Читать книгу Бесконечный плей-лист Ника и Норы - Дэвид Левитан, Рэйчел Кон - Страница 4

Рэнди из Are You Randy? настаивает, что басист из той квиркор-группы – голубой, но я говорю ему: «Нет, он натурал». Не знаю, может, дерьмовые слова их песни («Трахнуть мужика / Трахнуть мужика» – что за унылая хрень?) – его рук дело, может, нет – понятия не имею, но он точно не гомо. Поверьте мне. Некоторые вещи девушки просто знают – например, что затянуть панковскую песню до четвертой минуты – плохая, очень плохая идея или что басист, типичный парень с Джерси, который явно делает укладку на Астор-Плейс, носит драные черные джинсы с пятнами от отбеливателя и выцветшую футболку с оранжевой надписью «Я скажу: ”Иисус”, ты ответишь: ”Христос”», вряд ли предпочитает парней. Слишком уж усердно он изображает ироничного панкующего юношу в духе Джонни Кэша, чтобы оказаться гомо. «Разве что немножко эмо, – отвечаю я Рэнди. – Если он, в отличие от вашей группы, не выглядит как ископаемый пережиток времен Whitesnake, это еще не значит, что он гей».

Но даже если он натурал, из этого не следует, что я хочу оказаться подружкой Не-Гея на пять минут, словно я круглосуточный магазин, в который он заехал на пути к очередной девке. Поскольку я здесь – единственная неудачница, которая не потеряла остатки разума из-за пива, наркоты или гормонов, у меня хватает ума, чтобы сдержать порыв и не заорать «ИДИ НА ХРЕН!» в ответ на вопрос Не-Гея.

Нужно думать о Кэролайн. Я всегда должна думать о Кэролайн.

Я заметила, что Не-Гей принялся собирать оборудование, когда его группа закончила выступать, а его товарищи удалились, чтобы заняться чем-то поинтереснее. Вполне его понимаю. Самой постоянно приходится за всеми прибираться.

Не-Гей одевается отвратительно – он явно из Джерси. А если мальчика из Джерси послали заниматься техникой, значит, у него есть фургон. Конечно, по этому фургону наверняка свалка плачет, скорее всего, у него протекает карбюратор, а может, он проткнет шину или останется без бензина посреди тоннеля Линкольна. Но мне придется пойти на этот риск. Кто-то же должен отвезти Кэролайн домой. Она слишком пьяна, чтобы рисковать и везти ее на автобусе. Кроме того, она настолько пьяна, что отправится к себе вместе с Рэнди, если я не заберу ее домой, чтобы она проспалась. Двинутая фанатка. Если б я ее так не любила, я б ее прикончила.

Повезло ей, что мои родители любят ее так же сильно; ее папа и мачеха уехали на выходные, и им по фиг, что она делает, главное, чтобы она не забеременела и не начала встречаться с мальчиком, если дом у него стоит дешевле шестизначной суммы. Козлы. Мои родители обожают Кэролайн, прекрасную Кэролайн, с длинными карамельными волосами, пухлыми вишневыми губами, сладкими, как конфеты Tootsie Pop, и с длинным списком приводов в полицию. Они ни слова не скажут, если завтра утром она вывалится из моей комнаты в кухню, растрепанная и с похмелья. Это она, а не я, соответствует их ожиданиям о том, что должна делать дочь «жирных котов», владельцев звукозаписывающей компании из Энглвуд-Клифс – творить всякую дичь.

Они не назовут Кэролайн Великим Разочарованием, в отличие от своей дочери, Простушки Джейн. Их дочь носит уютную фланелевую рубашку, взъерошивает стрижку «под горшок», сделанную за 300 долларов в салоне Бергдорфа, куда ее сводила мама, и подкрашивает ее синей краской из баллончика, купленного у Рики. Она ответственная, уперто зубрит все уроки и не имеет вредных привычек. Я решила провести год между окончанием школы и поступлением в вуз в южноафриканском кибуце, вместо того чтобы отправиться прямо в университет Брауна. «ПОЧЕМУ, НОРА, ПОЧЕМУ?» Во вступительном эссе для универа я написала обо всей той музыке улиц, которую отец присваивал и затем разрушал к чертовой матери, чтобы мужчины могли заработать. «Я не какой-нибудь богатенький хиппи», – со смехом сказал папа, прочитав эссе. Папа не стал бы отрицать, что именно он поставлял рейтингу «Топ-40» на радио немалый процент самых отвратных хитов, но он гордился, что с детства приучал меня к звучанию самых разных жанров, так что теперь, в восемнадцать лет, я при желании могла бы стать крутейшим диджеем, но притом я – невыносимый сноб во всем, что касается музыки. Кроме того, к несчастью, мои родители живут в счастливом браке уже четверть века, что, без сомнения, бросает тень обреченности на любые мои собственные попытки найти настоящую любовь. Молния дважды не бьет в одно место.

Родители не стали бы открещиваться от меня, узнав, что сегодня я провела ночь в этом клубе. Черт, с тем же успехом я могла бы забивать косяк в парке Томпкинс-сквер, направляться в BDSM-бар на авеню Ди, и родители бы лишь поаплодировали. Но этот клуб – единственная точка на весь Манхэттен, куда мне негласно запрещено ходить. Все дело в давней неугасающей семейной вражде насчет плохой музыки между папой и владельцем клуба, Чокнутым Лу. (Когда-то он был моим крестным отцом, дядюшкой Лу, но потом весь этот бизнес довел его до переименования в Чокнутого.) Лу – старый панк, еще тех времен, когда Ramones были в первую очередь укуренными любителями поразвлечься и только во вторую – музыкантами, когда слово «панк» еще не стало означать идею, которую разработали маркетологи, чтобы неотесанная толпа тоже могла почувствовать себя крутой.

Мама с папой не стали бы открещиваться от меня, а попросту убили бы, если бы решили, что я плохо присматривала за их драгоценной Кэролайн. Она часто вызывает у людей подобное восхищение. Меня от этого тошнит, но и я сама поддаюсь ее чарам, становясь ее главной прислужницей – еще с детского сада.

Я оглядываюсь по сторонам, а заполняющая клуб масса людей струится мимо/сквозь/внутрь меня, словно я – призрак, которому не повезло обрести податливую плоть и оказаться между ними и пивом. Блин, я снова упустила Кэролайн. Сегодня она явно сходит с ума по Рэнди, и это круто – Are You Randy? не так уж отстойно играют, но сам Рэнди сегодня изрядно под кайфом. Так что я должна убедиться, что он не зажал ее в уголке. Но во мне всего метр шестьдесят, и то если встану на цыпочки, а Не-Гей, ростом метр восемьдесят, стоит передо мной, заслоняя обзор, и ожидает ответа, не захочу ли я стать его девушкой на пять минут. Он выглядит как потерявшийся зверек из какой-то детской книжки, который бродит повсюду, спрашивая «Ты моя мамочка?».

Из-за него мне не видно Кэролайн, зато я вижу ту тупую девку, Трис, рифмуется с брис — так иудеи называют обрезание. Ведь именно это она и проделает с парнем – оторвет у него самое дорогое. Она гордо вышагивает, выставив вперед свои сиськи, вертя задницей так, что на нее обращает внимание каждый тупица-шмок, попавшийся ей на пути, даже геи, которых здесь сегодня предостаточно, – Не-Гей не в счет. Она идет прямо ко мне. Нет-нет-НЕЕЕЕЕЕЕТ. Как она узнала, что мы с Кэролайн сегодня будем здесь? У нее что, шпионы с пейджерами расставлены во всех местах, куда мы с Кэролайн могли пойти в субботу, или что?

Бойфренд, на помощь! В ответ на вопрос Не-Гея я обхватываю его рукой за шею и прижимаю к себе, так что наши лица почти соприкасаются. Боже, я на все готова, только чтобы Трис не узнала меня, не попыталась со мной заговорить.

ЧЕРТ! Я не ожидала, что Не-Гей так хорошо целуется. Ублюдок. Видал, Рэнди? НЕ. ГЕЙ. Доказано. Но я тут не за кайфом, я просто хочу, чтобы мою подружку подвезли до дома. Работать языком тоже не входит в мои планы, но Не-Гей не теряет времени даром, и его язык пробирается в мой рот. Я невольно реагирую на его движение: «Мммм, а там приятно, понемногу, девочка, понемноооогу!»

Каким бы вкусным он ни был, подружке на пять минут все-таки нужно несколько секунд на вдох. Я отлепляю губы от его рта, пытаясь перевести дух и надеясь, что увижу, как Трис уходит, не заметив меня.

УХ ТЫ. Мне кажется, будто посреди этого хаоса меня ударили в живот – головокружительно. Забудь, что тебе нужен кислород. Мои губы хотят продлить соприкосновение.

К несчастью, Трис стоит прямо перед нами, вешаясь на своего очередного слюнявого поклонника. Ее жертва теперь достаточно близко, чтобы я могла опознать его – это парень, которого недавно отвергла Кэролайн; знакомый Хантера из Hunter. Та группа, Hunter Does Hunter, должна играть следующей (Хантер, это ведь я познакомила тебя с Лу – не стоит благодарности). Трис так крепко обхватывает его за талию, что, наверное, выдавливает из него остатки силы – те, которые эта жадная до чужих душ шалава еще не высосала из него за примерно три недели, прошедшие с тех пор, как Кэролайн дала ему от ворот поворот.

Трис говорит:

– Ник? Нора? Как это вообще, вы, что ли, знакомы?

Этой стерве не место в таком клубе. Как будто ее манера выражаться – недостаточное доказательство, она одета в типичные шмотки из Hot Topic – короткую черную кожаную юбку с пряжкой сбоку, типовую якобы «винтажную» футболку с Ramones, легинсы цвета мочи и жуткого вида ботинки из лакированной розовой кожи. Изображая собой жалкую пародию на Дебби Харри, она становится похожей на кислотного шмеля.

Нужно будет еще раз переговорить наедине с дядюшкой Лу насчет его принципов управления клубом. Этот человек может выцепить из толпы великолепный новый талант – необузданного, голодного музыканта, который будет готов полить кровью из своих яиц – или другой важной части тела – сцену Чокнутого Лу в обмен на возможность на ней выступить. Но Лу ни хрена не понимает в бизнесе. Посмотрите, он пускает сюда какой-то сброд, каких-то малолеток с Джерси! Может, он даже пива музыкантам бесплатно наливает! ЛУ! Как ты думаешь, почему же многие из этих козлов – алкоголики и нарики? Они знают толк в музыке. Они могут играть правильный панк совершенно искренне – быстро, жестко, злобно, – но они еще не доперли, что настоящий панк теперь идет на дно чистым: никакого алкоголя, никаких сигарет, никаких шлюх. Теперь самая суть панка – это то, что остается, если убрать безумие: музыка и заключенное в ней послание.

Что ж, ребята, пейте до дна, потому что когда я вернусь из Южной Африки через год, я начну заправлять этим клубом – как обещал Дядюшка Лу – вместо того, чтобы снова подать документы в Браун, как я обещала родителям. И тогда, друзья мои, здесь, в Нижнем Ист-Сайде будет новый шериф. Веселитесь, оттягивайтесь, развратничайте – потому что ваше время на исходе.

Впрочем, в будущем я, может, и пересмотрю свое мнение насчет запрета на поцелуи. В поцелуях есть что-то милое, есть кое-какие возможности – особенно если удалось найти подходящую пару губ.

Не знаю, почему, но я проделываю то, что обычно Кэролайн делает со своими жертвами мужского пола – вместо того, чтобы взять Не-Гея за руку, я властным жестом кладу руку ему на шею и мягко, властно глажу ему затылок. Трис смотрит на нас. Пальцы скользят по ежику стриженых волос, я чувствую, как его шея покрывается мурашками. Отлично. Пожалуй, мне даже приятно видеть, как нижняя губа Трис от удивления отвисает чуть ли не до подбородка. Вот в чем проблема с Трис: полутона не для нее.

Мои действия, какими бы они ни были, возымели успех. Она безмолвно уносится прочь. Фух. Проще, чем я ожидала.

Я смотрю на часы. Думаю, у меня с моим новым бойфрендом осталось примерно две минуты сорок пять секунд до расставания. Закрыв глаза, я немного поворачиваю голову, ожидая возвращения его губ.

Кэролайн говорит, что я фригидная. Иногда я думаю, что она дразнит меня, чтобы я повторила фразу своего Злобного Бывшего, так что я уточняю: «Хочешь сказать, меня не легко добиться?» Она поясняет: «Нет, черт тебя дери, я хочу сказать, что ты отпугиваешь парней одним взглядом или словом, раньше чем они успевают определиться, хотят ли они попытать с тобой счастья. Ты такая категоричная. И к тому же фригидная».

Должно быть, Не-Гей в курсе, что я такая, потому что он не пытается возобновить наше общение рот-в-рот. Он спрашивает:

– Откуда ты, черт побери, знаешь Трис?

И тогда я вспоминаю. Трис назвала его НИК. Неееееет. Это же он! НИК! Парень из Хобокена! Человек, который посвятил ей все песни и стихи, лучший бойфренд, какого никогда не видать нам в школе Святейшего Сердца, горячий парень, с которым Трис проводила время, познакомившись с ним в начале учебного года в поезде Трансгудзоновской железной дороги, и которому с тех пор постоянно врала и изменяла. Почему НИКУ не показалось странным, что он встречается с ней уже так долго и ни разу не видел ее школьных подруг? ИДИОТ!

Но, конечно, Трис не стала бы знакомить его с нами. Нет, она не стала бы переживать, что мы выдадим ее неверность, – она боялась, что он западет на Кэролайн. Трис могла встречаться с теми, кого отвергла Кэролайн, но она никогда не предложит ей одного из своих. Трис вела себя как типичная Одинокая Белая Женщина. Мы даже то и дело шутили, что Кэролайн нужно добиться получения против нее ограничительного ордера – хотя Трис, конечно, поставляет нам столько веселья, что было бы жаль выпустить ее из виду. У нас с ней была своего рода любовь-ненависть. Мы не чувствовали себя виноватыми, потому что оставался всего месяц школы, и я была уверена, что больше мы никогда ее не увидим, после того как произнесем наигранное «отличного лета, удачи в колледже» и получим выпускные альбомы. А с точки зрения кармы я многократно отплатила Трис за все мои язвительные шуточки. В этом году она сдала химию и алгебру исключительно благодаря мне. Блин, да она и школу-то благодаря мне окончила.

Я не утруждаю себя ответом на вопрос Ника о том, откуда, черт побери, я знаю Трис. Мне нужно найти Кэролайн.

Я забираюсь на барный стул. Это единственный шанс найти ее среди всех этих людей, громкой музыки, вонючего пота, пьяного драйва и сегодняшнего дня, который все никак не кончится – кажется, что еще только середина вечера. Чтобы не упасть, я опираюсь рукой о голову Ника и всматриваюсь в толпу. Я ерошу ему волосы – совсем чуть-чуть, не в силах сдержаться.

Вот она! Я вижу, что Кэролайн прижимается к Рэнди, сидя за угловым столиком, у кирпичной стены, у самой сцены, справа от Хантера из Hunter Does Hunter, который наконец добрался до микрофона. Не знаю, какую песню подготовила его группа, но слова Хантер явно придумывает на ходу, и они не имеют ничего общего с быстрыми и яростными гитарными аккордами.

«Дэв, пойдем домой со мной, Дэв Дэв, Дэв, трахни его».

Спрыгнув с табурета, я устремляюсь к Кэролайн, но Ник крепко хватает меня за запястье и тянет обратно.

– Серьезно, – говорит он. – Откуда ты, черт побери, знаешь Трис?

Он сжимает мою руку так, что ремешок часов прищемляет кожу, и боль заставляет меня отвлечься от Кэролайн и посмотреть прямо на Ника. Я замечаю, что он выглядит потерянным, но очень хочет, чтобы я осталась с ним. Глаза у него одновременно добрые и сердитые. Взглянув в них, я вспоминаю слова из одной песни, которую он написал для Трис, – она пустила ее по рядам на уроке латыни, потому что решила, что текст абсолютно уныл.

На хрен Трис. Я дала бы себе что-нибудь отрезать, только чтобы парень мне такое написал. Может, почку? Или обе? Слушай, Ник, они твои – просто напиши такую песню для меня. Вот тебе для вдохновения: парень в панковском клубе просит странную девушку побыть с ним пять минут, девушка целует парня, парень отвечает на поцелуй, потом парень видит другую девушку – что в ней такого? Ник, давай просто послушаем слова какой-нибудь песни. Пожалуйста? На старт. Внимание. Марш.

Мне хочется сердито топнуть ногой – я злюсь и на него, и на себя. Потому что я понимаю – что бы Трис ни сказала ему, именно из-за этого он выглядит жалким и отчаявшимся, как потерявшийся щенок. Именно из-за нее он станет бесчувственным и озлобленным стариком еще до того, как ему станет можно пить. Он перестанет доверять женщинам и будет писать о них грубые, злобные тексты. С этого момента и до конца дней он будет думать, что все девушки – лживые неверные шлюхи, и все потому, что одна из них разбила его сердце. Из-за таких парней, как он, такие девушки, как я, становятся фригидными. Я знаю, что он способен быть поэтом – ведь, как я уже сказала, некоторые вещи я просто знаю. Именно я могла бы подсказать ему старомодное название песни, что-нибудь вроде «Преданность и истинная любовь (но все сложно)», если бы он дал девушке вроде меня второй шанс. Я – его девушка меньше чем на пять минут, но за один слишком короткий поцелуй я уже представила, что буду с ним, что мы оттянемся как настоящие панки в чертовом джаз-клубе в Виллидж или где-то еще. Может, я буду потчевать его борщом в «Веселке» в пять утра, может, я прогуляюсь с ним вдоль Бэттери-парка на восходе, держа его за руку, чувствуя, что никто не верит в него так, как я. Я бы сказала ему: я слышала, как ты играешь, я читала твои тексты, не то дерьмо, что играла твоя группа, а эти любовные письма, тексты, которые ты писал для Трис. Я знаю, на что ты способен – явно на большее, чем роль басиста в средненькой квиркор-группе, – ты выше этого; и к тому же, чувак, барабанщик – это очень важно, вам он точно нужен. Каждую ночь я буду возиться со всей этой техникой, без единой жалобы. Но нет, ему обязательно нужен кто-то вроде Трис: большая грудь, глупая улыбка и способность трещать без умолку. Буквально без умолку.

Приятель, ты хотел по-простому – что ж, пожалуйста.

Я высвобождаю запястье. Но почему-то, вместо того чтобы уйти, замираю на мгновение и снова касаюсь рукой его лица, мягко провожу ладонью по щеке, рисую круги указательным пальцем на его подбородке.

И говорю ему:

– Бедняжка.