Читать книгу Когда придет дождь - Рейчел Уорд - Страница 5

Женщина, утверждающая, что она моя мама, берет такси, и мы едем домой. Она садится по одну сторону, я – по другую, как будто нам очень важен вид из окон. Нас разделяют сорок сантиметров пластикового сиденья. Мы пристегнуты ремнями безопасности.

От ароматов салона щиплет в горле. Жгучая смесь запахов пластика, чистящего средства и блевотины. Под передним зеркалом болтается голубое картонное деревце с надписью «Запах новой машины». Если так благовоняет в новой машине, что ж, остается терпеть.

Едем домой. Я не очень представляю место, в котором живу, но знаю, что не хочу туда. Хочу вернуться в больницу. Медсестра была ко мне добра, чего не скажешь о женщине рядом. На ней яркий спортивный костюм, который ей слишком велик. Похоже, она так много плакала, что слезы лишили ее всех сил. Я смотрю на нее и понимаю: ей рядом со мной так же плохо, как и мне с нею. Она почти не смотрит на меня, ее губы плотно сжаты в тонкую линию. Она совсем не улыбается.

Хочется вернуться. Но надо ли? Должен ли я это сделать – рвануть ручку, распахнуть дверцу, выскочить и убежать? Слишком поздно. Такси поворачивает за угол, набирает скорость. Больница остается позади.

Я в ловушке.

Лбом прижимаюсь к окну. Холодное. Ощущение мне нравится, оно успокаивает. Я утыкаюсь в спасительное автомобильное стекло. Нарочно поворачиваюсь чуть вбок, чтобы нос и подбородок тоже чувствовали прохладу. Еще сильнее. Губы ползут по стеклу, как две улитки. Женщина смотрит на меня воспаленными глазами.

– Что ты делаешь? – спрашивает она. – Карл, прошу тебя, прекрати.

Она тянется и хватает меня за руку. Я сопротивляюсь, а она лупит меня по затылку. Я ударяюсь в обслюнявленное стекло и пачкаю щеку. И сразу же вспоминаю все случаи, когда мать меня била. Они выстраиваются в памяти, словно зеркала в зале. Женщина возвращается на свою половину сиденья. Слезы градом катятся у нее по лицу. Я понимаю: мне говорили правду. Она действительно моя мать. Сводит живот, меня захлестывает поток воспоминаний. Картинки прошлого пляшут перед глазами. Ее волосы, убранные назад. Запах пива. Обжигающее прикосновение руки к моей коже. Громкие голоса. Кричащий мужчина. Визжащая женщина. Хлопающие двери. Лавина неприятных воспоминаний, которую мне не удержать. Но одно я знаю наверняка.

Она – моя мама. Такая, какая есть. Другой у меня нет и не будет. Не знаю, люблю ли я ее или ненавижу, боюсь или жалею.

Я отодвигаюсь от окна и вытираю лицо рукавом.

– Посмотри, как насвинячил! Боже мой, сколько тебе лет? У тебя только что умер брат. Ты можешь проявить хоть каплю уважения?

Сколько мне лет? Я не знаю даже этого.

Она смахивает слезы.

– Пятнадцатилетние парни так себя не ведут.

Я трясу головой, сдерживая рыдания, которые тоже угрожают прорваться. Теперь я слышу голос у себя в голове, повторяющий снова и снова: «Не позволяй ей видеть твои слезы. Если увидит тебя плачущим, она победит. Мальчишки не плачут, Си». Я изо всех сил моргаю, закусываю губу и поворачиваюсь к окну.

Мир за стеклом выглядит таким нормальным. Магазины, дома, машины, люди. Все незнакомое. Мы проезжаем мимо больших домов. Я думаю: может, какой-то из них – наш? Откуда-то приходит ответ: нет. Почему я ничего не помню? Город остался позади, мы проезжаем деревню, вытянувшуюся вдоль дороги. Потом въезжаем в другой город, поменьше первого. Окраина встречает нас большим кирпичным зданием фабрики. Я мрачно поглядываю на закусочные, магазины для неимущих и заколоченные окна в домах центральной улицы. На тротуаре возле газетного киоска – рекламный щит, кто-то повесил на него развернутую газету. На обоих листах – крупные заголовки. Первую половину я разглядеть не успеваю, но вытягиваю шею и читаю заголовок на второй: «ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ: ТРАГЕДИЯ НА ОЗЕРЕ».

Мимо щита ковыляет старуха в шлепанцах и с тележкой в руках.

– Туда, – показывает мама.

Такси сворачивает с центральной улицы вбок. Едем еще минуты три. На каждом шагу магазинчики. Мы въезжаем в большой двор и останавливаемся. Счетчик показывает 12 фунтов 60 пенсов. Мама открывает сумку, достает кошелек, находит там десятифунтовую бумажку, роется в монетах.

– Один, два, – вслух считает она. – Набрала двенадцать тридцать. Эти чертовы монеты так и скользят между пальцами.

Раскрывает кошелек шире, царапает ногтем обшивку, вытаскивает руку и снова бренчит монетами. Я замечаю: на мизинце ее правой руки недостает фаланги. Ни кожи, ни ногтя. Мизинец кончается местом верхнего сгиба. Я знаю: она родилась с нормальным пальцем, но не могу вспомнить, каким образом лишилась фаланги. Однажды кто-то мне рассказывал… да, кто-то рассказывал.

– Сорок два. Сорок четыре.

У матери не хватает денег.

Таксист бесстрастно смотрит на нее в ожидании оплаты. Ему, как и мне, понятно: матери не набрать всю сумму. Он ждет, когда пассажирка в этом признается. В конце концов мама вынуждена сказать:

– Вот. Двенадцать фунтов и сорок семь пенсов. Все, что у меня есть.

Минуту водитель пристально смотрит на мать, потом решает: с него хватит. Чувствуется, ему не терпится нас высадить.

– Давайте столько, сколько есть. – Он протягивает руку.

Я едва успеваю захлопнуть дверцу. Такси трогается. Шины поскрипывают, унося таксиста прочь он несостоятельных пассажиров.

– Теперь эти чертовы ключи куда-то задевались.

Мама снова лезет в сумку. Мы стоим у бетонных ступенек.

– Поднимайся, – бросает она мне. – Я догоню.

Я смотрю на небольшую лесенку, что ведет к проходу. В памяти вспыхивает картина: парень, похожий на меня, стремительно сбегает по ступенькам и перепрыгивает через стену. А на моем месте стоит девушка с длинными темными волосами. Я снова и снова прокручиваю в мозгу эту сцену. Вижу, как парень, словно Бэтмен, перелетает через стену. Вижу улыбку на губах девушки. Она пытается скрыть восхищение, хотя и без ума от его ловкости. Парень. Девушка. Я их знаю, но не могу вспомнить имен. Должно быть, он мой брат. Кто же еще?

Картины памяти похожи на паутину, растянувшуюся между ступеньками. Я не хочу рвать их тонкие нити. Не хочу, чтобы они исчезли. Я хочу стоять здесь и ждать, пока увиденное не обретет смысл. Я его почувствую. Обязательно почувствую. Оно здесь, как слово, которое вертится на языке. Если просто стоять и смотреть…

Ко мне, тяжело ступая, подходит мама.

– Нашла, – сообщает она. – Идем. Мне надо выпить.

Я продолжаю таращиться на ступени, но теперь по ним поднимается мама, и вся магия нарушается. У нее худой, отвислый зад. Кромка брючин шуршит, задевая пол. Дойдя до верхней ступеньки, мама поворачивается.

– Карл, поднимайся.

Каждое слово сопровождается встряхиванием головы. Потом мама просто стоит и смотрит на меня. Ждет.

– Карл!

Я не двигаюсь.

– В чем дело? Идем в дом. Выпьем и хоть немного забудем этот чертов день.

Я нехотя поднимаюсь по ступенькам, подхожу к ней. Мама перебирает ключи и смотрит на них, а не на меня. Я рядом, но она словно не замечает.

– Мам, – тихо говорю я.

Она не поднимает головы. Всклокоченные крашеные волосы падают на щеки. Что-то капает ей на пальцы. Потом опять. Из ее горла раздается сдавленный звук. Боже, она опять плачет. Я пытаюсь что-то сказать, успокоить.

– Мама, ты не плачь. Все нормально.

Почему-то было легче, когда она кричала на меня. Сейчас еще хуже. Гораздо хуже.

Я не слишком высок, но все-таки выше ее. И мог обнять ее за плечи, но думаю только о том, как она ударила меня в такси.

Мамины слезы уже льются на бетонные плиты. Она стоит, маленькая и одинокая, перебирает ключи и плачет. Это ужасно, жутко. Я должен что-то сделать.

Подхожу ближе, поднимаю руку. Ладонь застывает в воздухе, в нескольких дюймах от нее, потом я осторожно кладу ее маме на спину и обнимаю за плечо. Поначалу мама ничего не замечает, отчего я чувствую себя дураком и растяпой. И уже готов убрать руку, но в этот момент мама наклоняет ко мне голову. Всего чуть-чуть. Ее макушка касается моего подбородка. Я не знаю, как быть дальше. Снимаю руку с ее плеча и ободряюще похлопываю по спине.

Она выпрямляется, громко шмыгает носом.

– Сам… открой, – просит она.

Слезы мешают говорить, я едва понимаю ее слова. Мама подает мне ключи, мокрые от слез. Я вытираю связку о свою футболку и иду по проходу. У каждого дома есть огороженный забором пятачок земли; нечто вроде индивидуального дворика. Во дворе первого дома хозяева поставили две кроличьи клетки. Вокруг разбросаны яркие пластмассовые игрушки. Там же валяется опрокинутый трехколесный велосипед. В следующем дворике – лишь мусорный бак. В соседнем – мусором заполнен и бак, и пространство вокруг него. Замечаю пару разбитых бутылок, алюминиевые банки. Сюда же втиснуты два пластмассовых стула; у одного – кособокие ножки. (Когда-то стулья были белые.) Рядом хозяева ухитрились втиснуть старое кресло с распоротой обшивкой. Здесь же множество цветов в пластмассовых банках и ведерках. Целая оранжерея у входной двери, благодаря ей я и понимаю: это наш дом.

Цветы принесли в память о моем утонувшем брате. Я без конца слышал рассказы о трагедии, но для меня она просто печальная история. Несчастный случай, случившийся с кем-то другим. Я все забыл. Мне говорили, что память восстановится, но, когда не помнишь, где живешь, в эти обещания трудно верить.

Останавливаюсь у калитки. Мама – тоже. Мы смотрим на дворик и цветы.

– Я и не знала, что у него так много друзей, – слабым голосом произносит она.

Я толкаю калитку и пробираюсь к двери, стараясь не наступить на цветы. К некоторым ведеркам прикреплены карточки с посланиями, написанными от руки.

– Не задень их, – предостерегает мама.

Она идет следом и собирает банки.

Я вставляю ключ в замок входной двери. Меня трясет. Открыв дверь, пропускаю маму вперед. У нее все руки заняты цветами. Я возвращаюсь за оставшимися, вношу их в прихожую. Воздух внутри дома спертый: дух въевшегося табачного дыма и пива. Иду за мамой на кухню. Там все серое: столы, шкафы. Маленький обеденный стол вплотную придвинут к стене.

Мама опускает цветы на пол и поворачивается к холодильнику. Открывает дверцу. Мне издали видно, что внутри: две упаковки пива по шесть банок в каждой, полпинты молока, бутылка кетчупа и бутылка коричневого соуса.

Мама достает банку пива, быстро вскрывает, запрокидывает голову и вливает в себя содержимое. Ее горло пульсирует. Она жадно глотает пиво, пока не опустошает банку до дна. Потом достает другую.

– Хочешь? – протягивает банку мне.

– Сейчас возьму, – отвечаю я.

Мне уже тошно от возвращения в эту трущобу. Я ставлю цветы на стол и беру банку. Открываю, делаю глоток. Во рту горько, а в голове вспыхивает новый эпизод.

Я валяюсь на траве. У ног плещется вода. Рядом несколько парней, и один похож на меня. Мы выпиваем, по-глупому подражая взрослым. Футболки сняли, подставив тела солнцу. Оно приятно согревает мне лицо и плечи. Я лежу, упираясь локтями в колкую траву. Парень глубоко затягивается сигаретой и выпускает дым в сторону озера.

В горле встает комок. Кажется, меня сейчас вытошнит. Я с усилием глотаю, проталкивая пиво внутрь. Мама присосалась ко второй банке так, будто это не пиво, а лекарство, от которого зависит ее жизнь. Допив, отодвигает пустую банку в сторону. Дверца холодильника по-прежнему открыта. Мама тянется за третьей порцией.

– Возьми мою, – предлагаю я.

Зачем открывать новую, когда моя почти полная?

– Нет, она твоя. Пей сам.

И достает третью банку, которую ждет судьба двух первых. Можно подумать, мама соревнуется с кем-то на скорость. Я держу банку в руке, но больше не пью, наблюдаю за матерью.

– Мам…

Я хочу ее остановить, рассказать о солнце и воде. Хочу спросить о парне. Он был удачлив. Такие если падают, то встают на ноги. Удачливость кошки. Говорят, кошка всегда приземляется на лапы.

Мой брат.

Роб.

– Чего тебе? – спрашивает мама.

– Мы можем… можем просто поговорить?

Она бросает на меня быстрый взгляд и тут же отворачивается. Словно животное, загнанное в угол. Кажется, само предложение поговорить ее пугает.

– Карл, я устала. Это был сущий ад… Дай мне спокойно пива попить. Мы потом поговорим. Обещаю.

– Но…

– Не начинай, Карл. Мне надо прийти в себя, – раздражается она.

Чувствуется, она на грани. Только бы снова не заплакала. Я отступаю, пропускаю маму в гостиную. Там она садится на диван с банкой пива в руке. Остальные на полу, поставлены так, чтобы дотянуться. Я стою в дверном проеме. Мама на меня не смотрит и не пытается со мной заговорить.

– Мам, – окликаю ее я.

Прошло несколько минут. Сейчас она напьется и заснет, а я представления не имею, где моя спальня.

Мама удивленно поворачивается. Похоже, она забыла обо мне.

– Что?

– Где я сплю?

Она поднимает на меня взгляд, пытаясь вникнуть в смысл вопроса.

– В своей комнате.

В ее интонациях отчетливо звучит: «Какой же ты идиот».

Тема закрыта. Дальше спрашивать бесполезно. Мама отворачивается, утыкается в экран невключенного телевизора. Мне становится тяжело в ее присутствии. Куда пойти? Очевидно, что на первом этаже спален нет. Бреду на второй и где-то посередине лестницы останавливаюсь. Казалось бы, чего проще: поднялся и открыл дверь своей комнаты. Только не мне. Я медленно переставляю ноги.

Я будто проник в чужой дом и теперь пытаюсь разобраться, что к чему.

Поднимаю голову: передо мной три двери. Я замираю на месте. В одной двери почему-то три большие дырки. Интересно, откуда они? Слышатся звуки ударов. Дырки пробил Роб.

Одна, вторая, третья. Кулак Роба яростно обрушивается на дверь. Затем он стремительно поворачивается и тем же кулаком бьет меня по лицу.

Я сажусь на пол. Отхлебываю пива.

На что же он тогда так рассердился?

Еще глоток и еще. Я наедине с пивом, лестницей и темнотой. Сижу пью, пока не опустошаю всю банку. Пиво тяжело булькает в животе, но хмель делает свое дело. Я немного расслабляюсь. Как и мама, чувствую усталость. Сейчас бы прилечь. Вперед, Карл. Я ставлю пустую банку на ступеньку, встаю и прохожу оставшийся путь до второго этажа, упираясь руками в стены. Поверхность шершавая, она меня успокаивает. Сколько раз я вот так ходил, ощущая ладонями шершавость стен? Может, всегда так делаю, когда поднимаюсь?

Иду по коридору. Дверь первой комнаты открыта. Внутри двуспальная кровать. На полу валяется женская одежда. На комоде полным-полно бутылочек, баночек и тюбиков с косметикой. За крайней дверью ванная. Я останавливаюсь перед средней. Сжимаю пальцы в кулак и запихиваю его в верхнюю дырку. Вокруг остается пространство. Его кулаки были больше моих. Кулаки старшего брата.

Я толкаю дверь и вхожу в комнату.