполне могут ими стать сегодня ночью, – прошептал Витторини, – если эта штука вместе с человеком, который в ней сидит, поднимется, и человек останется жив, и облетит всю планету, а мы – вместе с ним, хотя мы просто смотрим телевизор. Это действительно будет огромной радостью.

Ракету готовили к взлету, и отец Брайан на миг закрыл глаза.

«Прости мне, Иисус, – думал он, – прости старику его гордыню, и прости Витторини его язвительность, и помоги мне постигнуть то, что я вижу сегодня вечером, и дай мне бодрствовать в веселии духа, если понадобится, до рассвета, и пусть эта штуковина благополучно поднимется и спустится, и не оставь помыслами Своими раба Своего в той штуковине, спаси его, Господи, и сохрани. И помоги мне, Господи, тогда, когда придет лето, ибо неизбежно, что вечером Четвертого июля Витторини с детишками со всего квартала на нашей лужайке станут запускать ракеты. Все они будут смотреть в небо, словно настал Судный день, и тогда помоги мне, Всемогущий, быть таким, как те дети, пред великим концом времени и той пустотой, где Ты пребываешь вовеки. И помоги мне, Боже, в вечер праздника Независимости выйти, и запустить свою ракету, и стоять рядом с отцом-латинянином с выражением детского восторга от сверкающего великолепия».

Он открыл глаза.

Ветер времени доносил с далекого мыса Канаверал голоса. Очертания странных призраков неясно вырисовывались на экране.

Отец Брайан допивал остатки вина, когда кто-то осторожно тронул его за локоть.

– Отец, – сказал Витторини, приблизив губы к его уху, – пристегните ремень.

– Непременно. Непременно. И – большое спасибо.

Он откинулся в кресле. Закрыл глаза. Он ждал, когда вспыхнет пламя и раздастся гром. Он ждал толчка и голоса, который научит его дурацкой, странной, нелепой и чудесной вещи: обратному счету, все время задом наперед… до нуля.