Читать книгу Высшая ведьма - Рейчел Гриффин - Страница 4

Я выпускаю руку Джоша. Ладони горячие и влажные оттого, что я сжимала его руку слишком крепко. Дыхание выравнивается, и гнев постепенно угасает, уступая место горечи.

Я проиграла. Снова.

И зачем я все еще пытаюсь, зачем так поступаю с собой? Ведь ничего не меняется.

И все же мне хочется узнать, каково это заснуть с уверенностью, что наутро мои чувства к человеку рядом со мной не угаснут. Но я тут же отбрасываю эту мысль.

Никогда я не проснусь с точной уверенностью в чем-либо, уж тем более в своих чувствах.

Мы лежим слишком близко, я и Джош. Я встаю с кровати и широко раскрываю окно. Осенний воздух холодит. За окном простирается ясная ночь.

Джош слегка ворочается в кровати. Я натягиваю спортивный костюм и ставлю чайник. Я смотрю, как спит Джош, спокойно и безмятежно. Когда чайник начинает свистеть, он просыпается.

Его присутствие уже не такое сильное. По мере того, как Земля меняет свое положение по отношению к Солнцу и лето отдаляется, магия Джоша ослабевает. Когда снова наступит лето, его сила достигнет былой мощи на три удивительных месяца.

Но сейчас он слабеет, и я вижу это по его лицу.

Я же слабее не стану. Такова реальность. Моя магия никогда не иссякает. Никогда не исчезает. Она просто меняется.

– С равноденствием тебя. – В голосе Джоша звучит нотка грусти.

– С равноденствием. Чаю?

Джош кивает, и я беру две кружки, стоящие на краю стола. Джош встает и одевается, а потом снова садится на постель.

Я слышу, как ведьмы приветствуют осень, хотя на дворе стоит ночь. Джош смотрит на меня. Взгляд его голубых глаз скользит по мне, пока я завариваю чай.

Я протягиваю ему кружку и сажусь на стул рядом с кроватью. Пар поднимается, клубясь между нами.

– У тебя же сегодня день рождения, да?

– Да, – говорю я. – Откуда ты знаешь?

– Мистер Харт как-то обмолвился. – Джош поднимает кружку. – С днем рождения, Клара.

– Спасибо. – Я слегка улыбаюсь, но посмотреть ему в глаза не могу.

Ведьмы рождаются в день солнцестояния или равноденствия, но никто не знает, что связывает высшую ведьму со всеми временами года. Я родилась в день осеннего равноденствия и должна была стать обычной ведьмой осени. Но когда я родилась, что-то произошло и превратило меня в это: в того, кто едва может взглянуть на человека рядом, потому что все чувства к нему испарились в одно мгновение.

– А ты не преувеличивала, когда говорила, что станешь другой, – произносит Джош. В его голосе нет ни капли злости и обиды, но мне все равно слышится в нем упрек. – Как ты ведешь себя, как держишься… Ты словно замкнулась в себе.

Я молчу.

– На что это похоже? – спрашивает он.

Вопрос застает меня врасплох.

– Что похоже?

– Изменение. Переход от лета к осени. Всё.

Никто до это не спрашивал меня о подобном вот так. Когда другие понимают, что больше мне неинтересны, они уходят. И я не виню их. Но в голосе Джоша звучит искренний интерес.

– Сначала все происходит резко, словно меня бросают из горячей ванны в холодный океан. Хотя я знаю, что́ произойдет, мне все равно сложно к такому подготовиться. Магия изменяется в одно мгновение. Осенняя магия не такая бурная, как летняя, поэтому все немного замедляется. И я, наверное, тоже. Вся летняя страсть угасает. – Я делаю глоток чая, ерзая на стуле.

– Как сейчас ко мне? – спрашивает Джош.

– Да.

Он вздрагивает и опускает взгляд на кружку.

– Прости, Джош.

Я говорю спокойно, но внутри меня все кричит. Ненавижу извиняться за то, кто я есть.

Или, может, я просто ненавижу себя.

Я уже не знаю.

– Не беспокойся, – говорит он. – Ты же предупреждала.

Его голос звучит ровно и обыденно, но улыбка у него немного печальная.

Из открытого окна доносятся смех и пение.

– Поверь, лучше так, чем по-другому.

Едва проговорив эти слова, я тут же хочу забрать их обратно. Завтра Джош уезжает. Не нужно ему знать обо мне то, что я хочу скрыть.

– Ты о чем?

– Моя любовь тебе ни к чему.

Я смотрю в окно, но вижу не ночь, а Никки, родителей. Я зажмуриваюсь и прогоняю образы прочь.

Джош дует на чай, хотя тот уже холодный.

– Ты о подруге, да?

Видимо, до всех доходят эти слухи. Даже до Джоша, который приехал сюда всего три недели назад.

Я киваю, но ничего не говорю. Сумрак запрыгивает мне на колени и смотрит на меня, словно желая убедиться, что я все еще люблю его. Я целую его в макушку, и он начинает мурлыкать.

– Ты же завтра улетаешь, так что ни о чем не беспокойся, – говорю я чуть громче, пытаясь заглушить повисшее в воздухе напряжение.

– А знаешь, я все равно отлично провел время. Пятьдесят фунтов стоили этого.

– Что?

– Я поспорил с ребятами, что даже после равноденствия ты не разлюбишь меня, – смеется Джош, но немного неловко. – Не всегда же выигрывать.

Живот у меня как-то мерзко скручивает, и я делаю глоток чая, чтобы заглушить это чувство.

– Ты поспорил на меня?

Джош встречается со мной взглядом, и выражение его лица меняется. Кажется, он только сейчас понял, как ужасно прозвучали его слова.

– По-дурацки как-то вышло. Я просто хотел сказать, что мне было очень хорошо с тобой. Правда.

Джош тянется к моей руке, но я отстраняюсь.

– Так хорошо, что ты поспорил на деньги с друзьями об этом.

– Да это просто глупое пари. Прости меня. Я сказал чистую правду.

Джош опускает глаза, а у меня просто нет сил на огорчения.

Мне неловко. Но еще больше становится неловко от того, что его слова задели меня. И я не хочу, чтобы он узнал об этом.

– Мне тоже было хорошо с тобой, – наконец говорю я. – На пятьдесят фунтов точно потянет, – добавляю колко, но Джош улыбается.

– Да, – соглашается он.

Как обычно, в конце лета я клянусь больше не заводить романов. Летом я жажду прикосновений, жажду близости другого человека, и я поддавалась своим чувствам эти три года, потому что они неважны. Моя привязанность длится недолго, и опасность никому не грозит.

Однако со временем постоянные перемены стали казаться мне проклятьем, и больше я не хочу их. Не хочу видеть, как моя собственная неуверенность отражается в глазах других.

И сейчас, с наступлением осени, увидев разочарование на лице Джоша и выдавив из себя извинения, я понимаю, что оно того не стоило.

Я беру из рук Джоша пустую кружку и встаю как раз в ту минуту, когда черное небо пронзает ярко-зеленая вспышка.

Я смотрю в окно. Джон подходит ко мне.

Еще одна вспышка.

– Видел? – спрашиваю я.

– Да.

В его голосе звучит резкость, который не было ранее.

Затем появляется темно-красный свет. Он плывет по небу, словно атласная лента, которой взмахивает гимнастка. Его сложно не заметить.

Я выпускаю кружки из рук. Они падают на пол и разбиваются.

Я выбегаю из хижины, Джош держится рядом.

Нестабильность атмосферы обжигает кожу, как только мы оказываемся снаружи. Тысячи крошечных разрядов щиплют руки так, что волоски встают дыбом. Пока мы бежим к садам, световое шоу продолжается. Цвета танцуют в ночном небе зелеными и голубыми волнами, фиолетовыми и желтыми завитками, словно само солнце, как художник, рисует по небу.

Северное сияние заливает наш городок удивительным светом. Но мы ведь не на Аляске, не в Норвегии или Исландии. Мы на севере Пенсильвании недалеко от гор Поконо.

И меньше всего мы ожидаем увидеть здесь северное сияние.

Ученики праздновали в саду равноденствие, но смех и радостные возгласы быстро сменились тревожным шепотом, а потом и вовсе молчанием. На мощеных дорожках стоят брошенные кружки с сидром и чаем с корицей. Все ведьмы смотрят на небо.

Джош стоит рядом со мной. Он больше не расслаблен, как обычно, спина выпрямлена, а кулаки сжаты.

– Ты такое уже видела раньше?

Его глаза широко распахнуты, в голосе звучит любопытство. Любопытство и страх.

– Нет.

В небе висят ярко-зеленые арки, мерцающие вверху оттенками красного и розового. Кто-то позади ахает, и холодок бежит у меня по спине.

Вот уже двадцать лет как ведьмы работают на северном и южном полюсах, помогая направлять заряженные частицы Солнца. Мы невосприимчивы к излучению этих частиц, но, если они проникнут сквозь атмосферу, уровень радиационного отравления для теневых возрастет.

Теневые твердят, что магия – это наша стезя и они не хотят вмешиваться, не хотят стоять у нас на пути. Да только они не понимают одного – они уже стоят у нас на пути, такой огромной преградой, что мы не можем обойти ее. Их безразличие настолько ядовито, что разрушает наш единственный дом. Магия – лишь временная мера, стабилизатор. Она не решение. Нам нужна помощь теневых, но те и слушать не хотят, что это они вызывают проблемы, что сейчас они и есть проблема.

Мы делаем все, что в наших силах, но остальное уже зависит от них.

– Что за чертовщина творится?

Джош не сводит глаз с сияния, и сдается мне, что он не сильно жаждет получить ответ.

– Ведьм мало. Они не могут охватить все места, освоенные теневыми. Никогда мы не должны были использовать так много магии. Земле нужны неизведанные территории, свободные от людей и их влияния. – Я продолжаю смотреть в небо. – Теперь планета дает отпор, и мы не можем справиться с ним.

Налетает еще один порыв солнечного ветра, и небо озаряется фиолетовым светом, который в ту же секунду заливает весь сад.

– По идее, нам должно хватить сил, чтобы все стабилизировать, – произносит Пейдж позади меня.

Я не видела, как она подошла, но меня не удивляет, что она здесь.

– Ты о чем? – спрашивает Джош.

Пейдж оглядывает его с головы до ног. Она слегка хмурится и переводит взгляд на меня.

– А ты разве не знаешь? Мы благословлены, ведь в наше время родилась высшая ведьма.

– Не надо, Пейдж.

Шея у меня начинает гореть.

Я смотрю на Пейдж, но той все равно.

– Чего не надо? Мне кажется, он имеет право знать, что из-за тебя мы все в опасности. Ведь ты не хочешь использовать свою силу. Не случайно же, что за целое столетие высшая ведьма родилась именно сейчас, когда она так нам нужна. Только нам досталась такая, которая не хочет иметь дела с магией, – резко бросает Пейдж.

Вот что происходит, когда доверяешься кому-нибудь. И пусть отношения уже окончены, другие будут знать твои тайны. И будут знать, как уколоть больнее.

– У Клары есть на то причины.

Приятно, что Джош заступается за меня, но это не поможет.

– Я знаю о ее причинах побольше твоего, – едко замечает Пейдж, и Джош проглатывает слова, которые хочет сказать. Она смотрит на меня. – Все изменилось. Если кому-то придется погибнуть, чтобы помочь тебе, так тому и быть.

Она звучит как истинная зима, но все же в ее голосе проскальзывает нотка грусти.

– Вряд ли Никки согласилась бы с тобой.

Я говорю это так тихо, что только Пейдж меня слышит. Слова больно ранят ее. Она отшатывается и с трудом сглатывает.

Как я хочу забрать свои слова обратно. Смерть Никки причинила Пейдж не меньше страданий, чем мне. Мы трое были неразлучны. Страстный и спонтанный характер Никки сочетался с искренней и добросовестной натурой Пейдж, и обе они были идеальным балансом для меня.

Когда мы с Пейдж начали встречаться, Никки даже бровью не повела. Мы часами думали, как сказать ей об этом, мучаясь над каждым словом.

Когда мы наконец признались, Никки расхохоталась и воскликнула:

– Да на вас лиц нет от ужаса!

Она смеялась так сильно, что начала задыхаться. Слезы текли по ее лицу, и вскоре я уже сама начала хохотать. Наш смех был таким безудержным и таким нелепым, что даже Пейдж не смогла спокойно смотреть. И все. Больше мы ни разу не говорили об этом, а Никки никогда не чувствовала себя третьей лишней, потому что никогда не была таковой.

Я отгоняю воспоминание и смотрю на Пейдж.

– Никто не смеет указывать, как мне жить. Даже ты.

Гнев в глазах Пейдж сменяется печалью, и она качает головой.

– Ты просто впустую тратишь жизнь, – произносит она.

Солнечный ветер сталкивается с атомами азота на высоте почти в сто километров, заливая Пейдж ярко-голубым сиянием, когда она уходит.

«Ты просто впустую тратишь жизнь».

Я пытаюсь выкинуть ее слова из головы, но они эхом отдаются в ушах, как звук падающих капель воды эхом разносится по пещере.

– Ты как? – спрашивает Джош.

– Нормально, – отвечаю я, хотя это не правда.

– Так, ладно, все по комнатам, – раздается голос мистера Донована.

Я различаю его высокую фигуру в толпе.

Ученики возвращаются в общежитие, но я стою не шевелясь. Сияние в небе освещает мою вину и страх, осуждая меня так же, как и Пейдж.

– Иди спать, Клара, – говорит мистер Донован.

Он проводит рукой по густым каштановым волосам и вздрагивает, когда очередная вспышка света крадет темноту. Он еще молодой. Ему, наверное, тридцать с небольшим, но от беспокойства вокруг глаз уже появились морщинки.

– Вам чем-нибудь помочь? – спрашиваю я.

Мистер Донован качает головой:

– Мы слишком далеко от юга. Остается дело за ведьмами на полюсе. Мы ничем не сможем помочь.

Я пытаюсь не обращать внимания на тревогу в его голосе, но она преследует меня, пока мы с Джошем идем к хижине. Джош собирает вещи и оставляет мне номер телефона и адрес, если я вдруг захочу связаться с ним.

– Так, на всякий случай, – говорит он, хотя мы оба знаем, что я не стану этого делать.

После его ухода я подхожу к окну и смотрю наружу. Беру Сумрака на руки, чешу ему голову и прижимаю к груди.

Если я пойду по пути, который мне предлагает Пейдж, мистер Харт и руководство школы, я поддамся своей магии. Стану говорить, что это нормально, когда люди гибнут из-за нее.

Но я не согласна.

И поэтому через одиннадцать месяцев, когда все ведьмы укроются от полного солнечного затмения, я останусь снаружи и буду стоять в тени луны. Я утрачу связь с солнцем и лишусь магии. И никто больше не погибнет из-за моей силы.

Я решила так поступить с тех пор, как узнала о затмении. Полное солнечное затмение происходит довольно редко, но скоро оно случится здесь. Ни за что не упущу такую возможность.

Ведьма может лишиться магии, если попадет под полное затмение или ее силы истощатся. Многие ведьмы погибают от истощения, но если другие увидят это, то придут на помощь, поэтому такой план мне не подходит.

Говорят, что истощение подобно агонии и невыносимой боли. Но все же куда больнее хоронить родителей. И лучшую подругу.

Я переживу и начну все заново.

Может, пойду в школу теневых и заведу настоящих друзей. Узнаю о вещах, которые мне интересны, а не буду практиковаться в магии, которая только и делает, что все отнимает у меня.

Я еще не знаю, что выберу, но у меня хотя бы будет выбор.