Читать книгу Безрассудные девушки - Рейчел Хокинс - Страница 8

Я знала, что «Сюзанна» маленькая, но никогда по-настоящему не осознавала, насколько, пока мы вчетвером не оказались внизу в первую ночь.

Главная каюта одновременно выполняла роль гостиной и кухни: там уместились раковина, холодильник и небольшая плита с одной стороны и мягкий диван, огибающий стол, с другой. Этот стол также служит кроватью. Он складывается на один уровень с диваном, и на него можно положить подушки, превратив в удобное, хотя и не очень роскошное спальное место.

На корме также есть небольшая каюта с V-образным матрасом. Звучит необычно, но по-другому и не скажешь: этот матрас в форме буквы V повторяет форму судна. Бриттани и Амма будут спать там, и, честно говоря, я рада, что у нас с Нико будет стол-кровать. Каюта крошечная, с низким потолком, и хотя там есть люк, а Нико установил небольшой вентилятор, в ней все равно довольно душно.

Кроме того, на борту имеется крошечная ванная комната – в носовой части, как постоянно напоминает мне Нико, – на другом конце яхты, несколько шкафчиков для хранения вещей, и все.

В дополнение к «атрибутам уюта» в виде книг и фотографий я сшила занавеску для маленького окна в каюте и купила веселый коврик в виде ананаса для кухни. И тем не менее никуда не деться от того факта, что здесь тесновато.

Бриттани и Амма, похоже, не возражают. Пока мы ужинаем – первым блюдом из десятка предстоящих на основе риса и фасоли, – они не перестают повторять, как здесь уютно, а Бриттани фотографирует каждый уголок нашего плавучего дома.

– Как давно ты купил эту яхту? – интересуется она, делая глоток воды из бутылки.

Нико сидит напротив нее, рядом со мной, и, положив локти на стол, осматривается по сторонам.

– Пару лет назад. С тех пор приводил в порядок.

– Почему именно «Сюзанна»? – спрашивает Амма. Она съела только половину своего ужина, прежде чем отодвинуть тарелку в сторону.

Нико пожимает плечами.

– У яхты было дурацкое название, когда я ее покупал. «Зефирный бриз». И, типа, «зефир» – это и есть бриз, так какого хрена? В общем, я встречался с девушкой по имени Сюзанна, так что…

Я уже слышала эту историю, но каждый раз у меня неприятно сжимается сердце. Меня смущает, как просто Нико отмахивается от этой девушки, несмотря на то, что назвал в ее честь целую гребаную яхту. И это заставляет задуматься: что, если в будущем какая-нибудь другая девчонка посмотрит на его руку и увидит букву «Л», а Нико так же пожмет плечами: «Сделал в честь девушки, с которой встречался, Лакс. Ничего особенного». Вот и вся история.

– Мне казалось, что переименовывать яхту – плохая примета, – удивленно поднимает бровь Амма. Она откидывается на спинку диванчика, кладет одну ногу на подушку и обхватывает колено руками. – Возможно, ты искушаешь судьбу. – Она слегка улыбается, поддразнивая, но я никогда не слышала об этом раньше и бросаю взгляд на Нико.

– Некоторые так считают, – кивает он. – Но я ничего об этом не знаю. Никогда серьезно не относился к глупым суевериям. – Внезапно он растягивает губы в улыбке, подталкивая меня плечом. – В любом случае тебе надо задать этот вопрос Лакс. В конце концов «Сюзанна» – ее яхта.

Я закатываю глаза, в то время как Бриттани подается вперед.

– Подожди, ты серьезно?

– Нет, – качаю головой я. – Ну, технически. На бумаге.

Пару месяцев назад, вернувшись домой, я обнаружила, что Нико принес на подпись кучу бумаг, переводящих яхту на мое имя. Очевидно, звонил его отец, и у них состоялся серьезный разговор о налогах или чем-то подобном. Честно говоря, я многого из этого не поняла, а Нико продолжал настаивать, что в этом нет ничего особенного, что нам было бы «легче» в финансовом плане, если бы яхта была оформлена на мое имя. Вот так я формально стала законной владелицей «Сюзанны».

Но это не имело особого значения – все равно яхта принадлежала Нико.

Наклонившись вперед, Бриттани подпирает подбородок рукой.

– Ладно, про яхту мы все поняли, но мне интереснее узнать про вас двоих. – Она указывает на нас. – Расскажите мне все. Как вы познакомились? Была ли это любовь с первого взгляда? Поведайте поистине романтичную историю.

Я смеюсь, и Нико улыбается, обнимая меня за плечи и притягивая ближе.

– О, это настоящая любовь с первого взгляда. По крайней мере для меня.

Я закатываю глаза и смеюсь.

– Он лжет. Мы познакомились, когда я работала в месте, где была самая уродливая униформа, которую вы только можете себе представить. Ни один мужчина никогда бы не влюбился с первого взгляда в женщину в шортах цвета хаки.

– Все так и было, – подтверждает Нико. – Я приходил каждый вечер в течение двух недель для того, чтобы полюбоваться тобой в тех шортах цвета хаки.

– Конечно, мы с коллегами пожалели его, потому что, как видите, он очень застенчивый, – добавляю я, а Бриттани и Амма смеются, когда Нико в шутку толкает меня.

– Как бы там ни было, – продолжает Нико, – в конце концов я спросил про нее, и она подошла к моему столику. Вот и вся история.

– С тех пор мы почти не расставались, – говорю я с улыбкой, вспоминая первый вечер знакомства, тот трепет, который я испытала, когда Нико взял меня за руку, и то чувство, когда я наконец испытала привязанность к чему-то. К кому-то.

Бриттани все еще смотрит на нас, ее глаза сияют.

– Хорошая история. Это судьба.

Я кладу голову на плечо Нику, ощущая знакомое надежное тепло.

Это судьба.

Едва ли я верю в подобные вещи. Судьба, предначертание… Думаю, Нико появился в моей жизни в нужное время, и ему понравилось, что я нуждалась в спасении. А он мог предложить мне то, чего я хотела сильнее всего – человека, с которым я могу разделить не только жизнь, но и приключение, новый опыт.

Нико продолжает:

– Когда впервые увидел ее печальные глаза, я был сражен.

Я поворачиваю к нему голову.

– Печальные?

Он никогда раньше не упоминал об этом. Обычно Нико шутил, что его внимание привлекло сочетание моих ярко-рыжих волос и молочно-белой кожи.

– Угу, – кивает он, делая глоток из бутылки с водой. – Каждый раз, когда я приходил, даже когда ты улыбалась, то выглядела очень грустной. Наверное, я хотел узнать причину.

Бриттани по-прежнему с теплотой смотрит на нас, но мне не нравится картина, которую он рисует: грустная девушка, суетящаяся в прибрежном баре в ожидании парня, который заинтересуется ее трагедией.

– Да, это было тяжелое время, но я точно не собиралась плакать у тебя на плече, – отрезаю я, немного отодвигаясь. – Я держала себя в руках, несмотря на… все, что произошло.

– А что произошло? – Амма наблюдает за нами, поставив локти на стол.

– Моя мама заболела пять лет назад, – объясняю я. – Рак. Я бросила колледж, чтобы заботиться о ней, а потом, когда ее не стало, пришлось много работать, чтобы вернуться к учебе и…

– Она была твоей единственной семьей? – Брови Бриттани сведены вместе, и что-то в выражении ее лица подсказывает мне: ей действительно нужно узнать ответ.

– Вроде того. – Я пожимаю плечами, чувствуя себя неловко. Начинает гореть шея. – Мои родители развелись, когда мне было одиннадцать, после того, как отец решил стать ходячим анекдотом и обрюхатил свою секретаршу.

– Господи Иисусе, – выдыхает Амма, и я киваю.

– Да уж. Поэтому мы вдвоем с матерью переехали в Калифорнию, чтобы начать все сначала, в то время как он завел новую семью в Небраске. И когда мама заболела, мы с отцом не общались. Так что да, она была моей единственной семьей.

Я решаю не рассказывать им о телефонном разговоре с отцом перед самым концом. Деньги были на исходе, мама больше не могла даже есть – ее кости начали выпирать из-под тонкой, как бумага, кожи, а страховая компания отказывалась покрывать расходы на лечение на дому.

Я не рассказываю им, как спокойно звучал его голос.

«Твоя мать сделала выбор, Лакс. Она не хотела, чтобы я был частью ее жизни. И ты тоже. Так что теперь вам обеим придется жить так, как вы хотели».

От одного воспоминания об этом – о стыде, ярости и полном непонимании, как можно быть таким жестоким и что ДНК этого человека делает во мне, – у меня сводит желудок.

– В любом случае, – подвожу итог я, заставляя себя улыбнуться, – то были паршивые времена, но случившееся привело меня сюда, понимаете? К Нико и «Сюзанне». Если бы я продолжила учиться, то получила бы степень бакалавра английской литературы и, вероятно, все равно стала бы официанткой, но тогда на мне висел бы еще кредит за учебу.

– Отправиться под парусом на необитаемый остров звучит лучше, чем это, – замечает Амма, кивая, и я отворачиваюсь, благодарная за то, что она нашла способ вежливо закончить разговор, однако все еще чувствую себя уязвленной.

Через маленькое окошко каюты я вижу, что небо потемнело. Нико встает, потягиваясь.

– Я буду дежурить первым.

Бриттани удивленно смотрит на него.

– Дежурить?

Нико одаривает ее улыбкой, которую я уже раньше видела: немного снисходительной, без зубов, с ямочками на щеках. Мне никогда не нравилась эта улыбка, а в данной ситуации она выглядит еще более неприятной. Внезапно приходит осознание, что до крутого яхтсмена Нико он был Николасом III, рос в Ла-Холья со своим отцом-адвокатом, матерью, обколотой ботоксом, носил модную школьную форму и гонял на дорогой машине.

Это неприятное напоминание – несмотря на то, что мы прожили последние полгода вместе, я все еще многого не знаю о своем парне.

– Мы не можем просто все лечь спать, – отвечает он Бриттани. – Кто-то должен дежурить.

– Но, – она указывает на рацию и радар, которые размещены на небольшой полке, выступающей из стены между спальной каютой и камбузом, – на дворе двадцать первый век. Разве сейчас не все автоматизировано?

– Не полностью. – Нико скрещивает руки на груди, его кожа очень смуглая на фоне светлых обтрепанных рукавов футболки. Только сейчас я замечаю, что выцветшие буквы на спине гласят: «Семейный пикник Йоханнсенов и Миллеров, 2011». – Нет ничего лучше этого, – продолжает он, растопыривая пальцы и указывая на глаза. – И поверьте мне, последнее, что вам нужно, – это пропустить сигнал тревоги и столкнуться с контейнеровозом, несущимся на вас в два часа ночи. – Я уже слышала это предупреждение раньше и знаю, к чему клонит Нико. – Многие из этих здоровенных кораблей, возвращаясь в порт, обнаруживают такелаж небольших парусников, запутавшихся у них на носу. – В его глазах появляется едва заметный блеск, когда он хлопает ладонь об ладонь. – Они просто смели в темноте какую-то лодку и не заметили этого.

Если он ждал, что наши спутницы испугаются, то, должно быть, сейчас пережил разочарование, потому что Бриттани выглядит абсолютно невозмутимой.

– Ну, мы совершенно точно не хотим быть размазанными по океану, – поддразнивает она, и Амма фыркает, прикрываясь бутылкой воды.

Нико выглядит немного растерянным. Я встаю из-за стола, собираю тарелки.

– Я сменю тебя в три, – предлагаю я, и когда прохожу мимо него, он обнимает меня за талию и быстро целует в щеку.

– Отлично, детка. Спасибо.

Он шлепает меня по заднице, прежде чем взбежать по ступенькам обратно на палубу, а я поворачиваюсь к Бриттани и Амме. Мои щеки слегка алеют. Нико всегда такой… несдержанный? Я имею в виду, что знаю про его наклонности. Но то, что я вижу в глазах Бриттани и Аммы, заставляет меня добавить:

– Это путешествие покажет его сущность.

Бриттани улыбается и отмахивается:

– Он хороший парень.

Амма кивает, кладя руки на стол:

– И выглядит тоже неплохо.

Эти слова не вызывают у меня ревности, скорее гордость, что, пожалуй, жалко само по себе.

– Тебе помочь? – Бриттани кивает на тарелки, но я качаю головой.

– Нет, я разберусь. Поднимайся на палубу. Держу пари, звездное небо нереально красивое.

Им не нужно повторять дважды, и я слышу, как Нико окликает их, когда они появляются наверху.

В отсутствие еще трех человек в камбузе становится посвободнее, и я делаю глубокий вдох, наслаждаясь несколькими мгновениями уединения. Может, все же стоило позволить девочкам самим найти корабль побольше, где бы мы все не сидели друг на друге?

Нет, это того стоит. «Сюзанну» наконец-то отремонтировали. И как только мы вернемся из путешествия, мы с Нико сможем отправиться в наше собственное приключение, которое не будет вызывать клаустрофобию. Оно будет… уютным.

По-домашнему уютным.

Кроме того, через два дня мы доберемся до острова – атолла – и там будет много места. Пожалуй, слишком много.

Сполоснув посуду в маленькой мойке с помпой, я возвращаюсь к столу, чтобы собрать бутылки с водой, и засовываю пальцы в горлышки, желая подхватить все сразу. При этом взгляд падает на телефон Бриттани, оставленный на столе. На экране блокировки ее фотография с Аммой, они обнимают друг друга за плечи на фоне Колизея. Девочки на снимке широко улыбаются, но кожа выглядит бледнее, чем сейчас, а тела более хрупкими – Бриттани выглядит немного пугающе, под выступающими скулами заметны тени. Амма с силой впивается в плечо Бриттани, до побелевших костяшек.

Нахмурившись, я наклоняюсь чуть ниже, но не успеваю рассмотреть фотографию получше: на лестнице снова раздаются шаги, и я быстро поворачиваюсь к раковине. Я ополаскиваю бутылки, когда на кухне появляется Бриттани и протягивает руку за телефоном.

– Хочу сделать несколько кадров неба, – сообщает она, затем снова смотрит на раковину. – Уверена, что тебе не нужна помощь? Мне неловко.

– Не надо, – заверяю ее я. – Я присоединюсь к вам через секунду.

– Хорошо, но с моей помощью ты присоединишься к нам через полсекунды, – хихикает Бриттани, и я ловлю себя на том, что улыбаюсь ей в ответ. Просто они обе очень милые – совсем не такие, какими я их себе представляла.

Бриттани встает рядом со мной у раковины, так близко, что наши бедра соприкасаются, когда она тянется за одной из тарелок. Напор воды в мойке слабый, но нам удается довольно быстро вымыть оставшиеся тарелки и приборы, и вот я уже на палубе вместе со всеми, любуюсь звездным небом.

Здесь так много звезд, что они кажутся почти нереальными, и я опираюсь одной рукой о мачту, пытаясь охватить взглядом весь небосклон. Вокруг нас открытое и пустынное море, над головой бескрайнее небо, и все это настолько необъятно, что мне кажется, будто я могу увидеть изгибы земного шара. Внезапно я понимаю, почему Нико так нравится ходить на яхте.

Я больше не чувствую себя маленькой, испуганной или одинокой. Сейчас я часть чего-то большего.

И когда я поворачиваю голову, то вижу Бриттани – ее голова запрокинута к небу, а на лице расплывается широкая улыбка.

Тогда

Бриттани снова плачет.

Амма лежит на нижней койке, прислушиваясь к приглушенным рыданиям. Бриттани уткнулась лицом в подушку, стену или одеяло – она пытается скрыть всхлипы, но ее плач не имеет ничего общего с карикатурными рыданиями из фильмов, когда тихие слезы стекают по побледневшим лицам. Это самая настоящая истерика – плечи трясутся, сопли текут, горло болит.

Амма знает, потому что сама выплакала немало таких слез.

В комнате с двухъярусными кроватями душно даже с открытыми окнами, ночь снаружи жаркая и тихая. Амма слышит, как дважды коротко тявкает собака – это единственный звук кроме всхлипываний.

Они с Бриттани выбрали этот хостел, потому что он был дешевым и располагался в двадцати минутах езды на поезде за пределами Парижа, что показалось им небольшим расстоянием и к тому же позволяло выгодно использовать их билеты Eurail[8]. Но Амма не могла представить, как одиноко может быть в пригороде, когда суета, шум и огни большого города не могут сдерживать такого рода нервные срывы. Тишина здесь была слишком густая, слишком тягостная, а у пожилой леди, управляющей хостелом, установлен комендантский час: к полуночи все уже были на своих койках, а двери заперты.

«Нужно было потратить несколько лишних евро и остаться в городе», – думает Амма, взбивая подушку. Но деньги уже заканчиваются, а у двух подруг их и так не было.

Бриттани издает еще один сдавленный всхлип, и в другом конце комнаты одна из американок, также проживающих в хостеле, садится на кровати. Амме кажется, что ее имя Тейлор или Хейден – как-то так. Девушка прибыла из Южной Каролины, вспоминает Амма из их короткого разговора, состоявшегося за ужином из бутербродов и супа. Ее выдает акцент, когда она резко бросает:

– Девочка, кем бы он ни был, он того не стоит. Заткнись и спи.

Амма вскакивает с кровати быстрее, чем осознает свои действия, бросает подушку на койку. Гнев бурлит в ее крови так, что едва не кружится голова.

– Отвали, мать твою! – рявкает Амма, ее голос звучит резко и слишком громко в тишине комнаты, и девушка, которая спит над Тейлор или Хейден из Южной Каролины, тоже садится:

– Les nerfs![9]

У Аммы дерьмовый французский, она забросила его в одиннадцатом классе, так что она не понимает сказанного, но предполагает, что девушка сказала ей то ли успокоиться, то ли заткнуться. Или, может быть, это уникальное французское слово одновременно передает смысл и первого, и второго.

Но Бриттани уже соскальзывает с койки, ее фиолетовые пижамные штаны в клетку задираются на стройной ноге, и она бормочет: «Je suis désolée, je suis désolée».

Я сожалею, я очень сожалею.

Это слово Амма знает. Она всегда считала, что «désolée» – это слишком выразительное слово для обычного извинения. Но когда Бриттани выскальзывает из комнаты, все еще всхлипывая и прижимая подушку к груди, сложно подобрать более подходящее слово.

Сожаление. Даже опустошение.

Это чувство, от которого они с Бриттани пытались убежать. С каждым новым пунктом назначения Амма думает, что, возможно, теперь они смогут оставить чувство опустошенности позади. Во время перелета из Атланты в Лондон она представляла, как вся грусть, все горе остаются на взлетно-посадочной полосе осадком от утраты, который они оставляют позади, отдаляясь от него с каждым новым штампом в паспортах.

Но ночью это чувство возвращается, и, кажется, никакие достопримечательности, никакие новые впечатления не в состоянии изгнать его.

Пол под ногами Аммы скрипит, когда она следует за Бриттани в коридор. Выходя из комнаты, она слышит за спиной приглушенные голоса и понимает, что завтра они съедут. За первую ночь они уже успели завоевать статус «странных» – «девушки, которая плачет» и «ее подруги-психа», а это фатально в местах, где такие слова, как «атмосфера» или «отдых», имеют первостепенное значение.

«Пошли они все к черту, – думает Амма, пересекая пустой хостел и услышав, как Бриттани открывает заднюю дверь. – Если бы они только знали, если бы они только поняли…»

На заднем дворе небольшой садик с коваными скамейками и столиками и несколькими растениями в горшках, и Амма находит Бриттани стоящей посреди него. Та запрокинула голову к небу и делает глубокие вдохи. Подушка лежит в траве у ног. Ее волосы убраны с лица, и Амма замечает заострившийся подбородок, ввалившиеся щеки. Хотя Бриттани успела набрать несколько килограммов с момента их первой с Аммой встречи, сейчас она снова похудела. Сидя на складных стульях в церковном подвале, Амма подумала, что Бриттани выглядит больной. Безусловно красивая девушка с темными волосами и большими карими глазами, но хрупкая и невесомая, как будто малейшая неприятность могла сломить ее.

Однако Бриттани оказалась более выносливой, даже несмотря на полуночные рыдания. Теперь Амма это знает.

Бриттани поворачивается, почувствовав приближение подруги, и вытирает лицо.

– Прости, – тут же произносит она, но Амма пожимает плечами.

– Ты уже извинялась. Но по-французски, так что, думаю, это не считается.

Бриттани издает сдавленный смешок, прежде чем застонать и запустить руки в волосы.

– Боже, – вздыхает она, – неужели я буду плакать все время в нашем путешествии по Европе?

– Имеешь полное право. – Амма подходит ближе и обнимает Бриттани за плечи. Ночь теплая, но ее тело ледяное, и она слегка дрожит, когда прижимается к Амме.

– Я думала, все наладится, – сокрушается она тихо, и Амма чувствует, как у нее самой сжимается горло.

Она не похожа на Бриттани – плакать не умеет, но, похоже, слезы ничуть не спасают ситуацию. Они не позволяют испытать облегчение или успокоение, только усталость и стыд, будто Бриттани поддалась чему-то, чему не должна была. Слезы – скорее искупление вины, чем очищающий катарсис.

– Так и будет, – заверяет она Бриттани. – Ведь это только вторая неделя. Тебе надо дать себе время.

Бриттани отходит от девушки, проводя рукой по лицу.

– Говоришь как доктор Амин.

Амма знает это и отчасти ненавидит себя, но в такие моменты в ее голове звучит голос наставника в их группе скорби.

«Нужно время».

«Твои чувства не плохие».

«Всегда будет “до” и “после”. Надо только научиться жить в этом “после”».

Последняя фраза понравилось Бриттани больше всего. На внутренней стороне запястья у нее теперь вытатуировано слово «После», слегка скрытое браслетами из бисера, которые она сейчас носит. Она сделала татуировку как раз перед тем, как девушки отправились в путешествие, как обещание, что она снова станет наслаждаться жизнью.

В этом и заключалась суть их поездки в Европу: увидеть что-то новое, исследовать новые места и укрепить быстро возникшую между Бриттани и Аммой связь новыми воспоминаниями. В противном случае они дружили бы только потому, что обе пережили одно и то же ужасное событие. Они хотели стать подругами, потому что выбрали друг друга. Они хотели, чтобы у них была история, которую они могли бы рассказать другим, которая не заставляла бы людей морщиться, округлять глаза или поджимать губы от сочувствия или, что еще хуже, жалости.

«Мы скажем людям, что познакомились в университете, – решила Бриттани. – Мы сразу стали лучшими подругами».

«На паре по истории, – добавила Амма. – Или, может быть, в женском клубе. В выпускном классе мы ходили в поход».

Иллюзия казалась такой близкой, иллюзия жизни, полной развлечений… Иллюзия, ставшая зеркальной версией их прежнего мира, где они были нормальными.

В настоящем Амма снова обнимает Бриттани, обхватывая ее руками.

– Завтра станет лучше, – обещает она.

Бриттани практически отталкивает Амму и возмущенно произносит:

– Господи, ты что, последовала за мной сюда только для того, чтобы стать ходячим печеньем с предсказаниями?

Еще одна вещь, к которой Амма начинает привыкать, – это внезапные перемены в настроении Бриттани, словно все возможные эмоции бурлят у нее внутри и только и ждут подходящего момента, чтобы вырваться наружу. Амма понимает это, но не уверена, что сможет долго терпеть такие бури.

«Нет, я последовала за тобой сюда, потому что ты снова рыдала как сумасшедшая, и это у тебя все на лице написано – даже печенья с предсказанием не нужно. Может быть, присядешь, Бритт?»

Резкие слова так и вертятся у нее на языке, такие тяжелые, что она почти ощущает их вес, и Амма представляет, как приятно было бы сказать то, что она на самом деле думает, но удовлетворение продлилось бы всего несколько мгновений, а потом пришло бы сожаление. Кроме того, у них впереди еще две недели путешествия и еще одна страна, которую они должны посетить вместе, прежде чем вернуться домой в Нью-Гэмпшир. Ссора сейчас только все испортит.

– Я просто пытаюсь помочь, – вместо этого говорит Амма. Слова звучат обыденно и неубедительно, и Бриттани вздыхает, крепко обхватывая себя руками за локти.

В лунном свете ее кожа кажется бледно-голубой, и Амма снова жалеет, что они не остались в Париже, где могли бы снять напряжение поздней выпивкой или куролесить на улицах города, заводя знакомства с парнями по имени Этьен или Александр, с которыми можно было бы пофлиртовать в полумраке кафе.

Вместо этого они стоят на унылом заднем дворе заурядного пригородного хостела. Бриттани говорит:

– Не думаю, что ты сможешь помочь. Вряд ли кто-то вообще сможет.

Амма думает, что это было ошибкой.

Она пытается убедить себя, что имеет в виду выбор хостела.

Но правда ей тоже известна.

Количество легенд, окутывающих атолл Мероэ, превышает размеры острова. Названный в честь королевского фрегата «Мероэ», потерпевшего кораблекрушение в здешних водах в 1821 году, атолл представляет собой подлинный рай, идеальный остров из детских сказок. Едва ли можно представить, какие опасности подстерегают вас, когда вы ступаете на его песчаные пляжи. Непроходимые джунгли и нехватка пресной воды – это первые из множества трудностей. Рыбы, которые плавают в лагуне, красивые и имеют яркую чешую, но они ядовиты, а поэтому несъедобны. В кристально чистых водах обитает небольшой, но смертоносный вид акул. Насекомые жужжат и кусаются, принося с собой всевозможные тропические лихорадки.

И все же, несмотря на все перечисленное, пожалуй, самой опасной чертой Мероэ является то, что остров, по-видимому, делает с теми, кто задерживается на нем слишком долго. Когда человек находится вдали от общества довольно продолжительное время, когда он может смотреть только на горизонт и видеть только море и небо, он начинает потихоньку сходить с ума.

Лорд Кристофер Эллингс

«Прогулки и воспоминания: мои путешествия по южной части Тихого океана», 1931

Сейчас