Читать книгу Когда придет дождь - Рейчел Уорд - Страница 10

В гостиной настоящий развал. Пустые банки валяются там, куда вечером их бросила мама. Куртка, которой я ее накрывал, тоже на полу. Но мамы в гостиной нет. Нет ее и в кухне. Подхожу к лестнице.

– Мама! – кричу я.

Взбегаю наверх, стучусь в дверь ее комнаты.

– Мам, ты здесь?

Ответа нет. Распахиваю дверь, вхожу. Кровать пуста, покрывало сброшено на пол. Ковер устлан скомканными салфетками, между ними валяются пустые банки. А мамы нет. Куда же, черт возьми, она подевалась? Я только вчера вернулся из больницы. Куда ее понесло?

Ужасно хочется пить. И есть. Но в доме едой и не пахнет. Из питья только вода, пиво и обезжиренное молоко. А мне необходимо взбодриться и включить мозги. Нужно то, что дает энергию. Словом, что-то вроде кофе.

Поднимаю с пола куртку, брошенную ночью, и сбегаю вниз в поисках денег. Где-то наверняка лежат наличные. Неприкосновенный запас, положенный в коробку из-под печенья или спрятанный в кухонном шкафу. Торопливо обыскиваю кухню и гостиную. Протискиваю руку за диван. Между подушками нахожу пятнадцать пенсов. И все. Опускаю монеты в карман джинсов.

Выхожу из гостиной, надеваю куртку и проверяю карманы. Пальцы натыкаются на мобильник. Меня снова захлестывает жгучее чувство вины. Сейчас я ничего не буду смотреть. Я ищу деньги. Сосредоточиться. Помимо пачки сигарет и зажигалки, обнаруживаю гладкий тяжелый предмет. Даже не глядя, я знаю, что́ это. Складной нож. Я вижу его в руке брата, тот щелкает лезвием, выдвигая и убирая. Нож меня не касается. Продолжаю искать деньги, роясь в складках карманов. Ни монетки. Дерьмово.

Выхожу из дома, закрываю дверь. Мне нужна еда, но я совершенно не представляю, как ее добыть. Осторожно пробегаю по проходу, спускаюсь по ступенькам. Сегодня никаких прыжков. Возле гаражей малышня играет в футбол. Увидев меня, они прекращают игру и смотрят. Молча стоят и глазеют. Один мальчишка хватает мяч и крепко прижимает к груди.

Заворачиваю за угол и вхожу в первый же магазин (на улице они тянутся один за другим). Кажется, здесь торгуют всем: газетами, туалетной бумагой, конфетами, хлебом, выпивкой. Конечно, если у тебя есть деньги. У меня их нет, мелочь не в счет. Может, повезет и мне отпустят в долг?

Продавец за прилавком замечает меня, едва я вхожу.

– Минутку, – говорит он покупателю, затем нагибается через прилавок и кричит мне: – Ты никак забыл, что дверь в мой магазин для тебя закрыта? Надоело покрывать убытки от украденных товаров!

Я чувствую, что краснею. Все люди в очереди смотрят на меня. Еще бы: этот дядька прилюдно обозвал его вором.

– Я всего лишь хочу купить немного еды. – Я стараюсь оставаться спокойным.

Быть может, уговорю его отпустить мне товар в долг, а мама потом заплатит.

Дядька качает головой.

– Только не здесь, – отрезает он.

– Пожалуйста. Я хочу есть и пить. В доме у нас ничего нет. Мама так и не выбралась в магазин с тех пор, как… вы сами знаете.

Его лицо смягчается. Двое покупателей отворачиваются. Женщина возле кассы смотрит на меня с сочувствием. Они всё знают.

– Мне банку кока-колы и хлеба. Или чего-нибудь вместо хлеба, – говорю я.

– Ладно, – неохотно кивает дядька. – Только давай быстрей.

Я открываю шкаф-холодильник и тяну время, делая вид, что выбираю. Убедившись, что хозяин снова занялся покупателями, запихиваю в карман одну банку кока-колы и беру вторую. Мои движения быстры. Рука движется сама. Должно быть, когда-то я уже воровал в магазинах. Противно, но у меня всего пятнадцать жалких пенсов. Если дядька не даст в долг, я хотя бы смогу выпить кока-колы.

Иду дальше, беру упаковку нарезанного белого хлеба, банку тушеной фасоли, после чего встаю в очередь.

– Дорогой, давай я тебя пропущу, – говорит покупательница у кассы. – Вы ведь не станете возражать? – спрашивает она у очереди.

Двое покупателей бормочут что-то вроде «да». Я не решаюсь встать впереди и пристраиваюсь за нею. Я до сих пор не представляю, как буду уговаривать хозяина.

– Вы отпустите мне это в долг? – спрашиваю напряженным голосом.

Он смотрит на меня так, словно ослышался.

– Что-о?

– Я просил отпустить мне в долг. Мама куда-то ушла и забрала с собой все деньги.

Он протягивает руку и выхватывает у меня банку тушеной фасоли. Надо быть полным идиотом, чтобы попытаться устроить этот спектакль. Но что еще мне оставалось?

– Как тебя угораздило прийти ко мне в магазин без денег? Вроде уже не маленький.

Он говорит слишком громко и брызжет слюной на руку, в которой зажата злосчастная банка.

За спиной слышится недовольное бормотание, но все та же женщина открывает кошелек, вынимает двухфунтовую монету и протягивает мне.

– Все в порядке, Ашраф, – говорит она. – Карл, расплатись за покупки.

Ашраф смотрит на женщину как на рехнувшуюся.

Я благодарно ей улыбаюсь, кладу монету на прилавок и подталкиваю к Ашрафу.

Он сердито выдыхает, берет монету так, словно она заражена СПИДом, затем высыпает сдачу. Я смотрю на деньги, потом на женщину.

– Бери, бери, – кивает она. – Это твои деньги. Как твоя мама?

Злая. Плачущая. Пьяная. А теперь еще и неизвестно куда ушедшая. Меня душат слезы. Женщина отнеслась ко мне по-доброму. Я к такому не привык.

– Она оправилась, – вру я. – У нее все нормально.

– Передай ей привет от меня, – просит женщина. – Скажи, что Сью из прачечной посылает ей свою любовь.

Я киваю, опускаю сдачу в карман и тороплюсь уйти из магазина, унося покупки в тонком полиэтиленовом мешке. На улице сразу же открываю банку кока-колы. Она холодная, сладкая и здорово насыщена газом. С первого же глотка мне покалывает язык. Я жадно пью, идя к лугу. Углекислый газ стреляет в нос, и из тумана памяти выплывает очередное воспоминание.

Я передаю ей банку. Она делает большой глоток и быстро возвращает мне. После смеется и машет рукой перед лицом.

– Что случилось?

– Кока-кола в нос ударила. Это научит меня пить ее побыстрее.

Я подношу банку к губам, слизывая капли, оставшиеся у ободка. Я знаю: мои губы касаются пятен губной помады, оставленной ее губами.

Она вытягивает ноги и откидывается на спинку парковой скамейки, закладывает руки за голову. Солнце светит нам в лицо. Она закрывает глаза.

– Как это приятно, – улыбается она.

Я глаз не закрываю. Потягиваю кока-колу и смотрю на Нейшу. На ее красивое лицо, освещенное солнцем.

Луг полон детей. Маленькие играют на площадке. Те, что постарше, одеты в форменную одежду. Они просто слоняются вокруг или качаются на автомобильной шине, прилаженной кем-то к дереву. Все они появляются здесь из одного места. Проходит целая минута, пока я догадываюсь: они возвращаются из школы.

Школа. Мама ничего о ней не говорила, а я начисто позабыл о школе. Вряд ли это важно. Вряд ли кто-то ждет, что я буду сидеть на уроках и слушать учителей, когда у меня утонул брат. Мне пятнадцать лет. Я даже не помню своих друзей-одноклассников. Если они у меня были. Возможно, я больше не пойду в школу.

Приваливаюсь к дереву и допиваю кока-колу. Что-то щиплет глаза. Я понимаю, что готов снова заплакать.

Утыкаюсь взглядом в землю перед собой и ковыряю ее носком кроссовки. Потом швыряю пустую банку в урну. Промахиваюсь, но поднимать ее не собираюсь. Поворачиваюсь и иду домой, продолжая глядеть в землю.

– Намусорил и уходишь?

Я вскидываю голову. Ко мне идет женщина в полицейской форме. Молодая. Моложе мамы. Крепкого телосложения, с рыжеватыми вьющимися волосами, которые упрямо выбиваются из-под форменной шапочки.

– На этот раз я сама подниму.

Она нагибается, берет банку и бросает в урну, затем подходит и встает рядом со мной.

– Как дела, Карл? Меня удивило, что ты уже гуляешь. Ты ведь только вчера вернулся домой, правда?

Кажется, ей известно обо мне все, а я понятия не имею, кто она такая. Может, и знаю, но не помню. Зато вспоминаю, что у меня в кармане украденная банка кока-колы, сигареты, нож и мобильник с фотографиями Нейши.

– У меня все в порядке. – Я отвожу взгляд.

– Я к вам сегодня заходила, но дома никого не было, – отвечает полисменша. – Нам нужно поговорить с тобой о том вторнике. Я знаю, в больнице ты с кем-то общался, но для нас это важно. Необходимо снова коснуться этой темы. Ты ведь сейчас идешь к себе?

– Да, но я не уверен…

Я не уверен, дома ли мама. Не знаю, куда она ушла и вернется ли.

– Хорошо. Я тогда позвоню твоей маме. Узнаю, когда удобнее зайти. Но нам надо поговорить сегодня. Чем раньше, тем лучше.

Голос у нее добрый, но мне от него тревожно. Что ей нужно? Мне нечего сказать. О том, что помню… про такое полицейским не рассказывают.

– Ладно, звоните, – мямлю я и поворачиваюсь, чтобы уйти.

– Я очень опечалена смертью Роба, – говорит полисменша.

Я останавливаюсь, но смотрю не на нее, а в землю.

– Нам с ним не всегда было просто, но я потрясена случившимся. Это так ужасно.

Вяло киваю и иду дальше. Скорее бы убраться отсюда.

– Мы сегодня еще увидимся? – спрашивает она.

– Да, конечно, – отвечаю я.

И пускаюсь бежать к дому, но вынужден остановиться. Живот переполнен, и я боюсь, что меня вытошнит. Бег с кока-колой не дружит.

В доме пусто. Делаю несколько глубоких вдохов, как меня учили в больнице, чтобы вытолкнуть из головы мысли о маме, Робе, полиции, Нейше. М-да, Нейша. Мне ужасно хочется достать мобильник и снова посмотреть ее снимки, но в животе отчаянно урчит. Я уже не помню, когда в последний раз ел. Голод отодвигает все тревожные мысли. Надо срочно что-нибудь приготовить, пока желудок не устроил мне бурю. Открываю пакет с хлебом, пихаю пару кусков в тостер и нажимаю рычаг. Никакого результата. Щелкнув, рычаг снова поднимается. Тостер отказывается поджаривать мой хлеб. Ничего, поджарю на гриле. Он ведь электрический; главное – найти нужную кнопку, и он заработает. Интересно, получится ли у меня? Получилось! Целых четыре куска насажены на вертел и теперь аккуратненько поджариваются. Пора заняться фасолью. Достаю из шкафа сковородку, ставлю на плиту, зажигаю газ, открываю банку и вываливаю ее содержимое на сковородку.

Иду в гостиную и включаю телевизор, чтобы в голову снова не полезли мысли о полисменше. Попадаю на передачу о еде. Смотрю, как парень на экране ловко крошит овощи и жарит их. На другой сковороде уже с шипением готовится мясо. Он переворачивает куски, добавляет специи и поливает соусом. Сказать по правде, выглядит аппетитно. Не могу отвести глаз от телика. Желудок пинает меня изнутри, требуя настоящей еды. Повар выкладывает свою стряпню на большое белое квадратное блюдо и наклоняется, нюхая кушанье.

Я вдыхаю вместе с ним, ожидая почувствовать запах мяса, лука и чего-нибудь еще. Но в горло лезет горький, удушливый дым. А-а, черт! Мчусь в кухню. Над плитой поднимается и плывет сизый чад. Хватаю сковородку. Она обжигает мне пальцы. Стаскиваю ее с огня и опрокидываю на пол, на кучу увядших цветов. Пластиковые ведерки шипят и плавятся. С грилем дела не лучше. Хлеб превратился в уголь. В цветах – черное месиво. Фасолины исчезли. Что же со мной творится? Я всего лишь хотел приготовить нехитрую еду. Я жутко голоден. И боюсь, на этот раз не сдержусь и зареву.

Почему мама ушла, не приготовив мне поесть? Почему вообще не научила меня готовить? И куда она подевалась?

Я торчу посреди кухни, опустив руки, и реву, как маленький.

– Карл!

Мама стоит в дверях кухни, глядя на сотворенный мною бардак.

– Что это такое? Может, расскажешь, что ты здесь устроил?