Читать книгу Соленая тропа - Рэйнор Винн - Страница 7

Мы могли бы добраться до Тонтона[10] уже через два дня. Случись так, мы, вероятно, не попали бы в самую адскую жару. Но добраться туда вовремя нам помешали ангелы.

Много раз мы ездили по шоссе М5, и всегда спешили, всегда у нас были какие-то планы. Теперь же спешить было некуда, и сбить нас с пути оказалось очень легко.

– Сколько раз мы проезжали указатель на Гластонбери со словами «в следующий раз заедем обязательно»? Давай съездим туда хоть на часок. Мы все равно сегодня успеем добраться до дома Джен, а там бросим машину и через два дня отправимся в путь, как и планировали.

Джен, подруга Мота из города Йовил, согласилась нам помочь чем могла. Спешить к ней было незачем – можно было спокойно подняться на Холм святого Михаила, полюбоваться видом и поехать дальше.

– А почему бы и нет, давай.

Вокруг Холма святого Михаила, где археологи нашли следы человеческих поселений периода железного века, существует тьма кельтских мифов и легенд. Как и в каждой третьей деревне на западе Великобритании, в Гластонбери утверждают, что именно здесь разворачивались события из легенд про короля Артура. Мы совсем недавно проехали мимо озера в Уэльсе, куда Артур предположительно бросил свой меч, так что сделать крюк в Гластонбери показалось нам логичным. Мне так и не удалось понять, ни почему король бриттов решил бросить свой знаменитый меч в ничем не примечательное серое озеро у обочины шоссе, ни зачем он задержался в Гластонбери достаточно надолго, чтобы напитаться энергией лей-линий и вдохновить жителей на строительство кучи эзотерических магазинчиков. Возможно, что-то прояснит наш визит— или хотя бы визит в крепость Тинтейджел, через которую пройдет наш путь в Корнуолле, если, конечно, мы туда доберемся.

После долгой и печальной поездки мы с удовольствием вышли из машины и размяли ноги, поднявшись на холм. На мобильный телефон мы фотографировали долины Сомерсета, а также американских и китайских туристов, любующихся тем, как мы фотографируем их, любующихся долинами Сомерсета. Затем мы спустились назад в городок: место скопления всего альтернативного и эзотерического, а также, к нашему удивлению, бездомных людей. Они сидели в дверях и нишах домов на тряпках и спальных мешках, перед многими стояли миски для милостыни. Парень лет двадцати устроился между помойкой и водосточной трубой, перед магазином магических кристаллов. Сквозь потрепанную одежду, немытые волосы и драную шляпу проглядывал розовощекий, белозубый, ясноглазый выпускник частной школы. Мы сидели с другой стороны дороги и ели пирог, благословленный магическими кристаллами, глядя, как парень виртуозно собирает с прохожих деньги. К несчастью для его менее удачливых коллег, его идеальная улыбка и прекрасный выговор явно производили благоприятное впечатление на богатую местную публику.

– Посмотри-ка. – Этот плакат я видела по всему городу. – Исцеление с помощью ангелов в Хэвенли-Энд. Три фунта за билет, начинается через двадцать минут. Раз уж нас занесло в Гластонбери, пошли сходим, просто ради местного колорита? Чуть развлечемся перед дорогой, а потом отправимся дальше.

А вдруг это окажется не просто жульничество, вдруг Моту это поможет?

– Нет.

– Ну ладно тебе, пойдем шутки ради.

Бродя по площади в поисках нужного адреса, мы увидели, как уже знакомый нам красивый парень-попрошайка зашел в общественный туалет. Вышел он оттуда преображенным: драную куртку убрал в рюкзак, достал оттуда скейтборд и лихо покатился в сторону банка. Выглядел он теперь как крутой сёрфер. Сидя на скамейке, мы наблюдали, как он вышел из банка, снова переоделся в драную куртку и занял свой пост у помойки. Очевидно, попрошайничество в Гластонбери считалось вполне достойной карьерой.

Дверь нам открыла женщина в белом.

– Здравствуйте, меня зовут Мишель, добро пожаловать в Хэвенли-Энд. Я не объясняю ничего, что здесь происходит, только помогаю ангелам указать вам путь.

Она провела нас в гостиную.

– Вот вам плед и подушка, найдите местечко и располагайтесь. Все уже здесь.

Комната была полна людей, которые вплотную друг к другу, как селедки в банке, лежали на полу и диване, а также сидели на стульях, послушно накрывшись пледами и закрыв глаза. Я с трудом пробралась к свободному пятачку, оглянувшись на Мота, который скептически приподнял бровь.

– Я включу музыку, которая поможет нам призвать ангелов.

Для подготовки публики Мишель завела музыку, в которой южно-американские дудки сочетались с песнями китов. Она также зажгла ароматические травы, наполнившие комнату дымом «небесного дыхания». Затем она призвала своих ангелов:

– Гавриил с юга уже здесь, он несет с собой синий свет. Впитайте этот свет через пальцы ног.

Затем другие ангелы принесли с собой еще много разных светов, и мы лежали, впитывая их ангельскую силу, в жаркой, тесной, пахучей радуге. Если в комнате и впрямь пахло ангелами, то мне в раю будет просто отлично. В студенческие дни я часто вдыхала этот запах, но мы называли его отнюдь не «небесным дыханием».

– Дышите глубоко, пусть сила ангелов коснется ваших больных мест, ваших ног и рук, вашего сердца и мозга, вашей печени, ваших… ваших… э-э-э… почек. И расслабьтесь.

Музыка смолкла, вся комната тихо дышала. Тишину нарушил знакомый храп – вначале негромкий, как обычно, но постепенно нарастающий. Я приподнялась на локте: все селедки лежали, послушно вдыхая и выдыхая, и только Мот спал крепким сном и раскатисто храпел.

– Попрощайтесь с ангелами и вернитесь в свое тело, а затем – в мир.

Все сели и начали тихо сравнивать свои ангельские путешествия: кто плавал с китами, кто летал с птицами, кто ходил по воде. Я была довольна и тем, что на три фунта подышала «небесным дыханием». Мот продолжал храпеть, и я толкнула его в бок:

– Мот, вставай.

– Не могу.

– Я знаю, что ты уютно устроился, но давай уже вставай.

– Я не могу! Не могу пошевелиться. Проклятье, ты думаешь это оно? Я парализован? Не могу даже шевельнуться.

Мишель соблюдала дистанцию: предложив нам стакан воды, она вновь удалилась. О чем она думала: что призвала не тех ангелов или что мы можем подать на нее в суд?

– Я не чувствую ног. Неужели так всё и будет? Что, если я внезапно не смогу ходить, вот так в одночасье?

Наконец он смог подняться на колени, а затем пересесть на стул.

– Это потому, что ты целый час лежал неподвижно. Ты же знаешь, что когда полежишь на спине, потом не можешь двигаться.

– Я тебе говорил, что не хочу сюда идти.

– Все будет хорошо; это все храп и «небесное дыхание», ты слишком им надышался.

Проклятье, а вдруг такое случится во время похода? Если мы вообще туда выдвинемся.

Выезжая из города, мы в последний раз видели хорошенького попрошайку: он сидел на скамейке, очень чистенький и в меру упитанный, и болтал по мобильному.

* * *

Вместо двух дней мы провели на полу у Джен почти две недели, пока Мот приходил в себя после посещения ангелов из Гластонбери. Но таки настало время отправляться в путь: нам нужно было уезжать, пока мы не утомили хозяйку окончательно – никто не готов бесконечно долго делить свою ванную комнату с гостями. Мы оставили машину у дома Джен, отчаянно жалея, что она недостаточно велика, чтобы в ней спать. Джен, обрадованная, что мы наконец-то уезжаем, подбросила нас в Тонтон. Прощаясь, мы пообещали не лежать слишком долго в одной и той же позе и держаться подальше от ангелов.

В начале августа, стоя у обочины дороги в Тонтоне со своими рюкзаками, мы стали бездомными по-настоящему. Я раньше никогда не бывала бездомной. Мне случалось подолгу путешествовать, неделями жить в фургоне, но это другое. Когда путешествуешь, зная, что тебе есть куда вернуться, это придает тебе сил двигаться вперед. У тебя всегда есть дверь, в которую можно войти и сбросить рюкзак, даже если сейчас ты от этой двери убегаешь. В первый день нашего похода мы чувствовали себя совсем иначе. Никакой двери у нас не было. Место, где я стояла, было на данный момент нашим самым безопасным пристанищем, и мне решительно не хотелось с него сходить.

– Так что же, пойдем поищем автобус на Майнхед?

Больше нам ничего не оставалось. Ведь за этим мы и приехали сюда – чтобы не давать себе останавливаться, чтобы найти способ построить новое будущее. Но я не ожидала, что каждый билет до Майнхеда обойдется в десять фунтов. Выложив их, а также заплатив за дизель для поездки в Сомерсет, еду на заправке и пару бутылок вина в благодарность Джен за возможность припарковать у нее машину, я ощутила, что мой красный кошелечек существенно похудел. У нас осталось пятьдесят фунтов. Впрочем, этого должно было хватить: каждую неделю на наш счет должно было поступать сорок восемь фунтов. Этого достаточно.

Сидя в хвосте автобуса, я понемногу успокаивалась. Я даже ощутила легкое приятное волнение. Мы ехали по графству Сомерсет в сторону севера. Притворяясь, что мы на денек выбрались на море, мы достали шоколад и бананы.

– Куда путь держите? Наверняка на юго-западную тропу? Мы тоже. А где остановитесь? Это ваша первая ночь? И наша тоже, – громогласный голос с сильным американским акцентом заполнил весь автобус. Он принадлежал подтянутой маленькой женщине с кудрявыми темными волосами и в очень серьезной куртке с кучей крайне полезных карманов.

– Да, мы сегодня собираемся выйти на тропу.

Она перебралась в хвост автобуса, к нам поближе, со своим таким же невысоким спутником. Он явно собрался на сафари: на нем была точно такая же куртка и штаны в тон, почти полностью покрытые карманами, которые топорщились от очевидно важных предметов.

– Вы что, в это время суток выходить уже нельзя. Из Майнхеда нужно выдвигаться рано утром, иначе до вечера не дойдете до следующей гостиницы. Вы где сегодня ночуете? Заходите к нам в гостиницу пропустить стаканчик.

– Мы путешествуем дикарями, – я перевела взгляд на наши набитые рюкзаки, похожие на громадные черепашьи панцири. Не заметить их вообще-то было довольно сложно. – Ночевать будем в палатке, так что сегодня мы просто выйдем на тропу, а как стемнеет, разобьем палатку.

– Что? У вас там палатка? И что, всякое для готовки тоже поместилось? У нас рюкзаки не меньше ваших, а мы собираемся ночевать в гостиницах и пользоваться перевозкой багажа.

– Что такое перевозка багажа?

– Это когда мы просто пойдем по тропе налегке, а какой-нибудь приятный молодой человек заберет наши сумки и отвезет прямо в следующую гостиницу. Мы собираемся дойти до самого конца, до Вествард Хо! А вы докуда?

– Если дойдем до Лендс-Энда, то, наверное, отправимся в Пул, но мы никуда не спешим, решать будем по дороге, – приподняв одну бровь, Мот покосился на меня. Эту легенду он сочинял на ходу – случайным попутчикам вовсе не обязательно было знать подробности нашей жизни.

– Лендс-Энд! Не может быть, чтобы вы туда добрались, ночуя в палатке, вы, как бы это сказать, староваты для такого похода.

– Посмотрим, как пойдет. Вы нас, наверное, обгоните через день-другой, мы передвигаемся небыстро.

Староваты? Мне всего пятьдесят, а они что подумали?

* * *

Мы не посмотрели заранее на карту Майнхеда, поэтому понятия не имели, где искать начало береговой тропы, – знали только, что нам нужно идти на запад, то есть если встать лицом к воде, то куда-то налево. Мы спустились по холму, мимо бесчисленных лавок, торгующих ведерками, лопатками и вьетнамками, мимо пенсионеров, пьющих чай с плюшками, и наконец добрались до воды. С облегчением мы скинули рюкзаки и присели на набережной, подкрепить силы чаем и шоколадками. Слева от нас набережная упиралась в высоченный, почти отвесный холм. Не может быть, чтобы это и было началом тропы… Пэдди Диллон пишет, что тропа «плавно уходит»; он не пишет «поднимитесь на вершину горы»! У нас возникли нехорошие предчувствия.

– Нет, тут четко говорится: по набережной и до памятника, – Мот провел пальцем по оранжевой линии, обозначавшей тропу на нашей карте. – Ничего, наверное, дорога обходит холм у подножия, а где-нибудь за поворотом уходит вверх. Ну что же, – он спрятал карту и очки назад в карман. – Ты готова?

Он выглядел усталым, но не больным.

– Никаких других планов у меня вроде нет.

Мы подошли к памятнику, обозначающему начало тропы: две гигантские металлические руки, а в них зажата карта. Народу здесь было заметно меньше, и мы задержались куда дольше необходимого, фотографируясь, возясь с рюкзаками, пытаясь настроиться на следующий шаг. Взволнованные, испуганные, бездомные, толстые, умирающие – но, если мы сделаем этот первый шаг, у нас появится цель, нам будет куда идти. В конце концов, у нас действительно не было больше никаких планов в полтретьего дня в четверг, кроме как отправиться в пеший поход длиной в 630 миль.

* * *

На полпути к вершине холма по убийственно крутой, зигзагообразной тропе мы окончательно поняли, что Пэдди Диллон – чемпион преуменьшения. Где-то в лесу над Майнхедом, откуда сквозь деревья виднелось море, мы присели на скамейку, чтобы отдышаться и перечитать путеводитель.

– Он ясно пишет: «плавно уходит вглубь полуострова и вверх по холму».

– Если это у него называется «плавно уходит вверх», то когда он напишет «довольно крутой подъем», мы окажемся в полной заднице.

Мы прошли полмили, выпили пол-литра воды, и мне уже казалось, что у меня сейчас взорвется голова. Мимо нас вниз по холму протопало большое семейство.

– Какие у вас набитые рюкзаки – куда идете?

– Надеемся, что к Лендс-Энду.

– А, да? Ну-ну, удачи вам!

Смеясь, они умчались вниз. У меня невыносимо ныли тазобедренные суставы, к тому же я натерла пятку. Да уж, есть над чем посмеяться; я бы и сама посмеялась, если бы могла.

– Ты думаешь, они правы? Мы – посмешище?

– Конечно правы, и это они еще ничего не знают. Представь, если бы они знали всю правду? Я лично не рискну говорить людям, что мы собрались дойти до Пула.

– Пул? Да если мы добредем до Порлока, это уже большая удача.

* * *

Спустя какое-то время, показавшееся нам бесконечностью, мы вышли из леса на вересковую пустошь, где подъем кончался, паслись пони и открывался вид на Южный Уэльс.

– У меня такое чувство, что нам некуда деться.

День быстро уступил место вечеру, и до нас дошло, что мы находимся на краю плато Эксмур, над Бристольским заливом, и скоро стемнеет. Нам нужно было найти место для палатки. Луга с короткой травкой, ощипанной пони, остались позади, и теперь нас окружали плотные заросли вереска и дрока. Мне казалось очевидным, что палатку придется разбивать прямо на тропе.

– Мы не можем поставить ее на тропе. Что будет утром? Кто-нибудь непременно наткнется на нас и потребует, чтобы мы убрались.

Мы шли и шли, мой тазобедренный сустав жгло будто огнем.

– Может быть, у меня артрит.

– Может быть, ты слишком долго просидела за компьютером. Пойдем, вон полянка среди кустов.

Рюкзак слетел у меня с плеч при одной мысли о привале, но как только мы вышли на полянку, мои ноги покрылись плотным шевелящимся ковром: над короткой травой копошились, ползали и летали тысячи муравьев.

– Найдем другое место.

Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что и следующая полянка покрыта муравьями. Они не только ползали в траве, но и черным шаром висели в воздухе: мы оказались в плотном облаке насекомых, которые тут же наполнили наши волосы и одежду. Чтобы не вдохнуть их в легкие, я побежала, а когда остановилась в вереске, нашествие прекратилось. Муравьи висели только над полянками.

Ставить палатку на вереск было нелегко. Единственным возможным вариантом был клочок молодого, еще невысокого кустарника, но при этом мы рисковали в первую же ночь порвать дно палатки. Впрочем, выбора у нас не было. Полчаса борьбы с незнакомыми шнурками и стойками – и нам удалось поставить палатку. Дно вспучилось, как пуховый матрас, но по ощущениям мы улеглись в ящик с вилками.

– А изоленту мы не взяли?

– Нет.

Свет постепенно угасал, съеживаясь, убегая на запад, и вот уже темноту начали прорезать лучи света от маяков Южного Уэльса. Они так далеко, однако свет от них был ярким и ощутимым, а вот земля, на которой они стояли, уже ускользала от нас. Я зажмурилась и представила, как иду по дорожке к ферме, глажу каменные стены, чувствую тепло очага. Нельзя терять это ощущение безопасности и дома, мне всегда нужно носить его с собой.

– Кажется, вот теперь я и правда чувствую себя бездомной. Как воздушный шарик, которому в сильный ветер перерезали нитку. Мне страшно.

– Я бы тебя обнял, Рэй, но не могу сесть.

– Ну что, съедим фрикадельки? Наверняка они самые тяжелые.

* * *

Холод вверху, холод с боков, холод внизу. Что делает спальный мешок легким и маленьким? Ответ на этот вопрос стал мне очевиден в четыре утра, в серо-зеленом свете палатки, когда холод пробрал меня до костей. Утеплитель – точнее, его отсутствие. Если я ложилась на спину, то походный коврик защищал меня от холода хотя бы снизу, но на спине лежать было больно. Поэтому я лежала на боку, и спина моя так коченела от холода, как будто я прижималась к глыбе льда. Я попробовала прижаться спиной к Моту, чтобы немного согреться, он пошевелился во сне, перевернулся на спину и захрапел. Я навалила на себя все, что попалось под руку, голову укрыла пропотевшей безрукавкой, а ноги положила на рюкзак. Почти терпимо. Какого черта я не взяла с собой шапку?

То отключаясь, то просыпаясь, я видела во сне пустые дома и задыхающегося Мота. Проснулась я в холодном поту, сердце билось где-то в горле, в голове звенело. Мне удалось пережить эту ужасную ночь – с восходом солнца я наконец согрелась, но уснуть уже не смогла. Мне жутко хотелось пи́сать. Выбираясь из палатки, я, в попытке одновременно поскорее вылезти и натянуть ботинки, упала, споткнувшись о газовую горелку. Я присела на корточки в кустах вереска, на склоне, где дрок, убегая к самому морю, становился Уэльсом; утренний свет был нежно-желтым, а воздух таким чистым и прозрачным, как будто его не было вовсе.

– Доброе утро! Какая сегодня красота кругом, да?

Я сжалась в комок в кустах – леггинсы спущены, задницу обдувает ветер.

– Э-э-э да, прелестное сегодня утро.

И зачем только собачники так рано встают?

Мот проснулся лишь в полдевятого, вялый, закостеневший после сна. Он ненавидел утренние часы, зная, что с пробуждением всегда приходит боль. У него появилась привычка как можно дольше цепляться за последние минуты дремоты, прежде чем встать и признать наступление нового дня. Сначала болеутоляющее, потом чашка чаю, потом еще одна. К половине одиннадцатого он выбрался из палатки. Стальной мочевой пузырь – по идее, КБД вызывает недержание, но пока до этого явно не дошло.

– Как ты? Сможешь идти дальше?

– Как в аду, но что нам остается?

К половине двенадцатого мы упаковались, надели рюкзаки на ноющие плечи и выбрались из вереска. Все, кто пишет о путешествиях «дикарем», подчеркивают, что, во‑первых, в Англии и Уэльсе это фактически незаконно, а, во‑вторых, разбивать лагерь нужно подальше от публичных мест и попозже вечером, а уходить пораньше утром, не оставляя никаких следов своего пребывания. Я обернулась: вереск был поломан и примят. Значит, мы провалились по всем пунктам. Может быть, со временем у нас станет получаться лучше.

Спускаясь в Боссингтон, я никак не могла решить, что хуже: идти в гору или все же под гору с тяжелым рюкзаком на спине. Я начала было составлять мысленный список всего, что у меня болит, – пятка, тазобедренный сустав, плечи и так далее, – но к тому времени, как мы добрались до подножия холма, пришла к выводу, что болит у меня все сразу и что мы были совершенно безумны, когда решили отправиться в этот поход.

Войдя в пасторальную деревню Боссингтон, мы не смогли устоять перед вывеской «Чайная». Мы знали, что нам не по карману чайные и кафе, да и вообще почти ничего не по карману, но все равно зашли во дворик. Мы заказали свой первый и последний в это лето чай с булочками и вареньем, и я сняла ботинки. Всего за восемь миль ботинки, которые я носила больше десяти лет, натерли мне ногу до кровавой мозоли во всю стопу шириной. Неужели это из-за дополнительного груза? Я торопливо проглотила булку с маслом, добавив еще немного к тому весу, который мне предстояло нести. Знай я, что это моя последняя булочка в это лето, я бы так не спешила. Обклеив всю ногу пластырями, я снова надела носки.

– По тропе идете, значит? – За соседним столиком, укрытым пышной зеленью, сидел крупный мужчина с миниатюрной женой и сыном.

– Да.

– Вас ждет море удовольствия. Это лучший отрезок на всей тропе. Правда, над Эксмуром приятней идти тем, кто не боится высоты.

– А что, там крутой подъем?

– Крутой? – он рассмеялся. Неужели я спросила что-то смешное? Мот явно был не в восторге: он недолюбливал высоту с тех самых пор, как свалился с крыши сарая.

– Так откуда же у вас столько свободного времени? Я вам прямо завидую.

– Мы бездомные. Мы потеряли свой дом и идти нам некуда, поэтому мы решили: почему бы нам не отправиться в поход?

Эти слова вырвались у меня нечаянно. Слова правды. Но увидев, как мужчина подтянул сына к себе поближе, а его жена скривилась и отвела взгляд, я поняла, что больше так говорить не буду. Они попросили счет и поскорее ушли.

* * *

Мы пересекли пустошь, возникшую там, где море когда-то прорвалось сквозь защитный вал и превратило плодородные сельскохозяйственные земли в солончаки. Мимо скелетов белых, сожженных солью деревьев, застывших на фоне серого неба. Мертвых, но все еще существующих.

Проходя мимо горстки домов, из которых состоит деревня Порлок Уир, мы услышали голос из стены:

– Идете по тропе? Прежде чем входить в лес, вам обязательно нужно подкрепиться жареной картошкой!

Из квадратного отверстия в стене, всего метр на метр, на нас смотрели двое мужчин – это оказалось окошко выдачи заказов крошечной закусочной.

– Вы такой картошки в жизни не пробовали!

Мы сдались без боя.

– Ладно.

Круглолицый повар объяснил нам свой трехступенчатый способ жарить картошку, которая действительно оказалась невероятно вкусной. И такой же дорогой – две мили пути обошлись нам в шестнадцать фунтов. Это было нам не по средствам. Но мы так измучились, так пали духом, что с готовностью соглашались на любую кроху утешения. Дальше так продолжаться не могло – это был верный путь остаться совсем без денег.

* * *

От Порлок Уир мы поднялись по тропе в гору и вошли в лес. Мот устал, каждый шаг давался ему с боем. У меня все тело ныло и не слушалось. Возможно, сказывалось отсутствие физической подготовки, эмоциональное истощение, болезнь Мота, а может, просто съеденная картошка. Пэдди обещал, что мы доберемся сюда уже под конец первого дня пути, но нам это удалось только к раннему вечеру второго.

Впереди дорога становилась шире, и на тропе мы увидели человека, который, похоже, занимался йогой. Мы остановились, чтобы ему не мешать, надеясь, что он сам заметит нас и пропустит. Но он, казалось, не подозревал о нашем присутствии, стоя лицом к поросшей лесом долине. Высокий, костлявый, худой до изможденности. Он выглядел больным, а может быть, страдал от какой-то добровольной эмоциональной пытки. Чуть приседая, он протягивал руки в сторону долины, а затем подгребал к себе что-то невидимое, неизвестную субстанцию. Он прижимал это невидимое нечто к груди, а затем ладонями разглаживал по телу вниз, к стопам. Раз за разом он повторял это движение, окутывая себя чем-то неизведанным.

Наконец мы сдались и протиснулись мимо. Он продолжал повторять свои движения, ничего не замечая вокруг. Тропа привела нас в долину, а затем мы спустились к церкви Калбона, самой маленькой в Англии. Вокруг этой древней церквушки когда-то был лепрозорий. Может быть, человек на тропе считал, что здесь место силы? Я сидела на кладбище, купаясь в ощущении абсолютного покоя, исходившего от церкви. Здесь чувствовалась глубокая духовность – не связанная ни с Богом, ни с религией, очень человеческая духовность. Тугой узел, который я носила в себе уже очень давно, как будто немного ослаб. Может быть, это действительно место силы. На всякий случай я зачерпнула в ладони воздуха и плеснула им в Мота.

Пока мы сидели, представляя себе, как зеленый свет проникает в наши ноющие суставы, по холму медленно и уверенно спустился тот самый человек с тропы. Не глядя на нас, он остановился рядом. Возможно, здесь нельзя находиться? Он попросит нас уйти?

– Добрый вечер. Мы только что побывали в церкви. Там очень спокойно.

– Я знаю. Вы обогнали меня на тропе.

– Ой, мы думали, вы нас не видите. Не хотели вас беспокоить.

– Я вас не видел, я ничего не вижу. Я вас слышал. – Человек был слеп. Как только мы этого не заметили?

– Мы идем по тропе.

– Да, и пройдете много миль.

– Двести пятьдесят, это до Лендс-Э…

– Вы повидаете много удивительного и переживете немало трудностей, которые покажутся вам непреодолимыми, – он протянул руку и коснулся Мота. – Но вы их преодолеете, выживете и станете только сильнее.

Пораженные, мы переглянулись, одними губами спросив друг у друга: «Что?»

– И еще вы будете гулять с черепахой.

Мы поднялись на вершину холма и разбили лагерь в поле над дорогой, где высокая живая изгородь закрывала нас от стоящего неподалеку дома.

– На юго-западе вроде не так уж много черепах, правда?

– Вообще-то, их там нет.

* * *

Наступило утро, сменив наконец ночь, проведенную на холодной и неровной земле. К одиннадцати утра мы взвалили рюкзаки на спины и осторожно, как беглые каторжники, вылезли из-за изгороди, убедившись, что нас никто не видит, прежде чем спуститься через ворота к дороге. Тропа шла то вверх, то вниз, пересекая одно поле за другим, вдоль узкой зеленой аллейки, с двух сторон огороженной высокой живой изгородью, через которую почти не проникал ветер. В обычной жизни мы мылись каждый день, но вот уже три дня пути обходились без душа, при этом много ходили пешком и спали в палатке. В отсутствие ветра в аллейке стоял густой дух, и отнюдь не от коров. Я думала, что ничего страшного не случится, если мы не сможем останавливаться на платных туристических кемпингах, где есть душ: ведь мы пойдем вдоль моря и каждый день будем купаться. Но я не учла, что мы редко будем идти на уровне моря. До сих пор непосредственно у воды мы были дважды: в Майнхеде, а потом на каменистом берегу в Порлоке. От нас воняло. Было большим облегчением добраться до скал, поросших сгорбленными дубками, где сквозь листья пробивался морской ветерок.

Дубы уступили место рододендронам, и мы остановились, выбившись из сил. Сами того не заметив, мы вступили в Северный Девон, достигнув своей первой намеченной цели. Прошло два дня, а мы все еще не сошли с дистанции. Рододендроны, распластавшиеся по скалам, обступили нас со всех сторон. Вопреки распространенному мнению, эти выносливые растения, которые сегодня так пытаются изничтожить, обитали в Великобритании миллионы лет назад. Ученые нашли окаменелости, доказывающие, что рододендроны росли здесь еще до последнего ледникового периода, но статус коренных достался только тем растениям, которые распространились после отступления льдов. Рододендроны были вновь завезены в Великобританию в середине XVIII века и стремительно распространились в сельской местности: эти мигранты с блестящими вечнозелеными листьями глубоких оттенков сумели расцветить скучные, серые британские зимы. Весной, с началом поры цветения, они укрывали холмы и подлесок великолепным сочным ковром фиолетовых и лиловых цветов. Раньше в нашей любимой долине темное ущелье вспыхивало красотой каждый май, пока Национальный фонд[11] не решил избавиться от всех завезенных в страну растений. За этим решением последовали месяцы безжалостного уничтожения пришельцев – и холмы стали напоминать поле битвы. Прошли годы. Мусор, оставшийся после войны с захватчиками, до сих пор на месте, но теперь сквозь него пробиваются крошечные молодые ростки коренных растений – березок и вереска. Одновременно с этим пеньки рододендронов оживают и борются за место под солнцем, выпуская сочную молодую поросль. Рано или поздно одна из сторон победит, но ни одной это не пойдет на пользу.

Скалы с одной стороны уходили вверх, а с другой – падали вниз, оставляя тропе всего около метра ровной поверхности посередине. Мы все равно достали горелку и согрели себе чаю, усевшись прямо на дороге. Издалека донесся уже знакомый нам голос с американским акцентом: перепутать было невозможно. Голос жаловался на проблемы на работе, не в силах отключиться от них даже в походе. Помешав чай, я со странным чувством осознала, что у меня нет работы, о которой можно беспокоиться, и нет домашних проблем, которые нужно решать. У меня вообще нет проблем. Не считая того, конечно, что мы оказались на улице, а Мот смертельно болен. Американцы вышли из-за поворота и на секунду остановились в замешательстве. Я занервничала, что они стоят с подветренной стороны, но быстро сообразила, что мы просто мешаем им пройти.

– Мы сегодня уже опаздываем, отстаем от расписания, нам нужно к четырем быть в Линмуте.

С извинениями они протиснулись мимо. Мужчина здорово вспотел, пот капал у него с подбородка и локтей.

– Вы точно не хотите остановиться и выпить чаю, немножко передохнуть?

Женщина посмотрела на меня, как на преступницу:

– Нет, у нас нет времени: нужно следовать плану. У вас же нет плана, верно?

Они исчезли из виду, но еще несколько минут мы слышали ее постепенно затихающий голос. Она выговаривала ему, как он должен радоваться, что она вообще с ним поехала, когда у нее ежедневник ломится от дел, и как он должен быть благодарен.

– А у нас есть план?

– А как же. Мы будем идти, а потом перестанем идти, а по пути, возможно, найдем какое-то будущее.

– Хороший план.

Мы потащились дальше сквозь лес. Пошел небольшой дождик, но нас укрывал плотный полог рододендронов над головой. Как только мы вышли из-под защиты деревьев, со стороны Бристольского канала налетела непогода, и небольшой дождик превратился в бушующую грозу. С трудом пробираясь вперед в хлопающей на ветру непромокаемой куртке, я почти ничего не видела сквозь лившиеся мне на лицо потоки воды. Когда мы свернули на тропинку вдоль береговых утесов, Мот начал пошатываться от высоты, ветра и усталости. Мы были беззащитны перед стихией и к тому же шли высоко над уровнем моря, а ветер цеплялся за наши рюкзаки, как за паруса, пугая нас и сбивая с ног. В районе мыса Форленд перед нами возникла идеальная радуга, к которой добавились цвета холма: грязно-зеленый, коричневый и сиреневый. Мот вцепился в траву на уровне рук, пытаясь восстановить равновесие и не глядя в клубящийся черно-серый туман, возникший на месте моря. Тропинка шириной шестьдесят сантиметров, а за ней – облачная пропасть. Мы даже не представляли, где находимся – на травянистом склоне или на краю скалы. Внезапно из тумана выступил шпиль церкви.

– Помнишь наш план? Пора остановиться.

В церкви Мот упал на скамейку. От борьбы с ветром у него невыносимо болело плечо, а одна нога то и дело подворачивалась, и он спотыкался. Мы уже обдумывали возможность провести ночь на полу в церкви Иоанна Крестителя, когда заметили яркие огни в окнах паба под названием «Блю Болл». Проковыляв несколько метров от церкви до паба, мы вошли внутрь, щедро заливая водой полы и собаку, сидевшую у входа.

Лысый человек за барной стойкой посмотрел на нас безо всякого выражения. Затем перевел глаза на наши насквозь мокрые рюкзаки и на лужи на полу. Мот, всегда ненавидевший затруднять других, поднял свой рюкзак.

– Прости за грязь, друг, мы идем по береговой тропе и попали под ливень. Мне оставить рюкзак на улице?

– По береговой тропе? Ни в коем случае. Тащите свои вещи сюда.

Бармен, чей акцент выдавал в нем австралийца, разразился гостеприимной болтовней, а мы опустились на мягкий диван перед горящим камином. Повесив носки, с которых капала вода, сушиться на стул, я поняла, что мы пришли в паб, но ничего не можем себе здесь позволить. Из столовой вышел огромный пес размером с небольшого осла, понюхал мои носки, взял один из них в свою слюнявую пасть и отправился к бару. Я последовала за ним, дергая за носок и убеждая пса разжать зубы, одновременно заказывая чайник чаю – самое дешевое, что пришло мне в голову.

– Боб, брось носок. Чай так чай, это очень по-английски. На вид вам скорее не помешал бы стаканчик виски.

– Да уж.

Я взяла носок, теперь украшенный большой дырой, и вернулась к огню. Виски, камин, удобная кровать. Я ненавижу виски, но, будь у нас хоть немного свободных денег, это путешествие было бы совсем другим. Мы медленно цедили чай и дремали перед камином, пока наши носки сохли перед огнем. Наконец дождь прекратился.

Уже совсем стемнело, когда в одиннадцать вечера мы почувствовали, что готовы покинуть теплый паб, поставить палатку в нише в скале, которая хоть как-то защищала нас от бури, и уснуть под вой ветра над головой.

* * *

Я знала, что этот момент настанет. Случилось то единственное, о чем я старалась не думать, когда мне в голову пришла идиотская мысль пройти всю юго-западную береговую тропу дикарями. Вопрос туалета встал передо мной так остро, что откладывать его решение было нельзя. Было полседьмого утра, я слышала, как над скалой туда-сюда летают чайки, и уже знакомая борьба с полами палатки и ботинками заняла слишком много времени. Выпрямившись в полный рост, я почувствовала, что теряю контроль над собой. Не только от невыносимого желания присесть на белый сияющий унитаз со сливом, но и от волны головокружения. Каким-то образом в темноте и тумане прошлой ночи мы ухитрились поставить палатку в двух метрах от края скалы. Палатка, тропа, полоска травы, обрыв на сотню метров. Я восстановила равновесие и осмотрелась в поисках хотя бы отдаленно укромного местечка. Сколько хватало глаз, вокруг было совершенно открытое пространство, и лишь в одном месте росли кустики дрока. Терпеть я не могла, дрок – значит дрок. Я лихорадочно попыталась вырыть ямку каблуком ботинка – мы не взяли с собой лопатку, посчитав, что ее слишком тяжело нести, и к тому же на тропе будет полно общественных туалетов. Второпях я продрала большим пальцем дырку в леггинсах и присела за колючие кустики с таким же облегчением, как персонаж Юэна Макгрегора в туалетной сцене фильма «На игле».

Собачники. И что же им неймется?

– Доброе утро! Значит, нашли-таки место для лагеря?

Вчерашний австралиец из паба шел по тропинке, приближаясь к палатке. Встать я не могла, кустик был недостаточно высоким, так что я осталась сидеть на корточках, едва слышно пропищав ему в ответ:

– Доброе утро!

– Ну, не буду вам мешать. Хорошей вам тропы.

– Спасибо!

Собака потащила его обратно, туда, откуда он пришел, а я сооружала над своим произведением художественный вигвам из сухих веточек дрока и ждала, пока от щек отхлынет багровая краска стыда. Я смотрела, как австралиец исчезает в огромных прозрачных облаках, которые поднимались из залива Линмут и наползали на мыс в попытке догнать грозу, ушедшую далеко вперед. Между облаками проступила большая поляна, поросшая низенькой травкой; во время ночной бури мы прошли мимо нее, не заметив. Это было неважно – со скалы мы не упали, так что наш выбор оказался ничуть не хуже. Когда я вернулась в палатку, Мот как раз проснулся.

– Ты рано.

– А собачники еще раньше. Я думала, это тебе, а не мне врачи обещали, что ты начнешь делать в штаны!

* * *

Говорят, что береговая тропа была проложена береговой охраной, которой в поисках контрабандистов нужно было обследовать каждую из бесчисленного множества бухточек. Но на тропе встречается столько достопримечательностей, связанных с древней историей (их описание можно найти в любой туристической брошюре), что поневоле начинаешь думать, будто люди ходили по тропе с тех самых пор, как появились на этой земле. Создание тропы как единого маршрута в основном финансировала экологическая организация «Нэчерел Ингленд». Когда отдельные участки пути объединили, получился самый длинный пешеходный маршрут в стране. Последний отрезок в Северном Девоне завершили в 1978 году, за год до того, как я закончила школу. Украшенные по последней моде громадными начесами и галстуками-селедками, мы с головой бросились в будущее, не думая о последствиях. Мы с тропой оказались в большом мире одновременно – возможно, нам было предначертано встретиться.

* * *

Юго-западная береговая тропа, как говорят, приносит региону три миллиона фунтов ежегодно. У нас было сорок восемь фунтов в неделю, так что большой вклад в местную экономику нам не внести. Вообще-то я с большой неохотой открывала кошелек, но после подъема по крутой, петляющей дороге в Линтон ничего не оставалось: нам нужно было пополнить запасы еды.

Стоя перед продуктовым магазином на углу улицы, я пересчитывала монетки – мы решали, сколько потратить. В это же время женщина в яркой желто-синей куртке вышла из-за угла с большой белой и злобной на вид собакой. Зря я встала между дверью в магазин и перилами, к которым был привязан лабрадор, ждавший хозяина. Большая белая собака явно ненавидела себе подобных. Она кинулась на лабрадора, который до этого тихо спал на тротуаре. Во время броска она зацепила рюкзак у меня на спине, я потеряла равновесие и ударилась об стену. Монетки вылетели у меня из руки и покатились вниз по холму. Я кинулась за фунтовой монетой, летевшей по тротуару, и почти поймала ее, но она выскользнула из рук и провалилась в сточную решетку. Мот бежал за двухфунтовой монеткой, катившейся вниз по холму между шедшими по улице туристами. Я видела, как он, нагнувшись, пытается ее схватить, но в последний момент его опередил маленький мальчик, торжествующе поднявший свою находку.

– Я нашел денежку, я нашел денежку!

Нет, нет, нам нужна эта монетка!

– Молодец, на вершине холма купишь себе мороженое!

Ох, как бы я хотела купить себе мороженое.

Хозяйка белой собаки ткнула меня носком ботинка. Я все еще лежала на тротуаре, протянув руку к канализационной решетке.

– Что с тобой, ты пьяная?

Я опешила от этого предположения.

– Со мной все в порядке, это у вас невоспитанная собака.

– С моей собакой все отлично. А вот вам, нищим, пора научиться себя вести. Валяетесь тут на улицах – какая гадость.

Я отпустила решетку и поднялась на ноги. Нищенка. Бездомная нищенка. Несколько недель назад у меня был собственный дом, бизнес, стадо овец, сад, земля, духовка, стиральная машинка, газонокосилка. У меня были обязанности, уважение, гордость. Все эти иллюзии исчезли так же быстро, как наши фунтовые монетки.

Мот поднялся обратно на холм, подобрав по пути несколько мелких монет.

– И сколько у нас осталось?

– Девять фунтов и двадцать три пенса.

– А когда мы получим еще денег?

– По-моему, послезавтра. Так что же, две пачки риса и что-нибудь к ним? Или макароны?

– Нет, что угодно, только не макароны.

Из магазина мы вышли с чуть потяжелевшим рюкзаком и двумя фунтами семьюдесятью пенсами в кошельке. Но зато мы купили две шоколадки «Марс». Когда я впервые увидела Мота в столовой колледжа, мне было восемнадцать. В белой рубашке без воротника, он макал «Марс» в чашку с чаем. Я была зачарована. Потом мы с подружками подолгу висели на подоконнике в окне третьего этажа, глядя, как он идет по кампусу: полы старой армейской шинели развеваются по ветру, на ногах кожаные сапоги по колено. Я больше ни о чем не могла думать. Прошли недели, прежде чем он заговорил со мной – недели, на протяжении которых я пряталась и тайком наблюдала за ним издали, из-за книжных полок, из дверей магазинов, из кустов. Я ни о чем не могла думать, кроме него. И секса. Затем он наконец заговорил со мной, и оказалось, что он думает про то же, про что и я.

Юношеская влюбленность переросла в страстную дружбу, которая не отпускала нас всю взрослую жизнь. Мот показал мне мир, о существовании которого я даже не догадывалась. Он был яростным борцом за экологию, и меня стремительно закружило в вихре его образа жизни: дни на продуваемых всеми ветрами вересковых пустошах, недели на шумных митингах за ядерное разоружение, пицца на музыкальных фестивалях в парках, и все время разговоры, разговоры, разговоры, мы никак не могли наговориться. Шли годы, а мы все также болтали и смеялись, и наши ноги по-прежнему переплетались. Друзья меняли жен и мужей, как зонтики, но нам никто другой не был нужен. Когда нам стукнуло по тридцать, а потом и по сорок, мы увидели, что окружающие пары понемногу погружаются в унылое состояние товарищества, в котором главной радостью были субботние походы по магазинам или на футбол. Постепенно распадалась одна пара за другой. Только мы продолжали жить со страстью, которая не умирала.

Даже теперь, глядя, как бездомный Мот хромает по Линтону, откусывая свой «Марс», я чувствовала, как у меня моментально улучшается настроение. Но несколько месяцев назад Моту выписали лекарство под названием «Прегабалин», чтобы снять боль в плече, и наши отношения резко изменились. Очередная потеря. Он все еще был мне лучшим и самым близким другом, но физическая пропасть между нами росла.

– Нет ничего лучше «Марса».

– Факт.

Шоколадные воспоминания заставили меня напрочь забыть о собаке.

* * *

Выйдя из Линтона, тропа сузилась и повела нас по краю скалы над самым обрывом, а затем круто завернула за угол. Идти здесь было небезопасно, и мы нервничали. За углом мы нос к носу столкнулись с еще одним австралийцем, который бесстрашно шагал нам навстречу.

– Доброго дня, неплохо вы нагружены, куда путь держите?

– До Лендс-Энда, если доберемся, – мы все еще не решались вслух говорить, что идем до самого конца.

– Ого, ничего себе, ну молодцы. Что ж, возраст приключениям не помеха! Удачи.

Мне всегда казалось, что я молодо выгляжу. Я дожила до пятидесяти без седых волос и почти без морщин.

– Интересно, сколько он думает нам лет?

– Какая разница. Возраст ведь не помеха!

– Ну да, ну да.

– Иногда мне кажется, что мне все чертовы восемьдесят, так я устал. У меня все болит, везде. – Мот сбросил рюкзак на землю и присел на камни. – Я даже не понимаю, сплю я или бодрствую. Голова будто в тумане, бреду как сквозь сироп. Это самая идиотская затея, какая только могла прийти в голову. Я хочу прилечь.

Изумленная, я села с ним рядом. Болезнь Мота вступала в свои права постепенно, медленно. Ему не пришлось переживать шок от внезапно наступившего недомогания. С момента нашего памятного визита в больницу у Мота несколько раз падало настроение, но не особенно часто, и я была не готова к этому всплеску эмоций. С возрастом у нас возникали разные заболевания, и мы успешно учились с ними справляться, но последний диагноз, как и моральную усталость от жизни с постоянной болью, мы до сих пор целенаправленно обходили молчанием. И вот мы оказались со своими рюкзаками посреди Долины камней, и это молчание наконец было нарушено. Волны монотонно бились о подножие утесов, на которых возвышалась скала Касл-Рок. Мы молча смотрели на воду: ритмично, раз за разом, белое ударялось о черное и отступало, чтобы тут же ударить в него вновь. Несколько диких коз, до того скрывавшихся за камнями и кустарником, перескочили через тропу недалеко от нас и помчались вниз по холму, который внезапно перестал казаться непроходимым – крепкие, быстрые, длинная шерсть развевается на ветру.

Меня это зрелище заворожило.

– Ты видел этих коз? Какие громадные рога! И что ты тут расселся? Пойдем. Нам все равно скоро придется остановиться, я ног под собой не чувствую от усталости.

Я помогла Моту подняться, и мы двинулись дальше.

* * *

Оставив позади людную Долину камней, мы вышли по асфальтированной дороге на огромный зеленый луг, где росла невысокая травка и стояло несколько деревьев. Впереди виднелся большой дом.

– Я знаю, что еще рано, но нам скоро придется поставить палатку. Я слишком устал.

У дома висело объявление, из которого мы узнали, что территория принадлежит христианской общине и любой желающий может остановиться здесь по скромной цене от ста двадцати фунтов и выше, чтобы насладиться «Божественным обновлением и очищением». Ставить палатки, разводить костры и спускать собак с поводков строго запрещено, а также воспрещен вход на территорию бродягам.

Идя через луг в долину, мы слышали крики и смех. В низине под нами молодежный христианский лагерь готовился весело провести вечер. Диджей под навесом пытался увлечь группу подростков викториной. Как любые подростки, христианские или нет, они куда больше интересовались тем, как сбежать в папоротники. На нас повеяло дымком от мангала и запахом жареных сосисок, и мы почувствовали, как сильно проголодались.

– Что сегодня на ужин?

– Рис и банка консервированной скумбрии.

– Как думаешь, они заметят, если мы просто подойдем и съедим по бургеру?

Мы шли всё дальше и дальше через заросли папоротника, пока не устали искать подходящую полянку и не остановились на ночлег прямо в поле, где еще недавно пасся скот. От мыса Крок нам было видно, как последние лучи заходящего солнца гладят мыс Дьюти, окрашивая скалы в розовый и голубой. Мы доели рис со скумбрией, слушая, как под нами волны бьются о скалы.

– Хлебушка бы еще к этому. Тсс, что это, ты слышишь?

– Проклятье, наверняка фермер идет вышвырнуть нас со своей земли.

Шорох слышался всё ближе, и мы уже готовились складывать палатку и двигаться дальше. Папоротник расступился, и через него протиснулись два подростка, в волосах листья и ветки.

– Э-э-э, мы тут… Мы просто ходили на пляж, но мы уже возвращаемся в лагерь!

– Вот и хорошо, идите быстрее, пока там не съели все бургеры.