Читать книгу Как я год жила по Библии - Рейчел Эванс - Страница 3

Не сама ли природа учит нас, что если муж растит волосы, то это бесчестье для него, но если жена растит волосы, это для нее честь?

1 Кор 11:14–15

Я сидела в парикмахерском салоне и смотрела на себя в зеркало, не понимая, куда делась женщина, сидевшая в этом же кресле год назад.

Триста шестьдесят восемь дней без стрижки – и чувствую себя героиней «Уиллоу». Или, точнее, героиней «Уиллоу», плавно переходящей в образ участницы «Spinal Tap»[1].

Помимо длинных волос я набрала шесть кило, обнаружила в себе пристрастие к пресному хлебу и начала чересчур уютно чувствовать себя в безразмерных футболках и пейзанских юбках; плюс ко всему мне исполнилось тридцать.

Над моей копной нависла хорошенькая белокурая стилистка. Осторожно провела пальцами по спутанным русым прядям. Кажется, ее ногти там запутались.

– Так, и что же я могу для вас сделать? – пропела она нежнейшим голоском с протяжным выговором Восточного Теннесси. Я сильно подозревала, что за этим ласковым тоном прячутся ужас и омерзение.

– Дело в том, что последний раз я стриглась год назад, – сообщила я. – И, сами видите, волосы у меня слишком густые, чтобы позволять им… ну, расти просто так. Так что я хотела бы просто привести их в порядок. Может, подрезать на палец… или на два.

– А что же это вы целый год не были в парикмахерской? – с игривым смешком поинтересовалась стилистка, ничуть не смущенная.

– Что же это я?..

Именно этот вопрос задавали мне люди каждый раз, когда я накидывала на голову шарф, чтобы помолиться, или называла мужа «господином»; об этом спрашивали, когда я проводила воскресный день на крыше, или спала во дворе во время месячных, или ставила в ванной четыре килограмма теста, чтобы оно поднялось. Именно этот вопрос я слышала, когда люди хотели узнать, что привело меня в школу амишей в местечке Гэп, штат Пенсильвания, или на ферму морских свинок в боливийской Кочабамбе, или в бенедиктинский монастырь в Каллмене, штат Алабама. С какой стати образованная и свободомыслящая женщина вроде меня, никогда не питавшая особой склонности к домашнему хозяйству, вдруг занялась готовкой, вязанием и шитьем?

Парикмахерша не понимала – и я тоже не знала, как ей объяснить: я целый год не стриглась, потому что две тысячи лет назад один еврей, делатель палаток, в письме своим коринфским друзьям упомянул, что «если жена растит волосы, то это для нее честь» (1 Кор 11:15).

Однако парикмахерские в маленьких городках – быть может, последние островки культуры устного народного творчества; а пока сидишь завернутая в полиэтилен и с дюжиной шпилек в волосах, заняться тебе все равно больше нечем. Так что я решила рассказать все с самого начала.

И пока, под жужжание фенов и болтовню соседок, один за другим падали на пол клочки моей «чести», я рассказывала парикмахерше о том, как провела год в погоне за библейской женственностью.

Мы с Дэном, моим мужем, давным-давно договорились завести ребенка, как только у нас появятся деньги или мне исполнится тридцать, – неважно, что произойдет первым. И это соглашение вполне меня устраивало вплоть до двадцать девятого дня рождения, наступившего 8 июня 2010 года, – за четыре месяца до того, как я начала свой великий эксперимент.

Через несколько дней после именин я сидела в гостиной, полной детишек, разноцветной оберточной бумаги, надутых воздушных шариков и полностью сдувшихся мам, и спрашивала себя: неужто наступает последний год моей свободы? Только что одна мамочка, чуть не плача, поведала мне, что ее малыш сегодня покакал чем-то подозрительным – во всех ужасных подробностях. А потом, как всегда бывает после пары-тройки страшных историй из жизни родителей, кто-то поинтересовался таким знакомым воркующим голоском: «Рейчел, ну а ты когда же обзаведешься детьми?»

Я привыкла воспринимать этот вопрос положительно, как своего рода комплимент или приглашение. Но возраст мой приближался к тридцати, приличных, в меру уклончивых ответов становилось все меньше, а правду – то, что материнство вселяет в меня неописуемый ужас – было невозможно произнести вслух. Мне пришло на ум, что можно выйти из положения с помощью лжи. Ну, знаете: пожать плечами, смахнуть слезинку, сказать, что мы, мол, очень стараемся, но, должно быть, Богу виднее… Кто станет проверять или приставать с расспросами? Однако вместо этого я вдруг услышала собственный голос:

– Пожалуй, сначала напишу еще одну книгу.

Возможно, ответ прозвучал грубее, чем мне хотелось.

Дэн определенно меня не торопил. Он из тех, кто превыше всего ценит эффективность; а после семи лет брака наша пара шла по жизни с эффективностью спецназа. Общались мы в основном жестами и особыми словечками, которых никто, кроме нас, не понимал, и все задачи – от повседневных домашних дел до путешествий, от организации отдыха до ведения бизнеса – решали быстро и слаженно, как сработанная команда. О распределении труда или о «ролях» мы практически не говорили: каждую задачу молча брал на себя тот, кто в данный момент мог проще и быстрее ее выполнить. Когда наступало время ужина, кто-нибудь из нас готовил. Когда кончались деньги, кто-нибудь из нас находил нового клиента. Когда губка возле кухонной раковины начинала смердеть, словно разложившийся труп… хотя нет, губку выбрасывал Дэн.

Но оба мы понимали, что с появлением памперсов и детских сидений положение может измениться; поэтому всякий раз, когда я поднимала вопрос о детях, Дэн пожимал плечами и говорил: «Спешить некуда». Я с этим быстренько соглашалась и меняла тему, притворяясь, что не слышу, каким грохотом отдается во всем теле оглушительное тиканье «часиков».

Однако к размножению подталкивали меня не только подруги, но и церковь.

Я выросла в евангелической вере – следовательно, немалую часть жизни провела в сожалениях обо всем остальном человечестве – и о его уверенном марше в ад. Не то чтобы родители меня этому учили; скорее, эту мысль я почерпнула у проповедников, учителей воскресной школы и сверстников, а потом додумала до конца. Снова и снова слыша, что «широк путь, ведущий в погибель», я сделала вывод: буддисты попадут в ад за то, что поклоняются Будде, католики – за то, что поклоняются Марии, а Эл Гор – за то, что поклоняется природе. И вплоть до колледжа ничего странного или несправедливого в этом не видела.

В первый раз увидев по телевизору проповедь Джойс Майер[2], я поняла, что и ей прямая дорога в ад. Мне было тогда девять лет. Помню ее ярко-розовое платье, короткую стрижку и массивные золотые серьги в ушах. Расхаживая взад-вперед по сцене, с микрофоном в одной руке и Библией в другой, Джойс говорила с таким жаром и убежденностью, каких я никогда прежде не видывала. Ее уверенность в себе меня напугала. Я спрашивала себя, как ей удается сохранять такую дерзость в самой пучине греха, как она не боится говорить с экрана о «милости Господа нашего», когда всем известно, что женщины слово Божье проповедовать не могут? Ведь наш учитель в воскресной школе ясно говорит, что эту задачу Бог отвел мужчинам.

К этому времени я получила уже множество сведений, запутанных и порой противоречивых, о роли женщины дома, в церкви и в обществе. Вместе с каждым тезисом непременно звучало: непогрешимая воля Божья, мол, состоит в том, чтобы все женщины, всегда и повсюду делали то или это. В моем мире женщины вроде Джойс Майер воспринимались как еретички, ибо, проповедуя с кафедры, нарушали запрет апостола Павла в 1 Тим 2:12 («А учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии»), а меннониты-старообрядцы – как фарисеи, поскольку у них женщины покрывали головы в соответствии с наставлением 1 Кор 11:5 («И всякая жена, молящаяся или пророчествующая с открытой головою, постыжает свою голову»). Пасторы призывали жен повиноваться мужьям, как наставляет апостол Петр в 1 Пет 3:1, но очень редко советовали называть мужа «господином», как рекомендует все тот же Петр тремя фразами далее, в 1 Пет 3:6. К двенадцати годам я уже усвоила, что могу лично, одной лишь короткой юбкой или вырезом на блузке, навеки погубить какого-нибудь мальчика в глазах Божьих (Мф 5:27–28), и в то же время – что в красивых нарядах и внешней привлекательности ничего дурного нет, ибо именно этим спасла свой народ царица Эсфирь.

Как говорит Джеймс Добсон[3], женщины не ниже мужчин, просто предназначены для другого. Истинное наше призвание, уверяет он, в домашнем хозяйстве: здесь мы можем послужить Богу и мужьям нашим, содержа дом в чистоте, ставя ужин на стол ровно в шесть вечера и, самое главное, рожая детей.

В моем собственном доме о гендерных ролях или об иерархии почти не говорили. Повиновение мужу мама проявила один раз, в 1976 году – но не занималась этим каждый день. (Об этом случае я расскажу дальше.) Свободомыслящая в рамках достаточно жесткой традиционной культуры, по возвращении из церкви в воскресенье мама бралась за работу: всегда находилось что приготовить, с чьим ребенком посидеть, кому подготовить подарки на свадьбу. «Праздникам радуются только мужчины, – говаривала она. – А весь труд достается женщинам».

Готовку и уборку мама не любила, однако никогда не жаловалась на роль жены и матери, хоть из-за нашего появления на свет ей и пришлось надолго расстаться с работой в школе. Всегда энергичная, остроумная и любящая, она оберегала нас с сестрой от законнических ловушек, подстерегавших на каждом шагу, и убеждала, что мы, когда вырастем, сможем заниматься чем захотим, – неважно, что скажут люди. Как и мой отец, она любила Библию, но, кажется, оба они инстинктивно понимали: те правила, что запутывают людей, вгоняют в уныние, нагружают чувством вины – на самом деле не от Бога. Возможно, именно поэтому, пусть я и голосую за демократов, верю в эволюцию и больше не считаю, что все, кто на меня не похож, отправятся в ад, – я не возражаю, когда меня называют евангелической христианкой. Евангелизм для меня – это религиозный язык моей матери. Когда я взволнована, или в восторге, или в негодовании, или окружена людьми, понимающими меня, – я говорю на этом языке. И именно на этом языке чаще всего говорит со мной Бог в тех редких случаях, когда среди житейского шума удается различить Его голос.

Моя первая встреча с «библейской женственностью» произошла в колледже: здесь в общежитии оживленно обсуждался вопрос, допустимо ли студенткам в христианском учебном заведении выдвигать свои кандидатуры на должность старосты курса. Как выяснилось, на этот счет существовали правила: их изложил апостол Павел в Послании к Тимофею примерно две тысячи лет назад. Многие полагали, что библейская женственность требует от нас отойти в сторонку и освободить руководящую должность для какого-нибудь благочестивого мужчины. Другие отвечали, что эти правила относятся только к церкви, а третьи замечали, что очереди из благочестивых мужчин, готовых взять за себя организацию вечеринок и пикников, у нас нет и не предвидится. Если правильно помню, спор потерял всякий смысл, когда старостой стала девушка – и никто не возражал.

В следующие несколько лет я все чаще разговаривала об этом с подругами, особенно по мере того, как мы начали, одна за другой, выходить замуж и обзаводиться детьми. Многие испытали на себе влияние евангелического комплементаризма[4], движения, возникшего как реакция на феминизм второй волны и нашедшего яркое выражение в книгах Эдит Шеффер («Тайное искусство домашнего хозяйства», 1971) и Элизабет Эллиот («Позволь мне быть женщиной», 1976). Эти женщины – образцовые жены и домохозяйки – высоко ценились в реформатской традиции, где нередко можно было услышать изречения вроде: «Булочки с корицей, испеченные миссис Шеффер, привели к Господу не меньше людей, чем проповеди ее мужа». Их книги были остроумны и изящны, однако в основе их лежало твердое убеждение: призвание добродетельной женщины – в первую очередь дом; ее установленная Богом роль – роль послушной жены, усердной домашней хозяйки и любящей матери.

«Это и есть место женщины, – пишет Эллиот, – и всем нам необходимо понять, каково наше место, и занять его. Это место указывает нам Божья заповедь»[5].

Богословские обоснования этому движению дал Совет по библейской мужественности и женственности. Возглавили его консервативный пастор Джон Пайпер и богослов Уэйн Грюдем. Совет принял два кардинально важных документа, позволивших распространить это движение и за пределы реформатской традиции: «Дэнверское заявление» (опубликовано в 1988 году) и «Восстановление библейской мужественности и женственности» (впервые опубликовано в 1991 году, затем в 2006-м). СБМЖ одержал решительную победу, когда под влиянием «Дэнверского заявления» Южная баптистская конвенция, насчитывающая шестнадцать миллионов человек, проголосовала за включение этого исповедания веры в свою декларацию о семейной жизни, отметив, что женщина должна «добровольно и с любовью подчиняться» руководству своего мужа[6].

Согласно «Дэнверскому заявлению», согласие христиан с феминистической идеологией, цитирую: «…угрожает авторитету Библии, ибо подвергает опасности ясность Писания и отводит доступность его смысла для обычных людей в тесную сферу формально-юридической изобретательности». «Заявление» утверждает: женщины Божьи должны следовать не господствующей в наше время светской культуре, а «библейской женственности».

У нас, евангелистов, вообще есть дурная привычка совать слово «библейский» куда ни попадя. Особенно любим мы приклеивать его к другим многозначительным словам – «политика», «экономика», «сексуальность» или «брак», стараясь создать впечатление, что у Бога есть по всем этим вопросам строго определенное мнение (которое, так уж вышло, совпадает с нашим). Хоть мы и настаиваем, что вовсе не «выбираем из Библии» то, что нам по душе – такое использование слова «библейский» неизбежно предполагает избирательность.

В конце концов, говоря формально, женщин по-библейски продают их собственные отцы (Исх 21:7), их по-библейски выдают замуж за насильников (Втор 22:28–29); им по-библейски запрещают говорить в церкви (1 Кор 14:34–35), а еще Библия требует от них покрывать голову (1 Кор 11:6) и даже предлагает их мужьям многоженство (Исх 21:10).

Вот почему меня так заинтриговало понятие «библейской женственности». Можно ли извлечь из собрания древних священных текстов – текстов, которые принадлежат к самым разным жанрам и создавались на протяжении тысячелетий в культурах, очень отличных от нашей, – единую связную формулу, объясняющую, как быть женщиной? И верно ли, что все женщины в Писании скроены по одному образцу? Тому же, по которому должна кроить себя я?

Я из тех людей, кто, встретив на своем пути нечто непонятное и пугающее, бросаются ему навстречу, словно Алиса в кроличью нору. Поэтому мне всегда тяжело сидеть смирно и говорить о погоде. И по этой же причине однажды я проснулась с безумной мыслью, озарившей разом все уголки моего сознания: «А что, если попробовать? Если принять “библейскую женственность” буквально и всерьез?»

Оказывается, на свете есть издатели, готовые платить за прыжки по кроличьим норам – по крайней мере, пока верят, что твою нору удастся продать читающей публике. Так что 1 октября 2010 года, при поддержке Дэна и целой команды редакторов, я поклялась посвятить год жизни поискам настоящей библейской женственности.

Для этого мне необходимо было изучить все тексты Писания, касающиеся женщин, и выяснить, как женщины во всем мире понимают эти тексты и применяют их к собственной жизни. Кроме того, я сама должна была принять все библейские учения о женщине и начать, насколько это возможно, исполнять их в повседневной жизни – в том числе и буквально.

От Ветхого Завета к Новому, от Бытия к Откровению, от кодекса Книги Левит к посланиям апостола Павла. Никакой избирательности – и думать не моги выбирать только то, что нравится! В год библейской женственности мне следовало, среди прочего, вставать до рассвета (Притч 31:15), повиноваться мужу (Кол 3:18), отращивать волосы (1 Кор 11:15), самой шить себе одежду (Притч 31:21–22), научиться готовить (Притч 31:15), покрывать голову во время молитвы (1 Кор 11:5), называть Дэна «господином» (1 Пет 3:5–6), заботиться о бедных (Притч 31:20), взращивать в себе дух кроткий и молчаливый (1 Пет 3:4), а во время менструации считать себя ритуально нечистой (Лев 15:19–33).

Некоторые практики мне удалось выполнить лишь один раз. Другие я старалась соблюдать весь год. Каждый месяц я сосредотачивалась на определенной добродетели: смирении, усердии, послушании, доблести, красоте, скромности, чистоте, плодородии, повиновении, справедливости, молчании и милосердии.

Руководством в повседневной жизни на протяжении всего года служили мне «Десять заповедей библейской женщины»:

1. Во всем повинуйся мужу своему (Быт 3:16; Тит 2:5; 1 Пет 3:1; Еф 5:22; 1 Кор 11:3; Кол 3:18).

2. Посвяти себя устроению дома своего (Притч 14:1; 31:10–31; 1 Тим 5:14; Тит 2:4–5).

3. Будь матерью (Быт 1:28; Пс 127:3; 1 Тим 5:14).

4. Стяжи себе дух кроткий и молчаливый (1 Пет 3:3–4; Тит 2:3–5; 1 Тим 3:11).

5. Одевайся скромно (Быт 24:65; Втор 22:5; 1 Тим 2:8–10; 1 Пет 3:3).

6. Покрывай голову во время молитвы (1 Кор 11:3–16).

7. Не обрезай волосы (1 Кор 11:15).

8. Не учи в церкви (1 Кор 14:33–35; 1 Тим 2:12).

9. Не сплетничай (Чис 12:1–10; Притч 26:20; 1 Тим 5:13–14).

10. Не властвуй над мужчинами (1 Тим 2:12).

Пожалуй, я приняла свое исследование даже слишком всерьез: по каждому вопросу искала и сравнивала консервативные, либеральные и феминистские комментарии, выясняла, что думают об этом иудеи, католики и протестанты. Разговаривала с современными женщинами, воплощающими в жизнь древние библейские заветы: с женщиной-пастором; с ортодоксальной иудейкой; со второй женой в полигамном браке; с дочерью многодетных родителей; с бабушкой семейства амишей. Я изучила Библию от корки до корки, выписывая и исследуя все сюжеты и изречения, которые могла найти о матерях, дочерях, женах, вдовах, наложницах, царицах, пророчицах и блудницах.

Пару недель после начала эксперимента я не давала покоя друзьям, бомбардируя их разрозненными фактами о библейской женственности.

Возьмем, например, Притчи, главу 31 – и возблагодарим женщину за этот древний акростих, который во всех подробностях описывает повседневную жизнь идеальной жены и словно создан для того, чтобы уже три тысячи лет вселять во всех женщин иудеохристианской традиции комплекс неполноценности. Да, хотелось бы мне написать, что перед нами нереалистический архетип, созданный воображением женоненавистников – но, увы, в первой же строке сообщается, что это наставление преподала царю Лемуилу его мать (Притч 31:1).

Женщина из Притч 31 каждый день поднимается до зари, всем в доме раздает еду, укрепляет мышцы свои, ходит на рынок, приносит домой экзотические продукты, с выгодой ведет собственное дело, одевает мужа и детей, вкладывает деньги в недвижимость, заботится о бедных, делает комплименты мужу, проводит много часов за прялкой, жжет светильник по ночам – а наутро все сначала!

Вот такую жену, согласно этому наставлению, должен искать себе мужчина! Что-то, мне кажется, мать царя Лемуила не слишком спешила женить сына. (Так и вижу эту еврейскую мамочку – как она, пожимая плечами, говорит с непередаваемым выражением: «Кто найдет добродетельную жену?»).

Однако по мере того, как с деревьев начали опадать листья и первый день моего эксперимента уходил все дальше в прошлое, все чаще мое внимание привлекал стих Притч 31:25: «Крепость и красота – одежда ее, и весело смотрит она на будущее».

Я не сомневалась, что в женском отделе универмага «Kohl’s» ни крепости, ни красоты не найдется; но чем больше размышляла над нелепостью взваленной на себя задачи, тем яснее понимала, что единственный выход для меня – весело смотреть в будущее. Странно сказать, но в этом было что-то освобождающее.