Читать книгу Третье место. Кафе, кофейни, книжные магазины, бары, салоны красоты и другие места «тусовок» как фундамент сообщества - Рэй Ольденбург - Страница 5

Последующие годы подтвердили диагноз, вынесенный Лернером. Проблема места не была решена, и американская жизнь действительно стала более дисгармоничной и фрагментированной. Новой формы интегрированного сообщества так и не было найдено, маленький городок все еще ждет своего преемника. А американцы – все еще неудовлетворенный народ.

Может показаться, что возможным кандидатом на статус новой формы сообщества стали «автомобильные пригороды», число которых значительно увеличилось после Второй мировой войны. Тринадцать с лишним миллионов ветеранов войны имели право на приобретение без первоначального взноса дома на одну семью в новых районах. Создание и обустройство миллионов этих новых частных владений стало для американской промышленности главной альтернативой военному производству, а молодожены, заключившие браки-партнерства, казалось, нашли для себя идеальные семейные гнезда. Однако с тех пор мы не стали жить счастливо.

Жизнь в пригородных микрорайонах, быть может, и могла удовлетворить потребность ветерана войны в безопасной и организованной тихой гавани, но она редко порождала чувство места и принадлежности, которое питало его родителей, дедов и прадедов. Сами по себе дома не образуют сообщества, и типовая застройка оказалась помехой для возникновения какой-либо структуры или формы использования пространства в районе, состоящем из стандартных домов и улиц.

Один из исследователей современной Америки заметил, что пригороды, как и спальные городские районы, – это «лишь своего рода база, откуда индивид отправляется собирать разрозненные элементы социального бытия»[10]. Хотя и утверждается, что автомобильный пригород совмещает преимущества сельской и городской жизни, но на деле он оказывает фрагментирующее воздействие на мир индивида. Как писал один наблюдатель, «человек работает в одном месте, спит в другом, делает покупки в третьем, находит удовольствия и друзей где сможет и не заботится ни об одном из этих мест».

Типичный пригородный дом легко оставить, когда его обитатели переезжают в другой такой же. Самое ценное в этих домах всегда можно взять с собой. Никто не устраивает прощаний в местных пабах или в магазинчике на углу – просто потому, что рядом нет местных пабов или магазинчиков. Действительно, зачастую стимулов покинуть данный район больше, чем причин остаться, потому что ни эти дома, ни окрестности не приспособлены к изменениям жизненных циклов семей или индивидов. Каждый дом спроектирован для семьи определенного размера, дохода, возраста. В нем мало «чувства места» и еще меньше возможностей пустить корни.

Переехавшие в Америку европейцы остро ощущают нехватку общественной жизни в наших жилых кварталах. Недавно мы разговаривали с одной любительницей выходов «в люди», которая жила во многих странах и умеет адаптироваться к местным особенностям. Проблема места в Америке стала и ее проблемой:

После четырех лет жизни здесь я все еще чувствую себя в большей степени иностранкой, чем в каком-либо другом месте мира, где я бывала. Люди здесь гордятся тем, что живут в «хорошем» районе, но для нас эти востребованные районы как тюрьмы. Семьи не общаются между собой; мы и видим-то соседей редко, не говоря уже о знакомстве. А в Люксембурге мы часто прогуливались вечером до одного из местных кафе и проводили там несколько замечательных часов в компании местного пожарника, стоматолога, банковского служащего или еще кого-нибудь, кто там оказывался в этот момент. Однако я не вижу никакого удовольствия в том, чтобы ехать на машине в грязный, темный бар, где каждый сидит сам по себе и замирает от страха при приближении какого-нибудь перебравшего посетителя.

В том же духе высказался Кеннет Харрис, размышляя, чего больше всего не хватает британцам в США. Больше всего им не хватает какого-нибудь недорогого деревенского постоялого двора или местного паба – в наших кварталах их нет. Харрис пишет: «Американец не заходит в местное заведение два-три раза в неделю с женой или сыном, чтобы выпить там кружку пива, пообщаться с соседями и пойти домой. Он не выводит собаку погулять перед сном, чтобы заодно завернуть в “Корону” и перехватить там пинту»[11].

Этот контраст между культурами во всей полноте ощущают те, кто живет поочередно то в Европе, то в Америке. Виктор Грюн с супругой владеют солидной недвижимостью в Лос-Анджелесе и небольшой – в Вене. Он отмечает: «В Лос-Анджелесе мы с беспокойством покидаем наш защищенный дом, чтобы навестить друзей или сходить на культурное или развлекательное мероприятие, потому что каждый подобный выезд требует больших затрат времени и нервного напряжения из-за длительных поездок на машине»[12]. Европейский опыт, как он говорит, совсем иной: «В Вене нас проще уговорить куда-нибудь выйти, потому что легко можно дойти до двух концертных залов, оперы, нескольких театров и множества ресторанов, кафе, магазинов. Встречу со старыми друзьями не нужно устраивать заранее, как в Лос-Анджелесе; как правило, мы сталкиваемся с ними на улице или в кафе». У семьи Грюн в сто раз больше квадратных метров в Америке, но создается впечатление, что они не получают там и половины того удовольствия, что у них есть в небольшом уголке Вены.

Однако нет нужды обращаться к мнениям иностранцев, чтобы увидеть недостатки «пригородного эксперимента». Предназначенные стать колыбелью супружеской и семейной жизни, пригороды добавили этим двум институтам дурной славы. Уже к 1960-м гг. сложился образ пригородной домохозяйки как «скучающей, изолированной от мира и озабоченной материальными благами» женщины[13]. Жена, живущая в пригороде и не имеющая машины, которая позволяла бы на время сбежать оттуда, стала символом одиночества в Америке[14]. Те, кто мог себе позволить, компенсировали одиночество, изоляцию и недостаток общения «синдромом плотного графика», как его описал один психотерапевт с северо-востока США:

Одиночество, с которым я чаще всего сталкиваюсь по работе, – это одиночество жен и матерей с маленькими детьми. Их забросили в пригороде, их мужья на весь день уезжают на работу… Я вижу, что чувство одиночества широко распространено, но думаю, что в более состоятельных сообществах его прикрывают обилием активных занятий. По этой причине большой теннис стал так популярен. Все они теперь «выходят в люди» и играют в теннис[15].

Большинство бывших домохозяек сегодня являются частью рабочей силы. Поскольку теперь и папа, и мама, ежедневно сбегающие из своих пригородов, обретают какое-то подобие жизни в сообществе, дети еще больше оторваны от взрослых. Для типичного подростка из пригорода дом предлагает мало, а окрестности – совсем ничего. Ситуация начала 1970-х гг., описанная Ричардом Сеннетом, ухудшается:

За прошедшие десять лет многие дети из среднего класса пытались вырваться из сообществ, школ и домов, на создание которых их родители потратили столько времени. Если и есть какое-то ощущение, общее для различных групп молодежных движений и образов жизни, то это ощущение, что среда среднего класса, к которой принадлежат их родители, для них – как загон, как клетка, которая мешает им быть живыми и свободными. Источник этого ощущения – понимание того, что, хотя образ жизни среднего класса предоставляет безопасный и упорядоченный режим жизнедеятельности, люди в нем задыхаются, потому что им в жизни недостает нового, неожиданного и разнообразного[16].

Пригласить в гости подростка, как мне кажется, возможно, лучший и самый быстрый способ проверить окрестности на жизнеспособность. В пригороде такой подросток очень скоро начинает себя вести как животное в клетке: быстро ходит по дому, выглядит грустным и тревожным и уже на второй день настойчиво просит родителей уехать. У подростков нет места, куда они могли бы сбежать, чтобы пообщаться с себе подобными. В окрестностях нет ничего, кроме домов незнакомцев, а на улицах – ни души. Взрослые приспосабливаются более успешно, во многом потому, что им и нужно меньше. Тем не менее в любом возрасте мало кто сделал бы вывод, что в пригородах «жизнь бьет ключом». Дэвид Рисмен, уважаемый патриарх социологии, однажды попытался описать воздействие пригородов на большинство их обитателей. Он писал: «Может показаться, что там царит бесцельность, зудящее, всеобъемлющее неудовольствие»[17]. Кажется, что автор всячески пытается избежать слова «скучный». Подросток быстро вынес бы именно этот вердикт.

Неспособность пригородов решить проблему места в Америке и создать жизнь в сообществе для своих обитателей совершенно не остановила их роста в послевоенное время. Напротив, возникли новые поколения пригородных застроек, где жизни вне дома стало еще меньше. Почему этот провальный проект процветает? Долорес Хейден частично отвечает на этот вопрос, когда говорит о том, что американцы заменили образ идеального города образом идеального дома[18]. Желание купить дом побольше на более крупном участке в еще более безжизненном пригороде – это вопрос не столько присоединения к сообществу, сколько бегства от него. Поощряемые продолжающимся упадком учтивости и комфорта в общественной или общей среде, люди возлагают больше надежд на собственную землю. Они ведут себя так, будто дом может заменить им сообщество, если только он достаточно просторен, в нем достаточно развлечений, достаточно комфорта, если он достаточно роскошен – и при этом удобно изолирован от общей толпы, которую политики еще продолжают называть «наши соотечественники».

Исследователи расходятся во мнениях по поводу причин растущего отчуждения между семьей и городом в американском обществе[19]. Ричард Сеннет, чьи исследования охватывают период жизни нескольких поколений, заявляет, что, как только американская семья достигла уровня среднего класса и смогла каким-то образом защититься от внушающего страх внешнего мира и его неурядиц, она замкнулась в себе и «в Америке, в отличие от Франции или Германии, городской средний класс держался подальше от публичных форм общественной жизни типа кафе и банкетных залов»[20]. Филипп Арьес, который тоже хорошо знаком с историей своей страны, отвечает на это доводом, что современное городское развитие уничтожило отношения, составлявшие некогда сущность города, в результате чего «пространство семьи разбухло, как гипертрофированная биологическая клетка», пытаясь заполнить пустоту[21].

В некоторых странах раз в неделю специально прекращается телевещание, чтобы люди не бросали привычки выходить из дома и поддерживать контакт друг с другом. В Америке такая тактика, наверное, не сработала бы. Сеннет возразил бы, что, учитывая невысокое мнение среднего класса о публичной жизни, средний класс все равно предпочел бы остаться дома. Арьес бы добавил, что большинство осталось бы дома из-за отсутствия общественных мест, пригодных для встреч с друзьями и соседями. Как признает Ричард Гудвин, «практически нет мест, где соседи могут встретиться незапланированно: ни паба, ни магазина на углу, ни парка»[22]. Проблеск надежды в этом споре виднеется в том, что одно и то же лекарство могло бы излечить от серьезных недугов и семью, и город.

Тем временем новые поколения учатся скрываться от общественной жизни в жизни частной и ставить собственное продвижение выше общественного блага. Этому отношению они могут научиться у родителей, но каждое новое поколение приобретает такую установку и на собственном опыте. Скромные условия жизни, те неэксклюзивные пригороды, из которых представители среднего класса уезжают по мере увеличения возраста и дохода, учат своих обитателей ограничивать надежды на хорошую жизнь по большей части собственным домом и двором. Жизнь сообщества в линейной застройке – разочаровывающее зрелище. Пространство в таком районе было оборудовано и задумано только для изолированной семейной жизни. Процессы, благодаря которым могут встретиться потенциальные друзья и подпитываться дружеские отношения с кем-то вне дома, жестко подавляются ограниченными условиями и возможностями современного пригорода.

Отсутствие неформальных центров общения или неформальных публичных мест для встреч в современном пригороде оставляет людей практически полностью на милость ближайших соседей. Опыт маленького города научил нас, что лучшие друзья и приятели редко живут в соседнем доме. Почему же стоит ожидать, что в автомобильных пригородах дело обстоит иначе? Каковы шансы, что из сотен домов вокруг самые близкие по духу люди будут жить в соседнем доме? Невелики! Но вероятность попыток завести дружбу с ближайшими соседями наибольшая, ведь как можно даже узнать достаточно о ком-то, кто живет через два квартала, чтобы найти повод познакомиться?

Какова вероятность того, что двое мужчин, которые любят охоту, рыбалку или самолеты, встретятся и заведут разговор, если их семьи не общаются? Где развлекаться и наслаждаться компанией друг друга, если по каким-то причинам они не могут встречаться у себя дома? Где у людей есть шанс узнать друг друга в неформальной обстановке и без принятия каких-либо обязательств, прежде чем решить, стоит ли им начинать «дружить семьями»? В линейной застройке таких мест нет.

Приглашение соседей к себе домой связано со значительными расходами на гостеприимство и зависит от поддержания постоянных хороших отношений между домами. Зачастую соседские отношения легко могут перейти в разряд напряженных или разорваться. Поскольку они образуются не на ранних стадиях жизни людей и не базируются на многолетнем совместном опыте, их не так-то просто потом наладить. Хуже того, немногочисленные хорошие друзья непременно начнут переезжать, и их трудно будет кем-то заменить. В долгосрочной перспективе попытки завязать дружбу, добрососедские отношения и создать подобие сообщества кажутся просто напрасными.